Текст книги "Эм + Эш. Книга 1 (СИ)"

Автор книги: Елена Шолохова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Эм + Эш. Книга 1
Рита Навьер

Глава 1. ЭМ

Первая любовь была слепа.

Первая любовь была как зверь.

Ломала свои хрупкие кости,

Когда ломилась сдуру в открытую дверь.

(Нау)

– Вот же зараза! – выругалась я вслух от досады, еще раз осмотрев школьный двор. Линейка закончиться не успела, а Боря уже пропал.

Ну и где же он?! Как сквозь землю провалился! Вон его одноклассники, одноклассницы, вон Анна Васильевна, их классная… а Бори нет. Нигде нет! До слёз стало обидно – два с половиной месяца его не видела, долго и мучительно ждала, наконец дождалась и… взглянула лишь мельком! Я и разглядеть-то его толком не успела.

– Это ты мне? – раздалось над ухом.

Я повернулась на голос. Парень. Незнакомый. Чёрные волосы, чёрные брови, чёрные ресницы и синие глаза. А сам смуглый. Мда, ничего такой, но… не Боря. Вообще, неизвестно кто. Точно не из нашей школы – из нашей я знаю всех с восьмого по одиннадцатый. А этот по возрасту – класса из десятого или одиннадцатого. Кто такой и что здесь делает? Новенький, что ли? Впрочем, мне без разницы.

Парень решил изобразить, что принял моё молчание на свой счёт.

– Чем же я так провинился? – усмехнулся он, откровенно и беззастенчиво разглядывая меня, аж не по себе стало.

Честно говоря, бесят все эти уловки. Понятно же, что я о своём, что он тут вообще ни при чём, но нет, надо непременно разыграть никому не нужную комедию. Захотелось сказануть ему что-нибудь эдакое, убийственное, но решила – зачем? Он ведь не виноват, что я прошляпила Борю и теперь негодую и злюсь на каждую мелочь. Поэтому я сдержанно улыбнулась ему, бросила: «Извините» и отвернулась.

И тут этот придурок вдруг брякнул:

– Ла-а-адно, прощаю.

Меня аж на сто восемьдесят градусов развернуло. Прощает?! Меня?! Ещё и таким тоном снисходительным. Нет, он определённо на грубость нарывается. Надо бы ему объяснить, что в данном контексте моё «извините» – это вежливая форма «идите нафиг». Но парень уже лениво шёл к воротам. Не гнаться же за ним.

Да и плевать, решила я. Буду сдержанной и благожелательной. Притворяться мне не привыкать.

И всё-таки до чего ж обидно-то! Я ведь первое сентября ждала нынче как манну небесную. Свой день рождения так не жду. А всё потому что не видела Борю Г. с июня. Два с половиной месяца! Два месяца, две недели и шесть дней, если быть точной. Ведь мы хоть и учимся в одной школе, но живём в разных районах. Я – в Октябрьском, он в Восточном посёлке, а это, извините, шесть километров с гаком. Не набегаешься. Ходит, конечно, рейсовый автобус, но путь его, а точнее, график неисповедим.

Собственно, мне грех жаловаться. Во-первых, есть отцовская «Волга», если очень приспичит. Ну а во-вторых, Октябрьский район – самый центр: пять минут до школы, три – до рынка, шесть – до дома культуры, пятнадцать – до больницы, двадцать – до вокзала. А больше у нас, в Адмире, ходить особенно и некуда.

Восточный же посёлок – район совсем новый, строительство там в полном разгаре, так что у них и дорог-то приличных пока нет. Впрочем, по своему бездорожью восточники резво бегают в соседний микрорайон – Химки, потому что близко. По соображениям логики и удобства Боря мог бы учиться в химкинской третьей школе, но он ходит в нашу, в первую, и это для меня счастье.

Борю я люблю с седьмого класса. Уже, получается, три года. Люблю в подушку, безмолвно, тайно и вида никогда не показываю. Даже с подругами не делюсь. Говорю, что мне никто не нравится. Они, может, и не верят, но правды всё равно не знают. Иногда хочется, конечно, выговориться, тогда я изливаю всё в дневник. Веду его уже два года, не регулярно, а как нахлынет. И, по-моему, каждая строчка в дневнике посвящена Боре. Хотя я даже там не называю его по имени, пишу только инициалы – Б.Г. С остальными я о нём даже вскользь не заговариваю. Сама не знаю, почему так таюсь – из гордости или из робости. Наверное, и то, и другое.

