Текст книги "Китайский секрет"
Автор книги: Елена Данько
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)
Барон Шрадер
– Позвольте представить вам моего молодого друга, барона Шрадера, – сказал Фюрстенберг своим гостям, когда в залу вошел стройный юноша в розовом кафтане.
Накрытый стол сверкал серебром и хрустальными бокалами. Канделябры поднимали над ним желтые свечи в своих бронзовых руках. «Барон Шрадер» был бледен, брови сдвинуты, у рта лежала горькая складка.
– Мы рады вас видеть в Дрездене, дорогой барон, – говорил ему толстый Пабст, начальник саксонских рудников. – Мы слышали, что вы владеете великим сокровищем – секретом философского камня.
– Сокровищем? – усмехнулся барон. – Единственное сокровище на свете – это свобода. А у меня ее нет – я пленник.
– Шш!.. – вмешался любезный Фюрстенберг, – вы не пленник, вы – наш гость, милый барон. – И он то и дело подливал вина в бокал барона.
Понемногу вино зашумело в голове юноши. Щеки его зарумянились. Он стал горячо и запальчиво говорить, что алхимики не делают настоящих опытов, не знают свойств металлов. Они – невежды.
– Нам нужна наука, а не колдовство! – воскликнул он.
Чирнхауз одобрительно кивал головой. Пабст предложил «барону» для опытов руду и горные камни из своих рудников.
– Если вам нужна высокая температура для ваших опытов, я дам вам мои зажигательные зеркала, и – давайте работать вместе, – сказал Чирнхауз.
Бётгер вспыхнул от удовольствия. Ученый Чирнхауз хочет работать с ним, молодым студентом! Ему стало весело.
Фюрстенберг и Пабст обращались с ним как с важной персоной. Вино приятно шумело в голове. Он выпивал стакан за стаканом, хохотал, хлопал Фюрстенберга по плечу, хвастался тем, что знает секрет философского камня, и обещал наварить золота для короля на сто тысяч талеров. Чирнхауз смотрел на него умными, печальными глазами.
Когда гости простились и барон нетвердой походкой ушел к себе в спальню, Фюрстенберг задержал математика у двери.
– Что вы скажете про алхимика? – спросил он.
– Способный малый, но хвастун, – ответил Чирнхауз и вздохнул.
Ему было жаль юношу, из которого мог бы выйти хороший ученый, если бы в его жизнь не замешался дурацкий философский камень.
В капкане
Иоганн Бётгер проснулся в большой кровати с тяжелыми шелковыми занавесками. Голова у него болела. Холодное утро хмуро глядело сквозь решетку окна.
Он вспомнил вчерашний день и застонал. Своим глупым хвастовством он еще крепче запер двери своей тюрьмы. Он наобещал князю золота – целые горы. Теперь его уже не выпустят. Когда откроется, что он не знает секрета золота, – его повесят.
– Но я не могу! Я не хочу, я убегу от них! – крикнул он. Вскочив с постели, он подбежал к окну и ухватился за чугунную решетку.
– Что угодно барону? – спросил дюжий лакей, выступая из-за портьеры. Он подслушивал под дверью. Бётгер пришел в бешенство.
– Вон отсюда, мерзавец, шпион!
Бётгер запустил в лакея сапогом и швырнул на пол умывальный таз с кувшином. Вместо одного лакея стало два. Они крепко держали бившегося юношу.
– Ну, ну, – сказал Фюрстенберг, с улыбкой перешагнув через кувшин и лужу на полу, – зачем же так бушевать? – Он велел лакеям уйти.
– Отпустите меня на свободу! Зачем вы держите меня, я не преступник! – кричал ему Бётгер.
Фюрстенберг стал серьезным.
– Свобода в ваших руках, дорогой! Откройте мне секрет золота, и вы будете свободны в тот же час. Не упрямьтесь, барон! Лаборатория ждет вас.
Волшебная тинктура
Три дня работал Бётгер в лаборатории. На четвертый день он позвал Фюрстенберга. Положив в сосуд ртуть, он стал ее выпаривать, подбавляя к ней какую-то красноватую жидкость.
О чудо! Через два часа варки на дне сосуда оказался неправильный кусочек золота!
