Текст книги "Со мной не соскучишься"
Автор книги: Елена Яковлева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)
«Джейн поняла, что клетка захлопнулась и ей теперь не выбраться. Страх смерти сковал ее тело стальным обручем. Она не могла ни закричать, ни пошевелиться. Джейн знала, что скоро умрет, что у нее остались считанные минуты, но ничего не предпринимала, чтобы предотвратить страшный конец. Ее словно подвергли гипнозу смерти, полностью парализовав волю.
– Надо что-то делать, – приказала она сама себе через силу, – нужно немедленно что-нибудь придумать…»
И так далее в том же духе. Я закрыла книжку. Растянувшись на диване и заложив руки за голову, уставилась в безукоризненный, без единой трещинки потолок. В одном только я и могла согласиться с неведомой Джейн: нужно что-то делать и что-то предпринимать, но немедленно или нет – еще вопрос.
С тех пор как я побывала в коммунальной квартире, заселенной тихими алкашами, мое самодеятельное следствие не продвинулось ни на шаг, а то, что я «нарыла» до сих пор, по-прежнему плохо поддавалось мало-мальской систематизации, неумолимо распадалось на отдельные фрагменты, на мой непрофессиональный взгляд, имеющие слабые перспективы к взаимной связи. Их можно было просто перечислять по пунктам. Пункт первый: десять лет назад Рунов был осужден за попытку угона самолета, в которой непосредственно участия не принимал и при которой погиб его соучастник. Без комментариев. Пункт второй: тогда же при непонятных лично мне обстоятельствах погибла Ольга, девушка, необычайно похожая на меня. Без комментариев. Пункт третий: во всю эту историю зачем-то сует свой горбатый восточный нос Карен, используя заодно меня. Без комментариев, зато с чувством глубокого негодования.
Я приняла позу роденовского мыслителя, и теперь моему взору открылся белый пушистый ковер – гостиная вся была выдержана в молочных тонах. Итак, что же предпринять дальше? Найти того старого коллекционера, у которого Ольга подрабатывала? Легко сказать найти! Во-первых, женщина из музея не очень-то уверенно отзывалась о его шансах по части пребывания на этом свете. Кроме того, не по телефонной же книге его искать прикажете, особенно если учесть, что я не знаю ничего, кроме фамилии, впрочем, достаточно звучной – Иратов. Что тут придумать? Обратиться за помощью к Рунову или Карену? Ну нет, я должна раскрутить этот клубочек сама, поскольку должна быть уверена, что никто меня не направит по ложному следу.
Где мне искать этого коллекционера? По музеям? Сомнительно. И тут память услужливо выдала мне подсказочку, я вдруг отчетливо увидела Любочку Кречетову и мысленно прокрутила пленку с той чушью, которую она плела на презентации, где я стараниями Карена и познакомилась с Руновым. Что же она тогда сказала? Ну, как же, как же… «Мы с Котиком регулярно бываем в антикварных салонах», – заявила она с важностью, а я подумала… Впрочем, теперь уже неважно, что я подумала. Главное – зацепочка найдена: антикварные выставки-салоны, тем более что сейчас они вошли в моду.
ГЛАВА 11
Не пойму, с чего вдруг мне стало сопутствовать необычайное везение. Мероприятие проходило в одном из столичных выставочных залов, найти который не составило особого труда благодаря рекламе, назойливо лезшей в глаза у станции метро. Аршинные афиши приглашали всех посетить антикварный салон-выставку.
Я шла в людском потоке, оживленном, предновогоднем, начиненном елками, коробками и объемистыми сумками. Шла и наслаждалась свободой. Конечно, свобода по-прежнему была скорее воображаемой, нежели реальной, потому что Карен незримо, но неотступно маячил за моей гордо выпрямленной под дорогой шубой спиной. В какой-то момент мне показалось, что в толпе мелькнул тот странный тип, который подсел тогда ко мне в кафе и рассказал о черепе князя Святослава, оправленном в серебро, но мне удалось прогнать это видение.
