Текст книги "Противники России в войнах ХХ века (Эволюция «образа врага» в сознании армии и общества)"

Автор книги: Елена Сенявская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 28 страниц)

* * *

После Октябрьской революции, когда русское общество оказалось расколотым и вовлеченным в Гражданскую войну, бывшие союзники России по Антанте не только вмешались в ее внутренние дела и поддержали одну из противоборствующих сторон, но и явились организаторами интервенции, что надолго утвердило в массовом сознании населения уже Советской России их враждебный образ.

В период мировой войны западные союзники привыкли к самопожертвованию России, но после Октября 1917 г. в стране произошли события, коренным образом противоречащие их планам. Впоследствии У.Черчилль писал: «В начале войны Франция и Великобритания во многом рассчитывали на Россию. Да и на самом деле Россия сделала чрезвычайно много. Потерь не боялись, и все было поставлено на карту. Быстрая мобилизация русских армий и их стремительный натиск на Германию и Австрию были существенно необходимы для того, чтобы спасти Францию от уничтожения в первые же два месяца войны. Да и после этого, несмотря на страшные поражения и невероятное количество убитых, Россия оставалась верным и могущественным союзником. В течение почти трех лет она задерживала на своих фронтах больше половины всех неприятельских дивизий и в этой борьбе потеряла убитыми больше, чем все прочие союзники, взятые вместе. Победа Брусилова в 1916 г. оказала важную услугу Франции и особенно Италии; даже летом 1917 г., уже после падения царя, правительство Керенского все еще пыталось организовать наступление, чтобы помочь общему делу… Но Россия упала на полдороге и во время этого падения совершенно изменила свой облик. Вместо старого союзника перед нами стоял призрак, не похожий ни на что существовавшее до сих пор на земле. Мы видели государство без нации, армию без отечества, религию без бога. Правительство, возымевшее претензию представлять в своем лице новую Россию, было рождено революцией и питалось террором. Оно отвергло обязательства, вытекавшие из договоров; оно заключило сепаратный мир; оно дало возможность снять с восточного фронта миллион немцев и бросить их на запад для последнего натиска. Оно объявило, что между ним и некоммунистическим обществом не может существовать никаких отношений, основанных на взаимном доверии ни в области частных дел, ни в области дел государственных и что нет необходимости соблюдать какие-либо обязательства. Оно аннулировало и те долги, которые должна была платить Россия, и те, которые причитались ей. Как раз в тот момент, когда наиболее трудный период миновал, когда победа была близка и бесчисленные жертвы сулили наконец свои плоды, старая Россия была сметена с лица земли, и вместо нее пришло к власти «безымянное чудовище», предсказанное в русских народных преданиях…»[576]576
  Черчилль У. Мировой кризис. Автобиография. Речи. М., 2003. С. 133.


[Закрыть]

В конце декабря 1917 г. Черчилль заявил, что после выхода из войны и начала сепаратных переговоров с Германией большевиков следует считать «открыто признанными врагами», а американские руководители уже в течение пяти недель после большевистской революции «приняли решение об интервенции как о целенаправленной антибольшевистской операции», но проходить она должна была под предлогом защиты России от германского вторжения.[577]577
  См.: Галин В.В. Интервенция и Гражданская война. М., 2004. С. 85–86.


[Закрыть] По словам У.Черчилля, «союзники принуждены были вмешаться в дела России после большевистской революции, для того чтобы победить в великой войне»[578]578
  Черчилль У. Указ. соч. С. 327.


[Закрыть] Однако, по признанию британского премьер-министра Ллойд Джорджа, «трудность заключалась в том, что любой официальный шаг, открыто направленный против большевиков, мог только укрепить их в решимости заключить мир и мог быть использован для раздувания антисоюзнических настроений в России».[579]579
  Ллойд-Джордж Д. Военные мемуары. Т. 5. М., 193–1937. С. 94–95.


[Закрыть] Тем не мене, 23 декабря 1917 г. Англия и Франция заключили конвенцию, делившую Россию на сферы вторжения: «Французам предоставлялось развить свои действия на территории, лежащей к северу от Черного моря, направив их «против врагов», т. е. германцев и враждебных русских войск; англичанам – на востоке от Черного моря, против Турции. Таким образом, как это указано в 3-й статье договора, французская зона должна была состоять из Бессарабии, Украины и Крыма, а английская – из территорий казаков, Кавказа, Армении, Грузии и Курдистана».[580]580
  Черчилль У. Указ. соч. С. 105.


