Текст книги "Хочу тебя испортить (СИ)"

Автор книги: Елена Тодорова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

12

Слабо подняться со мной в одну из комнат?

© Кирилл Бойко

– Ты же хотел напугать ее до икоты, – нудит с пассажирского сиденья Маринка. – Не понимаю, зачем ты ее оттуда так рано вытащил?

– Не понимаешь, блядь? – не говорю, а высекаю по буквам. – Мне что, стоило подождать, пока она навек отстегнется?

– А чё? Прикольно. Был бы у твоей сестрички стеклянный гроб! Почти как у принцессы! А вместо семи мелких гномов – целая змея! Ха-ха-ха… А-ха-ха-ха… Ха-ха-ха… – ржет, как ненормальная. – Как думаешь, она целка? А-ха-ха-ха…

– Марина, ты совсем ёбнулась? – жестко перекрываю эти истеричные ноты.

– А чего ты орешь??? – она, конечно же, расходится в ответ. – На меня зачем орешь???

– Потому что ты тупая, как пробка, – спокойно выдаю, что думаю. – И я заебался слушать твой писклявый треп, – тянусь, чтобы открыть дверь с ее стороны. – Пошла вон.

– Бойка! – выдыхает сначала возмущенно. Затем, буквально через пару секунд, кардинально меняет тон: – Ну, Киря… Ну, извини, котик…

– Прекращай, – грубо обрываю ее, резко притягивая дверь обратно. Выпрямляясь, выставляю из окна локоть и, глядя перед собой, потираю пальцами подбородок. – Ты, блин, в натуре не понимаешь, что мне блевать охота, когда ты так говоришь?

– Почему? Ну, почему? – дует губы, но обороты заметно скидывает. – Это мило!

– Только для тебя.

Маринка шумно вентилирует воздух, но не возражает.

– Она точно не прикидывалась?

Вместо ответа такой взгляд на нее направляю – без слов понимает, что дурь молотит.

Довлатова затыкается, а мне по мозгам топчется эта мелкая инородная вредительница. Центурион, мать ее… Инфузория Центурион!

«Я отказываюсь сдаваться!»

В сотый раз за прошедшие сутки сознание прорезает ее истошный вопль. Он там, черт возьми, не просто всю локацию сотряс, но и внутри меня будто лазерный луч что-то покромсал.

Я, конечно, хотел, чтобы Любомирова испугалась. На то и вел расчет. Но никак не думал, что она свалится без чувств и пролежит в полной отключке две с половиной минуты. Чуть не сдурел, пока она очнулась.

А ей после всего хоть бы что! Ходит, дальше меня донимает.

Вообще как-то тупо все получилось…

– И что будем делать дальше? – не выдерживает долгого молчания Маринка.

– Мы? – с издевкой переспрашиваю я. – А ты здесь при чем?

– Ну, как? – теряется Довлатова. – Мне она тоже не нравится.

– Весомый аргумент, – по-новой из себя выхожу. – Весомее, чем мой член, блядь. Тебе что, пять лет, чтобы в войнушки играть?

– А ты сам зачем играешь?

– А я не играю, – отрезаю жестче, чем того требует ситуация. – У нас с ней все по-настоящему.

– Это как так «по-настоящему»?

Она хочет меня исправить, а я ее – испортить.

Вслух, конечно же, произношу вовсе не то, что подумал.

– Не твое дело.

Довлатова снова дуется, но недолго. Долго она не умеет. Поерзав, бросает на меня осторожный взгляд из-подо лба.

– И куда она тебя пригласила?

– Римское племя сегодня в общаге шабаш устраивает.

– И ты поедешь? – кривится Маринка.

– Конечно, поеду.

***

«All you people can’t you see, can’t you see

How your love’s affecting our reality…» [7]7
  «Large than life», Backstreet Boys.


[Закрыть]

– Блядь, не говори, что мы будем тусить под эту попсню, – выдыхает Чара, безумно тараща на меня глаза. – Крышу рвет, а мы еще в здание не вошли.

– Мы сюда не тусить приехали, – сухо напоминаю ему и тяну дверь.

В рожу тут же прилетает волна горячего воздуха. Высокие ритмы музыки на мгновение дезориентируют и вызывают желание повернуть назад.

