Текст книги "Моя душа состоялась. Дневник Алены"

Автор книги: Елена Полюшкина

И вот сейчас я боюсь, что именно потому, что пока все происходило именно так, как мне хотелось, больше это не продолжится. А может, я все преувеличиваю. Раздуваю из незначительных эпизодов громадные проблемы. Не надо сильно расстраиваться, судьбу не перехитришь, но, возможно, убедишь. Я постараюсь сделать все, от меня зависящее. А уж как получится – это уже не от меня зависит. Как бы ни получилось, это не такой эпизод, чтобы из-за него надрывать свое сердце. Были хуже.

Это – прелесть. Be happy, Alenka! Какие я на него имею права? Он англичанин-аристократ, из очень обеспеченной семьи, у него отличные манеры. Внешность и перспективная карьера. Наверняка родители позаботились о его будущем. У него есть девушка в Англии, родители наверняка подыщут ему подходящую невесту. А я один из незначительных эпизодов. Может быть, я ему и нравлюсь, и он будет помнить меня, но связывать свою судьбу со мной – не будет. Он слишком рационален и респектабелен. А я ведь всегда претендую на всеохватность. Или Я – главное или совсем ничего не должно быть.

20.12. Теперь уже действительно уехал.

Наверное, не с этого надо было начинать. Как никак день рождения. Но так уж получилось. Все мысли только о нем. Всей душой с ним. Прощание. Вряд ли теперь увижу когда-нибудь. Все мои мечты о том, чтобы показать ему Москву, бессмысленны и глупы. Что я для него? Даже сравнивать не стоит. Между нами пропасть. И не только земных километров. Но, что много важнее, нашего положения в обществе, психологии, языка, обычаев. Непреодолимая пропасть. Я понимаю, что бесполезно себя травить, но опять и опять передо мной его лицо, действительно, «негативом впечатавшееся в мою память». Обидно за себя, за близких, за страну. В конце концов, почему у нас нет того, что имеют они? Почему у нас исковерканная психология, психология униженного и одновременно унижающего? Чем мы по человеческим параметрам отличаемся от них? В чем мы хуже? Почему он, мой ровесник, побывал уже во многих странах Европы, Америки, Африки, видел мир, имеет возможность полноценно развиваться, а я нет? Меня что, приговорили заживо гнить в этой Казани? Кто взял на себя право распоряжаться моей судьбой? Почему я не могу выбрать что бы то ни было и где бы то ни было? Почему должна прятать и скрывать свою независимость, свое личное мнение?

Как я глупа, господи! Если бы я смогла все это сказать ему. Но с моим английским… У нас было столько недосказанности. Мы многое не успели понять друг в друге. Но сейчас уже слишком поздно сокрушаться. Уехал. Забудет. Не напишет. Почти полностью уверена в этом. Не произошло чего-то главного, что должно было закрепить наши отношения. И опять виной только я. Хотя бог – свидетель, я сделала все, что зависело от меня. А главная вина – незнание английского. Судьба предопределила меня. Спасибо ей. И все равно сердце плачет. «А как будто душа о желанном просила. И сделали ей незаслуженно больно. А сердце простило, но сердце застыло. И плачет, и плачет, и плачет невольно».

Замечательный парнишка.

После него не могу спокойно воспринимать казанских парней. Всех без исключения. Амбиции возросли еще больше.

И все-таки я благодарю судьбу за все. Без таких «встрясок» скучно было бы жить. Судьба пока на моей стороне. Она не дает мне смириться, стать равнодушной и обычной. Надо уметь это ценить. Что ни говори, хороший подарок ко дню рождения. Спасибо за все. Жизнь – это однажды. Это вдохновение. Это бесценно.

Я счастлива.

По большому счету счастлива.