[Закрыть]

18 января 1918 г. Генеральный штаб главного командования армиями Антанты принял резолюцию «О необходимости интервенции союзников в Россию». 6 марта британские морские пехотинцы высадили десант в Мурманске. Месяц спустя, 5 апреля японский десант высаживается во Владивостоке. 27 мая военные атташе «союзных держав» собрались в Москве и единодушно признали, что необходимо вмешательство со стороны союзников в русские дела. Затем Англия 1 июня добилась от президента США Вудро Вильсона согласия на участие в интервенции американцев, а еще через два дня, 3 июня Верховный военный совет принял совместную ноту № 31 «Союзническая интервенция в русские союзные порты». 6 июля солдаты чехословацкого корпуса после уличного боя с советскими отрядами захватили Владивосток.[581]581
  См.: Галин В. Указ. соч. С. 88–89.


[Закрыть] Далее события развивались по нарастающей.

Все это время «союзные» послы в Советской России распространяли провокационные листовки, занимались подрывной деятельностью, организовали контрреволюционный мятеж 6 июля 1918 г. в Ярославле, справедливо расцененный советской властью как результат «заговора послов» (восстание финансировалось через французского военного атташе в Москве), вели активную подготовку к интервенции, – и при этом возмущенно требовали у руководителей непризнанного их правительствами государства дипломатической неприкосновенности. Одновременно дипломаты стран Антанты вели переговоры с советским правительством в надежде заставить его продолжать войну с Германией. Однако большевики не были настроены на «бескорыстное сотрудничество» с Западом, и вскоре послы пришли к выводу: «единственная помощь, которую мы можем получить от России, – это та помощь, которую мы выбьем из нее силой при помощи наших собственных войск».[582]582
  См.: Там же. С. 93.


[Закрыть]

Своими действиями «союзники» сами настойчиво толкали большевиков «в объятия немцев»: у них не оставалось другого выхода, кроме как опереться на мирный договор с Германией, чтобы иметь возможность оказать сопротивление интервентам и белым армиям. «Для успеха интервенции и сохранения ее легитимности в глазах общественного мнения для интервентов было жизненно важно придать ей формы помощи гражданской войне в России, но когда интервенты высадились на Севере, гражданской войны не было – ее надо было создать. Именно этим интервенты и занимались с первых дней появления в северных водах, сначала «оказав помощь» в создании правительства Северной области, а затем и в создании Белой армии».[583]583
  Там же. С. 339.


[Закрыть] По признанию американского генерала У.Ричардсона, когда объявленный интервентами призыв добровольцев «на борьбу с большевиками» потерпел полный провал, была проведена «по приказу англичан принудительная мобилизация двадцати двух тысяч молодых людей, среди которых едва ли сотня знала, почему происходит война русских с русскими».[584]584
  Ричардсон У.П. Война Америки на севере России // Заброшенные в небытие. Интервенция на русском Севере (1918–1919) глазами ее участников. Сост. В.И.Голдин. Архангельск, 1997. С. 432–433.


[Закрыть] В.И.Ленин писал: «Всем известно, что война эта нам навязана; в начале 1918 года мы старую войну кончили и новой не начинали; все знают, что против нас пошли белогвардейцы на западе, на юге, на востоке только благодаря помощи Антанты, кидавшей миллионы направо и налево…»[585]585
  Ленин В.И. Полн. собр. соч. Изд. 5-е. Т. 38. М., 1974. С. 51.


[Закрыть]

Действительно, поворотным моментом в революции превращении в гражданскую войну стала именно «союзническая» интервенция. «Без «союзнической помощи» гражданская война в России закончилась бы уже весной 1918 г. … Строго говоря, белые «втянулись» в полномасштабную гражданскую войну вслед за иностранной интервенцией как ее «второй эшелон». … Искусственный характер гражданской войны в России вполне откровенно признавали и сами организаторы интервенции, утверждавшие, что без интервентов белое движение потерпит немедленное поражение».[586]586
  Галин В.В. Указ. соч. С. 15–16.