Думал, чтобы найти кого-то в огромной толпе, попотеть придется, как это часто бывает во время тусовок. Но на вписке неудачников условно три калеки, а личинку, из-за ее броских шмоток, среди этих баранов очень даже хорошо видно.

Любомирова танцует. Нет, она явно тащится от той мутни, которая рвет колонки и нам с Чарой мозги. Увидев нас, ракушка, не прекращая танцевать, манит пальцем к себе.

– Ты смотришь на нее и улыбаешься? – за каким-то хером орет мне в ухо Чара.

– Это, блядь, не улыбка, а ухмылка, – демонстративно подтягиваю верхнюю губу и обнажаю в оскале зубы.

– Ну да, ну да… – закатывает этот черт глаза.

– Стой здесь пока. Держи периметр. Свиснешь, если коменда или Франкенштейн привалят. Пойду ее вздрючну.

– Ты там это… Не перестарайся, – и смотрит на меня, как на ирода.

– С каких пор ты меня лечишь, с кем как стараться?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Пытаюсь не распыляться, но советы всегда в штыки воспринимаю. Даже если они сказаны лучшим другом.

– С тех пор, как появилась Любомирова, – спокойно отзывается Чара. – По-моему, ты с ней берегов не видишь.

– Еще, блядь, скажи, что пришел сюда, чтобы за мной присматривать.

– Может, и да.

Упирая руки в бедра, медленно цежу воздух.

– Не ты ли первый рвался натянуть этих баранов, как только прознал, что они едут?

– Это другое. Она – девчонка.

– А мы что, стадо по половому признаку отсеиваем? – вслух недоумеваю, а внутри вдруг что-то скребет. Не позволяю этой язве открыться. Грубо высекаю основной аргумент: – Она меня бесит.

Чара отводит взгляд и выразительно вздыхает.

– Да не гони ты по беспределу, вот и все, что я хочу сказать.

– Сам все знаю, – бросаю ему и направляюсь к Любомировой.

Хватаю ее за руку и увлекаю к противоположному выходу из зала. Останавливаюсь, только когда громкость долетающей до нас музыки позволяет говорить без крика.

– Слабо подняться со мной в одну из комнат?

Ее глаза горят. Подозреваю, в моих – шальной блеск не меньше.

– А тебе слабо потанцевать с моими друзьями?

– Я первый спросил, – сердито выговариваю.

Меня раздражает, что она не соглашается.

– А я тебя сюда пригласила. Когда ты меня к своим друзьям звал, я пошла одна и делала, что ты говорил.

– Это что, блядь, воспитательная выволочка? Ты пошла не одна, а со мной, зануда.

– Это одно и то же!

Она разъяренно выдыхает, я неосознанно повторяю. Прожигаем друг друга взглядами.

– Я скорее застрелюсь, чем стану тусить с этими дебилами!

– Тогда уходи!

Разворачиваясь, намеревается уйти обратно в зал. Но я ей этого не позволяю. Сам не знаю, чем руководствуюсь… Ловлю Любомирову за руку и вытаскиваю на улицу.

– Что ты делаешь? Куда меня ведешь?

– Мы уезжаем, – говорю по факту и запихиваю ее в машину.

– Я никуда с тобой не поеду. Ты меня бесишь!

Упираю ладони в автомобильные стойки, не давая ей выбраться обратно. Нависаю, чтобы взгляд поймать.

Что за хрень я, блядь, творю?

– Тридцать три дня? – припоминаю с ухмылкой. – Я активирую первый.

13

Тебе это нравится? Причинять людям боль…

© Варя Любомирова

– И… что здесь? – сдавленно спрашиваю, когда двигатель с тихим урчанием прекращает работу.

На парковке туман стелется, и клубится густая беспроглядная темнота. В машине, соответственно, тот же мрак царит. Я даже не способна разглядеть лица Кирилла. Вижу лишь очертания его профиля. Когда же он, судя по всему, поворачивается ко мне, различить что-то и вовсе становится невозможным.

Меня немыслимым образом накрывает какое-то недопустимое ощущение дежавю.

Целовал не он!