Ну и кроме того, чужой печальный опыт останавливает. Вот случай был в прошлом году: Вика Вилкова, моя одноклассница, призналась в любви Гарику Катаняну, а он её отшил. Грубо так, по-хамски. Но беда не в том, беда в другом: на следующий день он всем растрезвонил, что его, такого распрекрасного, любят-добиваются, а он, весь из себя недостижимый, нос воротит.

Но Вика у нас – девушка особого склада, этакий неубиваемый оптимист, – погоревала и забыла. А я так не умею, я бы на её месте, наверное, умерла, причём от самоедства. Это у меня, видно, от отца – вечно он переживает насчёт того, кто что подумает, кто что скажет. С первого класса, помню, твердил мне: «Ты должна хорошо себя вести и учиться лучше всех, а то люди про меня говорить начнут: «Что ж он за директор такой, если собственную дочь не сумел воспитать как положено». Так что, Эмилия, не подведи!».

Для папы должность школьного директора – это гораздо больше, чем работа, это какая-то неимоверная личная ответственность за всё, за всё, за всё, которая, ко всему прочему, распространяется и на меня. И честно говоря, это гнетёт и давит, это дышать не даёт нормально. Я и задыхаюсь. И жилы тяну, чтоб не подвести. За девять классов – ни единой четвёрки. Даже по физике, которую беру чисто измором, зазубривая наизусть совершенно непонятные мне формулы и постулаты. Плюс семь лет музыкальной школы по классу вокала.

Понимает ли отец мои жертвы? Вряд ли. Потому что это для него норма. А случись со мной скандальчик в духе Вики Вилковой, где на каждом углу ей кости перемывали, его попросту сразит апоплексический удар. Он и так-то эмоционально реагировал: «Нет, вы мне скажите, где у Вилковой девичья гордость, а? Чем нужно думать, чтобы самой на парня вешаться? Так опозориться! Так осрамиться! Изводят её теперь? И поделом ей!».

Так что эта ситуация произвела на меня сильнейшее впечатление – с тех пор я с удвоенной силой строю из себя королеву снежную и в сторону Бори бросаю тоскливые взгляды только тогда, когда он ко мне спиной.

Спину его чуть сутулую и затылок кучерявый я изучила в мельчайших подробностях. Лицо вот так внимательно разглядывать, конечно, духу не хватает. Да я ещё и стесняюсь ужасно в его присутствии. В обморок не падаю, конечно, но если он маячит где-то в поле зрения, то уже нервничаю.

Притворяться-то я притворяюсь, а в душе… о-о-о, в душе у меня полыхает огонь и черти хороводы водят. Однако в этом году всё изменится, так я решила. Потому что Боря перешёл в одиннадцатый класс, а значит, у меня в запасе только год, даже не год, а всего лишь десять месяцев минус каникулы и выходные. Потом он, конечно же, уедет: или поступать – потому что в нашем Адмире учат только на швей, маникюрш и парикмахеров, или в армию уйдёт, долг Отчизне отдавать. А я останусь здесь, страдать в разлуке. Разумеется, я в любом случае останусь, но если вдруг у нас завяжутся отношения – это будет совсем другое дело! Мы сможем писать друг другу письма, иногда созваниваться… и вообще, тосковать вдвоём гораздо приятнее, чем в одиночку. Я и так эти два с половиной месяца без него еле вытерпела.

Особенно мучительными были последние дни августа. Тянулись невыносимо долго. Время как застыло. Я уж не знала, куда себя деть: дважды встречалась со Светкой – лучшей подругой, раз – совершила пеший поход в Химки, в надежде встретиться с Борей там (зря надеялась), ну и читала, конечно, хотя и чтение не спасало от тоски. И всё.

От нечего делать я даже окна во всей квартире перемыла по собственной инициативе. Кстати, пока мыла кухонное – оно выходит во двор – наблюдала за каким-то дядькой. Он как раз в наш дом переезжал, только в соседний подъезд. Дядька весь из себя важный, в светлых брюках, в светлом пиджаке, при галстуке. То и дело обтирал лысину платочком и командовал на весь двор противным голосом. А то и вовсе грубо орал и даже матерился на парней, которые разгружали огромную фуру. Трясся за свой скарб.

– Сервиз! Здесь французский сервиз, болван! Осторожнее! – визжал он.

Мебель у него тоже была какая-то необыкновенная, так что он бедолаг чуть не прибил. Шмоточник какой-то.