[Закрыть]

Роль «первой скрипки в оркестре» играли англичане, несмотря на то, что высаженный ими в Архангельске в августе 1918 г. десант был поначалу невелик. (Впрочем, впоследствии английское присутствие будет самым большим среди иностранных интервентов в России, разумеется, после японского.) Размышляя о причинах малочисленности первого союзнического десанта, У.П.Ричардсон писал: «Возможно, это объяснялось тем громадным англосаксонским высокомерием, которое не позволяло британскому командованию принять оборонительную тактику по отношению к столь ничтожному народу, как эти славяне, которые должны быть приведены к покорности решительно и быстро».[587]587
  Ричардсон У.П. Указ. соч. С. 429.


[Закрыть] Далее он сообщал о натянутых взаимоотношениях между английскими и русскими офицерами, видя причину этого в том, что «англичане относились с предубеждением ко всякому русскому и открыто высказывали недоверие к своим русским коллегам».[588]588
  Там же. С. 432–433.


[Закрыть] Вполне закономерно, что и «…русские, как солдаты, так и офицеры, и офицеры более, чем солдаты, были преисполнены какой-то инстинктивной бессознательной враждебности к англичанам».[589]589
  Соколов Б.Ф. Падение Северной Области // Белый Север. 1918–1920 гг. Мемуары и документы. Вып. II. Сост. В.И.Голдин. Архангельск, 1993. С. 326.


[Закрыть] Белый генерал В.В.Марушевский так описывал отношение к союзникам: «Англичанам просто не доверяли, не доверяли инстинктивно, и будущее показало, насколько верно было это «верхнее чутье» у всех русских… За немногими исключениями … английская политика в крае была политикой колониальной, т. е. той, которую они применяли в отношении цветных народов».[590]590
  Марушевский В.В. Год на Севере (август 1918 – август 1919 г.) // Белый Север. 1918–1920 гг. Мемуары и документы. Вып. I. Сост. В.И.Голдин. Архангельск, 1993. С. 239.


[Закрыть] Современники отмечали, что «взаимным недоразумениям и столкновениям между русскими и английскими офицерами не было конца», в то время как «полностью противоположными – дружественными были отношения с французским иностранным легионом и американцами».[591]591
  См.: Галин В. Указ. соч. С. 352.


[Закрыть]

Впрочем, и другие интервенты не отличались бескорыстием в русских делах. Между ними постоянно возникали споры из-за дележа награбленного. Так, например, французский посол жаловался на «эгоистичные» действия англичан в Архангельске: «…Вот уже две недели продолжается спор между англичанами и французами за обладание ледоколом «Святогор»… Поначалу британский штаб оставил его французам, когда нужно было позаботиться о том, чтобы почистить и привести его в рабочее состояние… Теперь, когда все это сделано, он намеревается присвоить его себе, … что соответствует английскому характеру».[592]592
  Цит. по: Галин В.В. Указ. соч. С. 338–339.


[Закрыть] А в другом письме констатировал наличие «постоянной скрытой враждебности некоторых английских агентов к нашей стране, несмотря на братские узы, связывающие нас в войне. С момента заключения мира мы неоднократно могли увидеть, что это ощущение не исчезло полностью…»[593]593
  Там же. С. 338.


[Закрыть] Ругались из-за перехваченных друг у друга выгодных сделок, из-за российского имущества и эксплуатации территорий недавней союзницы, которые собирались между собой разделить, и т. д.

Корыстные мотивы интервенции бывшие союзники России пытались прикрыть «идейными» соображениями, в которые, впрочем, никто не верил, особенно в самой России. «Заявление американского правительства о целях военной интервенции указывало, – вспоминал У.П.Ричардсон, – что союзники вдохновлены стремлением возвышенно и бескорыстно оказать помощь России. Однако широкие массы крестьян остались равнодушны к этому нашему «самопожертвованию» и высказывали нескрываемую радость, когда мы окончательно и с позором покидали их страну».[594]594
  Ричардсон У.П. Указ. соч. С. 418–419.


