Текст книги "Эм + Эш. Книга 1 (СИ)"
Автор книги: Елена Шолохова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)
У дома, возле нашего подъезда стояли трое: Белевич, Гулевский и Шаламов. Мне почему-то стало не по себе. Вспомнилась его самодовольная ухмылка после утренней сцены в вестибюле. Дать бы ему по носу.
Увидев меня, Шаламов развернулся на сто восемьдесят градусов и выжидающе уставился, пока я подойду поближе. А вслед за ним – Белевич и Гулевский. Я занервничала и чуть не оступилась. Не люблю, когда меня вот так в упор разглядывают.
– Куда так торопишься? – спросил мне Шаламов, когда я проходила мимо, старательно не глядя в их сторону.
– Не твоё дело, – бросила я, не поворачиваясь.
«Да она вообще…», – донёсся до меня тихий голос Белевича. Только вот что – вообще? Разобрать не удалось. Не останавливаться же, чтобы дослушать. Но, наверное, гадость какую-то сказал, потому что после его слов они все трое загоготали. Терпеть их не могу!
Настроение у меня окончательно испортилось.
Глава 4. ЭШ
С работой в горсовете у матери ничего не вышло. Вроде как «человечек», которого, по словам отца, собирались куда-то сдвинуть, не сдвинулся. Мать расстроилась, даже слезу пустила:
– Я в этой дыре скоро с ума сойду! Здесь же даже сходить некуда. Сижу, как сыч, целыми днями дома. Думала, хоть на работу отвлекусь. Лёша! Ты же сказал, что договорился?
– Договорился, – оправдывался отец, разводя руками. – Но вышла накладка.
Я тоже не обрадовался этой новости. Всё ждал, когда уже она работать начнёт, я хоть один дома побуду.
– А что, это единственное место здесь, где можно работать? – подал я голос.
Лучше бы не подавал, потому что мне сразу сообщили, что я «ничего не понимаю», «эгоист», «лезу во взрослые разговоры со всякими глупостями», ну и главное, понял – не всякая работа маме подойдёт, а только престижная и непыльная. Видимо, свободы мне не видать.
Но в одном мать точно права – сходить здесь совершенно некуда. Местные тусуются у клуба, ну и я, конечно, с ними. Благо пацаны в новом классе нормальные. Иногда хожу на дискотеку, но и там скука. Хотя последний раз было весело. Прямо маски-шоу.
Договорились с пацанами из класса (я их фамилии, имена и кликухи пока путаю) пойти на дискотеку. Ну я и позвал с собой Ирку Шестакову. Я с ней типа встречаюсь. Пацаны офигевают – только приехал, а уже успел такую клёвую девку зацепить. «А то! – угораю, – не со стрёмной же гонять».
Правда, требуют подробностей, спрашивают, как всё было, что говорил, как подкатывал – отшучиваюсь пока, потому что говорить-то особо и нечего. Я к ней вообще не подкатывал, она всё сделала сама. Подошла как-то в школе, пристроилась рядом – я на подоконнике сидел – и заговорила как ни в чём не бывало. Обычно меня такая прямолинейность отталкивает или потешает, но Ирка правда прикольная. С такой и самому приятно, и по городу прошвырнуться не стыдно. Пока между нами ничего такого не было, ну, если не считать обжимания по подъездам. Пацаны всё время спрашивают, а я многозначительно отмалчиваюсь.
На дискотеку Ирка взяла с собой подружек. Но, там, если честно, не на что смотреть. А потом ко мне подошла какая-то девчонка. Кажется, тоже из нашей школы, и Ирка на неё накинулась. Затем и подружки подтянулись. Короче, девки друг другу чуть глаза не повыцарапывали, но повеселили нас от души. Ирка потом полторы недели раны зализывала и мне запретила к ней приходить, чтоб не видел её с синяками, некрасивой.
Та блондиночка, кстати, живёт в моём доме. Встречаю её иногда. Только она немного с приветом, по-моему. Ну, или просто в детстве задержалась. Например, следит за мной постоянно: то у подъезда часами меня с подружками караулит, то по пятам ходит, то из окна за мной палит. Обычно такие вещи меня сильно напрягают, но тут забавно стало. Всё-таки внешне она очень прикольная, даже Ирки покрасивее будет. Я сам за ней порой наблюдаю. А недавно встретил на улице, думал, познакомлюсь. И ей в радость, и мне интересно. Так она скроила такое лицо, будто я плевка её не стою, и мимо прошла. Нормально так? Я вообще опешил. Зачем тогда она за мной следила и всё остальное?