Фюрстенберг от души обнял алхимика.
– Дайте мне тинктуру, барон, я отвезу ее королю Августу в Варшаву! Я сам сделаю при нем опыт. Даю слово, что из Варшавы я привезу вам свободу. А пока не выходите никуда из дворца и ждите моего приезда!
Фюрстенберг уехал в Варшаву. Если бы он знал, что золото в сосуде появилось не из волшебной тинктуры, а из единственного червонца, зашитого в подкладку старого плаща! Того самого плаща, в котором аптекарский ученик бежал из Берлина! Если бы он знал, что Бётгер подбросил червонец в сосуд, надеясь на время ослабить надзор и улизнуть подальше от искателей волшебной тинктуры!
Непочтительная левретка
Король Август сидел на голубом диване в своем варшавском кабинете. Он спустил на ковер свою любимую остромордую левретку, когда Фюрстенберг появился в дверях, отвешивая глубокие придворные поклоны.
Фюрстенберг поставил серебряную коробочку на тонконогий столик, стоявший перед королем, и сказал:
– Вот философский камень, над которым сотни лет трудились алхимики. Это сокровище принадлежит теперь вашему величеству!
Бледные глаза Августа сверкнули, нос хищно заострился на толстом лице. Август схватил коробочку.
– Вы достали это у алхимика? – хрипло спросил он.
– Да, и я перед вами повторю его опыт. Ваше величество увидит, как простая ртуть превратится в золото.
– Посмотрим, – сказал Август, положив коробочку обратно на столик, – а теперь займемся делами.
Они перешли к дубовому столу. Фюрстенберг подавал королю бумаги. Август обмакивал гусиное перо в серебряную чернильницу и размашисто подписывался.
Остромордая собачонка на ковре искала блох, потом она стала ловить свой хвост.
Вдруг стук и визг заставили короля обернуться. Собачонка кружилась по ковру, поджимая ушибленную лапку. Тонконогий столик лежал на боку. Серебряная коробочка раскрылась, из разбитого пузырька красноватая жидкость вытекала на ковер темной лужицей.
– Наша тинктура! – горестно воскликнул Фюрстенберг.
Отсрочка
Бётгеру не удалось бежать. За ним следили всё так же зорко. С ужасом он ждал возвращения князя.
«Моя тинктура, конечно, не сделала золота в Варшаве. Обман раскрыт – меня ждет виселица!» с отчаянием думал он. Его не радовали ни бархатные камзолы, сшитые ему придворным портным, ни роскошные обеды, приготовленные княжеским поваром. От страха у него тряслись колени, когда Фюрстенберг вернулся и позвал его к себе.
«Бедняга, – подумал Фюрстенберг, глядя на дрожащего алхимика, – он побледнел и исхудал в неволе от тоски». И князю стало совестно, что он не уберег пузырька с тинктурой от противной собачонки.
– Дорогой мой, – сказал он, – король просит вас еще раз сделать тинктуру. Пузырек, который вы мне дали… кха!.. гм!.. разбился.
– Разбился? – Бётгер чуть не подпрыгнул от радости.
– Вот письмо его величества! – сказал князь.
У Бётгера затанцовало сердце. Опасность пока миновала. Август писал ему, что алхимик может не торопиться с работой. Пусть «барон Шрадер» работает, как ему хочется. Все его желания будут исполняться. Но, пока секрет золота еще не в руках короля, барон не получит свободы.
Бётгер был рад, что получил отсрочку.
Призрак виселицы
Бётгер стал прилежно изучать руду и горные камни, которые давал ему Пабст. Чирнхауз часто приходил к нему, и они работали вместе.
Дрезденские ученые стали собираться во дворце по вечерам. «Барон Шрадер» показывал им свои опыты и делился с ними своими новыми знаниями. Скоро все увидали, что «барон Шрадер», умный и способный химик, – на пути к большим научным открытиям. Увлеченный наукой, Бётгер опять забыл про алхимию. А когда он вспоминал, что король скоро снова потребует золота, ему становилось страшно, и опять казалось, что петля стягивает горло. Тогда, чтобы забыться, он устраивал праздник. Толпа молодежи наполняла залы дворца. Нарядные пары танцовали на лощеном паркете. Веселей всех бывал молодой хозяин, нарядный «барон Шрадер». Он выдумывал всё новые развлечения: маскарады, игры, веселые пиры.
