Текст книги "Эм + Эш. Книга 1 (СИ)"
Автор книги: Елена Шолохова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)
Глава 18. ЭШ
Я проснулся под утро, а, обнаружив у себя на плече Эм, спящую, глазам своим не поверил. Не мог понять, что за иллюзия? Подзабылось всё со сна, а когда вспомнилось, и вовсе офигел. Я и она… мы с ней переспали… оу… Я даже представить себе не мог, что такое случится. Ну нет, я, конечно, сто раз представлял, но как нечто нереальное. То есть это не было целью или планом, это была просто мечта, даже не мечта (в мечту хоть верят), а тайное желание. И вот оно неожиданно сбылось. Я лежал, смотрел на неё, вспоминал подробности и млел. Рука затекла, но я терпел – боялся, что разбужу её, если начну ворочаться. Боялся, что проснувшись, она придёт в ужас, пожалеет обо всём и меня возненавидит за то, что воспользовался вчерашним её состоянием. Да и вообще, хотелось, чтобы она подольше побыла со мной.
Около восьми щёлкнул замок входной двери – вернулся отец. Принесло же! Лучше бы он проторчал у своей подружки до обеда, а ещё лучше – до вечера, а если б переехал к ней на всё время, что матери нет, – было бы вообще шикарно.
Отец повозился в прихожей, прошёл в гостиную, потом в их спальню, а затем вдруг заглянул ко мне. Какого чёрта? Дверь оглушительно скрипнула, и в щель просунулась его голова. Увидев Эмилию, он вытаращил глаза и отвесил челюсть, но сообразил быстро скрыться. Хорошо хоть она не проснулась.
Через четверть часа я всё же встал, прошлёпал на кухню, поставил чайник. Отец тотчас вцепился в меня:
– Это не Ира, – зашипел он.
– Я в курсе, – кивнул я, насыпая в кружку растворимый кофе.
– Кто она?
– Эмилия Майер, – честно признался я, с удовольствием наблюдая за отцовской реакцией. Да, батя, я и сам до сих пор офигеваю.
– Директорская дочка? А как она тут оказалась?
– Пришла, – пожал я плечами.
– Как пришла? – не мог оправиться от удивления отец.
– Обыкновенно. – Я изобразил пальцами шагающего человечка. Отец вдруг взвился:
– Ты ненормальный! Она же девчонка совсем. Ещё и дочка этого… Он знает?
Я мотнул головой.
– Отлично! Ты мало нам там проблем создал? Снова за старое? Решил и тут всё испоганить? Да ты хоть знаешь, что за тип её отец? Я вот имел с ним дело. Ещё тот жлоб. Если он узнает – поймает тебя и кастрирует.
– Устанет ловить, – буркнул я, – а поймает, так ещё посмотрим, кто кого. Слушай, батя, давай отвезём её в Химки. Ей там к тётке надо…
– Никуда я никого не повезу! – завопил отец. – Я в это даже вмешиваться не хочу. И ты не лезь! Ясно? Я тебе запрещаю! Слышишь?
Такого поворота я не ожидал.
– Что значит – запрещаю? Ты что, указывать мне будешь, с кем общаться?
– Пока я за тебя отвечаю, буду…
– Может, и мне тогда указывать, с кем тебе общаться… ночами, пока матери нет?
Приём, конечно, подлый, но ведь вынудил. Отец тут же осёкся, беззвучно открыл-закрыл рот, как рыба, потом всё же выдавил севшим голосом:
– Я работал.
Я только хмыкнул в ответ и стал сыпать в кружку сахар. Отец помолчал, зачем-то взял со стола сахарницу, повертел, поставил.
– Ладно, отвезу я её. Куда там надо?
– Да не надо, я передумал. Сам провожу. Ты лучше спать иди. А то Эм скоро проснётся, неловко ей будет при тебе…
Отец тяжело вздохнул, но спорить не стал. Ушёл в спальню.