Ещё и Белый – Толян Белевич – сообщил, что она, оказывается, дочка Дракона, то есть директора школы, и вся из себя такая неприступная-недосягаемая. Мол, ни с кем, никогда и ни за что. Так и сказал:
– С ней вообще не светит. Никому. Там всё глухо.
Да и пофиг на неё.
Глава 5. ЭМ
Слухи про Светкино приключение всё-таки разлетелись по школе. Папа пытал меня – подружки ведь, но я с невинным лицом пожимала плечиками, мол, абсолютно не в курсе, что произошло.
– Я запрещаю тебе с ней дружить! – в итоге изрёк папа. И даже мама не вступилась. Наоборот, сидела поддакивала. Дурдом!
Шестакова тоже после той дискотечной истории полторы недели в школу не ходила. Видимо, Светка не растеряла бойцовские навыки и сумела дать отпор. И неплохой, судя по тому, что Светка оклемалась раньше своей соперницы.
Но зато когда появилась Шестакова, стало ясно, почему она так набросилась на Светку – они и впрямь задружили с Шаламовым и в ней, видать, взыграло возмущение: «Как так?! Кто-то посмел посягнуть на её собственность!». Что забавно – именно по той же причине сама Светка в прошлом году оттаскала за волосы девчонку из восьмого. Охраняла бывшего возлюбленного от чужих поползновений. А тут сама оказалась на месте той восьмиклассницы. Правда, Светка не знала, что Шаламов уже занят. Никто из нас не знал. Однако быстрый он! Не успел появиться, как отхватил самую видную девушку. И теперь они постоянно ходят вместе, то парочкой в обнимку, то под ручку. Прямо идиллия! Даже когда он в компании своих одноклассников, Шестакова зачастую околачивается с ними.
Вообще, Борин класс всегда казался мне очень дружным. Во всяком случае, что касалось мужской половины. Парни – а их в одиннадцатом «В» семь, теперь с Шаламовым восемь – всегда и всюду ходили дружной толпой. Только один вечно держится в стороне от всех. Но тот – ботаник, ни от мира сего, весь в учёбе (ха, это говорю я).
В других классах, в моём в том числе, дружат, но разрозненно, парами, тройками, но никак не все вместе. А эти на переменах, бывало, оккупируют подоконник и сидят до звонка, болтают, хохочут. И летом сколько раз встречала их компанию, только Болдина и Бори с ними не было. Но в школе они всегда как единый организм. Теперь вот к ним примкнул Шаламов. Органично так вписался и стал как свой. Иногда, с балкона вижу, они торчат толпой у его подъезда, взгромоздившись на лавочку с ногами. Лузгают семечки, матерятся и разрывают двор гоготом. И вот теперь Шестакова отирается среди них.
Раньше с ними девчонок не наблюдалось. Хотя некоторые – тот же Гулевский – понемногу дружили, но никто и никогда не приводил своих подружек в тесную мужскую компашку, а Шаламов, новенький, без году неделя, привёл и её приняли. Значит, у него среди своих авторитет. И значит, с Шестаковой у них всё серьёзно.
Выходит, Светке не повезло на этот раз. Я тоже слегка досадую. Всё-таки Светка – моя подруга, я ей добра желаю. Ну и свои несбывшиеся интересы жаль. Ещё одна дорожка, которая могла привести к Боре, оборвалась. Иногда я злюсь на него ужасно. Почему он такой индифферентный? Ведь наверняка ему кто-то нравится. Почему же он ничего не предпринимает? Даже если это не я (хотя, пожалуйста, пусть это буду я!), но если вдруг… всё равно пусть бы как-нибудь проявил своё отношение. Так хотя бы мне стало всё ясно. Любая горькая правда лучше, чем неизвестность. А пустые надежды – это вообще самое зло.