Чтобы попасть на выставку, пришлось купить билет, цена его, к счастью, оказалась небольшой, и у меня хватило той мелочи, что я наскребла в кармане. Ведь я совсем отучилась носить с собой деньги, а тут еще Мона Лиза изрядно поубавила мои и без того мизерные запасы наличности. Наверное, следовало бы попросить денег у Рунова, но зачем они мне по большому счету, ведь все необходимое и даже сверх того у меня было.
Выставка как выставка: картины, скульптуры, ценители и дилетанты, рассматривающие произведения искусств. Особенность, насколько я поняла, была лишь в одном: выставлялись произведения исключительно из частных коллекций. И не просто выставлялись – их можно было еще и купить.
Я остановилась возле самой большой скульптуры, стоящей в центре зала и как бы знаменующей собой центр выставки, и принялась рассматривать бронзовое изваяние: девушка держала под уздцы коня с крыльями, стало быть, Пегаса. Рядом табличка под стеклом: «Муза». Лот № 143».
– Тоже мне шедевр, – обронил кто-то за моей спиной, – эту бабу с кобылой купят разве что по цене цветного лома. Сколько бронзы вгрохано, однако, в заведомую дребедень.
Я обернулась и увидела позади себя невысокого щуплого мужчину в пиджаке горчичного цвета. У него были въедливые глазки и бородка разночинца, хоть и клинышком, но не острым, а слегка взлохмаченная.
Он между тем продолжал:
– Нет, на этот раз здесь ничего достойного, в основном хлам, который в прежние времена отдавали старьевщику за пол копейки. Нет, вы только посмотрите на круп этой бронзовой кобылы! – Он воздел руки к небу на манер провинциального трагика. – А на прошлом салоне поинтересней вещички выставлялись. Отличная графика, великолепная коллекция фарфора. Для человека, знающего толк в красоте, было на что поглядеть.
– Вы, как я понимаю, и есть тот самый, знающий толк в красоте… – уточнила я, стараясь придать лицу по возможности приветливое выражение, но отнюдь не глупое.
Ценитель прекрасного осклабился, демонстрируя мелкие желтоватые зубы, и скромно заметил:
– Ну не такой уж я и специалист, хотя, если вам нужен совет, с удовольствием окажу помощь очаровательной даме. Что вы ищете?
– Ничего. – Я улыбнулась, выбрав тактику наивной простушки. Опыт мне подсказывал: такие бодрячки предпенсионного возраста обожают опекать молодых дамочек. – Я просто пришла посмотреть.
– Тогда вам не слишком повезло, вот прошлый раз…
– Скажите, а как здесь все происходит? – перебила я его. – Что-то здесь нигде не видно цен.
– Что вы хотите, – подхватил мой собеседник, страшно довольный тем, что я с удовольствием выслушиваю его глубокомысленные замечания, – здесь целая политика. О том, что и за сколько продается, узнать практически невозможно – коммерческая тайна. Кто покупатель – тоже. Здесь, знаете ли, такие подводные течения…
– Так вы коллекционер?
– В некотором роде, – дипломатично ответил он.
– И давно вы этим занимаетесь? – не унималась я.
– Порядком. – Когда речь заходила о нем лично, как я успела заметить, словоохотливый ценитель прекрасного старательно избегал конкретики. То, что он изрекал, объяснялось его интересом ко мне. Он его не скрывал, даже с удовольствием подчеркивал. На его желчном морщинистом лице прямо так и было написано крупными буквами: ты, конечно, дурочка, но такая аппетитная!
Я решила взять быка за рога:
– И вы, вероятно, знаете многих коллекционеров?
Он почмокал тонкими губами, его глазки сластолюбца блеснули:
– А вас интересует кто-то конкретно?
– Более чем, – призналась я, одарив его улыбочкой.
– Ну и кто?
– Иратов.
Я заметила, что произнесенная мной фамилия произвела на него впечатление.
– Солидный господин, – сказал он, – только здесь вы его не увидите. Он уже давно не показывается на людях по причине преклонного возраста. Иратов, если так можно выразиться, последний из могикан. Занимался коллекционированием целенаправленно, не то что эти новые, скупающие все чуть ли не мешками. Они же Матисса от Петрова-Водкина не отличают.