[Закрыть]

Если начало интервенции страны Антанты обосновывали необходимостью не допустить Германию использовать русские сырьевые ресурсы, то после окончания Первой мировой войны нашли другие поводы для продолжения своего присутствия на территории бывшей союзницы, говоря о «защите демократии» и «помощи восстановлении конституционного строя в России». Так, в воззвании командующего союзными войсками в г. Баку британского генерал-майора В.М.Томпсона к народам Северного Кавказа говорилось: «Большевизм изобретен германцами для уничтожения России… Разбив общего врага на полях сражений, англичане и их союзники сочли необходимым оказать помощь России в деле восстановления порядка. Те войска, которые находятся в данный момент под моим командованием в г. Баку, являются лишь передовой частью союзной армии, которая в скором времени займет Кавказ. Наша обязанность охранять порядок во всей стране и помогать местным народам в деле уничтожения большевизма».[595]595
  Хрестоматия по отечественной истории (1914–1945 гг.). / Под. ред. А.Ф.Киселева, Э.М.Щагина. М., 1996. С. 219.


[Закрыть] Что касается У.Черчилля, то он откровенно заявил, что «поставленная цель еще не достигнута», «еще остались иные враги; у победителей оспаривают власть новые силы, препятствующие справедливому разрешению мировых проблем».[596]596
  Черчилль У. Указ. соч. С. 85–86.


[Закрыть] Россия превратилась в объект нового колониально дележа со стороны своих недавних союзников.

К февралю 1919 г. в военной интервенции в России участвовали 44,6 тыс. англичан, 13,6 тыс. французов, 13,7 тыс. американцев, 80 тыс. японцев (позднее их численность в Сибири возросла до 150 тыс.), 42 тыс. чехословаков, 3 тыс. итальянцев, 2,5 тыс. сербов, 3 тыс. греков. Всего – 202,4 тыс. человек.[597]597
  Военная энциклопедия. Т. 3. М., 1995. С. 358.


[Закрыть] Кроме этих сухопутных сил, в борьбе против РСФСР принимал участие и англо-французский флот, блокировавший берега республики. Несмотря на относительно небольшие силы бывших союзников, их вмешательство во внутренние дела России имело для нее драматические последствия. По мнению многих современников, не будь на Севере, в Сибири и на Дальнем Востоке иностранной интервенции, «не было бы полномасштабной Гражданской войны. Не было бы миллионов жертв, разрушения экономики, дикого насилия и жестокости».[598]598
  Цит. по: Галин В.В. Указ. соч. С. 379.


[Закрыть]

* * *

Враждебный образ Запада подкреплялся и позднее, в межвоенный период, в 1920-е – 1930-е годы, когда взаимоотношения Советской России, а затем СССР с Западом строились на идеях «осажденной крепости», враждебного капиталистического окружения государства пролетарской диктатуры. Взаимные опасения (внешней агрессии в СССР, – с одной стороны, и экспорта революции на Запад, в том числе через действовавшие в Советском Союзе руководящие структуры Коминтерна, – с другой) являлись контекстом весьма нестабильных международных отношений. При этом в основе глубокого и острого противостояния СССР и его будущих союзников по Антигитлеровской коалиции лежало столкновение не только разных систем ценностей, но в первую очередь различных национальных и геополитических интересов. Подозрительность к западным союзникам в сознании советского народа формировалась исторически, на основе всего предшествующего, в том числе дореволюционного опыта. Кроме того, чрезвычайно сильны оказались классовые стереотипы, внедренные в сознание советских людей за два предвоенных десятилетия, согласно которым капиталистические державы могли восприниматься только как временные союзники СССР против общего врага, а в будущем – рассматриваться как вероятные противники.

Во второй половине 1930-х годов, когда явно назревал новый мировой военный конфликт, будущие союзники СССР по Антигитлеровской коалиции не раз проявляли как открытую враждебность, так и коварство в тайной дипломатии. Проводимая ими политика «умиротворения» гитлеровской Германии, откровенное стремление направить ее агрессию на Восток, против Советского Союза, – все это и многое другое влияло на формирование в отношении Англии, США и Франции образа врага. Так, в представлениях советского руководства и в советской пропаганде на определенном этапе Англия выступала не менее вероятным противником, чем фашистская Германия.

Впоследствии, уже во Второй мировой войне, отголоски и враждебности, и подозрительности не могли не сохраняться, формируя по отношению к союзникам большую долю недоверия, которое усиливалось и вследствие собственно предвоенной международной ситуации, и краткого периода от начала Второй мировой войны до начала Великой Отечественной, вместившего в себя «освободительный поход» Красной Армии в Западные Украину и Белоруссию, Прибалтийские страны и Бессарабию, а также советско-финляндскую войну. Каждое из этих событий было весьма враждебно встречено западными державами, а за войну с Финляндией СССР исключили из Лиги наций.