Светку мне тоже жаль, по-настоящему. По-моему, на этот раз она влюбилась всерьёз, насколько такое возможно. А Ира Шестакова – это ооочень крутая соперница. Внешне – вылитая Софи Лорен, а это уже о многом говорит и сводит Светкины шансы почти к нулю. Светка, конечно, тоже по-своему красивая, но она – девчонка, бесшабашная и легкомысленная, а в Шестаковой есть какая-то совсем не девичья, а уже женская притягательность. Я не знаю, какими словами выразить, но это просто чувствуется во взгляде, в повадках, в походке. Она многим нравится. Неудивительно, что Шаламов выбрал именно её.
Одно лишь хорошо – и Светка, и Куклина, и Капитонова перестали меня осаждать. В школе они всё так же косились на Шаламова с затаённой тоской, но ко мне больше не бегали и у моего подъезда посиделок не устраивали. Опасались, наверное, что Шестакова снова кинется на них с кулаками.
* * *
Сегодня со мной случилось нечто ужасное! Если трезво подумать, катастрофы, конечно, никакой нет. Но на душе ощущения именно такие. Будто что-то изменилось, причём бесповоротно и отнюдь не к лучшему.
Главное, никто не умер, утешаю я себя, а сама места не нахожу. Как вспомню, так аж внутри всё заходится и буквально со стыда сгораю. И случилось это по моей собственной глупости и неосторожности.
На четвёртом уроке – было черчение – Мария Никаноровна отправила меня в учительскую за журналом. В учительской оказалось пусто, хотя обычно там обязательно хоть кто-нибудь да торчит. Я прошла к стойке с журналами, взяла наш и вдруг увидела журнал 11 «В». Кажется, у меня даже рассудок помутнел. Потому что как ещё объяснить, что я прямо там же, в учительской принялась его листать? Да, мне безумно хотелось узнать что-нибудь про Борю, но так опрометчиво, так глупо рисковать! Сто раз уже прокляла себя за эту слабость!
В общем, стала я смотреть журнал – Боря, кстати, оказался абсолютным троечником. Ни единой четвёрки за целый месяц. Даже по физкультуре, ОБЖ и трудам – тройки. Не то, чтобы я разочаровалась, но меня это немного удивило. Ладно, может, он просто ещё не вошёл в колею после каникул, предположила я и полезла в конец журнала – там всё самое интересное и нужное: адрес, телефон, место работы родителей. Это я уже знала – мама в конце каждой четверти приносит журнал своего класса домой, чтобы по нему заполнить ведомость успеваемости, так что где и какие сведения искать, мне известно.
Быстренько нашла фамилию Бори и наконец-то узнала, когда у него день рождения! Двадцать первого ноября. Затем прочла адрес: Восточный посёлок, улица Западная (хм, у того, кто занимается местной топонимикой, скудновато с воображением?), дом 2. А квартира какая? Или он живёт в частном доме? Телефона вообще не было. Ну да, Восточка совсем недавно начала застраиваться, вряд ли там протянули телефонную линию. Сведения о родителях прочесть я не успела, даже не посмотрела, как их зовут…
Я, скорее, почувствовала, чем услышала, что за спиной у меня кто-то стоял. Я так и оцепенела на месте с чужим журналом в руках, который успела лишь судорожно захлопнуть. Внутри всё похолодело. А в следующий миг ощутила на щеке чьё-то тёплое дыхание, бросила журнал, резко развернулась и оказалась нос к носу с Шаламовым. Он не просто смотрел мне в глаза, он словно проникал в мои мысли. Собственно, в тот миг все мои мысли и ощущения можно было запросто прочесть по лицу, и стараться особо не нужно.
От неожиданности, растерянности и страха я совершенно потеряла самообладание. А его близость, взгляд будто насквозь и, главное, сама ситуация эта дурацкая смутили меня так, что я тотчас покраснела. Впервые лет за десять, наверное. И не какой-нибудь нежно-розовый румянец проступил на скулах, нет. Я вспыхнула так, что всё лицо огнём горело. И что Шаламов? Насмотревшись вдоволь на мой позор, он криво, самодовольно улыбнулся:
– Всё прочитала? Можно уже наш журнал забрать или ещё подождать?