Молодому дворянчику фон-Шенку Фюрстенберг поручил устраивать праздники для «барона Шрадера». Фон-Шенк метался, как угорелый, исполняя прихоти «барона». «Барону» ни в чем не отказывали, кроме свободы.
Иногда среди веселой пирушки Бётгер бледнел, смотрел куда-то стеклянными глазами и вдруг приказывал слугам тушить свечи, а гостям – убираться прочь.
Он удалялся в свою комнату. Если к нему входили, он впадал в бешенство. Самые неподходящие вещи летели в головы вчерашних собутыльников.
Его мучил призрак виселицы.
Август требует золота
Прошел год. Август напомнил алхимику, что он обещал сделать золото.
В одну туманную ночь алхимик исчез из дворца. Погоню послали за ним во все концы. В глухом городишке Энее беглеца схватили и привезли обратно под конвоем. Август требовал золота.
Тогда алхимик отцепил шелковый шнур от портьеры, перекинул его через дубовую балку в потолке лаборатории и на конце сделал петлю. «Лучше умереть самому, чем каждый день ждать казни», решил он. Его вынули из петли и привели в чувство.
Август требовал золота.
Замок Альбрехтсбург
Прошло еще два года. Уже не во дворце, а в старинном замке Альбрехтсбурге жил Бётгер. Крепкая дверь с засовом отделяла его от всего мира.
Веселая жизнь во дворце кончилась. На голых стенах его кельи проступала зеленая плесень. Тут же коптела чугунная печка для опытов.
В подземельях Альбрехтсбурга трое рабочих складывали большие печи.
В них должно было вариться золото для короля. Август требовал золота.
Жажда свободы, тоска по вольному миру заставляли Бётгера цепляться за секрет золота, от которого зависела его свобода. Он лихорадочно работал, делая всё новые составы и пробуя их. Порою он сам верил в успех и тогда обещал Августу, что скоро будет много золота.
Но золото не появлялось. От неудачи Бётгер приходил в отчаяние. Только мудрый Чирнхауз утешал и успокаивал его.
Чирнхауз уговаривал Августа, чтобы он не требовал золота от Бётгера и позволил ему заниматься настоящей наукой – химией, которая не имела ничего общего с философским камнем и прочей чертовщиной.
Август хлопал Чирнхауза по плечу.
– Эх вы, математики! Разве вы понимаете что-нибудь, кроме ваших плюсов и минусов? Не мешайтесь в чужие дела!
Август воображал, что он умнее всех математиков на свете.
Август требовал золота.
Господин с тремя лакеями
Шведский король Карл XII захотел отнять у Августа польскую корону. Он взял Варшаву и вторгся со своими войсками в Саксонию.
Шведы подступили к Дрездену. Отряд саксонских солдат подскакал однажды к неприступной крепости Кенигштейн, поднимавшей свои каменные башни над Эльбой. Они привезли с собой сокровищницу короля, спасая ее от шведов, и еще привезли они в карете какого-то господина с тремя лакеями.
Этого господина сразу посадили под замок. Два раза в неделю офицер выводил его на полчаса погулять по крепостному валу. С каждым разом лицо господина становилось бледнее, и всё тяжелее шагал он, опираясь на палку. Должно быть, ему всегда было холодно, потому что три лакея сложили в его комнате огромную печь. Из ее трубы день и ночь валил дым. А, может быть, ему совсем не было холодно, – может быть, он варил что-то в этой печи.
Шведам говорили в Дрездене, что алхимик короля бежал в Баварию и след его потерян.
Прошел год.
Шведы ушли из Дрездена. В Кенигштейн приехали важные господа в каретах за таинственным господином. Те, кто видел, как его сажали в карету, рассказывали потом, что он был бледен, рыдал и бился и не хотел ехать, хотя господа привезли ему великолепный, вышитый золотом камзол в подарок от самого короля Августа.