Перестань об этом думать!

Но мое сердце ёкает и принимается натужно качать кровь. Такая беда, рядом с Бойко я прям чувствую, как оно барахлит. Пугаюсь этого и все равно продолжаю испытывать на прочность. Если и в этот раз выдержит, можно будет расслабиться. Расслабиться и просто жить.

– Пойдем, зануда, – привычно грубо выдыхает Кир. – Покажу тебе, что такое веселье.

Я стараюсь оставаться оптимисткой, но вся эта затея мне изначально не нравится. Помня, на что он способен, любое заведение вызывает тревогу, а уж атмосфера этого места…

– В каком приличном клубе владельцы не озаботятся сделать нормальное освещение на парковке? – возмущаюсь я, в очередной раз спотыкаясь в темноте.

– А кто сказал, что он приличный? – доносится вкрадчивый ответ-вопрос Кирилла.

По моей спине проходит озноб. Интуиция подсказывает остановиться, не следовать за ним… Но я продолжаю переставлять ноги, пока мы с братцем не оказываемся в душном задымленном зале. И пахнет тут отнюдь не табаком. что-то противное, будто липкое и сладковатое, проникает в мои ноздри и заполняет до отказа легкие.

Сердце вновь принимается усиленно работать. И я, сама не понимая, что творю, беру Кирилла за руку. Хватаюсь, словно перепуганный ребенок за взрослого – по-другому не истолкуешь. Парень тормозит, поворачивается и окидывает меня каким-то странным и таким же тяжелым, как этот воздух, взглядом.

Жду услышать: «Ты же не думаешь, что в случае опасности я буду тебя защищать?». Читаю это в его глазах. И вдруг расстраиваюсь из-за того, что ему на меня плевать.

– Боишься, Центурион?

Даже если и так, ни за что не признаюсь. Вместо этого неожиданно для самой себя выдаю:

– После того, как какой-то козел трусливо украл мой первый поцелуй, мне уже ничего не страшно!

Брови Кирилла сходятся вместе. Он хмурится так, словно его мозг не просто мои слова обрабатывает, а как минимум одно из философских учений анализирует.

– Первый?

Глубина его глаз затягивает. Я знаю, что мои глаза темные, но его сейчас в разы темнее. Пока он смотрит, я теряю опору. Чувствую себя совершенно дезориентированной. Не только толпа, стены вокруг нас начинают вращаться.

В кои-то веки я не могу придумать, что ответить. Голова кругом идет, слова не складываются в логическую цепочку.

– Бойка! – орет кто-то рядом с нами, и на плечо Киру опускается мужская рука.

Мне хватает одного взгляда, чтобы оценить говорившего. Не люблю судить людей, но от этого человека я бы однозначно предпочла держаться подальше.

– Ты с девчонкой? Чё за рыбка? Как зовут?

Ну, вот… Когда этот парень смотрит прямо на меня, едва контролирую вспыхнувшее омерзение.

– Здравствуйте! Я – Варя…

Хочу, как обычно, добавить, что прихожусь сестрой Кириллу, но он, явно это предвидя, прокручивает меня и, прижимая к себе спиной, затыкает ладонью рот.

– Рыбка любит тарахтеть, – с хрипловатым смехом сообщает он товарищу.

Я вздрагиваю. Братец это чувствует и зачем-то прижимает меня еще ближе. Давит ладонью под ребрами, пока у меня от натуги не трещит что-то в позвонках. Сдаваясь, впечатываюсь ему в пах ягодицами.

И задыхаюсь.

У Кирилла эрекция. Я с таким сталкиваюсь второй раз в жизни. Реакция та же – какими бы естественными ни были причины, у меня это вызывает отторжение.

Может, мой шокированный вскрик и глушит его ладонь, но изумление в глазах ничего не скроет. Должно быть, выгляжу, как персонаж мультика, у которого глазные яблоки на пружинах выскакивают. Этот неприятный незнакомец откровенно ржет. А я прихожу в себя. Размыкаю губы и впиваюсь Киру в ладонь зубами.

– Мать твою… – ругается он и отпускает меня. – Совсем больная? Теперь еще кусаться будешь?

От его взгляда не только с сердцем трудно совладать… Дышать тяжело.