Я хоть и сгорала от смущения, но решила на этот раз ему ответить. Фыркнуть этак пренебрежительно и спросить: «Уж не думаешь ли ты, что это я тобой интересовалась?». И ухмыльнуться на его манер, типа «Ну-ну, мечтай дальше». Но он вдруг подался вперёд, сократив и без того близкое расстояние между нами, и у меня все слова тотчас застряли в горле. «Что он собрался сделать? – запаниковала я, не в силах сдвинуться с места. – Поцеловать меня?». Но он всего лишь протянул руку мне за спину и взял со стойки злосчастный журнал. Правда, при этом случайно коснулся моего виска своей щекой, и кожу словно огнём опалило. Он уже ушёл, а висок продолжал пылать и в ушах набатом стучала кровь.
Не знаю, как я в таком состоянии вообще сумела выйти из учительской, вернуться в класс, отсидеть урок (со следующего я трусливо отпросилась). Впрочем, на уроке я всего лишь присутствовала, но ни думать, ни сосредоточиться на задании, ни тем более вычерчивать сечения и разрезы была совершенно не способна. Бедную мою голову так и распирало от тяжких дум: «Что он успел увидеть?», «Догадался ли он, что я читала про Борю?», «Или и впрямь считает, что я интересуюсь им?». Трудно сказать, что хуже. Мало приятного было, конечно, в его самодовольной ухмылке, но мысль о том, что кто-то узнает о моих чувствах к Боре и вовсе казалась невыносимой. Нет уж, пусть лучше этот самовлюблённый болван принимает всё на свой счёт, чем вскроется правда. И чувствовала я себя так гадко, будто меня поймали как какого-то воришку на мелкой краже. Поймали и унизили. И теперь я со стыда готова умереть!
Весь день терзаюсь, кляну себя на чём свет стоит. Фет в голову не лезет, раз двадцать прочла «Шёпот, робкое дыхание…». Коротенькое такое стихотворение, а ни строчки не остаётся в памяти. Злюсь на себя, пытаюсь успокоиться, внушаю, что этот случай, пусть и неприятный, но, по сути, незначительный, просто мелочь – всё тщетно. Ещё бы! Стоило только вспомнить Шаламова – как тут же щёки, уши и даже лоб начинают полыхать и внутри всё мучительно ноет. Как же хочу больше с ним никогда не встречаться! Кажется, я начинаю его ненавидеть…
Глава 6. ЭШ
У Ирки некрасивый смех. Нечто среднее между кашлем старика-астматика и вороньим карканьем. А если она расхохочется, то карканье срывается в визг. Жутковато. И отбивает всякое желание смеяться самому. Такие моменты не то чтобы уж совсем всё портят, но это напряжно.
А ещё напряжно вот что: если мы куда-нибудь собираемся с пацанами, то она почти всегда падает на хвост. Я привык разделять своё время: ведь с пацанами – это одно, с девушкой – совсем другое. И пацанам, вижу, в лом такое общение. Ещё этот смех…
На днях сидели с пацанами после уроков на крыльце. Ирки в кои-то веки с нами не было – хоть потрындеть могли о чём угодно. Как вдруг Белый ляпнул:
– Никогда раньше не слышал, как она смеётся.
Все заткнулись разом и на меня косятся. Типа, как я отреагирую, там ведь, понятно, был подкол, хоть и не явный. И вроде надо что-то ответить, а меня вдруг как разобрало и остановиться не могу. Хохотал чуть не до судорог, и пацаны тоже. Люди мимо идут, таращатся, а нас аж пополам согнуло от смеха. Еле отдышались потом – вот как она нас впечатлила.