Эмилия проснулась только в десять и уставилась на меня непонимающим взглядом – я рядом сидел, сразу напрягся в ожидании. Затем, видимо, начала вспоминать вчерашнее, потому что вдруг смутилась, отвела взгляд, покраснела.
– Какие планы? – спросил я, чтобы отвлечь её, а то сейчас как начнёт в себе копаться, и фиг знает, до чего она там додумается.
– К тёте пойду, – пожала она плечами.
– Домой не хочешь?
Она покачала головой. Нижняя губа у неё порядком вспухла и посинела. И я бы не хотел домой.
– Отвернись, пожалуйста, я переоденусь.
Отворачиваться я тоже не хотел, но не стал смущать её ещё больше. Хотя мне всегда нравилось, как она смущается. У меня от этого прямо кровь вскипала. Да, всё-таки лучше отвернуться. Сейчас не время. Но это не помогло. Я слышал шорохи за спиной и невольно представлял её, и это дико будоражило. В конце концов не выдержал и повернулся. Она уже надела джинсы и как раз выправляла свитер. Я обнял её, запустил руки под футболку и притянул к себе. Она хотела что-то сказать, но я не дал, заглушил слова поцелуем. Губы у неё самые мягкие, оторваться невозможно. А уж когда она вытягивается в струнку и начинает отвечать на поцелуй – так вообще крышу сносит. Тут из родительской спальни донёсся кашель. Она вздрогнула, отпрянула и воззрилась на меня полуиспуганно-полувопросительно.
– Отец, – пояснил я. – Он сюда не зайдёт.
Попытался снова её обнять, но она вывернулась, подняла упавший свитер и торопливо натянула.
– Я тебя провожу, – сказал я, доставая из шкафа толстовку.
– Зачем? – удивилась она.
– Да у меня хобби по субботам с утречка в Химки бегать. Так что, считай, нам просто по пути.
Она пожала плечами и робко вышла в коридор. Озираясь, чуть ли не на цыпочках прошмыгнула в прихожую, торопливо оделась и у дверей посмотрела на меня.
– Щас, – кивнул я, шнуруя кроссовки. В подъезде не удержался и разочек-таки прижал к стенке. Поцелуй, правда, получился смазанным, кому-то из соседей в самый неподходящий момент вздумалось выйти. Она тотчас вырвалась и вчистила на выход. Но у дверей остановилась в нерешительности.
– Можешь выйти посмотреть, нет ли его там?
Я обошёл вокруг дома, вернулся в подъезд.
– Чисто.
И всё равно, выскользнув, она пугливо рванула за угол. Огляделась и только потом быстро-быстро засеменила прочь. Я еле поспевал за ней. Только когда мы миновали наши дворы и школу, она немного успокоилась, сбавила шаг и даже позволила взять себя за руку. Но шли мы по её милости всякими проулками, где непросыхаемые лужи по колено, потому что по дороге мог случайно ехать Дракон. Я пытался её разговорить, про отца выспрашивал и вообще про всё подряд, но она или отвечала односложно и неохотно, или вообще отмалчивалась. В общем-то, я могу её понять: уйти из дома в шестнадцать лет – это что-то запредельное. Хотя всерьёз я не воспринимал её уход. Пересидит денёк у тётки и всё равно ведь вернётся. Но отец её – урод, конечно. Прямо руки чесались репу ему начистить.
Тётка жила в пятиэтажке прямо рядом с «Прометеем». Удобно с дискача домой попадать, не то что мы пилили тогда в ночи. И тётка эта оказалась неожиданно молодой, не больше тридцатника. Только мне она всё равно не понравилась. Даже не то что не понравилась, а, скорее, неприятно обескуражила. Увидев племянницу, она почмокала, конечно, посокрушалась, потом усадила нас пить чай, а сама разглядывала меня примерно так, как разглядывают рабов на невольничьем рынке. А когда Эмилия вышла из кухни, вообще добила:
– А ты ничего такой, смазливенький, – ухмыльнулась она и погладила по бедру. – Бабы, поди, так и вешаются. Многих перепортил?