Однако, несмотря на сложные довоенные отношения, после нападения 22 июня 1941 г. Германии на Советский Союз между СССР, Великобританией, США и другими странами был заключен ряд соглашений «о совместных действиях против фашистской Германии», что положило начало созданию Антигитлеровской коалиции.

Что же влияло на формирование образа союзника и из чего он складывался?

В ходе Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. союзники давали веские основания усомниться в своей надежности, в течение нескольких лет откладывая открытие «второго фронта». И здесь недоверие к ним проявлялось на всех уровнях – и в высказываниях высшего руководства СССР, и в официальной пропаганде, и в массовом сознании советского общества в целом и Красной Армии в частности. Так, например, И.В.Сталин взвалил на союзников вину за неудачи советских войск в 1942 г., заявив 6 ноября 1942 г., что «главная причина тактических успехов немцев на нашем фронте в этом году состоит в том, что отсутствие второго фронта в Европе дало им возможность бросить на наш фронт все свободные резервы и создать большой перевес сил на юго-западном направлении».[599]599
  Сталин И. О Великой Отечественной войне Советского Союза. М., 1952. С. 67.


[Закрыть] Месяцем ранее, 3 октября 1942 г., отвечая на вопрос корреспондента американского агентства «Ассошиэйтед пресс» Кэссиди «Насколько эффективна помощь союзников Советскому Союзу и что можно было бы сделать, чтобы расширить и улучшить эту помощь?» Сталин подчеркнул, что «В сравнении с той помощью, которую оказывает союзникам Советский Союз, оттягивая на себя главные силы немецко-фашистских войск, – помощь союзников Советскому Союзу пока еще мало эффективна. Для расширения и улучшения этой помощи требуется лишь одно: полное и своевременное выполнение союзниками их обязательств».[600]600
  Там же. С. 59–60.


[Закрыть] Затягивание вопроса с открытием «второго фронта» заставляло подозревать англичан и американцев в том, что они расчетливо наблюдают за схваткой СССР и Германии, ожидая их взаимного истощения. М.И.Калинин, беседуя с корреспондентами в декабре 1942 г., подчеркивал: «Будут вас спрашивать о союзниках, как тут говорить? Я говорю, что в драке на других надеяться трудно. Будем бить сами немцев, и союзники у нас будут, а если нас будут бить, трудно ожидать союзников. Во всяком случае нужно быть готовыми к тому, чтобы драться нам, а никому другому».[601]601
  Цит. по: Михаил Иванович Калинин: Краткая биография. М., 1980. С. 278..


[Закрыть]

«Второй фронт» занимал огромное место и в советской пропаганде, в том числе в творчестве известных писателей и публицистов. Так, например, Леонид Леонов написал несколько статей в жанре письма «Неизвестному американскому другу». В них он рассказывал людям, живущим «под безоблачным небом Америки», о том, что творится в оккупированной Гитлером Европе, и убеждал в том, что в этой страшной войне никто не сможет отсидеться за океаном, что рано или поздно она доберется до каждого дома, а потому чудовищного врага «нужно победить любым усилием». «Не жалости и не сочувствия мы ждем от тебя. Только справедливости»,[602]602
  Леонов Л. Неизвестному американскому другу. Письмо первое // Публицистика периода Великой Отечественной войны и первых послевоенных лет. М., 1985. С. 157.


[Закрыть] – убеждал Л.Леонов в августе 1942 г. «Дело за вами, американские друзья! – призывал он в 1943 г. – Честная дружба, которою отныне будет жить планета, создается сегодня – на полях совместного боя. Именно здесь познается величие характера и передовая поступь передовых наций».[603]603
  Леонов Л. Неизвестному американскому другу. Письмо второе // Там же. С. 170.


