Текст книги "Хочу тебя испортить (СИ)"
Автор книги: Елена Тодорова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)
15
Неделю меня игнорировал, чтобы сейчас соваться с этой ерундой?
© Варя Любомирова
– Бойко точно без башни! Слышала? Говорят, бойню и пожар у Самира он устроил.
– Да ты чё?
– что-то его этой осенью капитально бомбит…
– Так Ильдарович женился… Кира явно из-за этого колотит. Еще и сестра эта – придурковатая дрючка-заучка. Адский замут!
– Ага… Как они тогда во дворе махались! Представляю, что дома творят!
Судорожно вдыхая, продолжаю путь с гордо поднятой головой. Едва миную компанию, разговоры стихают, а затылок мне начинает неистово жечь. Знаю, что виной тому не взгляды девчонок. Очевидно, и заткнулись они потому, что позади идет Кирилл. Все усилия прилагаю, чтобы не ускоряться и выдерживать первоначальный темп.
Раз, два, три… Еще пару шагов, и поворот.
– Центурион!
Реакция на его голос следует незамедлительно – по телу бегут мурашки, а в груди разрастается жар. Оказывается, мое сердце очень крепкое. Вцепляясь пальцами в края острых канцелярских папок, отчаянно притискиваю их к груди, словно они способны приглушить новую волну испытаний, и оборачиваюсь.
Встречая взгляд Кирилла, тотчас порываюсь свой уронить в пол. Воздух в легких стынет, а сердце заступает на очередную непосильную вахту. Напряженно вытягиваюсь, но пытаюсь сохранить видимость, будто спокойно жду, пока братец подойдет.
Он приближается неторопливо. Он всегда движется лениво и вместе с тем уверенно. Царь зверей, понимаете ли, при обходе своих владений!
На самом деле Бойко и эти его друзья – Чарушин, Фильфиневич, Георгиев и Шатохин – они выглядят, как банда. Может, не все из них плохие… Артем ведь спас меня от того ужаса и даже пытался успокоить. Да, наверное, они не такие испорченные, как Кирилл. Но вот так вот, все вместе, смотрятся именно как криминальная группировка. Если они валят в твою сторону или, не дай Бог, непосредственно на тебя, поджилки трясутся. И даже мне это трудно скрыть.
Бойко останавливается прямо передо мной, и мне приходится задрать голову, чтобы иметь возможность смотреть ему в глаза. Остальные парни отходят к окну у лестницы, но, как мне кажется, периодически поглядывают в нашу сторону. Впрочем, я не могу оторваться от Кира, чтобы в этом убедиться. Боюсь потерять бдительность и упустить что-то важное.
Он выдыхает и смотрит так, словно с моим лицом что-то не то… У меня же в груди какой-то нерв щемит, и все тело будто иголками пронизывает.
С тех пор как я перестала с ним разговаривать, Бойко ко мне тоже никакого интереса не проявлял. Казалось, что он меня попросту не видит. Мы не здоровались, за неделю и парой слов не обменялись. Ему, конечно же, плевать, что по его вине со мной чуть не случилась самая настоящая беда. Скорее всего, Кирилл просто рад, что я сама оставила его в покое.
Тогда что ему нужно сейчас? Что его вынудило вновь перейти от привычных ненавистных взглядов к действиям? И зачем так долго меня рассматривать? Намеренно заставляет нервничать!
Тело немеет. Лишь сердце продолжает рваться от натуги.
Не понимаю, за что Бойко так нравится девушкам. По всем закуткам о нем говорят. Не понимаю… Нет, конечно же, понимаю. Если отодвинуть мою личную обиду и проанализировать все, что я когда-либо читала, видела и слышала… Никто, никогда не назовет его красивым. Но в нем есть нечто большее. Нечто намного большее. Взгляд – как шаровая молния. Голос – как электрошок. И сила, которую без прямого воздействия ощущаешь физически. А это, как и любая неконтролируемая стихия, завораживает. Но, что важнее всего этого… Он законченный придурок! Самый худший человек, которого я когда-либо встречала.
Если у Бога есть черный список, Кирилл Бойко его возглавляет.