Можно, конечно, было ответить в том же духе, а то и спошлить – сама напрашивалась, но она ведь взрослая женщина, да ещё и тётка Эмилии.
– Не особо, – выдавил я, офигевая.
– Ой, не скромничай, – хохотнула она и снова провела ладонью по бедру снизу вверх. – А с Милькой как? Было что?
Я встал из-за стола. Достала уже трогать!
– Мне пора, – бросил я и пошёл в прихожую одеваться. Эта ненормальная мерзко захихикала вслед. Блин, и вот с ней останется Эмилия?! Надеюсь, ненадолго.
* * *
Пока меня не было, к нам, оказывается, снова приходил Дракон. Отец нас не сдал, но, по-моему, здорово перетрухал. Во всяком случае, разнервничался.
– Куда ты меня втянул? Она – несовершеннолетняя! Ты это понимаешь? А он! Этот её отец, он был как бешеный, – квохтал батя. – Сказал, что весь город оббегал. На уши ментов поставил. По-моему, ты влип…
Весь день я места себе не находил. Как она там? Что делает? Нашёл ли её отец? Дурак я, что так быстро слинял и даже не додумался взять у её тётки номер телефона. Хоть бы позвонил сейчас.
* * *
Эмилия вернулась домой на следующий день, в воскресенье. Я как раз отправился за хлебом, когда ко второму подъезду подкатила чёрная драконовская «Волга» и оттуда вышла она с отцом. Отчего-то, как её увидел, сердце больно сжалось, но она прошла мимо, даже не взглянув. И лицо было как неживое.
До самой ночи я напряжённо вслушивался в звуки за стеной, но вроде он её больше не трогал.
Глава 19. ЭМ
Шаламов Ирму очень повеселил. Она так открыто с ним кокетничала и отвешивала ему комплименты. Я понимала, что она просто забавлялась так, но всё равно мне было неприятно такое её повышенное к нему внимание. По-моему, и Эшу это не понравилось. Он так быстро ушёл, и попрощались мы впопыхах, скомкано. Правда, это даже к лучшему, как выяснилось. Потому что минут через пятнадцать приехал отец. Ворвался в квартиру, сразу стал орать на меня, на Ирму:
– Где ты провела ночь? Здесь тебя не было, я знаю! Отвечай!
– У моей подруги, – вмешалась Ирма, – я знала, что ты примчишься, и отвела её к Наташке.
– И мне ничего не сказала? – Глаза у отца были красные, воспалённые, злые.
– Зачем? Чтоб ты девчонку совсем прибил? – Ирма вела себя с олимпийским спокойствием, я ей даже позавидовала. – Я ведь её от тебя спрятала. Зачем же я буду говорить, где она? Тебе нервы лечить надо. А пока езжай домой, успокойся, завтра за ней приедешь.
– Ты мне ещё будешь указывать, что делать! – зашипел отец, а мне бросил неглядя. – А ты живо собирайся и в машину.
– Я никуда с тобой не поеду.
Отец развернулся, в два шага оказался возле меня.
– Что?! Да как ты смеешь? Да я тебя…
– Э-э! Угомонись! – подлетела Ирма. – Сегодня она останется у меня. Ты успокоишься и завтра за ней приедешь. А иначе я прямо в понедельник позвоню куда следует и расскажу, что директор первой школы вусмерть избивает собственную дочь. Думаешь, как в районо… нет, в облоно отнесутся к такому заявления, а?
– Ты… ты, никчёмная потаскушка, ещё смеешь меня шантажировать?
– Ещё как смею! Не веришь? Тогда увидишь, что будет. И выбирай, кстати, выражения, а то я и обидеться могу.
– Я говорю с тобой так, как ты этого заслуживаешь, – процедил отец.
– Тогда возьму с тебя пример. Пшёл вон из моего дома. Сейчас же, если не хочешь неприятностей.