А теперь пожелания ко дню рождения:

Этот год для тебя очень много значил. Он принес тебе и плохое, и хорошее. И в какой-то степени действительно стал переломным в твоей жизни. Я соглашусь, что вышла «на новый виток зодиакальной жизни». Ты изменилась, приходилось много обдумывать, переварить, пронести через душу и сердце. Ты начала формироваться как личность. Появились более твердые позиции, свои собственные взгляды на жизнь. Ты пишешь стихи. Многое по-другому оцениваешь. С уверенностью можешь сказать про себя, что ты необычный и самоценный человек. Ты уважаешь в себе свою душу. Это очень важно. Появилась уверенность в себе. Правда, ее следует еще больше укреплять. Пригодится как ничто. Ты во многом отличаешься от своих ровесников и по уровню развития, и по мировоззрению. Я уважаю в тебе твои чувства, твою любовь. Это много для тебя значит. Очень много. Постарайся сохранить свои чувства такими же цельными и искренними. Не считай, что это неуравновешенность. Это – богатый внутренний мир. Ты поймешь это немного позднее.

Вообще, знаешь, Аленка, я в тебя верю. Это по-настоящему. Есть в тебе что-то несокрушимое. Конечно, можешь улыбаться, но послушай – несмотря ни на что, очень важное и ценное. Тебе надо это главное беречь в себе и развивать. Честное слово, поверь мне, тебя ждет необычная и интересная судьба. Поверь хоть на минутку. Очень, очень захоти поверить в это, и ты уже не сможешь мыслить по-другому. Отбрось свою неуверенность и страхи. Ты выглядишь чистой, хрустальной. Никаких но…

Будь настоящей. Не надо сомневаться. Верь себе.

Да, это действительно неспроста – встреча с Джеймсом. Она заставила тебя во многом изменить свои взгляды, не так ли? Ты уже не можешь некоторые вещи воспринимать по-другому. Он перевернул твое сознание. Это важно. Ты совершенно правильно поняла это послание судьбы.

Будь настоящей. Верь в себя и силу своей мысли, слова. Поверь в себя, и другие поверят. Сомнения прочь. Страхи прочь. Тебя многое ждет.

Небо тебя не оставит.

Верь богу. Верь нам.

Судьба тебя хранит. Ей незачем пока гневаться на тебя. Звезды милостивы к тебе. Бог благосклонен. Действуй. В движении – жизнь. Не упускай этого счастливого времени. Не всегда тебе на пути будут встречаться такие. Сейчас очень многое зависит от тебя. Как ты сейчас начнешь жить, так и сложится в дальнейшем твоя судьба. Все шансы в твоих руках. Правь. Верь, солнце придет в сердце. Мы с тобой.

Счастье жизни – в неизвестном.

23.12. Да, мы – это кусочки любви. По крайней мере, в моем понимании. Любовь для меня – двигатель, источник всех моих радостей и болей. Благодаря ей мое сердце никогда не пустует. Оно постоянно заполнено множеством чувств, мыслей, оттенков, желаний. Мне любовь не на словах помогает в горькую минуту. Просто она является фоном, на котором вырисовываются все события моей жизни. Через нее преломляются мысли и поступки, и не только мои, но и всех окружающих. Она, как облако, – где-то не здесь и постоянно маячит на горизонте. Растет, разбухает, впитывает новые и новые капли, заполняет все небо, весь охват над головой. Она тонет в глубине глаз. И полностью выпивает их, завоевывает их своей необъятностью. Охватывает какой-то невесомый восторг от этого присутствия. Забываешься, пропадаешь в голубоглазых вздохах облака. Лезешь куда-то наверх, наверх, наверх… В один прекрасный момент облако разваливается на кусочки (кусочки сердца). Зальет, задождит, забудоражит. Но не надолго и не далеко. Вот уже маячит на горизонте свежестью утренней. Снова. Независимое и очень, очень юное. И не будет долгой горечи. Она растворится в прохладе ночи и унесется в далеко, в очень далеко. В пустоту. А облако, оно уже рядом. Оно согревает мое сердце. Оно бесконечно.

1991 год

14.01. Я никак не могу его забыть. Как ни пытаюсь себя заставить – бесполезно. Генри, я так хочу тебя видеть, так хочу, чтобы ты вспоминал меня. Вспомни меня, пойми, как мне здесь одиноко и гадко. Люби меня. Твоя память поможет мне выдержать эту невозможную жизнь. То, что у нас сейчас происходит – невыносимо, невозможно втиснуть ни в какие рамки. На грани понимания. А скорее, уже давно за гранью. Силы небесные, не оставьте нашу страну, терзаемую злополучия-ми. К черту политику.

Я хочу любить и быть любимой, хочу писать стихи, заниматься литературной деятельностью, и никакой политики.