Печально, но именно такие люди и добиваются всеобщего признания.
– Ты действительно собираешь свою шайку в крестовый поход? – выдыхает со знакомым презрением.
– Это у тебя шайка. А у меня…
– Полк, блядь? – ухмыляясь, проходится по мне каким-то странным, воспаленным, будто хмельным, взглядом.
Я и до того горела, а после… тело превращается в раскаленную и неустойчивую магму. Пылает и абсолютно не поддается контролю с моей стороны.
– Твой юмор неуместен!
– Очень даже уместен.
Быстро отвожу взгляд, чтобы иметь возможность перевести дыхание. И с некоторым удивлением замечаю, что в то время как трое остальных парней завели о чем-то разговор, Артем Чарушин все так же непрерывно и напряженно смотрит на нас с Кириллом.
– В академии кипучую деятельность развернула, – как всегда, с каким-то упреком поддевает меня Бойко. – Теперь еще со своей ордой Аккерманскую крепость брать вздумала? – тут уже откровенно ржет, придурок.
– Тебе какое дело, я не пойму? Крепость тоже твоя?
– Угомонись, – грубо выталкивая это, физически напирает.
Отступаю, пока не упираюсь спиной в стену. Просто не хочу, чтобы этот ненормальный, как раньше, давил мне в переносицу. Впрочем, избежать этого мне все равно не удается. Еще и руками фиксирует, отсекая со всех сторон пути отступления.
Смотрит так, будто я ему что-то, черт возьми, должна!
– Что тебе надо, а? – не выдерживаю напряжения.
– Слышал, ты все-таки подала заявку на участие в соревнованиях?
– Все-таки? Я тебе сразу сказала, что пойду!
– Кончай выпендриваться, – тихо выдыхает, словно это действительно совет невесть какой важности. – Неужели еще не поняла, что не стоит со мной связываться?
Молчу. Шумно дышу и часто моргаю. Не желаю вспоминать весь тот ужас. Не желаю, но вспоминаю. Не хочу бояться Кирилла. Не хочу, но боюсь.
Как еще назвать эту дрожь и этот жар?
– Неделю меня игнорировал, чтобы сейчас соваться с этой ерундой? – едва нахожу в себе силы, чтобы голос прозвучал едко и раздраженно.
– Соваться? Слушай сюда, Центурион, я тебе пока никуда ничего не совал, – разжевывает по словам. – Но если ты продолжишь умничать…
– То что? Что еще ты мне сделаешь? – сердито перебиваю я.
– Стой смирно. Чё ерепенишься?
– А я обязана, что ли, стоять там, где ты меня поставил? Уясни уже, что никто не обязан делать все, что ты пожелаешь!
– Не взрывай меня, – то ли злится, то обижается Бойко.
Ну, надо же! Какая цаца!
– Если у тебя проблемы с контролем агрессии, я здесь не виновата. Никто не виноват. Сам научись себя…
– Так именно ты, вроде как, расписывалась меня лечить, – едко выпаливает в ответ Кирилл. – Чего сейчас сдулась?
– Ничего не сдулась, – растерянно отбиваюсь я.
– Поняла, что со мной невозможно дружить? – спрашивает и внимательно всматривается в мое лицо. Что пытается увидеть? Что ему от меня надо? – Как же туго ты все-таки соображаешь, – заканчивает обычной грубостью.
Слышать это чрезвычайно обидно.
Чтобы остановить очередной подъем эмоций, говорю первое, что приходит в голову:
– И зачем ты это сделал, если только и ждал, чтобы я отстала?
– Что? – спрашивает, словно не понимает, о чем я толкую.
Только я вдруг по глазам отчетливо вижу, что прекрасно он все понимает. Нервно облизывая губы, мечусь взглядом по ссадинам на его лице.
– Зачем ты ездил туда и снова дрался с ними?
В глубине его глазах происходит какой-то взрыв, а я вздрагиваю.
– С тобой никак не связано, – жестко выговаривает Бойко.
Но я будто знала, что он именно так ответит. Не удивляюсь.
– А-а, так ты там часто побоища устраиваешь? – наигранно смеюсь.