Отец с минуту смотрел на неё жутким взглядом, раздув ноздри, но Ирма не дрогнула. «Буду, как Ирма, – решила я. – Чёрта с два он меня ещё ударит». И ведь Ирма победила! Отец в конце концов ушёл, громко хлопнув дверью. Только тогда я и смогла вдохнуть полной грудью.
– Ты – молодец, – вымолвила я.
– Просто у меня опыт общения с твоим отцом побогаче, вот и всё. Он больше всего боится скандалов, на то и давлю. Представляешь, как ему, бедному, несладко – с его-то бешеным нравом бояться скандалов? Вся жизнь – сплошное напряжение. Да ты расслабься. За ночь он остынет, а завтра я ему скажу, что если ещё раз тронет тебя, то ого-го какой скандалище устрою.
Я выдавила улыбку. Какое счастье, что у меня есть Ирма. Где бы я сейчас была, если б не она?
– Слушай, давай-ка устроим маленький девичник. У меня есть бутылка Сангрии.
– Я не пью, – замотала я головой.
– Тебе уже шестнадцать, маленько можно. Тем более не где-нибудь там неизвестно с кем, а с родной тётей. И Сангрия – это что алкоголь? Это так, морсик.
Ирма нарезала яблоко, грушу, сыр, наломала шоколад. Помыла виноград и выложила в хрустальную чашу. Для вина тоже выставила хрустальные рюмки. Для не работающей она жила весьма недурно.
– Ну, с почином! – подмигнула она, протянув мне рюмку.
Хрусталь тоненько звякнул. Вино и вправду оказалось сладким, словно забродивший сок, но не противно. Тем не менее после двух рюмок «морсика» в голове у меня зашумело. Ирма болтала без умолку, рассказывала в который раз, как в детстве воевала с отцом, хотя разница у них приличная – без малого десять лет. Отцу в августе исполнилось сорок два, а ей в марте будет тридцать три.
– Он ещё парнем молодым таким был. Все гуляют с девчонками, на танцы бегают, а он на всяких партсобраниях штаны просиживал. А как он меня допекал, когда я в твоём возрасте была! Мне гулять хочется, а он: «Ты меня позоришь!».
Ирма на мгновение задумалась, улыбнулась чему-то своему, а потом посмотрела на меня внимательно и с хитрецой.
– Колись, Милька, что у тебя было с этим красавчиком?
Я промолчала. Как о таком скажешь? Да мне и вообще хотелось бы, чтобы об этом никто никогда не узнал. Даже всепонимающая Ирма. Но на то она и всепонимающая, что сразу всё просекла.
– У тебя ведь с ним что-то было? Ты с ним спала?
Врать я никогда толком не умела, поэтому кивнула.
– Отец тебя убьёт.
– Если узнает…
– Ты хоть предохранялась?
Я подняла на неё глаза, не понимая, о чём она вообще.
– Ясно. А ты вообще в курсе, милая моя, откуда берутся дети?
– Ну, так…
– Вот когда девочки спят с мальчиками и не предохраняются, у них появляются дети. Ты хочешь в семнадцать лет заиметь ребёнка?
Я ошалело помотала головой.
– Надо было предохраняться. Сколько раз у вас уже было?
– Один, сегодня. И что, точно теперь будет…
Меня аж затошнило от страха. Какой ребёнок?! Мне тогда сразу лучше повеситься.
– Не точно, но возможно. Сейчас прикинем. Когда у тебя в последний раз были месячные?
Я чуть виноградиной не подавилась. Такие вопросы у этой Ирмы! Видя, что вогнала меня в краску, она расхохоталась, но потом в деталях рассказала, что, и как, и когда происходит. По её подсчётам, вроде, должно пронести. Не постеснялась она и показать, чем надо предохраняться. Ещё и сунула мне одну упаковку в карман куртки «на всякий случай», хоть я и яростно отказывалась. Короче, устроила мне тётя ликбез по полной программе.
– А что за мальчик-то? Давно вы вместе?
