Текст книги "Мания расследования"

Автор книги: Елена Топильская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

Глава 16

Шеф дал машину доехать до ОРБ, где находился задержанный. Лешку я попросила предупредить моего мужа – до утра я вряд ли появлюсь.

– Может, я с тобой? – занервничал Горчаков. Но я отказалась.

– Если совсем невмоготу будет, я тебя вызвоню.

Спивак и Захаров встретили меня так, будто мы расстались лучшими друзьями. Будто и не было вопроса «сколько?» и моего демонстративного ухода.

В который раз за день мне налили чаю, освободили стол для работы и положили передо мной рапорта о задержании Бородинского К. А, при выходе из пятизвездочной гостиницы, с огнестрельным оружием – спортивным пистолетом Марголина в кармане одежды. Административный протокол, подписи понятых, все честь по чести.

– А понятые здесь? – подняла я голову.

– Ждут в коридоре, – мгновенно отозвался Спивак. – Будете допрашивать?

– Буду, – мстительно сказала я.

– Без вопросов. Мы здесь, в соседнем кабинете. Скажете, когда задержанного вести.

Понятые вызывали полное доверие. Оба по очереди рассказали мне, как на их глазах сотрудники ОРБ остановили выходившего из гостиницы молодого человека и вытащили у него из кармана пистолет. Оба понятых были зарегистрированы по тем адресам, которые указали в протоколе, оба были трезвые и внятно объясняли, как они оказались на месте событий. Я допросила их, отпустила и стала ждать, когда приведут Барракуду.

Спивак и Захаров в очередной раз обнаружили несвойственную операм тонкость, втолкнув Бородинского в кабинет и ретировавшись. Они не стали наслаждаться Костиным унижением и лишний раз фиксировать наши с Барракудой неформальные отношения.

Костя вошел в кабинет, встряхнул руками, оттирая кисти от только что отстегнутых наручников и сел передо мной на стул.

– Ну что, Мария Сергеевна, – он жалко улыбнулся. Таким Барракуду я никогда не видела.

– Пистолет ваш? – спросила я.

– Нет.

– Подбросили?

– Подбросили.

– Честно?

– Честно.

– Где ваш адвокат?

– Едет.

– Отпустить вас я не смогу.

– Я понимаю.

– Правда, понимаете?

– Я что, идиот, что ли? Давайте уже, Мария Сергеевна, в камеру оформляйте.

Он отвел глаза. На душе у меня было ужасно.

– Показания давать будете? – спросила я, заполняя «шапку» протокола.

– Нет. Давайте распишусь, где надо.

– Подождем адвоката.

– Да ну его.

Костя нетерпеливо пошевелил пальцами, давая понять, что он готов поставить подпись и закончить этот фарс. Я подвинула к нему протокол. Он, не глядя, ткнул шариковой ручкой в места, отмеченные галочкой, и встал.

– Пусть забирают, может, еще успею в МИВСе [8]8
  Межрайонный изолятор временного содержания.


[Закрыть]к горячему ужину.

– Я завтра приду к вам туда, – пообещала я, чтобы хоть что-то сказать.

– Не надо. Вы же знаете, что там все пишется. Лучше в тюрьму придите, – ответил Костя, уже отвернувшись от меня, но вдруг вернулся к столу и перегнулся через него, приблизив свое лицо к моему.

– Я вам давал честное слово, что не мочил Нагорного?

Я кивнула.

– Так вот: теперь я вам ничего не обещаю. Открылась дверь, на пороге показался Захаров.

– Забирать? – осведомился он.

– Забирать, – вместо меня ответил Барракуда и шагнул ему навстречу. Не оборачиваясь ко мне, он сказал:

– Спасибо за все, Мария Сергеевна. Не удивлюсь, если на стволе найдутся мои отпечатки.

– Хорошая мысль, – улыбнулся Захаров и подтолкнул Костю в спину. – Пошли.

Он вывел Барракуду в коридор и прикрыл за собой дверь. Уж больно хорошая у него улыбка, подумала я и набрала номер отдела баллистической экспертизы.

Евстигнеич снял трубку моментально, небось, по обыкновению, засиделся в тире или любовался на свою аркебузу.

– Маша, ты, что ли? – удивился он.

– Юлий Евстигнеевич, вы там еще долго будете? Я вам сейчас привезу тот самый пистолет.

– Марголина-то? Оперативно. Как это – «утром в газете, вечером в куплете»?

– Вот-вот. Сплошная оперетта.