А вот Кир пуще прежнего злится.
– Регулярно.
– Ну и хорошо! Отлично!
Бросаю взгляд на парней и снова натыкаюсь на Чарушина.
Да что такое-то?
– Слушай… – задумчиво тяну я. – А Артем ведь был тогда на квесте в джунглях?
Кирилл хмурится, пару секунд молчит, а потом, очевидно, догадывается, почему я об этом спрашиваю.
– Это не он, – режет тоном.
– Откуда знаешь?
Последнюю неделю я действительно часто ловила на себе повышенное внимание Чарушина. Не то чтобы он мне нравится… Но если это он целовал меня, то я бы хотела об этом знать. А то как-то странно получается… Меня бесит эта неизвестность.
– Так откуда ты знаешь?
– От верблюда! Что ты заладила с этой херней? Подумаешь, пробили разок по деснам. Даже если и Чарушин, ты что, пойдешь и потребуешь, чтобы он на тебе женился?
– Нет, но…
С его слов я выгляжу одержимой маньячкой. И это меня, конечно же, смущает.
– Развела тут событие!
– Для меня событие! – огрызаюсь, не пытаясь скрыть обиду.
Бойко застывает. Вновь сканирует меня каким-то странным взглядом.
Так раздражает! Сил нет! Отталкиваю его и ухожу.
В субботу утром автобус выгружает нас перед Аккерманской крепостью с палатками, спальными мешками, прочей походной атрибутикой и провизией. Идея экскурсии действительно принадлежит мне. Никто прежде не приезжал сюда с ночевкой. Курочкину, нашему учителю истории, предложение показалось интересным, и он быстро все организовал.
Первым делом разбиваем на территории крепости лагерь и только после этого отправляемся на обход. Виктор Степанович рассказывает нам, что крепость была заложена золотоордынским ханом в XIII веке, неоднократно подвергалась нападениям, меняла владельцев, но по нынешний день остается одним из наиболее сохранившихся фортификационных строений страны.
Я обожаю историю. С интересом слушаю все, что нам рассказывают, и с энтузиазмом верчу головой. Кроме того, радуюсь, что помимо нашей группы к экскурсии присоединились девочки из историко-краеведческого кружка.
Вечером мы разжигаем костер и варим настоящую казацкую полевую кашу. После сытного ужина долго болтаем с ребятами и пьем чай. Расходимся по палаткам, когда становится совсем холодно.
– Мне немного страшно, – признается Катя, когда мы переодеваемся в пижамы и забираемся каждая в свой спальный мешок.
– Лично меня смущает только скованное положение, – со смехом отзываюсь я.
– Ага, непривычно. Чувствую себя сосиской в тесте.
– Ты слишком тощая сосиска. Никто на тебя не позарится, – дразнит Катю третья девочка – Лена. – Спим, девчонки. Завтра поболтаем. А то, зная Курочкина, подъем будет очень-очень ранним.
Для меня он оказывается самым ранним. Сквозь дрему чувствую, как что-то скользит по моим бокам, но закричать не успеваю. Потому как чья-то крепкая ладонь затыкает мне рот.
16
Разрешаю себя ненавидеть!
© Варя Любомирова
Кожу лица лижет холодный влажный воздух, а глаза слепит свет неясного происхождения. Зажмуриваясь, пытаюсь держать под контролем все жизненно важные маркеры. Убеждаю себя, что ничего ужасного не происходит. Но дыхание срывается. Пульс разгоняется. Меня резко бросает в жар.
Сердце работает на износ.
Скрежещет молния, и меня выбрасывают из спального мешка. Едва я успеваю уловить веяние студеного ночного воздуха, как ощущаю сзади давление чьего-то горячего, большого и твердого тела. Он, а сомнений, что это мужчина, не возникает, будто приклеивается ко мне, и уже на контрасте тепла с холодом меня сотрясает крупная дрожь.
– Просыпайся уже, Центурион, – звучит над ухом насмешливое рычание Бойко. – Все веселье проспишь.
Гаденыш! Чертов гаденыш!