Я хочу элементарного. Жить в нормальных условиях, хорошо питаться, иметь нормальные условия для работы и отдыха. Это так мало. Но я не хочу, чтобы с этими сторонами жизни возникали бы какие-то проблемы. Ко всем чертям все политики всех государств.

Сейчас пишу только стихи. Не исключаю, что в будущем пойдет проза – драмы, рассказы, статьи.

14.01. День святого Валентина. В этот день надо непременно сказать кому-то: я тебя люблю. А мне кому говорить? Некому? Ну почему? Очень даже есть кому. Сейчас так смешно. Люблю двоих. Хотя у меня такое уже бывало. Но сейчас, пожалуй, особенно остро, и я разрываюсь между ними и одновременно обогащаюсь своим чувством. И самое глупое: один – далеко, через многие километры и страны, расстояния не только земные. Не только не докричаться. Расстояние – пропасть. Другой – здесь, рядом, совсем под боком, в моем городе, стоит сесть на автобус – 20 минут – у его дома, еще 5 – дверь, мгновение – вижу его лицо. Но… который из них сейчас дальше от меня? Может даже, второй. Обоих люблю. И не делю свою любовь на половинки, а полностью – каждому. Глупо звучит? Ну что со мной сделать? Тем не менее, сказать: я тебя люблю – сегодня некому. И я смею верить, что все-таки все зависит от меня. Я в это верю. И жду случайности, как последняя дура. Жду той минуты, когда волею судьбы столкнусь с ним, и увидим в глазах друг друга все, что хотели, и никакие слова не нужны. Жду, когда, посмотрев в меня, поймет наконец-то: вот твое настоящее и навсегда. Не обманывай себя – это судьба. Это однажды. Да, он это все знает прекрасно. Только это пока на втором плане. Он это гонит от себя, даже избегает видеть меня и думать. Стоит увидеть – опять беспокой, и опять, пугаясь чего-то сильного и необъятного, отступает, бежит, ищет чего-то чужого, грубого, защиты, причиняя себе и мне много боли. Я не могу обижаться, я понимаю: просто не хватает силы открыться навстречу сердцу. Просто, в конечном итоге, в этом дуэте диктую я. Зависит от меня многое. Я веду игру в этом раскладе. И ты это подсознательно чувствуешь, но не можешь это осмыслить, и неприятно тебе от этих мыслей, и не любишь ты прихода их в свою душу, потому как в глубине ее все это ясно до элементарного. Зеркальце. И там ты готов с головой провалиться в это чувство. Но ты прячешь ото всех и, самое главное, от себя это свое самое ценное, главное. Твой рассудок протестует. Ты хочешь быть крутым, важным и донжу-анистым. Ты сам хочешь диктовать условия и быть главным. Но мы с тобою в самом нашем дорогом, в самой глубине, по сущности – бесконечно близки. Бешеные,

сумасшедшие, нервные и бесконечно нежные. Любовь – главное в структуре наших судеб. Любовью мы живем, дышим, это – образ жизни. Сколько хочешь беги от этого – бесполезно. И когда-нибудь ты это поймешь. Обязательно. Только не очень бы поздно было. Я хочу тебя сейчас. Всего. Хочу видеть твои глаза, жить ими. Открой глаза, пойми, я – твоя судьба. Она – единственная. Другой не будет никогда. Это случайность, счастье, восторг, что жизнь подарила такую возможность. Не все, предназначенные друг для друга, на нашей огромной планете встречаются. Не всем это дано. Нам подарили эту возможность. Торопись, любимый. Еще, возможно, считанные месяцы, и все будет невыносимо поздно. Я боюсь этого. Если я встречу человека, любящего меня, и который даст мне возможность выбраться из этого города, из этой страны – я не буду этим брезговать. Но понимаешь, любить я все равно буду только тебя. Так торопись же. Сделай обоих нас счастливыми, хотя бы на некоторое время. Потому что долго вместе быть мы не сможем, это я прекрасно понимаю. Но я люблю тебя. Это судьба. Это на целую жизнь. Ты пойми это.

Я здесь, и мне не все равно.

Жду.