Ну, ладно, не так уж часто она и смеётся, стерпеть можно, но то, что ходит по пятам – это хуже. Это утомляет невыразимо. Но у нас с ней пока не такие отношения, чтобы сказать ей в лоб: «Сиди дома». И потом, я кое-на-что рассчитываю. Как-то намекнул ненавязчиво, без напора, просто прощупывал почву. Она и пообещала, что как только – так сразу. «Зачем – как только? Давай сразу», – принаглел я. На что она вполне резонно ответила: «Ну, не в подъезде же». Ну да. Так что ищем место. Были б в Железногорске – проблемы бы не возникло. Оговорочка: не возникло бы раньше, сейчас – не уверен. А здесь я толком никого и не знаю. Дома мать торчит безвылазно. Иногда выходит, конечно, в магазин или ещё куда-нибудь, но заранее ведь не узнаешь. У Ирки тоже облом – там вообще бабка с ними живёт. Так что всё упирается в свободную хату. Я даже у пацанов поспрашивал из класса, те только поржали и пожелали удачи в поисках. Впрочем, Борька Горяшин заикнулся, что у него предки в пятницу куда-то укатят аж до утра. Сказал – если что, то можно у него зависнуть. Правда, прозвучало это у него не слишком уверенно, а как-то так, расплывчато. Может – да, может – нет. Но даже если и да, то живёт он у чёрта на куличках. До него, не знаю, топать, и топать, и топать. Там, пока дойдёшь, уже ничего не захoчется. А потом ещё обратно. Но не просить же отца подвезти. В общем, надо до пятницы прикинуть, очень ли оно мне надо или не очень.
* * *
Сегодня был номер! Застукал в учительской хорошенькую дочку Дракона. Она зачем-то читала наш журнал. Хотя понятно – зачем. Хотела, видать, что-нибудь о ком-нибудь разнюхать. И так увлеклась, что даже не услышала, как я вошёл. Собственно, я это не сразу понял, а только когда встал рядом и посмотрел через её плечо, чем это она настолько увлечена. А она так перепугалась, вздрогнула, чуть не подскочила, журнал отшвырнула и стоит – не дышит. Умора просто.
Не поймёшь её: то ходит с таким лицом, что на кривой козе не подъедешь, а то – само смятение. И кого, интересно, она там высматривала? Хотя догадываюсь, что меня. Иначе с чего бы ей так смущаться? Плюс все эти её слежки. Да и любого другого, если бы ей кто-то нравился, она бы давно уже посмотрела. Иногда мне кажется, что с ней было бы прикольно замутить. В этих неприступных девочках-припевочках есть что-то странно-притягательное, отчего внутри всё играет. А эта к тому же ещё и красотка, и директорская дочка. Надо всё же с ней познакомиться. Или не надо? Не могу решить.
Кстати, сегодня я в какой-то миг усомнился, что она такая уж неприступная, как о ней болтают. Не знаю, как это объяснить, но было в ней что-то такое… не знаю, будоражащее, что ли. Что действует на тебя помимо воли. Мы стояли-то рядом от силы десять секунд, а у меня этот эпизод потом целый урок, да что уж, весь день, из головы не шёл. Я даже представлял себе продолжение той сцены, как, например, целую её. Интересно, какая бы у неё была реакция?
Глава 7. ЭМ
На физкультуре Андрей Геннадьевич выступил с объявлением: в эту пятницу состоится товарищеская встреча со сборной по волейболу третьей школы. Причём даже не с объявлением, а с напоминанием. Оказывается, он ещё на той неделе об этом сообщил. Не знаю, где я была и чем слушала. Ведь такие мероприятия касаются в первую очередь нас троих: меня, Лёшки Назарова и Вики Вилковой, больше в нашем классе волейболистов нет. Кроме того, вчера вечером все уже собирались на тренировку, пока я дома занималась моральным самоистязанием.
Вообще-то, волейбольная секция проходит у нас дважды в неделю, независимо от турниров и соревнований. Но лично я появилась там в этом году всего раз, в начале сентября, а потом всё время придумывала отговорки. Не знаю, почему я так внезапно охладела к волейболу, раньше ведь дождаться не могла очередной тренировки. Это всегда было для меня разрядкой, возможностью спустить пары.
К тому же отец пассивно не одобрял моего спортивного увлечения и при каждом удобном случае попрекал за то, что бросила музыкальную школу, променяв её на «козлиные прыжки». Да-да, папочка в тесном семейном кругу в выражениях не стесняется. Только вот его недовольство наоборот лишь подстёгивало меня. Мне было приятно делать ему хоть что-то наперекор. Этакий мышиный протест, однако ж чувствовала я себя в такие моменты самостоятельной личностью, а не покорной марионеткой.
Но почему сейчас этот запал иссяк? Может, всему виной осенняя депрессия? Надо же на что-то списать свою хандру. Так почему бы не на осень? Читала в книге по психологии, что многие впадают в уныние именно в это время года. Может, и я в их числе. Хотя, подозреваю, причина кроется совсем в другом. Боря меня в упор не замечает, вот и всё.