– Буду!

Мне здесь не нравится. Я очень хочу домой и почти готова его попросить об этом. Почти… Сглатываю и прикусываю язык.

– Пошли, давай, Центурион, блядь, – снова хватает меня за руку Кирилл и увлекает дальше через толпу.

Мы поднимаемся за этим странным чудаком по лестнице на второй этаж. Минуем несколько дверей и без стука входим в третью по счету. Комната, как и общий зал, забита людьми. Ни одного знакомого лица я не обнаруживаю. Вот только не знаю, радоваться этому или огорчаться…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Иди, потанцуй под нормальную музыку, – велит мне Бойко и берет с барной стойки стопку.

Судя по цвету, это водка. И он опрокидывает ее внутрь себя, прежде чем я успеваю среагировать.

– Что ты делаешь? Как же мы домой поедем? – прихожу в панику.

– А мы не поедем, – мрачно сообщает он.

И у меня вновь дрожь по телу проходит.

– Как это?

– Обычно.

– Обычно? – надрываю голос, чтобы перекричать «нормальную музыку».

Она, черт возьми, долбит мне по ушам, словно молот по наковальне. А может, это внутреннее давление… Я не знаю.

– Ты мне сутки должна, Инфузория, – напоминает Кирилл. – Не поняла, кому душу продала?

Внутри меня все переворачивается.

– Что за дурацкие шутки? – пытаюсь не нервничать, но голос выдает волнение.

– Иди, танцуй, я сказал, – сердито отгоняет меня братец.

– За что, интересно, ты на меня сейчас злишься? – искренне недоумеваю.

– Я не злюсь, блядь.

– Злишься! – выкрикиваю я.

А у Кира такой вид, будто я ему по голове лопатой врезала.

– Ты, мать твою, решила меня достать? Сказал, иди, танцуй.

– А если я не хочу?

– Я хочу, – жестко выталкивает он и резко надвигается. Уже не удивляюсь тому, как он припечатывает к моей переносице свой лоб, будто двинуть меня им желает. Не удивляюсь, но снова тот поцелуй вспоминаю. Неужели все парни такие дикари? – Это мой день, верно? – дышит на меня алкоголем, и я содрогаюсь. От отвращения или… Чего-то другого? Пока не могу понять. А Бойко прожигает меня взглядом, быстро облизывает губы и добивает еще более сердитым тоном: – Только мне решать, что мы будем делать в эти сутки. Захочу, ты скинешь свои уродские тряпки и без трусов на стойку залезешь.

– Что? – выдыхаю, крайне потрясенная его грубостью. Почему-то сейчас очень и очень обидно становится. До боли… К глазам подступают слезы. – Да пошел ты! Козел! – выкрикиваю в ярости. Злюсь не только на него, но и на себя. Потому что снова неправильно реагирую на его закидоны. – Чтобы ты знал, я себя проигравшей вообще не считаю! Думаешь, ты на том квесте своей подлостью переломил мои жизненные принципы? – выхожу из себя настолько, что сама пугаюсь. Но остановиться не могу. – Так вот знай… Знай… – нет, не могу остановиться. – На самом деле я просто сделала вид, что приняла поражение, чтобы ты захотел использовать свой выигрыш! Ведь иначе я тебе не смогу доказать, что победа за мной!

Выдаю это и отступаю. Под прицелом его глаз, кажется, словно в пропасть падаю.

Кирилл моргает, яростно дергает подбородком и хватает со стойки вторую стопку водки. Вскидываю ладони, чтобы его остановить, но он, конечно же, не реагирует. Заливает так же быстро, как и первую.

Только после этого делает шаг ко мне. Ловлю его одичавший взгляд и понимаю, что мне пора убегать.

Боже… Зря я сюда приехала…

Долой гордость и прочую ерунду. Разворачиваюсь и стремительно ломлюсь сквозь толпу. Только куда? Есть ли отсюда выход, кроме той двери, которая остается позади меня? Если нет, что я буду делать?

– Куда прешь? – кричит на меня какой-то парень, когда я случайно задеваю его.

– Извините, – бормочу я.