– Я бы очень хотела его увидеть, – мечтательно произнесла я в пространство.
– А зачем он вам?
Я ответила вопросом на вопрос:
– Вы случайно не знаете его адреса?
Он снова чмокнул губами:
– Это вообще-то конфиденциальная информация, и в нашей среде не принято так запросто ее разглашать.
– Боитесь грабителей?
Он замялся:
– Ну, не приветствуется у нас раздавать адреса направо и налево.
У меня тоскливо засосало под ложечкой, кажется, он намекал на вознаграждение, что при моих пустых карманах…
Вдруг его плутоватое лицо прояснилось.
– Но что не сделаешь для очаровательной женщины? Я, правда, сам адреса Иратова не знаю, но постараюсь его разузнать, если вы соблаговолите немного подождать.
– Соблаговолю, – милостиво согласилась я.
– Отлично. – Он склонился и галантно облобызал мне ручку, пощекотав кожу взлохмаченными концами своей бородки, и скрылся в направлении указателя, приглашающего продолжить осмотр.
Я осталась у подножия Музы, возвышающейся надо мной как статуя Свободы над Нью-Йорком.
Нежданный доброхот вернулся минут через десять, весьма довольный собой.
– Вот, – протянул он мне бумажку, – держите, соблазнительница. Видит Бог, только для вас, только для вас… И вот еще, – он суетливо вручил мне визитку. – А у вас взамен попросил бы телефончик.
– С удовольствием. – Я продиктовала ему первые пришедшие мне на ум семь цифр.
Расстались мы как старые друзья. Выйдя из выставочного зала, я поспешила выбросить его визитку в ближайшую урну, предварительно прочитав написанное на ней:
«Свидригайлов Аркадий Иванович, искусствовед».
Ну и фамилия! Зато мне повезло с ним. Выходит, есть еще порох в пороховницах! Неизвестно, как долго я бы радовалась, если бы не увидела на противоположной стороне улицы того самого типа в облезлой куртке, который поведал мне легенду о черепе князя Святослава. С издевательской ухмылочкой он игриво махал рукой – приглашая подойти, что ли? А что, если это человек Карена? Но откуда ему известно о моих передвижениях по городу? Я отвернулась и помчалась прочь во все лопатки.
* * *
– Что-нибудь случилось? – спросил Рунов, развязывая галстук перед зеркалом.
Он был одет иначе, чем утром, более официально, – значит, заезжал домой переодеваться и, конечно же, заметил, что меня нет. Так же, как и отсутствие Мальчика, который до сих пор не появился.
– Какой ты официальный! Был на приеме у английской королевы? – перевела я стрелку разговора.
– Да нет, всего лишь присутствовал на важных переговорах. А вот ты где была?
От чего ушли, к тому и пришли.
– Гуляла, заходила в магазины, перед праздниками везде такая толчея…
– В магазины? – удивился он. – Да ведь у тебя же, кажется, нет денег. Кстати… – Он полез в карман висящего на спинке стула пиджака.
– Нет-нет, – решительно запротестовала я, – эти бумажки мне совершенно ни к чему. Если понадобится, я сама у тебя попрошу. А так я вполне без них обхожусь. Чувствую себя как при долгожданном коммунизме.
– А как же прогулки по магазинам?
– Вот именно, ты верно сказал: прогулки. Женщинам нужны такие прогулки для хорошего самочувствия, как, например, комплименты и цветы.
В принципе я говорила вполне искренне, не считая того, что гуляла я совершенно в другом направлении. Слава Богу, Рунов никогда особенно не наседал с расспросами, а иначе бы я непременно завралась.
– А где Мальчик? – поинтересовалась я.
– Соскучилась? – хмыкнул Рунов. – Скоро объявится. – Он посмотрел на свой «Ролекс» и пояснил: – Пришлось отослать его с одним срочным поручением.