Только от звуков его голоса прихожу в бешенство. Сердце берет планку повыше. Хотя, куда уж выше? Мы так не договаривались!
– Центурио-о-он, – снова тянет этот долбанутый маньяк.
Резко распахивая глаза, тут же морщусь. Источником света служат автомобильные фары сразу нескольких машин. С трудом привыкаю к этой яркости. А когда привыкаю… Задыхаюсь от гнева.
Всю поляну, на которой разместился наш лагерь, занимают взлохмаченные и сонные члены моей группы. Да как занимают! Ребята стоят на коленях, а дружки братца возвышаются над ними и, судя по всему, контролируют, чтобы никто из них не вздумал подняться.
– Совсем озверели? – кричу я, пытаясь обернуться. – Больные ублюдки!
Только Бойко мне не позволяет. И эта беспомощность против него капитально усиливает мою ярость.
– Сейчас же отпусти! Отпусти меня!
– Спокойно, Центурион, спокойно, – ему по-прежнему весело. – Не ори ты так. Связки порвешь.
– Если бы могла, я бы тебя разорвала!
В ответ доносится лишь его сипловатый смех. То ли в попытках приглушить этот хриплый вибрирующий звук, то ли по другим неизвестным мне причинам… Кирилл вдруг прижимается губами к моей шее чуть ниже линии роста волос. Прижимается и на мгновение замирает. Меня же словно током пробивает. По всему телу летят колючие и горячие мурашки. Рефлекторно дергаюсь, а он… Бойко делает глубокий вдох, который я ощущаю физически. Что за животные повадки? Зачем он нюхает меня, будто я какой-то безмозглый деликатес в его пищевой цепочке? Наглая беспардонная зверюга!
Меня дико трясет. Внутренности скручивает жгучим узлом. Грудные мышцы простреливает огненной судорогой.
– Я тебя ненавижу! – спешу сообщить, хоть Бойко и плевать на это.
Небо над нами прорезает кривой и трескучей вспышкой света. И я замираю за секунду до того, как воздух пробивает жуткий грохот грома. Кто-то свыше словно намеренно усиливает мои слова. Только я сама до ужаса боюсь грозы. Тем более, когда нахожусь далеко от укрытия.
– Испугалась, ракушка, м?
Мало того, что меня безостановочно колотит мелкой выразительной дрожью, Кирилл, конечно же, чувствует, когда я вздрагиваю от звуков грома.
– Бойко, Чарушин, Фильфиневич, Георгиев, Шатохин! Я знаю, что это вы, – врывается в затянувшуюся тишину приглушенный голос профессора Курочкина. Краем глаза вижу, как ходит ходуном палатка, в которой он спал. Но выйти Виктор Степанович не может. Эти дикари, должно быть, сделали что-то с замком. – Одумайтесь! Одумайтесь, не создавайте себе проблемы. Не усугубляйте своего и без того шаткого положения. Вы поступаете очень опрометчиво…
Никто не собирается реагировать на его увещевания. По крайней мере, не так, как рассчитывает профессор. Парни переглядываются и бессовестно ржут.
– Что вам от нас надо?
– А вот это правильный вопрос, Центурион. Сейчас мы снимем небольшой фильм и уедем, – вкрадчиво проговаривает Бойко. Только после этих слов замечаю, что Фильфиневич снимает все происходящее на телефон. – Ты в главной роли.
Конечно же, после этих слов меня снова бросает в жар. Я задыхаюсь. Новый вдох попросту не способна сделать. Кирилл это улавливает. И продолжает в своей обыкновенной, иронично-придурковатой манере:
– Дыши, Вареник. Еще один обморок нам ни к чему.
– Я тебя ненавижу, – повторяю единственное, на что у меня хватает сил.
– Это хорошо, – заключает братец и вдруг отпускает меня.
Отпускает, чтобы водрузить мне на голову шлем с поперечным перьевым гребнем. Это я уже вижу в его глазах. Он смотрит на меня… Не понимаю, за что он меня так ненавидит? Не понимаю, зачем смотреть так долго и так пристально на того, кого ты на дух не выносишь?