Всё ещё не могу забыть историю с журналом. А если Шаламов всем об этом растрепал? Хотя, если прикинуть серьёзно, то это такая мелочь, такая ерунда, об этом даже говорить смешно. Но тогда почему меня до сих пор в стыд бросает, стоит только вспомнить?
К Шаламову, кстати, решила проявлять демонстративное равнодушие. То есть делать вид, что ничего такого не было, и скрывать, что при нём готова сквозь землю провалиться, благо притворяться за столько лет научилась я отменно и давно усвоила, что избегать, отводить взгляд, неестественно смеяться и якобы увлечённо разговаривать с подружкой – это всё глупые уловки, шитые белыми нитками. Любому наблюдательному человеку со стороны сразу видны эти представления. В общем, смотреть надо не мимо него, не в сторону, а сквозь, как через стекло или пустое место. И владеть лицом, конечно, нужно уметь. До встречи в учительской я всегда считала, что умею и в совершенстве, но, как выяснилось, не везде и не всегда. Однако я сочла, что всему виной фактор неожиданности. Ну а теперь я готова к любым встречам, взглядам и усмешкам, а потому – холодна и непроницаема.
Не подрасчитала я одного: почти всегда рядом с Шаламовым находился Боря, а подать ему намёк и оставаться в то же время бесстрастной, оказалось невозможным. Да и сам Шаламов усложнял задачу. Например, на следующий же день после случая в учительской он, встретив меня на перемене в коридоре, поздоровался во всеуслышание, нарочито громко. Я лишь равнодушно кивнула в ответ. От внимания девчонок такой момент, естественно, не ускользнул, и как только мы вошли в кабинет, они буквально засыпали меня вопросами:
– Ты что, познакомилась с Шаламовым? – округлила глаза Светка Черникова. – Вы теперь общаетесь?
– Когда успела? – подхватила Настя Куклина.
– А как? – прошептала Наташка Капитонова с придыханием.
– А нам почему не рассказала? – снова Светка, теперь уже с укором.
Я заметила, как Алька, наблюдая за этой сценой со своей пятой парты, состроила презрительную гримасу, что меня несколько покоробило. Ну да, эта троица ведёт себя порой по-идиотски и их совместное навязчивое увлечение Шаламовым напоминает коллективный психоз. Но, чёрт возьми, какое она имеет право их судить? Чем её, тоже, между прочим, неотвязное, увлечение Петровым выше, лучше или достойнее? Тем, что она одна его любит? Так там, извините, и объект поплоше. Или тем, что она не трезвонит всем и каждому о своих чувствах? Может, всем и каждому и не трезвонит, зато мне из года в год, изо дня в день без умолку о нём одном…
Я вообще-то с ней хотела помириться. Всё это время мне было не по себе из-за нашей размолвки, я даже немного заскучала по её рассказам о Петрове. Дважды пробовала заговорить как ни в чём не бывало – по сути ведь мы не ссорились, но оба раза Алька аккуратно увильнула от разговора. Тогда я решила не давить, а подождать, когда сама остынет. И сейчас, увидев её злую гримасу, подумала, что правильно решила. С обиженным и озлобленным человеком всё равно конструктивный диалог невозможен.
– Ну так что? Колись! – донимала меня Черникова.
– Да нечего рассказывать. Не знакомилась я с ним.
– Но он с тобой поздоровался!
– Ну, мы же соседи, – неопределённо дёрнула я плечом.
Дурочки, не знают просто, что это вовсе не приветствие было, а издёвка.
После уроков наткнулась в вестибюле на Тимашевскую. Та явно крутилась без дела. Прямо томилась в ожидании. Значит, где-то поблизости Боря. А раз она к нему не подходит, значит, он не один, а в окружении одноклассников. И точно – вышла из школы, а парни из 11 «В» дружной стайкой расселись на перилах перед дверью. Гулевский и Белевич даже курили. Смело, учитывая, что курение на территории школы под запретом, а отец рьяно блюдёт, чтобы его запреты не нарушались. Боря, может, тоже курил, не знаю, не успела заметить, потому что Шаламов – он один не сидел, а стоял рядом – вдруг выдал:
– А как твоя фамилия?