Нотус
В Дрездене на берегу Эльбы строился павильон с большими печами. Горожане гадали, что такое там будет?
В павильон привезли таинственного «господина с тремя лакеями». Его звали теперь Нотус.
Тогда пошел слух, что в печах павильона он будет варить золото.
Так оно и было. Август требовал золота. Бётгер (теперь его звали Нотус) работал изо всех сил, но у него ничего не выходило. Он накалял свои печи, как только мог, думая, что золото появится при большой жаре. Тигли, в которых он плавил металлы, лопались или растоплялись от такой жары.
Надо было сделать тигли, которые выдержали бы самый большой огонь. Бётгеру, по его требованию, присылали разные глины, и он пробовал их обжигать. Оказалось, что красная нюрнбергская глина выдерживает самый сильный огонь. После обжига она становилась крепкой, звонкой и была красивого красного цвета.
Бётгер показал Чирнхаузу тигли из нюрнбергской глины.
– Да ведь из этой глины можно делать красную фарфоровую посуду! Вот настоящее дело для вас! – воскликнул Чирнхауз.
Мудрый советчик
Чирнхауз пошел к королю и опять стал уговаривать его не требовать золота от Бётгера. Уже шесть лет стряпал алхимик в своей кухне, а золота все еще не было.
– Саксония разорена войной, – говорил Чирнхауз, – но в ее земле лежат огромные богатства: руда, уголь и разные глины. Будем добывать их, устроим фабрики и заводы. Саксонские леса дадут нам топливо, горные реки завертят колеса наших мельниц. У нас есть стекольный завод, устроим еще и посудную фабрику. У нас есть прекрасный химик; он найдет нужные глины, составит глазури и краски. Он уже сейчас может делать красную фарфоровую посуду!
При слове «фарфор» Август навострил уши. Он тратил бешеные деньги, покупая китайский фарфор.
Это он отдал прусскому королю полк солдат за несколько китайских ваз.
Он купил новый дворец графа Флемминга и наполнил его драгоценным китайским фарфором. В башне этого дворца до сих пор стоят лучезарные синие вазы, за которые Август заплатил своими солдатами.
«Фарфор не хуже золота! – подумал Август. – Если у меня будет фарфоровая фабрика, все короли в Европе лопнут от зависти, а золото рекой потечет в мою казну без всякого философского камня».
Он приказал устроить фарфоровую фабрику.
Химик Иоганн Бётгер
«Барон Шрадер», «господин с тремя лакеями» и «Нотус» улетели в трубу вместе с философским камнем.
На их месте в павильоне над Эльбой работал веселый, поздоровевший химик Иоганн Бётгер. Его звали теперь настоящим именем. Ему даже устроили садик около павильона. Ему даже позволили выходить на улицу.
В свободное время он сажал цветы – золотистые гаарлемские тюльпаны.
На дверях павильона Бётгер написал:
Благословляю этот дом:
Тут стал алхимик гончаром!
Он был рад, что развязался с проклятым философским камнем. Август требовал теперь не золота, а фарфора.
Бётгер и Чирнхауз плавили пробы глин. Зажигательные зеркала сверкали на солнце с восхода до заката.
Работы было по горло. Надо было найти хорошую огнеупорную глину, из которой можно было бы делать круглые коробки – капсели, как их называли, для посуды. Ее нашли.
Надо было придумать новые печи для обжига посуды. Их строили в Альбрехтсбурге.
Надо было научить рабочих точить посуду – за это взялся мастер Эггебрехт.
Бётгер не спал по трое суток. Его помощники засыпали, стоя у печей.
Он не мог оторваться от милой работы.
Красная посуда
Король Август и Фюрстенберг приехали в Альбрехтсбург.
В подземелье при свете факелов Бётгер и его рабочие вынимали глину и кирпичи, которыми было заложено отверстие большой печи. Это был первый обжиг красной посуды. Печь топили пять дней, потом она остывала трое суток.
Король хотел видеть, как посуда выйдет из печи. У Бётгера дрожали руки от нетерпения, он яростно отбрасывал кирпичи, заглядывая в темное отверстие печи.
«Что там в капселях? Настоящая красная посуда или, может быть, одни бесформенные черепки?»