26.01. Писать в «ч» тональности. Власть вечерних звуков и красок. Сумеречное забытье. Ускользание всех предметов, чувств и понятий. Ч – буква поздняя, буква сумеречная и зыбкая. Она провозглашает и звучность тоже, только не звенящую, как в дребезгах утра, а приглушенную мягким светом синих оттенков.

5.02.

 
И в этой грохочущей тишине
Я вдруг услышала Часы
Само время подбрасывало меня на ладони.
И я не могла не увидеть
Ваши лица,
Тонущие в неба глубоких глазах,
Таких ясных и величественных, что хотелось плакать
Плакать от этих звуков весенних,
Звенящих птичьими голосами.
И разваленными умирающим снегом.
Когда открываются новые границы
И новая эра каких-то нездешних
До дрожи волнующих цивилизаций
Кажется, врывается в мозг.
И лопаются непрочные покрытия смысла
И сжигает до бесконечного молчания
Это глубокоглазое Небо.
Когда уже ничего не хочется,
И твое Тело, ощущая прикосновения
Этой бездонной тишины
Стоит перед чем-то
Неведомым,
Страшным до изнеможения
И притягивающим, зовущим, требовательным.
 

Это все после «Искупления» Ф. Горенштейна. Я не ожидала, что впечатления выплеснутся таким образом. Немного неожиданно, ново и даже страшновато. У меня толпа новых ощущений, чувств, мыслей. Я сейчас в каком-то сомнамбулическом состоянии. Только небо так же волнует и выпивает. Оно всегда имеет надо мной власть. Только сейчас к этому чувству примешалась какая-то необычная, радостная новизна. Восторг до покалывания в сердце. Когда, кажется, твои пальцы покоятся на краешке облака, и медленное колыхание нежит все существо. Небо просто убивает меня своей невинностью. И где-то глубоко рыдания сотрясают, потому что эту беззащитность потеряли уже люди. А в этой беззащитности великая сила, власть большая, огромная, как само небо. И неустойчиво движущиеся облака закрывают от людей их забытые отражения.

8.02. Владимир Максимов. «Заглянуть в бездну». Когда читаешь эту вещь, нельзя не наслаждаться авторским слогом, литературными образами. Удивительно написано. Сколько еще существует таких произведений, таких авторов, которые были скрыты, запрещены нам и отторгнуты от нашей культуры. Жестоко и бессмысленно. Этот отрывок из романа для меня интересен, прежде всего, представлением нам образа Колчака, да и всего «белого движения». Это раскрывается по-новому, по-удивительному. После пресных описаний Красных Гвардий, большевиков и комсомольцев, после многочисленных перепевов затертых уже лозунгов и не трогающих сердце высокопарных призывов – этот язык, эта свежая обстановка романа невольно притягивает. Начинаешь совсем по-другому видеть и понимать этого человека. Не столько сочувствуешь его трагедии, сколько восхищаешься силой духа, этой удивительной интеллигентности, великодушием, с первого взгляды выглядевшими немного странными для новоявленного правителя России. Я не хочу сказать, что Колчак изображен «розовым героем». Вся притягательность его личности как раз в его непохожести. Неоднородности, многообразии его чувств. Он человек в чем-то очень противоречивый. И в этом сила его характера. Он вызывает уважение и симпатию.

9.02. Сегодня наступила Весна. И мир торжествует торжеством моего состояния.

15.02. Боже, за что? Почему всегда так поздно дают понять самое главное, когда уже основного изменить невозможно? За что? Я сейчас поняла: он меня всегда любил и даже не гнал от себя. Он тоже это понимал. Но опять и опять делал все себе и мне назло. Все, чтобы быть вместе, и одновременно нет. Чтобы все время видеть меня, и одновременно все время отталкивал. Я поняла, он любит, это настоящее, сильное чувство, меня никто не сможет в этом разубедить. Он даже смущался, стеснялся, это считал для себя смешным, глупым, пытался оттолкнуться. Но его все равно тянуло ко мне. Мы можем не видеться год и больше, не важно. Тяга – магнитная. Сейчас сижу и реву. А что мне еще остается? Вот так сидеть и по-бабьи выть. Ничего уже не изменишь. Сейчас нашло, как озарение. Что ты наделал любимый, тогда? Тогда, когда стал ходить с другой и каждый день приходить ко мне? Таким путем хотел быть ближе ко мне? Хотел что-то доказать? Что же ты доказал, кроме боли себе и мне? Я все сейчас поняла. Все мелочи, эпизоды. Что же ты наделал? Ну почему таким способом захотел сделать меня ближе? Назло мне ли только? Себе доказывал? Хотел показать мне, что ты главный, что все зависит только от тебя. Хотел «поиздеваться», а что получилось? Мы не видимся кусочек Вечности. Любим друг друга. Никогда не будем вместе. Как в таких случаях говорится – «просрочены все сроки» или «все мосты сожжены»? Что мы оба наделали? Почему я всего этого не поняла раньше? У меня бы тогда хватило сил выдержать, дождаться! Я тоже очень виновата. Дураки. Выбросили на помойку счастливый билетик судьбы. Поздно, слишком поздно. Я тебя очень люблю. Я всегда тебя буду любить.