Хочу проскользнуть дальше, но этот громила не позволяет мне пройти. От него жутко несет алкоголем, а стоит взглянуть в глаза, становится понятно, что он абсолютно не в адеквате.

– Не так быстро, киса, – ухмыляется. – Куда спешишь? – ведет по моим плечам к шее и больно впивается пальцами мне в подбородок. – Ух, какие рабочие губки…

– Отошел от нее!

Именно агрессивный голос Кира высвобождает сдерживаемую мной панику и заставляет меня задрожать.

– Ты чё, мать твою, не понял? Я сказал, клешни убрал, сука!

Поднимая взгляд, вижу, как Бойко толкает громилу в плечо. Тот оступается, а толпа вокруг предусмотрительно расходится.

– А ты не охуел? – ожидаемо выходит из себя.

Шагает обратно к нам. Я хочу еще раз извиниться. На этот раз за Кира. Но тот вдруг отпихивает меня в сторону, вскидывает руку и встречает громилу кулаком. Не знаю, что происходит… Понять ничего не успеваю. Только вижу брызги крови – удар Бойко достиг цели. Зажмуриваюсь до того, как ему прилетает ответный хук от громилы.

Резко вдыхаю. Сердечная камера пропускает не меньше двух сокращений.

Музыка обрывается. Слух забивают крики, отборные маты, звуки ударов и какая-то возня.

Боже…

Варя, соберись!

Когда я заставляю себя открыть глаза, Бойко с громилой валяются на полу и самозабвенно чистят друг другу рожи. Никто не вмешивается, додумываются только записывать эту бойню на телефоны.

– Прекратите немедленно, – выкрикиваю, подлетая к Кириллу, который в это время оказывается сверху. – Перестань! Остановись!

Он на меня не реагирует. Его руки смыкаются на шее парня и сжимают ее, пока лицо того не становится багровым.

– Ты его убьешь! – отчаянно тяну Кира за плечи, но никакого эффекта это на него не производит. – Кто-нибудь, остановите же его! Остановите…

Всем плевать. И Бойко… Он отпускает громилу только после того, как тот прекращает сопротивляться. Спокойно выпрямляясь, обводит присутствующих каким-то чумным взглядом и медленно идет к выходу. Медленно, но мне за ним бежать приходится. Не сразу осознаю, что выходим мы через пожарный выход. С работающим на разрыв сердцем и срывающимся дыханием сбегаю вслед за Бойко по металлической лестнице.

– Куда ты несешься? – выкрикиваю, задыхаясь прохладным ночным воздухом. Братец продолжает шагать по парковке. – Кирилл?!

Только на третий окрик оборачивается. И сейчас я благодарна темноте, что у меня нет возможности видеть его взгляд. Чувствую, что он мне не понравится.

– Куда ты?

– Мы уезжаем, – коротко и очень зло рычит он мне в ответ.

– Как уезжаем? Ты же выпил.

– Сядь, блядь, в машину, – высекает Кирилл.

– Я с пьяными не катаюсь, – выдвигаю вполне ровным рассудительным тоном. – Давай вызовем такси.

– Сядь, блядь.

– Нет, не сяду, – все еще стараюсь не кричать. Кто-то должен оставаться спокойным. – У тебя с собой телефон? Дай мне, пожалуйста, я позвоню…

– Никуда ты звонить не будешь!

– Кирилл…

– Я сказал, сядь в машину, – понижает голос, а мне кажется, будто он меня им режет. – Затрахала!

– Почему ты всегда такой агрессивный? Я не хочу снова нервничать и ссориться. Без злости тоже можно решить вопрос. Любую ситуацию реально разрулить, если руководствоваться не эмоциями, а рассудком.

Нужно его отвлечь. Мы поговорим, и он придет в себя.

– Эмоции – это вообще не про меня. Так что кончай загонять.

– Злость – тоже эмоция. И я…

– Блядь, просто не возникай!

– Я не возникаю, – грустно выдыхаю. – Хочу лишь понять, зачем ты так поступаешь. Объясни мне. Ты разозлился на меня, а потом что? Просто захотел с кем-то подраться? Тебе это нравится? Причинять людям боль…

– Мозги мне чистить вздумала? Да? – выкрикивает с такой злостью, что я вздрагиваю и отшатываюсь. Молчу, пытаясь подобрать правильные слова. – Знаешь, что я тебе скажу? – спрашивает тише, но все так же яростно. – Ни хрена у тебя не получится! Не хочешь ехать со мной? Так оставайся здесь!