Рунов прошелся по комнате, легко и беззвучно ступая по ковру, потянулся с грацией сильного животного. Да, теперь он казался мне красивым, потому что я уже не замечала ни близко посаженных глаз, ни перебитой переносицы, все это было настолько несущественно с тех пор, как я разглядела то главное, к чему все остальное крепилось как к остову: доброту и великодушие по отношению ко мне… Хотя есть еще и Мальчик, которого он спас от верной смерти, и бывший афганец Тим, и художники, получившие с его помощью возможность зарабатывать себе на жизнь?
– Может, пустимся в загул? – предложил он. – Куда-нибудь сходим?
Я покачала головой.
– Отлично, останемся дома и устроим романтический вечер при свечах, – немедленно согласился он.
Неожиданно пронзительно запикал сотовый телефон.
– Слушаю, – отозвался Рунов. Пару минут он молча выслушивал собеседника, а потом произнес: – Рад, что все в порядке. Остальное обговорим с глазу на глаз. – И щелчком прихлопнул пластмассовую крышку телефона, ставя точку в разговоре. – Ну вот, заодно появился повод – отметим успешную сделку. Где там у нас шампанское? – Засучив рукава, он отправился на кухню и через минуту вернулся с бутылкой шампанского.
За все время нашего знакомства – хотя оно было не слишком продолжительным – я не видела его таким веселым: он сыпал шутками, смеялся и вообще вел себя как подросток, впервые попробовавший чего-то крепче лимонада.
– Вижу, сделка оказалась более чем успешной, – ревниво заметила я.
Он налил шампанское в высокие хрустальные бокалы и потер руки:
– Тост, давай немедленно тост! Нет, я сам! За небо в алмазах, которое все ближе и ближе!
Я усмехнулась:
– Надеюсь, в настоящих, а не в поддельных.
– Не ожидал от тебя такой прозы, – шутливо посетовал он, отпивая из своего бокала, – главное ведь все же не алмазы… А что?
– А что? – с готовностью подхватила я, с удовольствием ощущая вкус шампанского.
– Небо! Знаешь почему? Потому что оно – символ свободы. Редкий художник откажет себе в удовольствии его изобразить. Оторваться от земли, что может быть прекраснее…
Он говорил и говорил, торопясь, сбиваясь, путаясь в словах, а я им любовалась. Когда он умолк, я тихо попросила:
– Обними меня…
Мы сидели, обнявшись, в темноте, не зажигая света, чтобы не нарушить нашу идиллию. Крепко прижавшись к Рунову, я слышала, как ритмично стучало его сердце, перегоняя его здоровую кровь, и это все, что было нужно из известных мне чудес мира. Нет, было еще кое-что: желание избавиться от Карена. И я подумала, что непременно этого добьюсь, добравшись до тайны, связанной с Ольгой.
– Тебе хорошо? – спросил Рунов.
В ответ я еще крепче к нему прижалась. В последний раз так хорошо, так замечательно было только в детстве, беззаботном и полном счастливых предчувствий, когда перед сном я могла прижаться к матери… А вот этого мне вспоминать, пожалуй, не стоило: о матери я ничего не знала около трех лет, с тех самых пор, как моя жизнь стремительно покатилась под откос. Я ей не писала, она же не знала моего адреса. Мне показалось или я действительно почувствовала, как краска стыда медленно залила мое спрятанное на руновской груди лицо? Выходит, раскаянием блудной дочери я тоже обязана ему?
«Мама, мама, – поклялась я себе, – я найдусь, непременно найдусь».
Идиллию прервал скрип поворачиваемого в двери ключа: вернулся Мальчик, выполнивший срочное поручение, и они с Руновым о чем-то долго разговаривали в гостиной. Я заснула, не дождавшись возвращения Рунова.
Я спала, как младенец в колыбели, пока мне не приснился очередной цветной, широкоэкранный кошмар.
Сначала я ничего не видела, только слышала голос, который снова умолял: «Помоги!» – будто бы новый сон продолжился ровно с того самого места, на котором закончился предыдущий. Потом возник знакомый пейзаж с озером, лодкой и камышами, который преследовал меня как наваждение. Все было точно на съемке, даже несчастные измокшие кувшинки из материи. Только в лодке никого. Уже другой голос, мужской, сказал с отчаянием:
– Опять у нее ничего не получается! Где дублерша, давайте ее сюда. Попробуем по-другому.