Отец с ним сначала поругался. Фура перегородила выезд, а когда начала маневрировать, чтобы хоть немного освободить дорогу, то снесла часть палисадника и скамейку. Новый жилец огрызался, даже послал отца вместе с «дурацким палисадником» ко всем чертям. Но потом, на другой день, притащился к нам домой принести глубочайшие извинения. Мол, после переезда устал и перенервничал. Отец поначалу его извинения и слушать не пожелал, но затем тот вручил ему увесистый пакет. Короче, они помирились.

Честно говоря, я удивилась этому порыву раскаяния. Дядька не выглядел случайно сорвавшимся от усталости или нервов. Вид у него наглый, хозяйский. Такие шлют всех лесом и плевать хотят, кто и что о них думает. Для таких какая-то стычка с соседом – дело обычное. Но этот – пришёл с покаянием и дарами. И даже палисадник и скамейку днём позже чинил какой-торабочий под его чутким руководством.

* * *

Первого сентября шли в школу с Алькой Зиминой. Другая моя лучшая подруга. У них со Светкой Черниковой взаимная холодная вражда, которая время от времени обостряется и выливается в шумную перебранку. Я же в такие моменты соблюдаю вынужденный нейтралитет, хотя каждая старается перетянуть меня на свою сторону. Да и в спокойные дни мечусь меж ними и лавирую, потому что помирить их невозможно – там антипатия уже намертво въелась в подкорку. Большее, на что обе способны – игнорировать друг друга. До следующего обострения.

Вообще, они очень разные. Светка – красивая, весёлая и легкомысленная. Хотя красота у неё довольно экзотическая, не все её понимают. В классе пацаны, например, насмешливо зовут Черникову японкой из-за разреза глаз. Правда, она и в самом деле с восточной примесью. Её дед – настоящий, чистокровный кореец.

Светка напропалую шастает по дискотекам класса с восьмого и влюбляется то в одного, то в другого, то в третьего так быстро и так часто, что у меня в голове все имена перепутались. Помню только последнего – её великовозрастного Деника.

Отец мой крепко её недолюбливает, потому что «у Черниковой одни мальчики на уме». Зато к Альке благоволит: «Вот Зимина тебе подходит. Серьёзная, на медаль идёт». Алька – умная, угрюмая и с комплексами, потому что страшно недовольна своей внешностью. То прыщи ей жить мешают, то лишний вес, то длинный нос.

Раздувает любой свой самый мелкий недостаток до космических масштабов и погружается по этой причине в глубокую депрессию. Да она из неё и не выныривает, поэтому всем кажется, что Алька злая. В общем, к себе она так же нещадна, как и к Светке.

С четвёртого класса Алька безнадёжно влюблена в Женьку Петрова из 11 «Б», а он едва её замечает. С его равнодушием она, вроде как, свыклась, сама повторяла сто раз: «Он бы только со мной здоровался и всё. Большего мне и не надо». А по мне, этот Петров абсолютно ничего из себя не представляет. Внешность самая обыкновенная, ничего примечательного. Учится сильно ниже среднего по всем предметам. Боря Г., конечно, тоже в учёбе не блещет, но и не хуже всех, крепкий такой середнячок. И он серьёзно занимается кикбоксингом. А Петров что? Полный ноль по всем фронтам. Отец вообще не хотел переводить его в десятый и перевёл-то только потому, что об этом слёзно просили мать Петрова и Алька – через меня. А как по мне, Петров только тем и примечателен, что его разглядела Алька и беззаветно любит много лет. И твердит мне о своей великой любви неустанно.

Вот и сегодня, всю дорогу до школы она рассказывала про Петрова, но я, если, честно, слушала её вполуха, потому что думала только о Боре, а когда увидела его на школьном крыльце, то и вовсе слух отказал. Боря стоял лицом к воротам, так что я лишь мазнула по нему взглядом, будто невзначай, и отвернулась – избавиться от привычной маски «снежной королевы» не так-то просто, оказывается.

На линейке выстроились идеальным квадратом по периметру школьного двора. Наш 10 «А» оказался с 11 «В» на одной стороне, но разделённый другими классами, так что Борю мне было не видно, но от мысли, что он где-то рядом, сердце радостно трепыхалось. Отец двинул торжественную речь, пару напутствий высказала завуч-организатор, Нина Карповна, а потом Богдан Шарко из 11 «А», габаритами похожий на крепкий дубовый шкаф – пронёс на плече девочку-первоклашку с колокольчиком. Затем во дворе началась сутолока: первоклассников повели в школу. Они, как пугливые, бестолковые овечки носились из стороны в сторону, потерявшись в людском потоке. Мамы их метались не меньше, выкрикивая имена своих чад. А я беспомощно озиралась в надежде увидеть Борю ещё разок, но он исчез. Исчез! Мне аж плохо стало.