У него пересохло во рту.
Вот последний кирпич отброшен. Бётгер вынимает шершавую капселю и открывает ее.
На ее дне стоят хорошенькие красные чашки. Ни одна не лопнула, ни одна не погнулась в печи, – они твердые и звонкие. От них струится теплота, как от живого тела.
Август и Фюрстенберг рассматривают чашки, – они довольны.
Бётгер велит принести ведро с холодной водой. Он вынимает чашку из середины печи, еще совсем горячую, и окунает ее в холодную воду. Если чашка лопнет… Но она не лопается; она такая же твердая и звонкая, только от воды заблестела и стала еще красивее.
– Настоящий фарфор! – говорит Фюрстенберг.
– Да! – отвечает ему чашка чистым звоном.
Победа
Когда красная посуда выходила из обжига, она была не блестящая, а матовая. Зато ее можно было полировать и гранить, как драгоценный камень. Тогда она блестела. Ее можно было расписывать золотом и разными красками. Бётгер составил черную глазурь. Он делал красивые черные вазы и расписывал их серебром.
Фабрика выпускала не только чашки, тарелки, кувшины и вазы, но и маленькие лепные фигурки.
Прежде всего сделали статуэтку самого Августа. Эта фигурка сохранилась до сих пор. Август стоит одетый в латы, плащ его развевается, голова гордо откинута, брови нахмурены. Так и кажется, что он сейчас потребует, чтобы вы сварили ему золота, или отправит вас на виселицу.
Еще делали из глины смешных человечков – паяцов и карликов.
На пасхальной ярмарке в Дрездене богатые купцы и дамы в кружевах наперебой покупали посуду и фигурки из красного бётгеровского фарфора.
Слава о нем пошла по всей Германии.
Смерть Чирнхауза
Дело двигалось, фабрика работала. Чирнхауз и Бётгер придумывали вместе, как бы сделать белую фарфоровую посуду.
Неожиданно Чирнхауз заболел и умер. Умирая, он шептал: «Победа, победа!» – потому что каждый день приносил маленькой фабрике какое-нибудь открытие.
Каждый день Бётгер с сияющими глазами показывал своему другу и учителю новую посуду, то черную глазурованную, то красную, отполированную новым способом. Они вместе обсуждали, как сделать, чтобы на глазури не было трещинок, и как составить настоящие китайские краски, которые обжигались бы в огне и не смывались водой.
Но Чирнхауз умер, и работа остановилась. Бётгер заперся в своей комнате и загрустил. Он совсем забросил фабрику. Мастера работали без него. Дни и недели не приносили с собой ничего нового.
«Надо продолжать работу», писал Фюрстенберг безутешному химику, а Бётгер писал в ответ: «Я не могу одолеть моего горя, лишившись высокого и любимого друга».
Иногда Бётгер подходил к полочке у стены и брал в руки маленький бокальчик. Этот бокальчик сделал Чирнхауз из какой-то беловатой глины и завещал его Бётгеру. Бокальчик был мутно-прозрачный, похожий на стекло, а стенки у него были кривые и помятые.
Вздохнув, Бётгер ставил его на полку. Нет, это не похоже на китайскую белую посуду. Но если бы Чирнхауз был жив, если бы им работать, как прежде, вместе, – они наверное разгадали бы китайский секрет!
Они нашли бы такую белую глину, которая выходила бы из огня белой и твердой, а не мутной и помятой, как этот бокальчик.
Бётгер бросался на кровать и закрывал глаза. Он тосковал.
Пудреный парик
Придворный лакей, с гербом Августа на ливрее, передал Бётгеру записку из дворца. Король желает поговорить с директором фабрики. Король ждет его в своем кабинете в полдень; он хочет знать, какую новую посуду сделал Бётгер за последний месяц.
Никакой новой посуды не было.
Бётгер сидел в кресле и равнодушно смотрел в окно. Там, над башнями Альбрехтсбурга, поднимался дым из обжигательных печей.
Придворный парикмахер Френцль, подпрыгивая и напевая, пудрил Бётгеру высокий кудрявый парик, в котором химик должен был явиться на прием к королю.