Еще во сне я поняла, что это режиссер.
ГЛАВА 12
Старый коллекционер Иратов жил в центре, в доме сталинской постройки, слегка обветшавшем, но все еще помпезном, увешанном мемориальными досками, свидетельствующими о его славном прошлом. Впрочем, разрушительная работа времени в виде трещин на фасаде и залежей спрессованной до состояния войлока пыли на лепнине была практически незаметна, если особенно не приглядываться – вот что значит строить на века. Каких-то сорок лет назад архитекторы мечтали, чтобы их творения жили вечно, чего не скажешь о проектировщиках знаменитых хрущевок, у которых, похоже, была задача поскромнее: абы день простояли да ночь продержались. Ныне, правда, дела снова пошли в гору, во всяком случае, для тех, кто может хорошо заплатить, снова стали строить «на века», и, кто знает, не исключено, что еще лет через сорок кто-то, подобно мне, будет смотреть на возводимые сегодня дворцы для нуворишей как на символ эпохи первичного накопления капитала.
Впрочем, я отвлеклась, а ведь мне только еще предстояло переступить порог этого массивного реликта. А вдруг в подъезде сидят строгие охранники? Что я им скажу? Но мне повезло: от бдительного швейцара осталась только деревянная полированная будка. Лестница уже была порядком заплеванной, с отчетливыми следами и запахами запустения. Скорее всего контингент проживающих оставался прежним, и «новые русские» еще не успели облюбовать это уютное сталинское гнездышко, не исключено также, что оно для них попросту недостаточно комфортно.
Можно было воспользоваться лифтом, но я испугалась громоздкого металлического монстра и пошла пешком. Подниматься пришлось невысоко, семидесятая квартира оказалась на третьем этаже. На звонок я нажала не сразу: во-первых, отдышалась, во-вторых, собралась с мыслями и повторила про себя придуманную сказочку насчет того, что я журналистка и пришла за интервью. Я вполне отдавала себе отчет, что меня могли без особых церемоний выставить за дверь, а потому еще два часа назад позвонила коллекционеру из автомата, предупредила о визите, а потом до обговоренного времени околачивалась в окрестностях дома, отчаянно мерзла, поскольку здорово подморозило, и беспрестанно бормотала под нос сочиненные на скорую руку вопросы.
Наконец я почувствовала себя достаточно уверенной для того, чтобы нажать на кнопку звонка.
– Кто там? – спросил женский голос из-за дубовой двери.
– Я из газеты… Я звонила вам два часа назад, – проблеяла я.
Загромыхали засовы, дверь открылась, на пороге стояла высокая худая женщина с пучком волос на затылке, тронутых сединой. Ее правая рука протянулась к кнопке специальной охранной сигнализации на стене прихожей. Что ж, пожалуй, мера не лишняя. Убедившись в том, что никакой опасности я не представляю, она убрала руку и произнесла:
– Проходите.
Я вошла в просторную прихожую.
– Вот вешалка, – указала женщина.
Я сняла шубу и повесила на массивный металлический крюк.
– Ну что, она пришла? – донесся из глубины квартиры старческий голос.
– Пришла, пришла, – ответила женщина. Я поняла позже, что ее слова предназначались в том числе и непосредственно мне. – Пришла так пришла, пусть потом не жалуется… Один раз уже грабили, еще ограбят…
Она заставила меня снять сапоги, вытащив из тумбочки и швырнув мне под ноги безразмерные тапочки вроде тех, что дают в музеях. Я сунула в них ноги и пошлепала по свеженатертому паркету.
– Туда, туда, – бормотала, следуя за мной по пятам, хозяйка квартиры, или кто там она еще была. Так или иначе, но я чувствовала, что нахожусь под стражей, и даже старалась не смотреть по сторонам.
Меня провели в тесно заставленную мебелью комнату, сумрачную, пропахшую лекарствами. В носу у меня зачесалось, и вместо приветствия я громко чихнула.
– Будьте здоровы! – отозвался кто-то.