Прощай!

Пусть банально, но на этой Земле для выражения самых главных чувств не существует множества слов. Весь смысл – в нескольких. Главное – их вовремя сказать.

6.03. Не писала – вечность. Совсем разленилась. Столько много всего сейчас во мне, а написать – не доходят руки. Сейчас такое успокоенное философское, больше с примесью грусти настроение. По типу оно ближе всего – к апофигею. И усталость, и мрачность, и черт знает что. Хотя сказать, что такое состояние давно – не могу. Несмотря ни на какие перепады чувств и событий, у меня всегда есть предохранитель во мне самой. Он не позволяет мне совсем разочароваться и скиснуть.

Я недавно думала: стихи – это то, чем я живу. Они составляют половину моего внутреннего мира (это все-таки достаточно много), и вдруг – это все бессмысленно, плохо, не нужно. Мне показалось, просто говоря, что они – гадки. Они мне перестали нравиться. Что это: переходный этап моего развития? Обычная апатия, время от времени настигающая любого? Или переоценка ценностей, новый виток моей космической судьбы? Я ничего не могу ответить. Лень даже в мыслях, это опасно. Отчасти, может быть, от недоедания. Я второй день почти ничего не ем. Зачем? Да просто так. Своеобразный эксперимент. Обостряет ли это мысль или наоборот? Ну, вот захотелось поголодать. Это ведь только моя инициатива.

Про стихи все сложнее. Я их и люблю, и ненавижу. Но не так, как раньше. Мне просто нравилось или не очень нравилось. Я слишком большие требования к ним предъявляю, слишком многого хочу от себя самой. Сердцем понимаю, что выхожу к чему-то новому, к другому пониманию вещей, а форма выражения остается еще старая, ее менять – это уже дольше и труднее. Я надеюсь, что моя вера меня не оставит. Надо до конца верить в себя, и тогда легче будет верить и во все остальное. А вообще, честно говоря, я – индивидуалистка. Главное – это то, что происходит во мне. Мое состояние – центр Вселенной. Мне главное – самой испытывать чувство, а не наслаждаться чувствами, которые испытывают другие ко мне. Конечно, это тоже имеет значение, но на заднем плане. Все преломляется через мое внутреннее состояние, через мое сердце и впрямую отражается в моих стихах. Это единственный дозиметр. В том смысле, пока мне есть что сказать (неважно, что), и если сердце заполнено любым чувством – это видно из стихов. Стихи – от полноты внутреннего. Когда уже не можешь не поделиться с другими, когда тебя уже слишком много, и различным «я» необходимо вырваться, рассыпаться в строчках, образах, жестах – освободиться. Стихи становятся тем мостиком, который связывает душевное со всем остальным миром, как своих собственных материй, так и всех окружающих людей. Если я просто не умею по-другому выплескивать свои мысли. Если я в них нуждаюсь, как в воздухе. Если даже мне они уже не будут нравиться, надо ведь очень много работать над собой, над стихом, приближая мастерство, отточенность формы (хотя это для меня как раз не главное), а вообще это ужасное состояние – мучительно, выжигает насквозь – когда пишешь – и не нравится. Это может извести. Но в любом случае надо писать. Надо. Даже силой себя заставляя брать в руку ручку и блокнот.

Наверное, это от голода голова кружится, мысли текут вяло, как-то раздробленно. Пора потихоньку с этим кончать.