Подбрасывая ключи в воздух, ловит их. Застывает, будто какой-то реакции от меня ждет. Но я стою неподвижно и продолжаю молчать, давая возможность нам обоим успокоиться. Кирилл же делает какие-то свои выводы, круто разворачивается и идет к машине.

Я пораженно застываю. Убеждаю себя не нервничать.

Он не оставить меня здесь одну. Он без меня не уедет.

Хлопает дверца. Рычит мотор. Свистят покрышки.

Я делаю два рваных вдоха. Сжимаю кулаки. И смотрю вслед стремительно удаляющимся огонькам.

14

…я подыхаю на самых высоких оборотах…

© Кирилл Бойко

Выжимаю газ до упора и стискиваю крепче руль.

Все мое тело сотрясает мелкая беспорядочная дрожь. Сердце где-то в глотке гремит. Уши закладывает. В висках с такой силой долбит, что перед глазами плывет. Но я отвожу большой палец и, нащупывая нужную кнопку, увеличиваю громкость матерной хренотени, которую сам же называю музыкой. Пытаюсь избавиться от навязчивого вала мыслей, но чердак никак не отключается.

«Ух, какие рабочие губки…»

Кроме водки никакую дурь не глотал, а состояние, будто конкретный передоз поймал.

«Там… Во время квеста… Кто-то поцеловал меня…»

Торможу дыхалку. Максимально цепенею. Веду счет до десяти – получается хреново. Даже на это не способен. Мозг будто раздробило. Сдаваясь, медленно и крайне натужно тяну сквозь стиснутые зубы кислород. С трудом сглатывая, проталкиваю сердце из глотки обратно в грудь. Но и там оно тарахтит, как галимый обломок реактивного самолета. Ходит с такой силой, что ребра выламывает.

«После того, как какой-то козел трусливо украл мой первый поцелуй, мне уже ничего не страшно…»

Первый… Первый…

С силой смыкаю веки и дергаю головой. Распахивая глаза, тем же невидящим взглядом смотрю на то, как тачка стремительно жрет трассу. С каким-то безумным отрешением осознаю, что если не сброшу скорость, размажу по асфальту не только резину, а, вполне вероятно, и собственное тело.

Похрен.

Едва вошел тогда в те проклятые джунгли, башню снесло. Забывая о первоначальном плане, сходу рванул по встроенному в часах маяку за Любомировой. Топил опасения, что шею ей там сверну. Но все равно мчал на всех парах, как одержимый. А когда ступил в темноту, уловил ее дыхание, поймал ноздрями запах… Унесло. Мозги напрочь отрубились. Совсем по другим инстинктам двинул. А они кричали трогать ее, поглощать, брать в захват… Брать все, что можно. Все, что нельзя. Сломать все запреты. Запятнать. Испачкать. Испортить.

Не человеком себя ощутил. Истинным зверем.

Когда Варя отталкивала, злило до бешенства. Когда же поддавалась и отзывалась… В груди что-то трепыхалось, стенало, ныло до боли и горело огнем.

И не остановился бы, если бы не помешали. Нет, не остановился…

Вынырнул из той темноты, как из адского морока. Сердце затяжным ходом неугомонно рвало грудь, но голова моментально заработала. Все показалось каким-то сюрреалистичным бредом. Потому и запретил себе это мусолить. Открестился, и все. Да только Любомирова… Не ожидал, что тему эту поднимет. Раз, другой… Скорее умру, чем признаюсь, что целовал ее. Скорее умру… На хрен.

Первый… Первый…

Прикрывая веки, дергаю рукой прилипший к шее ворот футболки. Душит. Дышать не дает. В глотку словно ежей натолкали, а на грудь бетонную плиту свалили.

«Я с пьяными не катаюсь…»

Сука.

На хуй все.

Я должен ее забрать оттуда… Забрать.

На хуй.