Я повернула голову и увидела тщедушного седовласого старика в массивном, с высокой спинкой кресле. Скудный свет едва пробивался сквозь полузашторенные окна, и потому я с трудом могла разглядеть его.
– Можете раздвинуть шторы, если вам темно, – предложил Иратов. – Что касается меня, то мне это уже не поможет.
Он не стал томить меня недомолвками и пояснил:
– Я уже пять лет почти ничего не вижу. По этой причине выпал из обоймы, нигде не бываю, ничем не интересуюсь, и про меня все забыли. Антонина, моя племянница, воров боится, а про меня, наверное, даже воры не вспоминают.
– Сомневаюсь, – возразила вошедшая Антонина, по-видимому, она не собиралась оставлять меня наедине со старым коллекционером. Мне не очень понравилась перспектива беседовать со стариком в ее присутствии, но что делать?
– Пойми ты, глупая, – трескучим менторским тоном, не терпящим возражений, заметил Иратов, – коллекционеров редко грабят, другое дело – их наследников. Вот помру, тогда тебя и ограбят, так что не радуйся, что тебе достанется богатое наследство, тебе достанется огромная забота.
Чувствуется, это была их излюбленная тема разговоров. И в подтверждение моего предположения женщина напомнила:
– Не грабят? А десять лет назад? Что, забыл?
– Ну ладно тебе, – отрезал Иратов, – завела свою шарманку. Тебе-то от этого, по-моему, только выгода. Сразу засветила перспектива получить наследство. Быстренько из своего Углича примчалась, никто тебя и не звал!
– Да что вы такое говорите! – возмутилась племянница коллекционера. – Разве я желала смерти Сереже?
Я поняла, что эти люди, проживая под одной крышей, изводили друг друга. Старик с утра до вечера – племянницу из-за того, что она заждалась его смерти, а та в долгу не оставалась. Но вполне возможно, что старик только прикидывался дышащим на ладан.
Присутствуя при этой дежурной, по всей видимости, сцене, я чувствовала себя неуютно. Такое впечатление, что они только и ждали, чтобы кто-то присутствовал при их пикировке.
Женщина начала всхлипывать, размазывая по лицу слезы:
– Я всегда любила Сережу. В конце концов, он был моим двоюродным братом, и мы всегда с ним ладили. Он всегда делал мне подарки, а последний раз подарил такую красивую палехскую шкатулку… такую… я храню в ней фотографии. С вашей стороны несправедливо упрекать меня в том, что я радуюсь его смерти, разве я виновата в несчастном случае? Тогда меня здесь даже не было, и вы сами меня позвали к себе, я не напрашивалась!
– Да ты спишь и видишь во сне, когда я опрокинусь и все достанется тебе, – прошипел Иратов с неприкрытой ненавистью.
Племянница ответила на вызов самым решительным образом:
– Да забери ты все в могилу, ничего мне от тебя не надо! Лучше я вернусь в Углич, а то ты и меня со свету сживешь, как Сережу. Ведь это ты его запилил, ты! – Она воздела руки вверх. – Это же надо, обвинить в краже собственного сына!
– Молчи, молчи! – Старик затрясся, и показалось, что через мгновение его голова не выдержит вибрации, сорвется с тощей шеи и шмякнется на пол. – Молчи, не смей говорить то, чего не знаешь!
Меня бесило, что они совсем не обращают внимания на мое присутствие. Их перепалка напоминала детскую игру в «собачку», когда двое бросают друг другу мячик, а третий бегает туда-сюда, пытаясь его поймать. Так и я пыталась перехватывать отдельные фразы их милой беседы, чтобы хотя бы что-нибудь понять. Но одновременно недоумевала: а зачем, собственно, мне все это выслушивать?
«Мячик» опять полетел от женщины к старику:
– Все-то я знаю! После ограбления ты его поедом ел, утверждал, что во всем виноват Сережа. Он мне сам написал в письме… письмо в той шкатулке… Хочешь, я тебе его покажу? Сейчас принесу и прочитаю… Подумать такое о собственном сыне! О ней ты такого не подумал!
– Не трогай ее, – завопил Иратов. – Оставь покойников в покое.