Поджимая дрожащие губы, решительно отражаю этот взгляд. Стискиваю кулаки, пока ногти не врезаются в кожу. Громко и бурно дышу. Но шлем этот сбросить не пытаюсь. В голове, будто вспышка, мелькает догадка.
– Значит… Ты преодолел почти девяносто километров, чтобы по-быстрому сделать мне гадость?
Очередной грохот грома принимаю отстраненно. Вздрагиваю, ощущая первые тяжелые капли. Они быстро просачиваются сквозь фланелевую пижаму и жалят мое тело холодом. Только голова и защищена – спасибо братцу! Трясусь, но не отвожу от него взгляда.
Он тоже продолжает смотреть на меня.
– Я знаю, зачем ты это делаешь.
Едва я оставляю это заявление, Бойко как будто теряется. Несколько секунд, но не заметить невозможно. что-то мелькает в его расширяющихся зрачках… Какое-то чувство, распознать которое у меня не получается. Кирилл сглатывает и, приоткрывая губы, вдыхает, словно та же функция через нос ему недоступна. Или он о ней забывает.
– Говоришь, хорошо, что я тебя ненавижу? Хочешь, чтобы ненавидела еще больше, да? – выдвигаю свою теорию, испытывая большую уверенность, чем во время доклада на последнем семинаре по философии. – Ради этого стараешься? Так я тебе помогу.
Стоит мне это произнести, дождь, будто утратив робость, обрушивается на нас стеной.
– Хватит болтать, – выпаливает, глотая потоки воды и отплевываясь. – Варя бла-бла-бла, блядь… Хватит!
– Я очень сильно тебя ненавижу! Очень-очень сильно! – кричу, так же захлебываясь дождем. – С сегодняшнего дня разрешаю и тебе… Разрешаю себя ненавидеть! Не буду больше… – паузу делаю только потому, что разразившаяся буря не позволяет говорить на одном дыхании. Мало того, что без конца осадки в рот летят, так еще зубы от холода стучат. – Не буду больше пытаться с тобой подружиться!
– Отлично!
Довольным он не выглядит. Напротив, рявкает яростнее обычного. И губы кривит, словно ему на меня даже смотреть противно.
Козлина!
– Я готова, – решительно выпаливаю, поворачиваясь к Фильфиневичу. Этот придурок, к слову, уже стоит под зонтом. Вот из всей пятерки только он мог на выходе из дома прихватить этот пафосный в его случае аксессуар. Чертов пижон! – Что мне говорить? – смотрю уже не на него, а прямо в камеру.
Вопрос и моя готовность исполнять их требования явно приводят зарвавшихся мажоров в шок. Рассчитывали, что я буду плакать и умолять меня отпустить? Черта с два!
– Давай… Давай что-нибудь прикольное, – молотит Фильфиневич, старательно регулируя какие-то настройки съемки. – Стань перед своей ордой и зачитай какую-то центурионовскую фишку!
– Может, харэ? – вмешивается неожиданно Чарушин.
Обращаю на него взгляд и подавляю в себе рвущееся желание заплакать. Как ребенок, вдыхаю и замираю. Губы жую, так боюсь сорваться.
– Дождь хреначит, как из ведра, – перекрикивая бурю, сообщает Артем Кириллу, словно тот сам не видит и не чувствует. Только он может все это остановить. – Они все заболеют. Пошутили, и хватит!
– Нет, не хватит, – жестко и как-то оглушающе мрачно высекает братец. – Пусть исполняет, раз такая борзая, – переводит взгляд на меня. И дожимает со всей жестокостью: – Давай, Центурион. Сама вызвалась. Не умеешь уступать, – еще и предъявы мне какие-то кидает. Словно я сама это придумала… Будто рассчитывал, что я его упрашивать стану… Глядя на меня сейчас, хмурится, пока между бровей не образуются борозды. Стискивая челюсти, кривит губы. – Заводи хоровод, и поедем домой.
– Я… с тобой… никуда… не поеду… – выдыхаю медленно с внушительными паузами. Сглатываю и прочищаю горло. Смотрю на коленопреклонённых и насквозь промокших ребят. что-то внутри себя ломаю, но приоткрываю губы и затягиваю единственное, что сейчас приходит в голову – национальный гимн.