[Закрыть]

Более откровенно и настойчиво звучали призывы Михаила Шолохова в статье «Письмо американским друзьям», написанной в то же 1943 г., где он обращался к американцам «как гражданин союзной страны» и высказывал предположение, что они, может быть, «недостаточно знают», с какими трудностями для каждого советского человека связана эта война. После подробного описания этих «трудностей» следовал вывод: «Эту же судьбу гитлеризм готовит всем странам мира – и вашей стране, и вашем дому, и вашей жизни. Мы хотим, чтобы вы трезво взглянули вперед. Мы очень ценим вашу дружескую, бескорыстную помощь. Мы знаем и ценим меру ваших усилий, трудностей, которые связаны с производством и особенно с доставкой ваших грузов в нашу страну. Я сам видел ваши грузовики в донских степях, ваши прекрасные самолеты в схватках с теми, которые бомбили наши станицы. Нет человека у нас, который не ощущал бы вашей дружеской поддержки… Но я хочу обратиться к вам очень прямо, так, как нас научила говорить война. Наша страна, наш народ изранены войной. Схватка еще лишь разгорается. И мы хотим видеть наших друзей бок о бок с нами в бою. Мы зовем вас в бой. Мы предлагаем вам не просто дружбу наших народов, а дружбу солдат… Если территория не позволит нам драться в буквальном смысле слова рядом, мы хотим знать, что в спину врагу, вторгнувшемуся на нашу землю, обращены мощные удары ваших армий… Мы знаем огромный эффект бомбардировки вашей авиацией промышленных центров нашего общего врага. Но война – тогда война, когда в ней участвуют все силы. Враг перед нами коварный, сильный и ненавидящий наш и ваш народы насмерть. Нельзя из этой войны выйти, не запачкав рук. Она требует пота и крови. Иначе она возьмет их втрое больше. Последствия колебаний могут быть непоправимы. Вы еще не видели крови ваших близких на пороге вашего дома. Я видел это, и потому я имею право говорить с Вами так прямо».[604]604
  Шолохов М. Письмо американским друзьям // Там же. С. 183–184.


[Закрыть]

Впрочем, нужно отдать справедливость простым американцам: они неоднократно выступали в поддержку сражающегося советского народа, в том числе и по вопросу открытия «второго фронта». Так, например, 22 июля 1942 г. состоялся массовый митинг жителей Нью-Йорка, резолюция которого была направлена президенту США Ф.Рузвельту и опубликована в газете «Дейли уоркер». В ней, в частности, говорилось: «Мы едины в военных усилиях страны. Мы едины в поддержке нашего соглашения с Британским и Советским правительствами о необходимости открытия второго фронта против Гитлера в 1942 году. Мы готовы, каждый по мере своих сил, внести посильный вклад, необходимый для проведения в жизнь политики второго фронта. Мы клеймим позором умиротворителей, пораженцев, трусов и предателей, которые клевещут на наших союзников и умаляют доблесть нашего оружия… Мы призываем к немедленному открытию второго фронта, к открытию его сейчас, пока противник не добился новых преимуществ в борьбе против героических русских армий… Мы призываем к открытию второго фронта в интересах безопасности Америки. Мы настаиваем на этом ради скорого торжества демократии и свободы всего человечества».[605]605
  Величие подвига советского народа. Зарубежные отклики и высказывания 1941–1945 годов о Великой Отечественной войне. М., 1985. С. 57.


[Закрыть]

В СССР, судя по сохранившимся воспоминаниям, каких-либо расхождений общественного мнения с официальной позицией в отношении союзников не наблюдалось,[606]606
  Наринский М.М., Поздеева Л.В. и др. Взаимные представления: имиджи, идеалы, иллюзии // Союзники в войне. 1941–1945. М., 1995. С. 327.


[Закрыть] хотя, с другой стороны, по свидетельству Александра Верта, отношение населения к западным союзникам в годы войны часто оказывалось намного более прохладным, чем отношение советских властей, и связано это было в первую очередь с проблемой «второго фронта».[607]607
  См.: Голубев А.В. «Враги второй очереди»: советское общество и образ союзников в годы Великой Отечественной войны // Проблемы российской истории. Вып. V. К 60-летию Победы. Магнитогорск, 2005. С. 341.