Да ещё этот со своим «прощаю»… Нет, надо было ему всё-таки ответить.

* * *

На другой день я твёрдо решила, что если встречу Борю, то ни за что взгляд не отведу. Буду смотреть прямо в глаза и, возможно, пойму наконец хоть что-нибудь. В смысле, нравлюсь ли я ему или нет, потому что равнодушный человек и человек заинтересованный смотрят по-разному. Глаза ведь – зеркало души, так? Главное, не дрогнуть.

Но момент истины не случился. Сразу в вестибюле меня перехватили Светка Черникова, Настя Куклина и Наташа Капитонова, и все втроём давай выспрашивать про какого-то новенького. А я – ни сном ни духом.

– Юлька Пантелеева из 11 «В» говорит, что он пристроился к ним на линейке, а когда его спросили, кто такой, сказал, что новенький. Ты ничего не слышала? Юлька говорит – прикольный пацан, вообще красавчик. Чёрненький такой, кудрявенький…

– Я, кажется, его видела… – припомнила я вчерашнего хама.

– И? – У Светки аж глаза загорелись.

– Да я мельком только.

– Ну спроси у отца, это он новенький или нет, – подбивали они. Еле отвязалась. Точнее, выкроила кратковременную передышку, потому что после второго урока они пристали снова.

– Узнай, кто такой? Откуда? Всё про него узнай!

Ненормальные! Так мне отец про него и рассказал, даже если б мне вдруг взбрело в голову в самом деле расспрашивать про этого новенького.

На третьей перемене мы с Алькой рванули к расписанию, смотреть, какие уроки в одиннадцатых классах и где мы можем невзначай пересечься. Оказалось, невзначай – не можем. И у 11 «Б», где Петров учится, и у 11 «В» все уроки сегодня на третьем этаже, а у нас – на втором. А намеренно подняться только для того, чтобы посмотреть Боре в глаза, моего запала не хватило, и я уныло поплелась в класс. Скорее бы уже кормить начали! Тогда мы будем ежедневно встречаться в столовой и подстраивать ничего не надо.

Интересно, в этом году мы будем сидеть в столовой за теми же столами, что и в прошлом? Хоть бы – да. Все столы там стояли рядами поперёк зала, и только наш, единственный – вдоль, у самого входа. Отличный наблюдательный пункт, между прочим.

Борю я всё-таки встретила – после уроков в школьном дворе. Но был он не один, а… со вчерашним нахалом. Он и вправду нахал – явно меня узнал и уставился с кривой улыбочкой. Так и подмывало высказаться, но не хотелось при Боре выглядеть грубой, поэтому смолчала. А Боря… увы, он даже не взглянул на меня.

Глава 2. ЭШ

С юга вернулись только тридцатого вечером. Просто вылет из Домодедово задержали почти на сутки. Из Новосибирска ехали уже поездом, но хоть в СВ, так что отоспались.

В Адмире прежде я не бывал, хотя Железногорск всего километрах в ста от него или даже меньше. Поэтому в окно таращился с любопытством. Ожидал худшего. Отец, помнится, брюзжал накануне нашего с матерью отъезда: «Из-за тебя в такую дыру приходится перебираться!». Лёва, друг, единственный, кто был в курсе нашего срочного переезда, подкалывал: «Будешь теперь деревенским жителем». Я уже рисовал в воображении себя таким парнягой в фуфайке и кирзачах. Но с виду Адмир мало чем отличался от Железногорска. Ну, вокзал чуть поменьше, зато с фонтаном. Народ тусуется на перроне в таких же адидасах, как у нас. Площадь привокзальная запружена тачками, среди которых отцовского джипа я почему-то не увидел. Может, просто не успел на ходу.

Мать нервничала, что отец нас не встретит. Из-за задержки рейса пришлось сдать билеты на поезд, купить другие. Отцу телеграмму она дала (в новой квартире телефон пока не провели), но вдруг произошла накладка? Вдруг он её не получил и не знает, что мы приезжаем сегодня. Ну а мы не знаем, где находится эта самая новая квартира. Мы тут вообще ничего не знаем. Я пытался мать успокоить, но не увидев отцовской машины, тоже немного озадачился и стал прикидывать, что делать, куда нам тащиться с кучей чемоданов.