– Жду.

– Еду.

Положив трубку, я отправилась в соседний кабинет и потребовала изъятый пистолет.

– Если дадите машину, я сразу назначу экспертизу.

В кабинете был один Спивак, Захаров повел Барракуду сдаваться в МИВС.

– А мы хотели завтра отвезти нашим экспертам, – сказал Спивак, открывая сейф, где лежал, пистолет.

– Я своим отвезу.

– Напрасно вы так, Мария Сергеевна, – Спивак мягко улыбнулся мне. И у него, черт подери, была прекрасная улыбка, прямо как у голливудского героя, который в конце фильма, расстреляв всех злодеев на земле, обнимает золотоволосую красавицу. Человеку с такой улыбкой можно доверить и кошелек, и уголовное дело. – Завтра вам во сколько машину подать? Когда будет готово ходатайство об аресте?

– Я сама доберусь до суда, – сварливо ответила я.

Уложив пистолет в сумку, я спросила Спивака:

– Послушайте, зачем вы добились передачи дела из городской прокуратуры в район? Было бы дело у Ермилова, он бы не задавал вам дурацких вопросов.

Спивак вышел из-за стола и проводил меня к двери. Хорошие манеры он демонстрировал без напряжения, очень органично: вставал при моем появлении в кабинете (!), предупредительно распахивал дверь, пододвигал стул.

– Ермилов дурак, – сказал он спокойно. – Услужливый, но дурак. А мы предпочитаем иметь дело с умными людьми. Дураки непредсказуемы.

– Это комплимент, или вы меня по стене размазали? – поинтересовалась я, имея в виду то, как элегантно они заставили меня сделать то, что они хотели.

Спивак помолчал, потом каким-то очень родственным жестом поправил на мне воротник куртки.

– Поскольку всякий труд должен быть оплачен, еще не поздно ответить на вопрос, который вам был уже задан.

– Поздно, – сказала я.

Спивак пожал плечами, открыл передо мной дверь, и я ушла, еле сдерживаясь.

В экспертном центре уже было темно, только у Юлия Евстигнеевича горел свет. Не успела я распаковать пистолет, как он вцепился в него и стал вертеть его, рассматривать и обнюхивать. Потом поднял на меня глаза.

– Только не говори, что это из него стреляли на восемьдесят метров. Я в это никогда не поверю.

– А если я пулю принесу?

– Принеси, тогда и поговорим.

– Тогда я пошла.

– Тебя проводить? – спросил заботливый Евстигнеич, но я видела, что больше всего ему хочется остаться, сидеть над пистолетом, разбирать его и раскладывать по винтикам.

– Нет, – сказала я. – Можно, я позвоню?

– Да ради Бога.

Он выгреб из-под кучи всевозможного хлама телефонный аппарат, и я набрала номер Шарафутдинова. Мне во что бы то ни стало надо было доехать до УБОПа и отправить Шарафутдинова в Москву за пулями. Но его телефон молчал. Зато зазвонил мой мобильный.

– Мария Сергеевна, – услышала я голос шефа, – как дела? Задержание оформили?

– Оформила, – вздохнула я. Шеф, как всегда, выразился очень точно. В этой ситуации от меня большего, чем услуги по оформлению, и не требовалось.

– В прокуратуру вернетесь?

– А надо?

– Я вас жду, – сказал шеф и отключился.

Я попрощалась с экспертом и ушла. Но события этого длинного дня еще не были исчерпаны.

В прокуратуре уже тоже было темно, и свет горел только у прокурора. Я вошла к нему не раздеваясь, и прямо в куртке присела у стола, собираясь с мыслями.

– Сегодня Кочетова рапорт написала, – поделился со мной шеф.

– Лариса? – удивилась я.

Кочетова работала помощником прокурора, поддерживала обвинение в суде уже сто пятьдесят лет, своей работой была очень довольна, в городской находилась на хорошем счету, судьи ее любили, в общем, она была последним человеком, от которого можно ожидать такого фортеля. Тем более, что государственные обвинители были единственным надзором в прокуратуре, кто мог спать спокойно: уж их-то сокращение коснуться не должно было. Намечаемые в прокуратуре сокращения имели лью привести этот орган к европейской модели, осуществляющей только уголовное преследование, и поддержание в суде государственного обвинения полностью соответствовало этой модели, в отличие от остальных видов надзора.

– Лариса, – грустно подтвердил шеф.