«Тебе это нравится? Причинять людям боль…»

Заторможенно моргаю, слабо реагируя на приближающиеся огни курсирующего по встречке автомобиля.

Рвущую басы композицию прерывает входящий звонок. Даже стандартная айфоновская пищалка не сразу проходит инициализацию в моем сознании. Реагирую на обрыв музыки, частоту и шум собственного дыхания, протяжный сигнал встречной машины, и лишь секунды спустя догоняю, что кто-то долбит на мобилу. Резко вильнув рулем в сторону, возвращаюсь на свою полосу. На автомате подбиваю пальцем поворотник, съезжаю за боковую линию и плавно выжимаю тормоз.

После остановки делаю еще два глубоких вдоха, врубаю аварийку и только после этого принимаю вызов.

– Где ты, блядь, находишься? – летит по салону злой и встревоженный голос Чары. – Я третий раз набираю.

Чертов математик.

– Домой еду, – ровно отбиваю я.

Пауза. На заднем фоне что-то трещит. Я вслушиваюсь, а он молчит.

Сука, спроси меня… Мать твою, просто спроси…

– А Любомирова?

– Кстати, о ней, – как можно спокойнее выдыхаю я. С полным равнодушием продолжаю: – Можешь ее забрать?

– Откуда?

– От Самира.

– Что? Ты… Ты… Ты, блядь, оставил ее в этом наркопритоне? Ты, мать твою, совсем ебнулся?

– Ебнулся. Все?

– Все!

Яростно переводим дыхание.

– Едешь за ней? Или мне Тохе звонить? – упрашивать не собираюсь. – Не надо меня, на хрен, сечь. Сам как-то справлюсь.

– Чё ж ты сам не поедешь, если, сука, так переживаешь?

– Ни о ком я, блядь, не переживаю! Ясно тебе?! – выхожу из себя. – Просто… Просто назад ее надо… Просто надо вернуть ее домой.

– Угу, – хмыкает и еще что-то неразборчивое бормочет.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Едешь или продолжишь ебать мне мозги?

– Уже сажусь в машину, – буркает и отключается.

Как только звонок завершается, секундную тишину взрывает музыка. Вздрогнув, тянусь, чтобы убавить звук. Резко выдыхаю и вовсе ее выключаю. Еще раз планомерно перевожу дыхание и завожу мотор. Бью пальцем по аварийке и выскакиваю на трассу. Выскакиваю – громко сказано. До самого дома двигаюсь черепашьим ходом.

И все равно еще ждать приходится.

Успеваю две сигареты высмолить до того, как во двор заезжает внедорожник Чарушина. Третья неподожженной выпадает у меня изо рта.

Эмоции, которые я, мать вашу, только притопил мнимым похуизмом, толчком из нутра выбрасывает, едва из машины выскакивает эта чертова сводная сестра. И все. Я больше не способен их контролировать.

Подрываюсь на ноги, будто это поможет выдержать удар… Нет, ни хрена я не выдерживаю, когда вижу, в каком она состоянии. Зареванная, растрепанная, колени содраны, на руках кровь… В выжигающей мой ебанутый мир истерике несется прямиком на меня.

Я к этому оказываюсь попросту неготовым. Организм надрывно работает. Каждый мелкий механизм со скрежетом и судорожным биением выполняет свою работу. Но… Лучше бы я в ту же секунду сдох.

На хуй мне этот мир?

– Ненавижу тебя! – орет Любомирова и лупит меня ладонями в грудь. – Все из-за тебя! Ненавижу!!!

Когда я додумываю, что там могло произойти, по моему телу такая дрожь прокатывает, кажется, что натуральным образом кожу сдирает. Да я подыхаю на самых высоких оборотах! Но спросить ее не могу. Язык от нёба отлепить не получается. С трудом удерживая лезущие из орбит воспаленные глаза, молча наблюдаю за этой истерикой.

– С тобой нельзя дружить, – захлебываясь слезами, оставляет на моей белой футболке кровавые отпечатки. Их я вижу, ударов не ощущаю. – Тебя невозможно любить! Ты ужасный, бессердечный, эгоистичный ублюдок!