Оказывается МИДИ очень престижный вуз, и туда всегда большой конкурс.

А я тут сижу, мечтаю.

Только иногда: на кой черт он мне сдался?

10.03. Елена Крюкова. Свои образы, можно увидеть многомерность пространства. Настроение морозного дня. И колко сердце, и кончики отмороженных пальцев.

В. Шадрин. «Слушая соловья».

Эд. Грачев. Листья облетают с деревьев, но не сгнивают от прикосновения с промозглой землей, а продолжают лежать такими же бодрыми, бледно-желтыми – твердыми, как бы на поверхности какой-то твердой стеклянистой дороги. Они красивы, неподвижны, но именно это лишает их возможности менять свой цвет, настроение, чутье. Они застыли.

Юрий Арабов. Глубина вокзального сердца. Обостренное, до ран, раскрытие своих чувств. Оригинальное не столько построение образов, а их интенсивность. И не иносказание, а чуткая сила мировидения.

Настроение: птицы – они иногда бывают похожи не только друг на друга, а деревьям надоело качаться. Небо, наверное, тоже выворачивается наизнанку, когда-нибудь, когда никто не видит. Может быть, ночью или в тумане. Собачий лай. В собачьем сердце преломляется птичий крик. Птицы не умеют в лад. В ряд. Птицы убиваются по какой-то глупой причине. Не объясняя. Не выглядывает солнце. Нет, иногда. Бледнолицее выражение. Не лица. А бледнолицее. Столько за мной человек. Очередь. Нет, лучше – сколько уже ушло. Уйдет. Мост. Лает. Ему-то зачем? Не хочется быть монументальным. Будь собой. Я только сейчас поняла, Москва пахнет всегда настроением, которое больше всего любишь. Разное – всякому времени года. Но когда знаешь – это Москва, это праздник. Это секунда. Когда за плечом мост – Нева. Почему? Львов жалко. Питер – город гордости. Я знаю. Но Москва – настроения. Львы его никогда не слышали. Они кудлатолобые. Балкон. Горшки с цветами. Тоже гордо. А жалко. Неподвижно же. Если только горшки перевезти поездом. Поставить на асфальте Москвы. Потом обратно. Пусть расскажут. Если не задохнутся от безобразия воздушных путей. Можно и тихо. Даже долго. Получится. Уже солнце. Опять Москва. Не в окне. Скоро. Ждать. Закрыть глаза. Увидела. Нет, не то – опять львы. Надо ехать куда-то дальше. В Лондон что ли? Там солнца мало – стереотипы. Нарисовать Кремль. Птицы на краю стены. Распоясались. Небо меня удушит. Так и знай. Кусочки мыслей. Мыслей меньше, чем у петербургских горшков с цветами. Я уеду. Скоро. А осень – жить. Навсегда. Я знаю. Потом еду – дальше. Еще Москва – выхода нет. Уткнусь носом. Мокрым. Собачий лай. Эхо. Иду пить кофе с бутербродами. А все-таки Весна, и мосты, и безобразие. Что, так не у всех? Разведут мосты. Не сейчас. Ну, когда-нибудь. И собака другая будет. Будто! Ну-ну. Мосты оседлают коней. Небо. Уезжает? Да, это я. Пока. Весной только и ездить. Птицы. Плеер в кармане. Купе СВ. Лондон.

Отражение на поверхности зеркала – губ.

29.03. Я думаю, надо написать сейчас, по свежим впечатлениям, когда все еще очень четко остается в памяти. Моя первая встреча с поэтом. Общепризнанным, известным. Хотя это понятие достаточно растяжимое. Но не в этом дело. Смысл в том, что в данный момент в данном обществе этот поэт (не буду разбирать его творчество) признан и печатается. Так сказать, «пожирает» лавры.