[Закрыть] Вслед за руководством страны и официальной пропагандой, большинство советских граждан относились к возможности его открытия весьма скептически, что отразилось во многих документах того времени. Так, в спецсводке Особого отдела НКВД Сталинградского фронта в Управление особыми отделами НКВД СССР «О реагированиях военнослужащих и их семей по вопросу открытия союзниками второго фронта в Европе» от 30 июля 1942 г. сообщалось: «Заключение договора и соглашения между великими державами – СССР, Великобританией и США – о взаимной помощи и об открытии союзниками в 1942 году второго фронта в Европе среди военнослужащих фронта и их семей вызвало, при временных неуспехах на фронте, целый ряд отрицательных суждений и разговоров. Бойцы, командиры и политработники, в своих многочисленных документах, выражают недоверие к союзникам об открытии ими второго фронта в Европе, а отдельные лица высказываются о невозможности завершения победы над врагом без эффективной помощи со стороны союзников».[608]608
  Сталинградская эпопея. Материалы НКВД СССР и военной цензуры из Центрального архива ФСБ РФ. М., 2000. С. 153–154.


[Закрыть] Далее приводились отрывки из перлюстрированных писем, в которых содержались следующие мнения: «Когда же наконец англичане и американцы откроют эффективный второй фронт, черт их знает, любят воевать за чужой счет, но ведь они должны понимать, что Гитлер и для них погибель. Они все советуются, совещаются, договариваются, а конкретного участия, кроме экономической помощи нам, пока не чувствуем»; «Второй год пошел уже, как началась Отечественная война, а конца ее не видать. О втором фронте только пишут да говорят в Англии и в США. Видимо, надо надеяться, дорогие наши защитники, на собственные силы, – это будет, пожалуй, лучше. Ведь в прошлом мы не раз немцев били и били только собственным русским кулаком…»; «Союзники наши наверно только брехать красиво умеют, а пользы с них, как от козла молока. Со вторым фронтом что-то у них темпов не видно…»[609]609
  Там же. С. 153–154.


[Закрыть] Несколько месяцев спустя, в очередной сводке от 27 октября 1942 г., составленной по материалам военной цензуры, констатировалось, что «за последнее время значительно увеличилось поступление документов от военнослужащих нашего фронта с различными реагированиями по вопросу открытия союзниками второго фронта. Бойцы, командиры и политработники в своих многочисленных письмах к родным и знакомым, хоть и не верят в открытие второго фронта, но высказывают уверенность в полной победе над врагом собственными силами».[610]610
  Там же. С. 235–236.


[Закрыть] Среди приведенных в документе высказываний обращают на себя внимание оценки, данные союзникам: «А война, кажется, обещает быть затяжной. Помощи с Запада нет и не будет, как видно из хода вещей… Я так полагал, что английская армия сейчас, да и вообще не способна воевать с немцами, это можно судить по их африканскому театру войны, им бы только в футбол играть»; «…Бойцы обижаются на наших союзников за медлительность открытия второго фронта и говорят, что они не умеют держать своих обязательств. По-моему они в этом правы. Советский Союз выполняет все, согласно договора, а они копаются, или вернее, отписываются…»; «…Перспективы войны не веселые, из выступлений наших «друзей» Рузвельта и Черчилля нужно сделать вывод, что они собираются открыть второй фронт только в 1943 году, а пока вся тяжесть войны опять ложится на нас и нам предстоит еще провести одну зиму в борьбе с сильным противником. Что принесет эта зима, сказать трудно…»[611]611
  Там же. С. 235–236.


[Закрыть]

Озабоченность советских людей проблемой открытия Второго фронта отражалась и в дневниковых записях военных лет. Так, прошедший всю войну «от звонка до звонка» в званиях от рядового до комбата М.Т.Белявский записал 12 сентября 1942 г.: «Что толку в похвалах Сталину и Красной Армии, когда нет помощи. Величие Сталина и доблесть нашей Армии не нуждаются в подтверждении со стороны всех этих господ, как аксиома не требует доказательств. Давным-давно уж пора кончить болтовню и приступить к делу, иначе может быть поздно. Кровь, огонь, смерть, горе, а они болтают, обещают, собираются, делают визиты, договариваются, «а воз и ныне там»».[612]612
  Музей боевой славы исторического факультета МГУ им. М.В.Ломоносова. Личный фонд М.Т.Белявского. Фронтовые дневники и заметки.


[Закрыть] Возвращался он к этой теме и позднее, например, в новогоднюю ночь 1944 г. Подводя итоги прошедшего 1943 года и отмечая, что «инициатива бесповоротно утрачена» немцами на всех фронтах, он пишет: «Союз США, Англии и СССР, который был до сих пор скорее символическим союзом, или, во всяком случае, союзом торгаша с воином, стал, наконец, настоящим боевым союзом. Второй фронт из объекта надежд и мечтаний, кажется, скоро станет реальным фактом».[613]613
  Там же.