Ни на что не рассчитываю, просто хочу как можно скорее остановить это показательное измывательство. Но мои ребята один за другим поднимают головы и принимаются подпевать, пока на поляне, которую, кажется, природа сегодня решила вместе с крепостью смыть в бушующий за обрывом лиман, не образуется громкий, четкий и дружный хор голосов.
17
Я, блядь, за тобой гоняться не собираюсь!
© Кирилл Бойко
Только закрываю микроволновку, из-за угла выползает Любомирова. Сердце тотчас, словно у какого-то конченого чмошника, волну повышенного стресса ловит. Выдает странный кульбит и, раскидывая по телу кипучую кровь, дико топит в ребра.
Как же меня заебала эта сраная хрень!
– Да, мам, уже зашла на кухню… Поем, угу… – пищит в трубу Центурион и настороженно замирает при виде меня. Хлопает ресницами, будто рассчитывает, что я с помощью этой бесячей манипуляции, на хрен, исчезну. – Да, хорошо, мам. Помню я про лекарства. Позвоню. Пока.
Отключившись, нервно дергает подбородком и высокомерно задирает нос.
– Ну че, геройка, довыеживалась? – намеренно грубо поддеваю я ее, прежде чем сесть за стол. – Сопли теперь по дому тягаешь. Центурион, бля.
– А тебя, я смотрю, прям за живое задело, что я с тобой, придурком, домой тогда не поехала? – тем самым полуписклявым сипом рубит в ответ Любомирова.
И чихает, как чертов котенок.
– Да мне вообще по боку, – кидаю на чересчур высоких нотах. С опозданием понимая это, поспешно выравниваю тон: – Вот вообще. Похрен.
Она, видимо, хочет задвинуть что-то крайне остроумное, но вместо этого снова чихает.
– О, Боже… – стонет в платок. Вздыхает и снова поднимает на меня воспаленные глаза. – О, Боже…
В груди что-то клинит. Кровь со всего тела стремительно сливается в пах.
– Можно просто Бойка, – рыкаю с явным перерасчетом грубости.
– Спасибо, что разрешил, – язвит в ответ Любомирова. – Бойко.
– Пиздец, ты такая зануда, что даже фамилию мою правильно по буквам выговариваешь.
– А что, у тебя самого с этим какие-то проблемы?
Вот не может меня не бесить!
– Выровняй тон, букаха, – выдаю первое предупреждение. Первое, потому что, мать вашу, знаю, что она не успокоится. – Не у меня проблемы. У всех остальных.
– Так ты на лбу напиши. По буквам.
– Смешно, аж скулы сводит.
– Угу. Кстати, а почему ты не на парах?
– Еще я перед тобой, блядь, не отчитывался, когда мне и где находиться! Я, между прочим, в отличие от тебя, у себя дома.
Она больше ничего не говорит. Некоторое время еще смотрит на меня. Да как смотрит! Мерцающим омутом какую-то токсичную хрень транслирует, будто я ей, понимаете ли, что-то должен.
Сука, воздух в глотке застревает. За грудиной какое-то разбалансированное колесо со свистом все живое расфигачивает.
– Полегче, давай, – раздувая ноздри, наглядно демонстрирую, что ее эмоции мне на хрен не упали. – У меня сегодня день милосердия. Присядь и тихо поешь, коза.
Может, с козой я и перегнул… Но она все равно сучка. Выкатывает средний палец и, резко вильнув задницей, уносится из кухни прочь.
– Я, блядь, за тобой гоняться не собираюсь! – горланю ей вдогонку.
Сам же едва на месте себя держу. Просто между частыми шумными вдохами еще ловлю здравую мысль, что приближаться мне к Любомирой не стоит. Тем более сейчас, когда мы одни в доме… Мать вашу…
За ребрами, будто кислота, какое-то долбаное разочарование разливается, но я мастерски присыпаю его несгораемой массой самолюбия. Насрать.
Еще и не поела… А я что, виноват? Бежать, может, за ней? Уговаривать? На хер.