– Она же еще пенсию не выработала. – Я ей то же самое сказал.

– А в чем дело?

– Поговорите с ней завтра, ладно? – попросил шеф. – Может, одумается. Ну, а что у вас?

Я набрала воздуху и рассказала шефу все честно, без утайки. И про обед с Барракудой в гостинице, и про инсинуации, связанные с голубым бриллиантом, и про разговор с Ермиловым, и про обаяшек-оперов. И про чеки с подписью Нагорного, и про пистолет, и про пули.

– Полагаете, фальсификация? Все-таки подбросили ему пистолет? – шеф, не глядя на меня, постукивал по столу сломанным карандашом.

– На девяносто процентов.

– По заказу Нагорного?

– А это – на сто процентов.

– Так что, он жив и где-то прячется?

– Да, – твердо сказала я. – Теперь у меня уже сомнений в этом не осталось.

– Инсценировал свою гибель?

– Ничего он не инсценировал. В панике сбежал, после убийства жены. Он прячется не от прокуратуры, а от киллеров.

– Где искать его думаете?

– Эти два оперативника, Спивак и Захаров, точно знают, где он. По крайней мере, поддерживают с ним связь.

– Уверены?

– Абсолютно. Мне Спивак сказал прямым текстом, что вопрос о моем гонораре можно обсуждать. Но вряд ли он является распорядителем кредитов.

– А что опера эти из себя представляют?

– Умные. И опасные.

– Значит, жив… – задумчиво сказал шеф.

В коридоре что-то стукнуло. Шеф поднял голову и прислушался.

– Кто там бродит, вы не знаете? А то я 3oю отпустил, в приемной никого. Еще сопрут что-нибудь…

Я встала и подошла к двери; из приемной слышался какой-то шорох. Резко распахнув дверь, я оказалась лицом к лицу с румяным Шарафутдиновым, который держал в руках книгу учета ухода сотрудников прокуратуры, и не просто держал, а листал ее.

– Ты что тут делаешь? – резко спросила я.

– Вас ищу, – громко отрапортовал он, не отрываясь от книги. – Вот смотрел, думал, может, вы записались куда…

– Ну так вот я. Книгу можешь положить.

– Сейчас, страничку дочитаю.

И он не просто дочитал страничку, а заложил недочитанное пальцем, как будто собирался продолжать искать запись о моем уходе.

– Зачем ты меня искал?

– Доложить вам.

– Что?

– Что я труп нашел.

– Чей труп, Александр Равилевич?

– Нагорного, чей же еще? – удивился этой дебил. И протянул мне прозрачную папку я документами.

Я взяла их, не глядя.

– Посиди здесь, ты мне тоже нужен, – сухо сказала я и вернулась к шефу. За моей спиной Шарафутдинов послушно присел на стульчик.

– Ну, кто там? – поинтересовался шеф.

– Опер, – сказала я безразлично. – Документы по трупу Нагорного принес.

– Ну-ка, ну-ка, – шеф с любопытством потянул папочку к себе. Оттуда выпала опознавательная карта, какие обычно заполняют на неустановленные трупы, и фотография несвежего тела, наполовину занесенного снегом. Конечно, трупные явления успели исказить внешность покойного, но он все равно был потрясающе похож на того человека, чье хищное лицо было знакомо мне по фотографиям в деле об исчезновении Нагорного.

Глава 17

Раскаявшись про себя, что назвала Шарафутдинова дебилом, я притащила его в кабинет прокурора, мы с шефом выспросили у него подробности. Дебил дебилом, а тупость иногда заменяет дотошность. Татарин каждый Божий день старательно лопатил сводки по городу и области. И выкопал из этих сводок обнаружение трупа неустановленного мужчины в лесном массиве Всеволожского района. Данные в опознавательной карте по трупу полностью совпали с данными в такой же карте, заполненной после исчезновения Нагорного, даже одежда совпадала до пуговички, только ремня в брюках не было. Лицо обнаруживало сходство, и Шарафутдинов посчитал свою задачу выполненной.

– А группа крови?.. – я полезла в материалы дела.

Оказалось, что группа крови совпадает.

– Ну что, жив?.. – шеф искоса глянул на меня.

– Все равно надо проводить экспертизу, – сказала я упрямо, но и без экспертизы было ясно, что это труп Нагорного.

– Застрелен? – спросил шеф.

– Асфиксия, сломана подъязычная кость, – пояснил Шарафутдинов.