– Что, до сих пор по ней сохнешь, старый маразматик? По своей Оленьке… Ничего, на том свете ты с ней непременно встретишься – в аду! Представляю себе эту трогательную встречу! А Сережа, которого вы вместе погубили, в раю! Сейчас смотрит на нас сверху и все видит.
«Господи! Ну и дурдом!» – подумала я. Куда я вообще попала? Наверное, стоило попробовать вставить словечко и привлечь внимание к себе, но я не успевала и рта раскрыть, а они уже выливали друг на друга очередной ушат помоев. Правда, когда впервые было произнесено имя Ольги, я поняла, что мне следует помалкивать и как можно внимательней слушать. Эта парочка словно специально старалась, предлагая мне новую пищу для размышлений.
– Не смей говорить о ней! – сорвался на дискант старый коллекционер и запустил в двери толстой книжкой. Не долетев до двери, она распалась на части.
Я наклонилась и принялась собирать их с полу, а двое родственников, не смущаясь моим присутствием, продолжали свои внутрисемейные разборки.
– А почему я не могу ничего о ней сказать? – Женщина подбоченилась, давая понять, что не собирается церемониться со своим престарелым дядюшкой. – У меня, между прочим, есть свое мнение, и никто мне рот не заткнет. Эта ваша Ольга вползла сюда как змея, и все у вас пошло шиворот-навыворот: сначала ограбление, потом смерть Сережи…
– Как ты можешь! – Иратов впился дрожащими руками в полированные подлокотники своего кресла. – Ты ведь ее даже никогда не видела!
– Хватит того, что она до сих пор здесь присутствует. Да-да, здесь, здесь, здесь! – Женщина в ярости бросала гневные взгляды во все стороны, словно и вправду чувствовала чье-то присутствие. Потом подбежала к окну и с силой отдернула портьеру. Проникший в комнату холодный свет беспристрастно обнажил давно запущенную комнату. Похоже, здесь наводилась чистота только на небольшом пятачке посредине ее, а всего остального давно не касался ни веник, ни пылесос. Полки шкафов были уставлены разнокалиберными статуэтками, на полу повсюду стопки книг, словно поленницы дров, на стенах – картины в тяжелых рамах, а все вместе напоминало запасник музея.
Я уже успела собрать по частям развалившуюся книжку и положить ее на диковинный ломберный столик, а Иратов и его племянница, продолжая не обращать на меня ни малейшего внимания, перекидывались взаимными обвинениями. Все, что мне оставалось в столь нелепой ситуации, это не попасться им под горячую руку, и потому я, отступив в сторону, устроила себе нечто вроде обзорной экскурсии по иратовским владениям. Естественно, я не расхаживала по квартире и ничего не брала в руки, я просто рассматривала то, что находилось в поле моего зрения. Так я и наткнулась на портрет Ольги, который висел слева от огромного комода красного дерева, между двумя яркими и сочными натюрмортами с цветами и фруктами. Скорее это был даже не портрет, а карандашный набросок наподобие тех, что на скорую руку рисуют на Арбате, но в том, что на нем изображена именно Ольга, я не сомневалась. Лицо вполоборота, опущенные глаза полуприкрыты пушистыми ресницами, воздушные волосы отброшены со лба назад и обрамляют гордо посаженную голову, как диковинное кружево. Глядя на портрет, я не упустила случая похвалить себя за предусмотрительность, все-таки я потратила не менее часа, стараясь изменить собственную внешность, дабы избежать ненужных осложнений. Теперь ни полуслепой Иратов, ни зрячая его племянница не найдут во мне явного сходства с Ольгой.
Разгоревшийся скандал между тем подходил, по-видимому, к завершающей стадии. Первым решил сдаться старик, использовав вместо белого флага мою скромную персону.
– Хватит орать, – заявил он, – мы не одни, у нас гостья. Лучше организуй нам чайку.
Меня поразила перемена, мгновенно произошедшая с его племянницей, еще минуту назад метавшей громы и молнии. Она словно мгновенно остановилась на бегу, умудрившись непостижимым образом погасить остатки скорости. Перестав ругаться, она приблизилась к старику, деловито поправила подушки за его спиной и, не говоря ни слова, вышла из комнаты.