Быстро закидываю бунтующий желудок жратвой и от греха подальше сваливаю из дома. По дороге набираю Чару.
– Где тебя таскает? – бубнит тот вместо приветствия.
– Дела были, – выдаю якобы беззаботным тоном.
– Ну-ну… Еще скажи, что очень важные.
– Важнее, блядь, некуда.
И все же вне дома даже дышать легче. Ловлю в зеркале свою подранную рожу и ухмыляюсь. Откидываясь, высовываю в окно руку.
– Ты Маринку сегодня видел? – спрашиваю, похлопывая пальцами по крыше.
– Не видел, – тем же недовольным тоном буркает Чара. – Позвонить западло?
– Не хочу голос ее слышать.
Тут Чарушин откровенно ржет.
– А трахнуть ее хочешь?
– Пиздец, как хочу, – тоже ржу. – Признай, из всех экстренных – она самая красивая.
Пока друг подтверждает, мозг за каким-то хером воскрешает недовольную физиономию этой чертовой сводной сестры. Сердце в ту же секунду присаживает, как пистолет без глушителя. И ладно бы избирательно… Где там? Лупит без разбора.
– На тренировку хоть явишься?
– Подъезжаю, – отбиваю потухшим тоном.
Пару минут спустя действительно заезжаю на парковку нужного корпуса. Закидываю на плечо сумку и иду сразу же к спортзалу. Маринку можно потом найти. В конце концов, я в курсе, в каком корпусе она обитает, а комнату спрошу.
В раздевалке застаю одного Чару и понимаю, что опоздал. Блядь, тренер, верняк, зверствовать станет.
– Здоров!
– Салют.
Распахиваю шкафчик, стягиваю футболку и продеваю голову в майку. Ловлю напряженный взгляд Чарушина и замираю.
– Че так смотришь?
Просовываю в проймы руки и хватаюсь за ремень, когда этот осел, лучший друг типа, выкидывает самый тупой и странный вопрос, который я когда-либо получал:
– Ты влюбился?
Цепенея, жить прекращаю. Все функции стопорятся, а мышцы каменеют настолько, что кажется, вот-вот тресну, как гипсовая статуя, и разлечусь к хренам по раздевалке.
– Что ты морозишь? – выдыхаю и ухмыляюсь.
Оживаю. С первым вдохом за грудиной так горячо становится, кажется, что взорвусь.
– Отвечай на вопрос, – долбит Чара, как дятел.
Долбодятел.
– На какой? Ты мозги простудил? – в голос ожидаемо просачивается агрессия.
Мне хочется что-нибудь разбомбить. А лучше – расквасить Чарушину морду.
– Да или нет?
– Конечно, нет, – рявкаю в его сторону, а он поднимается и шагает ближе.
– Ты делаешь все, чтобы она тебя ненавидела, – имени не называет, но мы оба знаем, о ком речь. Я закусываю губы и, не сводя с него залитого кровью взгляда, яростно вдыхаю. – Но на самом деле ты не делаешь ничего по-настоящему ужасного. Я же знаю, на что ты способен. Нет, Любомирову ты гоняешь, как мышь. Ты, блядь, не хочешь ее всерьез обижать. Просто намеренно ее от себя отталкиваешь, – нагромождает тонну бреда и замолкает. А я с трудом сглатываю и прикидываю, что ему ответить. Пока он не добавляет: – Отталкиваешь, потому что сам себе не доверяешь.
– Что ты городишь? Курнул что? В тебе проснулся ебанутый ученый? Иди, на хрен, проспись.
Стаскивая джоггеры, быстро надеваю шорты. Чарушин все это время молчит и тупо выжидает.
– Хорошо, – выговаривает, когда я уже шкафчик закрываю. – Если я ошибаюсь, давай так… Ты больше не будешь трогать Любомирову.
Обращаю на него взбешенный взгляд.
– Какого, мать твою, черта ты решил, что можешь мне указывать?
– Я не указываю, – еще одна удушающая пауза. После чего он признается: – Варя мне нравится. Хочу к ней подкатить. Ты мне друг или кто? Поможешь?