Я даже не сразу сообразила, что это мне. Потому что мы действительно не общаемся и не общались, ну и к тому же мою фамилию в нашей школе знают все с первого по одиннадцатый класс. Или он не в курсе, что директор – мой отец? В общем, я растерялась, а этот продолжил в своём духе:
– А день рождения у тебя когда?
– Тебе зачем? – насторожилась я.
– Интересно, – говорит с кривой улыбочкой. – А то ты про меня уже всё узнала, а я – нет.
Мне аж нехорошо стало. Вот же он придурок! Он что теперь, всякий раз собирается тот случай мне припоминать? Кто-то из парней хохотнул, потом ещё один.
– Да отстань ты от меня! – вдруг рассердилась я, чувствуя, как снова краснею. Он хотел ещё что-то сказать, но помощь пришла откуда не ждали: на крыльцо вышел Андрей Геннадьевич и, завидев в меня, вцепился мёртвой хваткой.
– Майер! Эмилия! Ты слышала, что я сегодня на уроке говорил? А то ты в последнее время какая-то рассеянная стала. Всё у тебя в порядке?
Я кивнула:
– Всё в порядке. Слышала.
– Значит я на тебя рассчитываю?
Я снова кивнула. Хотя, признаться, никакого желания участвовать в этих товарищеских встречах у меня не было. Но раз уж пообещала, нельзя же подводить людей. Андрей Геннадьевич потрусил через школьный двор, потом оглянулся и крикнул мне:
– Сегодня в семь! Не опаздывай!
Я кивнула в третий раз и искоса взглянула на Шаламова. Он всё ещё пялился на меня. Даже я бы сказала – изучал, как какую-то любопытную букашку. И где свою Шестакову потерял? При ней, наверняка, не стал бы ко мне цепляться.
– Что? – с вызовом спросила я. – Все ещё интересно, какая у меня фамилия?
– Да нет, я ж не глухой, – ответил он.
– Какое счастье, – буркнула я, спускаясь с лестницы, и не оборачиваясь, устремилась к воротам.
Странное дело, я впервые сегодня ничуть не волновалась в присутствии Бори. Правда, я его и не видела, можно сказать. Он сидел на перилах с самого краю, у колонны, и Шаламов его заслонял. Но всё равно раньше само осознание, что он близко, выбивало почву из-под ног. А тут – вот он, но я… я даже забыла на какой-то миг, что Боря здесь. Я реагировала только на Шаламова. Это какой-то парадокс. Нонсенс.
До вечера я старательно делала уроки, потому что последние дни расслабилась и подзапустила. Долго вникала в химию, перечитывала не только заданный параграф, но и предыдущий, и в конце концов разобралась. А в семь часов как штык была в спортзале. Сначала двигалась лениво, на автомате. Андрей Геннадьевич то и дело понукал меня: «Хватит прохлаждаться! Включайся!». Но постепенно я втянулась, а уж когда вышла на подачу, так и вовсе оказалась в своей стихии. Подачи всегда были моей самой сильной стороной. Причём стабильно. Лёшка Назаров и Денис Кравченко из 10 «Б» очень неплохо подают силовые, но часто уходят в аут, а планеры и вовсе не умеют.
Андрей Геннадьевич гонял нас нещадно, совсем позабыв о времени, и отпустил только в десятом часу, когда в спортзал сунулась недовольная техничка. Я, успев отвыкнуть от нагрузок, буквально с ног валилась и переодевалась еле-еле, как в замедленном кино.
Девчонки из 10 «В» быстренько собрались и ушли, а Вика Вилкова осталась меня ждать. Когда наконец мы выбрели из раздевалки, то оказались в кромешной тьме – в коридорах уже погасили свет. Лишь тонкая жёлтая полоса пробивалась под дверями в спортзал, где, ругаясь, громыхала вёдрами техничка. Впереди маячил синий квадрат огромного окна в вестибюле – там тоже уже выключили свет, но темноту разбавляли уличные огни. В коридоре же, где не было ни единого окна, мы с Викой пробирались практически наощупь, ориентируясь на синеву вдали.
Бум. Викин пакет с формой хлопнулся на пол.