– На самом деле она неплохая женщина, – пояснил мне Иратов, когда мы остались вдвоем, – только любит совать нос не в свои дела. – Он помолчал, погрузившись в свои мысли, и снова изрек: – Я тоже не подарок… Ну что ж, зато ее долготерпение будет вознаграждено, когда я наконец отойду в мир иной. Все достанется ей. – Он развел руками, как бы желая объять то, о чем говорил. – Зачем, правда, непонятно. Что она будет делать с моим добром? Скорее всего распродаст. Обидно, но мне уже будет все равно.
Я решила, что мне пора вступать в разговор:
– А может, передать все какому-нибудь музею?
Старик еще ниже склонил свою седую голову, словно придавленную тяжестью раздумий. Вероятно, его самого уже неоднократно посещала высказанная мной мысль, и теперь он в очередной раз ее отверг:
– Бессмысленно, там все забросят в запасники и потихоньку разворуют. В общем, итог один, только в первом случае хоть она с этого что-то поимеет. Умру – сразу слетятся коршуны, начнут ее уламывать… Она быстро соблазнится. Главное, что все наверняка вывезут из страны. Вы вот про это и напишите, про то, что лучшие произведения искусства и бесценные раритеты из России уходят: граница как решето, милиция продажная, правителям за дележкой власти не до таких мелочей. Напишите, непременно напишите.
Я кивала головой, как китайский болванчик, и для проформы что-то черкала в прихваченном для видимости блокноте. Но даже мне было понятно: что пиши, что не пиши в газетах – ничего не изменится.
Тут последовал вопрос, который был не очень желателен, но к которому тем не менее я заранее подготовилась:
– А вы из какой газеты, я что-то позабыл?
– «Московский калейдоскоп», – соврала я.
Конечно, я могла бы назвать любую из известных мне газет, но еще накануне, прикинув возможные варианты, пришла к выводу, что этого лучше не делать. А вдруг у старого коллекционера там найдутся знакомые? Я придумала ничего не значащее название, благоразумно рассудив, что Иратов вряд ли заметит подвох: газеты и журналы плодятся в Москве, как мыши в амбаре.
Мои ожидания вполне оправдались, старик только пожал плечами и слегка поморщил свой высокий лоб цвета воска.
– Не слышал про такую. Впрочем, сейчас их столько развелось, что немудрено. Раньше проще было: десяток центральных, остальные – областные и районные, не запутаешься. Это что ж у вас, ежедневная газета? – все-таки уточнил он.
– Нет, еженедельник. – Я знала, что такой ответ еще более облегчит мне жизнь, потому что иллюстрированные еженедельники возникали с особенной частотой, как вулканические прыщи на лице подростка.
– Ну хорошо, и что же вас ко мне привело?
Я решила, что беседа наконец потекла в нужном мне русле, и устроилась в старом кресле, стоящем у окна.
– Решили порадовать читателей интервью с интересным человеком.
– Так уж и интересным, – недоверчиво отозвался Иратов. – Где вы вообще мой адрес взяли?
Здесь я могла не брать на душу лишнего вранья:
– Узнала в антикварном салоне.
– Понятно, – хмуро заметил старик. – Значит, они все-таки решили провести эту барахолку. Меня тоже звали, да я отказался, мне такие мероприятия не по вкусу… Кстати, – спохватился он, – что вы собираетесь про меня писать? Я, честно говоря, в широкой огласке не заинтересован. Те, кому нужно, и без того про меня знают, а вы напишете, найдутся какие-нибудь идиоты, которые решат, что здесь можно поживиться. Время-то какое!
– Мы ведь можем обойтись без имен, если вы желаете, просто расскажем читателю об особенностях вашего увлечения, о том, почему вы посвятили ему всю жизнь. – Торопясь его успокоить, я плела уже совершенную чушь. – Я ведь все понимаю, тем более что вас уже грабили, как я поняла… – Произнеся последнюю фразу, я прикусила язык – не исключено, сболтнула лишнее. Во всяком случае, проявила интерес к давнишней истории.