– Ты видел? – паниковала она. – Видел отца?

– Даже если он не придёт, поймаем частника и в гостиницу поедем. Должна же быть тут гостиница.

Мы выгрузились со всем нашим многочисленным багажом на перрон. Среди встречающих отца не оказалось.

– И куда нам теперь? – чуть не плакала мать. – Где мы будем этого частника ловить?

– Да у вокзала, на площади их наверняка полно. Ты тут постой, а я схожу посмотрю.

Я спустился на привокзальную площадь, где и впрямь частники на москвичах и жигах зазывали, как базарные торгаши. Едва я, оглядев эту ярмарку ржавых колымаг, присмотрел более-менее такую девятку, как на площадь с визгом влетел отцовский джип. Всё-таки он нас встретил. Просто заплутал немного по незнакомым дорогам, потому и задержался.

Пока мы загорали в Сочи, отец должен был всё устроить: перевестись сюда на новую работу, обменять квартиру, перевезти вещи, оформить меня в школу. Вдуматься – на такое громадьё года не хватит, но не для отца. У того везде ниточки, связи, подходы, свои люди. Так что, – отчитывался он, пока ехали с вокзала, – всё уже на мази.

Работать он будет начальником отдела снабжения в местном леспромхозе. Должность не ах, по сравнению с предыдущей, но на первое время сгодится, как сказал он. Для матери тоже нашлось тёплое местечко в горсовете.

– Правда, придётся подождать, пока сотрудника, на чьё место ты пойдёшь, переведут, но обещали – не больше месяца.

– А квартира как? – поинтересовалась мать.

– Квартира большая, – доложил отец, – но запущенная. Нанял рабочих, чтобы обновить чуток: обои там наклеить, сантехнику поменять, плитку положить… Какие лодыри оказались! Приходилось постоянно пинать, а то бы ни хрена за полторы недели не успели сделать.

– И что? Жить-то там можно? Соседи нормальные?

– Жить можно, – заверил он. – А с соседями чуть казус не вышел. Вернее, с одним соседом. Тот ещё тип. Доколупался до меня: то мешаю ему, то какую-то дурацкую клумбу подавили чуток. А там ведь фура, понимать надо. Короче, послал я его. Ну, он сам напросился. А потом случайно выяснил, что это будущий Эдькин директор.

Я заржал. Мать с отцом сразу на меня накинулись.

– Что смешного? И так всё это из-за тебя происходит, одни проблемы…

– Да ладно вам. Не я ж его послал.

– Ну ты тоже, Лёша, – запричитала мать. – Смотреть же надо, кого посылаешь.

– Да откуда я знал? У него ж на лбу не написано, что он – директор школы. Хорошо ещё, мне мужики, что мебель разгружали, сказали. Так я быстренько подсуетился. Коньячок ему армянский подогнал, конфеты, все дела. Короче, всё утряслось.

Квартира и правда оказалась большая. Четыре комнаты, просторная кухня, по лоджии хоть на велике гоняй.

– Таких домов, как этот, в Адмире, между прочим, раз, два и обчёлся. В основном, одни панельные хрущёвки. Так что, по здешним меркам, это, считай, элитное жильё. Попотеть пришлось, чтобы взять именно эту квартиру, – хвастался отец.

– Ты – молодец, Лёшик, – проворковала мать. – Квартирка и правда хорошая. Даже жалко будет потом отсюда уезжать.

– Ничего, мы ещё лучше найдём! – хохотнул отец. – А ты что молчишь?

– Да, пап, ты – молодец, – отозвался я. Похвалу отец любит, я давно заметил. Вот так напоёшь ему дифирамбов, а потом хоть верёвки из него вей. Я и вью.

На другой день объездили с отцом весь посёлок. Без нужды, просто из спортивного интереса – поглядеть, что тут есть. Так вот – почти ничего и нет. Наш-то Железногорск далеко не мегаполис, а тут и вовсе глушь. Видать, ждёт меня здесь жизнь кислая и однообразная. Примерно это я и высказал вслух. Отец тут же разозлился:

– Что, не навеселился ещё?