[Закрыть] Впрочем, до высадки англо-американских сил в Нормандии в июне 1944 г. оставалось еще шесть месяцев.

Когда же, наконец, «второй фронт» был открыт, выяснилось, что боевые качества союзников оставляют желать лучшего. В декабре 1944 г. они потерпели тяжелое поражение от немцев под Арденнами. Ситуация была настолько критической, что У.Черчилль 6 января 1945 г. обратился к И.С.Сталину с «личным и строго секретным посланием», в котором говорилось о том, что «на Западе идут очень тяжелые бои, и в любое время от Верховного Командования могут потребоваться большие решения». В связи с чем Черчилль спрашивал, могут ли союзники «рассчитывать на крупное русское наступления на фронте Вислы или где-нибудь в другом месте в течение января».[614]614
  Переписка Председателя Совета Министров СССР с Президентами США и премьер-министрами Великобритании во время Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. Т. 1. М., 1989. С. 340.


[Закрыть] На следующий день Сталин ответил: «Мы готовимся к наступлению, но погода сейчас не благоприятствует нашему наступлению. Однако, учитывая положение наших союзников на Западном фронте, Ставка Верховного Главнокомандования решила усиленным темпом закончить подготовку и, не считаясь с погодой, открыть широкие наступательные действия против немцев по всему центральному фронту не позже второй половины января. Можете не сомневаться, что мы сделаем все, что только возможно сделать для того, чтобы оказать содействие нашим славным союзным войскам».[615]615
  Там же. С. 341


[Закрыть] Обещание было выполнено 12–14 января, несмотря на то, что из-за облачности и тумана Красная Армия не могла использовать свое превосходство над противником в авиации и артиллерии. По весьма символичному совпадению, наступление советских войск, как и в Первую мировую войну, началось в Восточной Пруссии, где в 1914 г. армия генерала Самсонова спасала от разгрома во Франции западных союзников.

В этой связи следует затронуть вопрос об отношении к разным членам Антигитлеровской коалиции со стороны неприятеля. Немцы весьма дифференцированно относились к народам, с которыми они воевали, выражая большую или меньшую к ним антипатию, в том числе и в зависимости от их боеспособности. Вот, например, довольно типичное мнение бывшего солдата вермахта, высказанное им в интервью. «Поляков мы презирали, – заявлял он. – Французов мы считали хорошими солдатами и в надежде на будущее сотрудничество обращались с ними лучше, чем с другими народами. Англичанам мы не доверяли. С американцами я не сталкивался. Ненависть порождали массированные бомбардировки. Большевизм мы от всей души ненавидели…»[616]616
  Помнить вечно. М., 1995. С. 100.


[Закрыть] Во всех странах-участницах войны противник воспринимался через стереотипы общественного, в том числе национального сознания, под влиянием государственных идеологий, непосредственного пропагандистского воздействия на население и армию. Так, на отношение к русским огромное влияние оказывала фашистская пропаганда, которая формировала в сознании немецкого народа образ русского человека как низшего, ущербного существа, недостойного европейской цивилизации и неспособного противостоять натиску «избранной» арийской расы. «Борьба будет очень отличаться от борьбы на Западе. На Востоке жестокость – благо для будущего»,[617]617
  Цит. по: Рюруп Р. Немцы и война против Советского Союза // Свободная мысль. 1994. № 11. С. 77.


[Закрыть] – записал в своем дневнике в марте 1941 г. начальник генерального штаба сухопутных войск Ф.Гальдер о речи Гитлера перед немецкими генералами. Именно так и действовали немцы в войне против СССР. «…Там не шла речь о пощаде… Русские – только для уничтожения. Не только победить их, но уничтожить»,[618]618
  Там же. С. 79.


[Закрыть] – вспоминал один из военнослужащих вермахта, принимавший участие в штурме Брестской крепости. Но очень скоро «недочеловеки» продемонстрировали «расе господ», на что они способны. Не случайно в письмах с Восточного фронта немецкие солдаты и офицеры называли Россию «адом», а своих противников «русскими дьяволами».