– А давность какая? – я заглянула в копию протокола осмотра трупа и акта судебно-медицинского исследования трупа; видимо, до получения суждения о причине смерти областной следователь экспертизу пока не назначал и ограничился направлением на вскрытие.

По прикидкам судебного медика, труп лежал там, в лесочке, полузакопанный в снег, от недели до трех месяцев; с учетом зимнего времени и минусовой температуры более точно высказаться не представлялось возможным. Я с досадой стукнула кулаком по столу, прямо по опознавательной карте: только-только у меня в мозгах начала выстраиваться более-менее четкая схема, и вот опять все псу под хвост…

– Александр Равилевич, – я повернулась к Татарину, – не сочти за труд, метнись в Москву, в Экспертно-криминалистический центр, забери оттуда две пули.

– Забрать? – удивился Шарафутдинов. – Я же только одну пулю туда отвез.

– Ну и что? – я злилась на себя, а срывала злость на Татарине. – Что ж они, должны там до скончания века лежать?!

– Тихо, тихо, – осадил меня прокурор. – Мария Сергеевна, он же не отказывается ехать.

– Мне же командировочных не дадут, – заявил Шарафутдинов, – так часто в Москву ездить нельзя.

– А где это написано? – накинулась я на Татарина.

– И потом, если сейчас ехать, у меня денег на билет нету…

Я вытащила из сумки кошелек, порылась в нем и швырнула перед Шарафутдиновым полторы тысячи рублей, – все, что в кошельке нашлось, кроме мелкой мелочи, как называет разменную монету мой Хрюндик. В счет выходного пособия, подумала я, когда купюры шмякнулись на стол. Шеф с интересом за мной наблюдал, но ничего не сказал. Шарафутдинов тоже глазом не моргнул, взял денежки, долго их считал, потом спросил:

– А это только на билет или с командировочными?

После этого шеф решил, что пора вмешаться.

– Так, – сказал он, – нечего тут деньгами швыряться. Мария Сергеевна, поезжайте-ка вы сами в Москву.

– Я? А как же мой задержанный?

– Задержанным займется Горчаков, – твердо сказал шеф. – Если оперуполномоченный вам больше не нужен, давайте его отпустим.

Шарафутдинов радостно вскочил, засунул в карман деньги, которые держал в руке, и сказав «до свидания», побежал к дверям. Уже взявшись за ручку двери, он спохватился, с сожалением вытащил деньги и вернулся.

– Вам самой, наверное, на билет надо, – сказал он.

После того, как Шарафутдинов ушел, шеф заставил меня написать рапорт о командировке, поставил на нем свою визу и спрятал рапорт в свою заветную папочку, с которой обычно ездил в городскую прокуратуру.

– Я сам завтра подпишу, а вы идите билет покупайте.

– Вы хотите, чтобы я сегодня уехала? – удивилась я. – А командировочное удостоверение?

– Потом кто-нибудь поедет в Генеральную, отметит ваше удостоверение.

Я удивилась еще больше. Уехать в Москву без командировочного удостоверения… До подписания рапорта в городской прокуратуре… А вдруг меня в городской не захотят отпускать в командировку? Заметив мои колебания, шеф вытащил кошелек, достал из него три тысячи, кинул мне через стол и натуральным образом рявкнул:

– Я сказал, идите за билетом!

Как же ему хочется услать меня отсюда, подумала я и гордо отказалась от денег:

– У меня есть, – и даже потрясла купюрами, возвращенными Шарафутдиновым.

Но шеф прямо-таки насильно впихнул свои деньги мне в руку, из чего я сделала вывод, что он и не собирается подписывать в городской мой рапорт на командировку. Он припрятал его на случай, если кто-то хватится меня завтра, не дай Бог, выяснится, что я в Москве, и придется объяснять, каким образом я туда уехала. Не хватятся – и ладно, рапорт мой он порвет и выбросит. А если всплывет, что я болталась в Москве, – шеф наплетет, что пришлось срочно принимать решение, после окончания рабочего дня, в связи с чем не представилось возможным оформить документы на командировку, посыплет свою седую голову пеплом, скажет – ох, а я закрутился и забыл ее рапорт вам отвезти, и, как это часто бывает, примет на себя удар. И поскольку без оформления командировки денег на билет будет не вернуть, шеф не может допустить, чтобы потратилась я, ведь мой отъезд – это его инициатива.

– А что будет с Бородинским? – спросила я, умирая от благодарности. Не в деньгах, конечно, было дело, а в том, что мой добрый начальник решил избавить меня от необходимости арестовывать человека по ложному обвинению.