Мне стало совсем стыдно. Как я, интересно, выгляжу в её глазах? Я вообще не уверена, что мы вместе. Это просто случилось и всё. Но сказать об этом Ирме я постеснялась. И так пала ниже некуда.
– Не очень, – уклончиво ответила я. – Он вообще недавно у нас. Из Железногорска переехал.
– Плохо, надо было уж потерпеть, чтоб привязаться к тебе успел. А так он получил от тебя, что хотел без труда. И где уверенность, что теперь он тебя не бросит? Не смотри так, это сплошь и рядом происходит. А тем более красивый пацан, избалованный вниманием…
Настроение, и так еле державшееся на нуле, теперь стремилось в отрицательную плоскость, по-моему, я даже пустила слезу. Ведь она права. Так всё и бывает. И Шаламов уж точно купается в женском внимании, девчонки за ним так и бегают. А я…
– Ну-ну, ты чего раскисла? Потом плакать будешь. На вот, выпей ещё. Выпей-выпей, настроение улучшится.
Но настроение у меня наоборот упало ещё больше. Вдруг так остро затосковала по Шаламову, аж терпеть невозможно. Захотелось немедленно, позарез увидеть его или услышать.
– У тебя есть телефонный справочник? – спросила я, всхлипывая.
– Там, на полке. Что? Собралась ему звонить? Не надо. Завтра пожалеешь, уж поверь моему опыту.
Я не то чтобы поверила, но не позвонила. Просто Шаламовых в справочнике не оказалось.
– Он у тебя устаревший, – с укором сказала я.
– И хорошо.
– Плохо, я спросить его хочу, как он ко мне относится.
– О-о, давай-ка уже спать пойдём.
Но я не унималась. Если её слова поначалу зародили сомнения, которые наверное и так были, просто я не задумывалась, то теперь эти сомнения переросли в уверенность. И от этого меня буквально раздирало изнутри.
– Я ведь не вынесу, если он меня…
Там уже не слеза, там целый потоп случился – так я рыдала. Правда, Ирма сказала потом, что это с вина. Так бывает.
Отец приехал за мной в воскресенье. Строгий, но сдержанный. Ни мне, ни Ирме не сказал ни слова. И по пути домой тоже молчал. Возле дома нам попался Шаламов, сердце у меня так и подпрыгнуло, но отец сразу напрягся, как сторожевой пёс, почуявший неладное, вперился в меня с пытливым прищуром. Поэтому я даже не могла позволить себе посмотреть на него как следует, хотя очень, очень хотелось. Ко всему прочему, вспомнилось, как вчера порывалась звонить ему. Просто счастье, что у меня не оказалось его номера. Права была Ирма, когда отговаривала меня – иначе сейчас я бы со стыда умирала.
Уж не знаю, угроза Ирмы ли подействовала или что-то ещё, но отец и правда не трогал меня, даже не выговаривал за уход из дома. Хотя знай он, где я ночевала и с кем… даже боюсь представить его реакцию. Наверное, он бы просто убил сначала меня, потом Эша. Или наоборот.
Вечером мама сказала отцу:
– Мне твоя сестра как кость в горле. Это она Милю всему плохому учит.
– Мне моя сестра и самому как кость в горле, – поддакнул отец.
– Ещё и шантажистка она, оказывается…
Мама меня неприятно поразила. Разве она не поняла, что Ирма просто-напросто спасала меня от отца? А то, что она называет шантажом – практически единственный способ хоть как-то удержать его в узде. Они с отцом явно помирились, и я почувствовала себя ещё более одинокой, потому что теперь они заодно, а я – сама по себе. Невыносимо было слушать их размеренную беседу, когда у меня внутри всё переворачивалось. Я уже собиралась было послушать плеер, как вдруг мама сказала:
– Всё-таки ты поговори с Зотовой. Ладно она тебе доложила про этот дурацкий поцелуй, но где уверенность, что она не начнёт трепать об этом на каждом углу?
– Об этом и так все знают.