Я не стал вступать в дискуссии, смысл? К тому же, теперь так всегда: слово не то скажешь, сразу припоминает ту историю. Иногда даже думаю, зря отец её замял. Пусть бы всё шло своим чередом, и что было бы – то и было бы. Посадить бы меня всё равно не посадили – восемнадцати ещё нет и девку-ту я не трогал, а всё остальное – ну, заслужил, чего уж. Во всяком случае тогда бы и переезжать в это захолустье не пришлось. И все наши, ну кроме Лёвы, не считали бы меня теперь чмом. А что касается «исковерканного будущего», как выражается отец, то это бред. Времена сейчас другие, и кристально-чистую характеристику никто не требует.

* * *

Первого сентября чуть не опоздал на линейку. Проспал. Хорошо, что школа оказалась почти рядом с домом – буквально в пяти минутах. Но, чёрт возьми, здесь в принципе нет тротуаров! Асфальт лежит только на проезжей части, а люди без колёс, видать, должны грязь месить. Я и угодил в грязь, потому что торопился, изгваздал себе кроссовки. Посмотрел на других – все вроде чистенькие, приноровились, видать, уже.

Сама линейка – тоска смертная, но так, наверное, везде. Насколько я помню первое сентября в моей, то есть в бывшей моей, школе, там – те же пафосные речи, тот же «Первый погожий сентябрьский денёк» из динамиков. Но всё это как бы фон, главное же – встречаешься с теми, кого целое лето не видел. И вот этот радостный ажиотаж и создаёт нужное настроение. А здесь у меня есть только фон.

Я пристроился с тылу к классу, возле которого торчала табличка 11 «В». Мною тут же заинтересовалась длинная, носатая девчонка, вся какая-то нескладная и дёрганная.

– Ты кто? Новенький?

– Угу, – ответил я и отвернулся, чтоб отстала. Так она меня обошла!

– А Анна Васильевна знает?

– Конечно, – ответил я, хотя понятия не имел, кто такая Анна Васильевна.

Потом линейка закончилась, и началось броуновское движение. Кто куда стремился – я не понял, поэтому остался на месте. Какая-то девчонка, пятясь, вертела головой, как будто кого-то потеряла, и предсказуемо наступила мне на ногу. Ещё и выругалась вместо извинений. Хотел сказать ей что-нибудь типа: «Какого фига ходишь раком?», а то и погрубее, но тут она повернулась в профиль и оказалась симпатичной, даже очень. А таким грубить язык не поворачивается.

Во-первых, блондинка. Причём явно натуральная. А для меня блондинки – это уже большой плюс в пользу девушки. Особенно мне нравятся совсем светлые волосы, не пшеничные там или соломенные – хотя и такие весьма! – а с пепельным отливом. И вот у неё как раз такие. А во-вторых, у неё был красивый нос. На носы я обычно особо внимания не обращаю, есть кое-что и поважнее носов. Но её профиль показался таким, не знаю, изящным, что ли. Посмотрел и сразу вспомнился Лермонтовский Печорин и его: «Правильный нос в России реже маленькой ножки».

Я что-то брякнул ей на ушко, уж не помню, что. Она повернулась и уставилась на меня в полном недоумении. Глазищи тёмно-серые, серьёзные, а больше я ничего не разглядел – откуда ни возьмись появился отец и дёрнул меня за локоть. Типа, пора отчаливать. Пора так пора. Знакомство с одноклассниками можно отложить до завтра.

В машине сидела мать, вся при параде. Куда мы едем? Мы же здесь никого не знаем. Оказалось, уже кого-то знаем. С этими новыми знакомыми отец и затеял семейный ужин в местном ресторане «Тайга».

Глава семейства – новый знакомый – оказался будущим маминым начальником из горсовета. Приехал тоже с женой и сыном, сытым тюфяком примерно моего возраста. Кормили в «Тайге» неплохо, но разговоры за столом убивали весь аппетит. Тюфяк пытался познакомиться поближе, спрашивал, что слушаю, чем занимаюсь и вообще. Даже общее нашли – оказалось оба слушаем Цоя, ну так его полстраны слушает. Короче, я быстро наелся и изнывал от тоски. Еле дождался, когда поехали домой. Отец всю дорогу до дома разглагольствовал о полезных и нужных связях, а я, прикрыв глаза, дремал.

Тюфяк, кстати, сообщил, что учится в третьей школе и что мне тоже, пока не поздно, стоит перевестись. Мол, там, в третьей, люди, нет, Люди, а тут, в первой, плебс. Я объяснил ему, что мне их этновойны по барабану, и он отстал. Завтра буду вливаться в массы, стану частицей плебса.

Интересно, та светленькая из какого класса?