Когда мы только подходили к дому на Смоленской площади, я была в состоянии хуже некуда. Сердце сходило с ума. Руки тряслись. Бросало то в холод, то в жар. Трусила дико. Внешне выглядел примерно так, как я предполагала. Небольшого роста, довольно суровый на вид старикан, казался уже совсем старым – ходил с трудом. Но я потом посмотрела в энциклопедическом словаре – всего 66 лет. Выглядит старше. Проводил нас с Таней в свой кабинет. Квартира довольно большая. От холла, который является как бы центром, во все стороны расходятся многочисленные комнаты, я запуталась их пересчитывать, к тому же у меня кружилась голова. Кабинет именно такой, какой должен быть у представителя богемы. Достаточно большой. Вдоль одной стены стоят старые книжные шкафы. Множество книг, фотографий. Мне врезалась в память фотография Ахматовой. Вообще, вся мебель старинная. Вдоль противоположной стены – диван. Изогнутые ручки, старое крепкое дерево. Обивка под старину. Так же, как и у кресел. У окна массивный стол – настоящий слонище. На одной резной ноге. Впечатление величественности. На столе ко всему прочему лежала книга стихов Винокурова. Было ли это случайно? Не знаю. Может быть, и нет. Усадил нас в кресла. Взял папку с моими стихами. Я почему-то думала, что придется читать вслух. Первой была «Черная кошка». Мне кажется, в любом случае она была показательным оглавлением всей подборки. Сначала каждый лист читал очень медленно. Я была в состоянии, близком к обмороку. Стоило только взглянуть на его суровое сосредоточенное лицо, на всю обстановку этой комнаты, которая как-то действовала на меня. Угнетающе? Величественно? Я сейчас вспоминаю, и кажется, комната как комната – ничего особенного. Но чувство, которое я испытывала тогда, запомнилось. Потом начал быстрее переворачивать листы, под конец только перелистывал, до конца не дочитал. Мое сердце упало в пятки. И началось. Всего, что он говорил, не пересказать. Это долго и скучно. Знаменитый поэт уделил мне как-никак 50 минут. Сначала я была ужасно расстроена, но после нескольких фраз, после которых я убедилась, что такой уровень разговора не стоит моих нервов, – успокоилась. Нет, у меня еще был момент, когда мне хотелось пойти в словесную атаку, я стала дико злой. Но и это чувство прошло, осталась успокоенность оттого, что я пишу хорошо и мне никто не в силах помешать.

Главное – в моих стихах он не понял ничего. Он начал рассуждать на общие темы. Разбирал способы стихосложения, которые были во времена его молодости, и выражал недоумение по поводу «безалаберного отношения» к рифме и грамматике, Выдергивал строчки из «Кошки». Перевирал нещадно. Сказал, что не понимает даже 30% написанного. Вспоминал годы войны и говорил, что в моих стихах нет биографии. Короче, несносно. Этот «гигант» советского стиха уделил мне 50 минут, к концу беседы я поняла, что он не столько разбирает мои стихи, конкретно объясняет какие-то вещи, а скорее защищает свое старое. Свой мир, ту систему стихосложения и мысли, которые близки ему. Он не понимает моего мировоззрения, не может войти в мои стихи, и он защищает себя пред тем новым, которое выплеснулось в наши дни в литературу. Он не может не чувствовать внутренней враждебности моего образа мысли не столько по грамматическим новшествам, а по чувственной, смысловой интенсивности, накалу образов, чувств, по разнообразию и богатству внутреннего мира. Он – представитель отжившего поколения, в том, что он не понимает нового, его беда. Не дано. Но все же подсознательно чувствует – что-то все же в этих стихах есть, как он мне сказал.

30.03. Какие прекрасные бывают виды нашей природы из окна поезда! Небо уносится восторженным пением и зовет за собой. Притягивает. Нежит. На всем этом лазуритовом фоне тонкие веточки деревьев. Кусты растопырили лохматые руки, как чудовища, провалившиеся по пояс в сугробы. Овраги бесконечными пульсирующими волнами теряются к горизонту. А там небо белее, сливается со снежной равниной. Только там, где выступают ряды лесопосадок, врезается в их острые края. Контрастно. Вот несколько деревьев, каждое можно разглядеть подробно.

На фоне молочного неба резко и остро выступают. Каждая веточка, как замерзшая на ветру нитка. Черная твердая земля гигантскими каплями расплавляет снежную нетронутость полян. Во всей этой размягченной от солнца расслабленной покорности деревьев, снега, оврагов, неба как будто притаилось ожидание. Дыхание Весны в ветре и ветках. В каждом вздохе и движении.

«По имени и житие»

Имя рифмуется с жизнью.