– Придется выходить в суд с ходатайством о его аресте, – ответил шеф.

Он вышел из-за стола и стал ходить по кабинету из угла в угол.

– Отпускать его сейчас – это значит провоцировать скандал. Они ведь побегут в городскую, свое руководство напустят… Вы говорите, у вас были подозрения, что они фиксировали ваш разговор с Бородинским в прокуратуре? Не дай Бог, начнут служебную проверку в отношении вас.

– Но я же…

– Я-то вас знаю, Мария Сергеевна, – не дал он мне договорить, – и мысли не допускаю, что вы могли вступить в сговор с преступником. Но вы же не маленькая, должны понимать, что служебную проверку будут проводить те, кто мысли такие допускает. Не нужно.

Он остановился около меня, и мне показалось, что он хотел погладить меня по голове, но сдержался.

– Вернетесь из Москвы, все на свежую голову и обсудим. А пока у нас, к сожалению, ваши догадки против их фактов. Бородинский подозревает, что его хотят посадить по заказу Нагорного, вы подозреваете, что выполнение заказа поручено сотрудникам ОРБ. А у них факты: ношение Бородинским огнестрельного оружия…

– Которое наверняка «пойдет» на убийства Марины Нагорной и Карасева, – кивнула я.

– Вот-вот. Преимущества пока у них. Лезть сейчас на штыки неразумно. Подкопим фактов.

– Спасибо, Владимир Иванович, – сказала я и поднялась.

– А Бородинскому Алексей Евгеньевич все объяснит, – добавил шеф, имея в виду Горчакова.

Как только я явилась домой, ребенок высунул из комнаты свой подбитый глаз и спросил:

– Ну что, ты будешь увольняться?

– А что? – спросила я, влезая в тапочки.

– Как что? Меня волнует твоя судьба, – заявил Хрюндик.

– Так ты хочешь, чтобы я уволилась или осталась?

– Конечно, увольняйся! – горячо заговорил ребенок. – Иди в адвокаты, хоть денег заработаешь. И времени побольше будет.

– Ладно, я подумаю, – сказала я устало.

– Кстати, ма, – продолжил Хрюндик, – мне надо в школу костюм купить. У нас ввели школьную форму.

– И какую же?

– Просто черный костюм. Пошли купим, а то меня в школу не пустят.

– Хрюшечка моя, – я погладила ребенка по голове, – куда же мы пойдем, магазины уже закрыты.

– Меня в школу не пустят, – повторил Хрюндик.

– Не думаю, мое солнышко. Если вам сегодня объявили, что вводят школьную форму, то явно не с завтрашнего дня перестанут в школу пускать.

– Понимаешь, ма, – протянул ребенок, вообще-то нам велели форму купить еще в декабре. Ты же на собрании не была, а там как раз говорили. А сегодня был последний день, когда без формы пускали.

Я небольно щелкнула ребенка по лбу.

– Потрясающе! Ну, а кто виноват, что я об этом узнала только сейчас?

Я предложила написать ему в школу записку, а за формой пойти послезавтра.

– А завтра? – ныл сын.

– А завтра я буду в Москве, в командировке.

Но ребенок выглядел таким несчастным, чуть ли не плакал, что мое материнское сердце дрогнуло, и я вспомнила, что около метро есть большой торговый комплекс, который работает допоздна, Правда, это удобство компенсировалось неоправданно высокими ценами, но ничего не поделаешь, за родительское разгильдяйство надо платить.

Щелкнул дверной замок, пришел с работы муж. И удивился, меня увидев.

– А мне Горчаков позвонил, чтобы мы тебя не ждали, мол, до утра тебя не будет.

– Ты разочарован? Не волнуйся, меня не будет до послезавтрашнего утра. Я сегодня уезжаю в Москву.

Сашка глянул на часы.

– Понятно. Я еще успею тебя покормить.

– Не успеешь, – сказала я, – мы едем срочно покупать школьную форму Хрюндику.

– Понятно. А деньги у вас есть?

Я прикинула, что если поеду в Москву на свои полторы тысячи, то сэкономленные деньги шефа могу потратить на ребенка. Потом приеду, займу у кого-нибудь и отдам шефу долг; в конце концов, еду я по своему делу, и шеф не обязан оплачивать мне эти экскурсии.