– Блин! – проворчала она и, присев, стала шарить руками по линолеуму. – Хоть с фонариком ходи. Нафига свет-то везде повыключали?
Я вяло хмыкнула в ответ, после изматывающей тренировки даже языком было лень шевелить. Но тут Вилкова, нащупав наконец свою пропажу, огорошила меня вопросом:
– А что правда, Черникова с Шестаковой подрались из-за новенького?
Огорошила – потому что, во-первых, все уже давно потеряли интерес к этой новости и, во-вторых, потому что Вику Вилкову вообще мало кто волновал, кроме неё самой. Она сроду никогда ни про кого не спрашивала и никому не мыла косточки, не из принципа, а просто потому что ей это неинтересно. Любой разговор Вика умело и как-то очень естественно переводила на себя. А тут вдруг спросила про Черникову – это что-то новенькое.
– Как вижу, в схватке победила Шестакова и приз достался ей, – хихикнула Вилкова.
Я промолчала – это не та тема, какую хотелось бы обсуждать, но её прямо пробрало на разговор.
– А я рада, – призналась она, – что Черникова осталась с носом. А то много о себе воображает.
– Ты просто злишься на неё из-за той истории с Катаняном.
Вообще-то, я Вику понимаю. Светка тогда и впрямь повела себя не лучшим образом, с энтузиазмом пересказывая, как «осрамилась» Вилкова перед Катаняном. Светка всегда любила посплетничать, просто хлебом не корми, но тут, как по мне, могла бы проявить и внутриклассую солидарность.
– Уже нет, за тот случай больше не злюсь, но в целом отношусь к ней плохо. – Вика помолчала, будто подбирала слова, готовясь сказать что-то неприятное. – Вообще не понимаю, как ты можешь с ней дружить. Что у вас может быть общего.
Приплыли! Мало мне отцовских нотаций и распоряжений, с кем дружить, а с кем – нет. Пока я обдумывала, как бы пресечь этот поток назиданий и при этом её не обидеть, Вика неожиданно переключилась на другое:
– А тебе самой он как?
– Кто он? – не поняла я.
– Новенький. Как его? Эдик Шаламов?
– Что-то я тебя сегодня не узнаю, – усмехнулась я. – С чего вдруг такой интерес к другим людям?
– Но всё же?
Вика зачем-то замедлила шаг, как будто хотела непременно получить ответ, иначе дальше не пойдёт.
– Да ничего такой. – Не рассказывать же ей, как он меня на самом деле бесит. – Прикольный…
– Да…
Мы уже дошли до конца коридора, куда доползал бледный уличный свет, льющийся из окон вестибюля, когда периферийным зрением я уловила лёгкое движение. У стены, прямо перед выходом в вестибюль кто-то стоял, привалившись плечом к косяку. Глаза уже мало-мальски привыкли к темноте, так что силуэт я различила чётко – высокий, стройный, в узких брюках. Он ещё ничего сказать не успел, а я уже знала, кто это.
– Вы чего так поздно тут гуляете?
Вика коротко взвизгнула:
– Кто здесь? Фуф, напугал… Ничего мы не гуляем, – зачем-то принялась она ему объяснять, – просто у нас тренировка недавно закончилась…
Даже в темноте я знала, буквально чувствовала кожей, что смотрит он на меня, и это очень нервировало.
– Может… – начал было он, но договорить ему не дали. В вестибюле громко хлопнула входная дверь и по каменному полу раздались торопливые, уверенные шаги.
– Матвей Ильич! Чёрт! Какая темень! – узнала я голос отца. – Где тут…
В следующий миг в вестибюле вспыхнул свет. Подслеповато щурясь, мы с Викой переглянулись. Отец заметил нас и ринулся ко мне. Полы расстёгнутого коричневого плаща так и развевались на ходу.
– Ты почему до сих пор здесь? Почему не идёшь домой?
– Да иду я, – возразила я. Но отец, оглядев нас с Викой, подозрительно на Шаламова. Не сводя с него взгляда, он процедил:
– Вижу, как идёшь, даже не поторопишься…
– Ох ты, Александр Маркович, а я-то думал, уж нет никого, свет везде погасил, – откуда-то появился полусонный Матвей Ильич, учитель автодела у мальчишек и по совместительству школьный сторож.