Имя рифмует жизнь.

Человек, соответствующий своему имени в жизни, достоин высшего предназначения. Ему даруется понимание иных смыслов.

2.04. Прочитала стихи Винокурова и о нем. Он и не мог принять мои стихи. Мы очень разные. Мне большинство его стихов не понравилось, он не понимает мои.

Его упрек – в стихах нет биографии. А разве в стихах главное – факты? Он гордится своей биографией. Как будто это его заслуга. Да, он попал в такое время, много видел. Конечно, это интересно, хотя и драматично. Но ведь в любое время есть события души, мысли, чувства. А события пусть описывает история. Когда он пишет: за стеной вздохнула женщина – это событие или нет? И насколько оно важно? Нет, в этой его мысли есть что-то неправильное, но я не могу возразить ему связно, ясно и доказательно. У него часто за событиями нет чувства. Есть мысль, а чувства нет. Может, я неточно выражаюсь. Т.е. чувство какое-то общее, какое должно быть. И еще. Это у него часто просто зарифмованная мысль. Он думает, что я усложняю все, а я просто так вижу. Вот он слышит за стеной женщину, а мне это неинтересно, я слышу голоса разлуки, вечера, булыжников. Его стихи какие-то одномерные, они заканчиваются в соседней комнате. Многоточием в соседнюю комнату. А нужно – в вечность. Ну и вообще. Может быть, я и изменюсь. Сама. Но я не хочу, чтобы меня изменяли.

Еще о Винокурове. Он сказал мне замечательную вещь: «Слушайте меня, но не слушайтесь». И еще: «Я уверен, Вы будете учиться в Литературном институте». Хотелось бы верить. А то, что он не может взять меня в свой семинар, меня ничуть не расстраивает. Я бы и сама не хотела учиться у него. Чтобы все время выдергивать строки и делать недоуменное лицо? Спасибо. Я не знаю, нужна ли мне учеба в Литературном институте? Я думаю, может, это не обязательно. Нет, я не готовлюсь таким образом к непоступлению, просто хочется разобраться в своих чувствах. В конце концов, не поступить – это не смертельно. А если поступать – чтобы действительно получать наслаждение от учебы. И, конечно, с преподавателем, который интересен и уважаем и как поэт, и как человек. Я привыкла, чтобы все в жизни складывалось так – все обстоятельства зависели от меня. Я сама распоряжаюсь всем и всеми. Этот своеобразный диктат в характере. Но я не собираюсь давить на людей своими идеями, никого не хочу учить и воспитывать. Я хочу сама полностью распоряжаться своей судьбой. Только и всего.

А все-таки, сказали же мне покровители еще тогда, когда только-только началась моя дорога в поэзию, в открытие этого нового мира:

 
«Никогда не следует брать
взаймы у своего сердца.
Жестокая расплата ждет тебя».
 

Высокопарно и умно. И удивительно точно в применении к поэзии. Нельзя себе лгать. Ни единой строчкой. Пусть в ущерб самому написанию стихов. Один компромисс потянет за собой целую цепочку. А отвечать в любом случае когда-нибудь придется.

Еще информация от них. Была у Мастера. Было плохо. Он, как всегда, вытянул из меня всю гадость – вылечил. Умеет. Молиться на него надо. Такая сильная поддержка моему непокою и постоянному волнению. Он был в простой черной рясе. Седой, величественный. Какой-то торжественный и грустный. Я спросила: почему он в черном, ведь сегодня праздник? Сказал: «Почему ты думаешь, что черный цвет – плохой? Что это цвет скорби и печали? Черный испокон был цветом недосягаемости, тайны. В нем что-то от ночи, неба, космоса. Это торжественный цвет. Величественный. Он к чему-то обязывает. Посвящает. Так как черный использовали на похоронах, люди привыкли относиться к нему, как к цвету смерти. Это неправильно. Хороня человека, его бренное тело, черным цветом обозначают торжество его вечной жизни – души. Ее приобщение к силам космоса. Этот цвет и трагичен, и праздничен, но это не цвет смерти. В черном отразилась глубина пространства, непостижимости, манящей тайны, он стимулирует в тебе силы для познания, призывает к открытию нового, неизведанного в себе и небе. Располагает к философии и спокойствию.