Слышал, что слова могут ударить сильнее кулаков. Слышал, но не верил… Выкручивает нутро. Выскабливает со скрипом и звоном. До жгучего вакуума. До одуряющей боли.

Что за хрень? Что за напасть? Что за… Почему так больно?

Ловлю ее запястья. Безотчетно сжимая, не слышу, что дальше кричит. На кровь смотрю, будто впервые вижу. Ее руки, ее тело… В крови. Запятнана. Она.

…ОНА…

– Пусти меня! Пусти!

И я отпускаю.

– Довел меня до слез? Доволен, правда? Правда?

Сглатываю и, словно немой какой-то, сдавленный звук выдаю. Даже если бы по морде мне залепила, не отреагировал бы… Сейчас нет.

– Что здесь происходит? – бьет по ушам голос мачехи. – Господи, Боже мой!

Если бы я мог так же заорать…

– Варенька! Что случилось?

Зато Любомирову клинит. Замолкает резко, даже рёв свой сворачивает… Только губами дрожит.

– Да объясните же мне, что произошло? – маячит сбоку еще одно светлое пятно.

Так я их воспринимаю, чтобы собственным дерьмом не удавиться.

На хуй.

– Я упала, – шелестит Центурион.

Так тихо, словно за минуту казан горячей каши заглотила. Только сейчас замечаю, что голос у нее сорван.

Когда случилось? Здесь? Или там?

Мать вашу… Мать…

– Как же так? Руки, ноги… Господи, пойдем скорее в дом…

Они уходят, а внутри меня будто какой-то сгусток отрывается. Он пульсирует, огнем горит и мечется по всей грудной клетке. Не могу решить: рад я тому, что Любомирова ушла, хочу пойти за ней или броситься обратно за город, найти ублюдков…

– Не спросишь? – врывается в помутненное сознание голос Чарушина.

– Мне насрать, – долблю по инерции.

Иду до финала. И давлюсь своими же словами. что-то из нутра вырывает. Кашляю, едва кровью не харкаю.

– То, насколько тебе насрать, видно, если что, – цедит этот придурок, пока я дỳшу выплевываю. – Именно поэтому я расскажу, – и замолкает.

Из меня же какой-то дьявол лезет, не иначе.

– Ну? – тороплю не я, он.

– Когда я приехал, два полуголых нарика гоняли твою Любомирову по парковке.

Я вдыхаю.

Глаза выжигает. Грудь по периметру мелкой колючей рябью трясет. Уже не скрываю. Не получается. А Чара, сука, молчит.

– Ну?

– Она упала. Сбила в кровь руки и ноги. Один из этих пидоров еще и проволок ее по асфальту, – делится с душедробильными паузами.

– Это все? – каждое слово все еще дается с трудом.

– А этого, мать твою, мало?

Похуй на его крик, на его эмоции… Я свои продохнуть не могу.

– Я думал, они ее… – закончить не получается. что-то валится внутри. Грудой подпирает внешние стены. Собрать бы… На хуй. Моргаю и, в попытке избавиться от долбаного жжения, давлю пальцами на глаза. – Ты убил их?

Чара хмыкает и сердито сплевывает.

– Слегка отметелил.

– Я их убью, – не рявкаю, как обычно, а решительно выдыхаю эти слова.

– Уймись, Бойка! Сегодня, блядь, просто уймись, – выбивает из пачки две сигареты. – Завтра подумаем, – одну из них мне протягивает. Зажимаю ее губами и приземляюсь задницей ровно на то же место, которое занимал, до того как Чарушин привез Любомирову. Артем опускается рядом. – Скажешь что? – смотрит на меня после двух долгих затяжек.

– Похуй все, – выдыхаю я.

– Ну да, ну да…

Срывается ветер, подхватывает с клумбы мелкую крошку и какой-то сухоцвет – и все это яростно бросает мне в рожу. Будто сама природа против той херни, что я горожу, протестует. Я не сопротивляюсь. Даже не жмурюсь. Опуская взгляд, глубоко затягиваюсь.

– Нажраться бы и поебаться… – дальше кого-то обманываю. Молчу. Выдерживаю паузу, прежде чем выдохнуть вместе с никотином то, что по-настоящему рвет нутро: – Разнесу этот притон. С землей сровняю.