Подхватив ребенка, я понеслась в торговый комплекс. Там выяснилось, что в детском отделе нам уже делать нечего, и ребенок потащил меня в отдел мужской одежды. Любезные продавщицы подобрали Хрюндику костюмчик по умеренной цене (умеренной для бизнесмена средней руки; разглядев ценник, я зажмурилась, потом разжала веки и разменяла доллары, отложенные на черный день), и к нему рубашечку стоимостью в четверть костюма.

– Ух ты, какой деловой костюм, – восхитился Хрюндик, влез в брюки и первым делом подергал тазобедренным суставом, спуская штаны на крайнюю точку ягодиц. Продавщицы тихо застонали, что это не джинсы, и их так не носят. Хрюндик только смерил их взглядом короля в изгнании, вынужденного объяснять провинциалам, что, например, мелкие пряжки на туфлях – это не комильфо, и опустил штаны еще ниже, отчего они красивыми складочками легли на стоптанные Хрюндиковы кеды. Продавщицы охнули и оперлись друг на дружку, но это было еще не все. Следующий номер программы состоял в том, что рубаха была надета навыпуск и торчала из-под пиджака, а из рукавов высовывались незастегнутые рубашечные манжеты.

Оглядев себя в зеркале, сын остался доволен, несмотря на перекошенные лица тружениц прилавка, маячившие вокруг его отражения.

– Только надо футболку под рубашку надеть, – пробормотал он, хлопая пиджачными полами. У меня ум зашел за разум, но бэби быстро меня успокоил, заверив, что это стиль фьюжн. Я робко поинтересовалась, не полагается ли к такому наряду сменить обувь, например на бахилы или пляжные шлепанцы, но мои потуги на юмор отклика не встретили. Мне, как отсталому слою населения, было разъяснено, что разбитые кеды – к такому наряду в самый раз, и портить костюм ботинками могут только непродвинутые лохи. Бедные продавщицы только руками развели…

Сашка только крякнул, услышав про цену костюма, и заметил, что он себе таких шмоток позволить не может. Мой сыночек в ответ высказался в том смысле, что нам с Сашкой надо больше внимания уделять своему внешнему виду.

– А тебе, мама, давно надо трубку сменить, – сказал он мне, имея в виду мой мобильный телефон, два года назад бывший очень дорогим, а теперь, конечно, морально устаревший.

– А меня он устраивает, – простодушно ответила я.

– Что там может устраивать? – хмыкнул ребенок. – Там даже игр нормальных нету.

– Хрюшечка, мне вообще-то телефон нужен, чтобы звонить, а не чтобы играть, – сказала я, но Хрюшечка только плечами пожал с непередаваемым видом.

– Мама, ты же взрослый человек. Как ты не понимаешь, что телефон участвует в создании твоего имиджа!

– Да в гробу я видала такой имидж, который создается телефоном, – рассердилась я. – Имидж мозги создают, понятно?

Ребенок посмотрел на меня сочувственно, как на отсталое существо. Похоже, что этой идеи про мозги он не разделял, считая, что телефон важнее.

– В любом случае стыдно ходить с устаревшей трубкой. С такими телефонами, как у тебя, ходят только лохи и первоклассники. Я же о тебе забочусь, глупая!

Очень кстати звякнул наш домашний телефон, и Хрюндик, забыв про меня, коршуном налетел на трубку, по обыкновению полагая, что это ему звонят всякие лахудры по половым вопросам, отвлекая от учебного процесса. С некоторых пор дозвониться в наш дом по вечерам стало невозможно. Кокетливые девчачьи голоса наперебой просят Гошу, он с мрачным видом забирает телефон и уединяется у себя в комнате – это означает, что на ближайшие два часа мы отрезаны от мира.

Но на этот раз его постигло разочарование:

– Здрасьте, дядя Леша, – сказал он в трубку. – А вы-то хоть увольняетесь? Приятно слышать. А мать не хочет… Вы бы ей объяснили…

Я с негодованием выхватила у него телефон.

– Ренегатка, – сказал мне Горчаков. – Тебе надо лечиться электричеством. Не хочешь, значит, увольняться? Я, правда, тоже передумал, Ленка в трауре.

– Леша, я еду в Москву, – сказала я, но Горчаков не дал договорить.

– А чего я звоню, спрашивается? Мне шеф уже все разобъяснил. Не волнуйся, я с Барракудой поговорю. Машка, помни, морально я с тобой.

Неужели когда-то я могла думать об окружающих меня мужчинах всякие гадости? Я определенно была не права.