Френцль смазал парик жиром, чтобы к нему приставала пудра. Потом, взяв большую миску с пудрой, он обмакивал в нее кусок пакли и паклей накладывал пудру на локоны.
– А в городе, ваша милость, – болтал парикмахер, – в городе говорят: хороша наша красная посуда, а далеко ей до китайской. Вот, говорят, понаедут на весеннюю ярмарку голландские купцы, понавезут с собой китайские вазы, и блюда, и чашки, накупит опять король для графини Козель…
– Замолчишь ли ты, Френцль! В ушах трещит от твоей болтовни. Кончай скорее! – Досада перекосила бритое лицо химика.
– Сейчас, сейчас! – заторопился парикмахер. – Вот только виски подпудрю! – И он завертелся вокруг химика, ловко прилаживая к его вискам крутые локоны.
Бётгер рассеянно сгреб пальцами пудру со своего пудермантеля. Он устало глядел в окно, где всё еще дымили трубы, и машинально вертел пудру между большим и указательным пальцами. Пудра скатывалась в липкий комочек.
Вдруг химик вздрогнул, брови его сдвинулись, глаза впились в белый комочек.
Он вскочил так быстро, что Френцль не успел отдернуть руки, и большой парик сбился на левое ухо.
– Чем ты меня пудришь, бездельник? – закричал он, схватив парикмахера за плечи. – Откуда ты взял эту пудру?
Парикмахер разинул рот и задрожал.
– Да отвечай же, чортов подмастерье! – кричал Бётгер и тряхнул беднягу так, что у него подогнулись коленки и он, охнув, сел на пол.
– Ну! – Бётгер стоял над ним красный и задыхающийся.
– Но я думал, – хныкал парикмахер, – вашей милости известно… французская пудра дорога, у нас все пудрятся этим… все пудрятся шнорровской землей.
– Шнорровская земля! – воскликнул Бётгер и схватил миску с пудрой. Он то подносил пудру к окну, то пересыпал ее между пальцами, то пробовал на язык, то растирал на ладони. Потом он круто повернулся и в развевающемся пудермангеле, с париком, сбитым на левое ухо, выбежал из комнаты. Тяжелая дверь лаборатории громко захлопнулась за ним.
Френцль все еще сидел на полу и таращил глаза, когда слуга внес в комнату парадный камзол, треуголку и короткую придворную шпагу. Постучав в дверь лаборатории, он сказал:
– Ваша милость, в полдень – прием у короля.
Ответа не было. Слуга пожал плечами и, хитро подмигнув Френцлю, постучал пальцем себе по лбу. «Наш химик помешался», решили оба.
Что такое была эта шнорровская земля? Купец Шнорр ехал однажды верхом из Дрездена в местечко Ауэ. Подъезжая к мосту через речку, он заметил, что сам он, и лошадь его, и тюк с товарами покрыты белой пылью, словно выпачканы мукой. Он оглянулся.
Копыта его лошади оставляли белые следы на земле, а немножко поодаль было на дороге место, сплошь покрытое белой пылью, словно кто-то рассыпал там десятки мешков с мукой. У края дороги виднелся холмик, – должно быть, размытый дождями, целый холмик белой земли.
Шнорр повернул лошадь и подобрал горсть белой пыли. Она была мягкая, чуть-чуть липкая, ни дать ни взять – пудра.
На другой день Шнорр приехал с мешками. Набрал в них белой земли и увез в город, а там истолок землю в ступке и пустил в продажу вместо пудры. Ее охотно покупали.
Тогда было время пудреных париков, и пудры выходило у всех больше, чем у нас зубного порошка.
Эта шнорровская земля была не что иное, как белая каолиновая глина, та самая, из которой в Кин-те-чене делали фарфор. Вертя комочек пудры в руках, Бётгер заметил, что она лепится, как глина, и тяжелее, чем обычная пудра.
«А вдруг это – та самая белая глина, которую искал Чирнхауз?» мелькнула у него мысль. Он бросился в лабораторию поскорее сделать пробу и забыл, что строгий Август сидит в своем кабинете и нетерпеливо стучит пальцами по золотой табакерке, поджидая невежливого химика.
В тот день Август его не дождался.