– Все да не все. И она, кстати, сама тоже ничего не знала. Мне Мочалова говорила, что Тамара Николаевна к ней приставала с расспросами, что случилось на дискотеке, кто там ссорился и всё такое. Получается, выспросила и к тебе побежала докладывать.
– И хорошо, что побежала. А то я бы так ничего и не узнал. Мочалова эта… Она сама должна была мне сообщить!
– Это другой вопрос, но с Зотовой ты всё-таки поговори. Чем меньше она будет распространяться, тем скорее эта история забудется.
– А ты бы лучше с дочерью поговорила. Если б она не осрамила себя и нас, то вообще ничего бы этого не было. А с этим паршивцем Шаламовым я в понедельник разберусь. Он у меня в два счёта из школы вылетит.
– Саша, но ты тоже давай не кипятись. Никто его за поцелуй из школы не выгонит. А отец у него шишка, между прочим, Анна Васильевна говорила. Там такие связи… Так что будешь на него давить, как бы нам это не аукнулось.
Противно! Как это противно! А самая мерзкая – эта чёртова историчка Зотова. Я всегда её не любила и не уважала, как учителя, но даже не представляла, насколько она отвратна, как человек. Вынюхивать, выспрашивать, чтобы потом стукануть. Фу.
За Шаламова я особо не беспокоилась. Что отец ему сделает? Беседу проведёт? Шаламов не из таких, кого можно убить словом. И вообще, за себя постоять он сумеет. А уж в крайнем случае его семья поддержит, раз тем более они такие блатные. Вон мама как одной фразой остудила отцовский пыл и жажду мести.
Утром они ушли на работу, а я осталась дома. Ещё вечером накануне слышала, как отец сказал маме:
– Скажи ей, что завтра она никуда не пойдёт. Возьмёшь для неё задания, учителям скажешь, что заболела.
– Она и не выздоравливала, – с сарказмом заметила мама. – Я на той неделе уже говорила про её болезнь.
– Ну значит, ещё не выздоровела, – раздражённо ответил он.
В этой четверти у меня, по-моему, пропусков больше, чем за все годы учёбы вместе взятые. А я всё думала, как, интересно, отец выкручивается, что я так долго не хожу? Как объясняет моё отсутствие? А он маму подсылает.
Мне, между прочим, хотелось в школу, даже очень. Последние дни так меня перетряхнули, что разговоры и сплетни за спиной стали казаться такой мелочью, на которую и внимания обращать не стоит. Хоть, конечно, все эти смешки, шепотки, косые взгляды и неприятны. Но, главное, что есть в школе – это жизнь, а тут я сижу весь день одна в четырёх стенах. Ненавистных стенах. И Шаламов, Эш… мне так хочется его увидеть, аж больно в груди, просто невыносимо…
* * *
Во вторник меня снова не отпустили, а мне уже выть хотелось с тоски. Никогда ещё собственный дом так остро не казался тюрьмой, одиночной камерой, карцером. Интересно, замечают ли родители, что я почти ничего не ем?
Задания, что дала мне мама, я сделала сразу же с утра, а потом завалилась на диван с книгой. Чтение всегда мне помогало уйти от реальности. Взяла «Замок Броуди» Кронина. Эту книгу мне мама не советовала, я сама выбрала наугад. Буквально с первых глав в душе у меня зашевелилось смутное, неприятное чувство. А потом осознала: этот ненормальный шляпник Джеймс Броуди и мой отец – просто один типаж. Не в точности, конечно. Есть различия: тот, например, со всеми был несносен, а мой всё же блюдёт внешние приличия, а перед значимыми людьми и вовсе соловьём заливается. Однако дома такой же тиран, и здесь всё узнаваемо, прямо как с нас писали: только отличные отметки, учёба до посинения, никаких мальчиков, романов и ненужного общения. Буквально те же мотивы, те же слова и то же «наказание», если что не так. Безумно жаль было его дочерей, и себя тоже. И хотя они и Мэри, и Несси – всего лишь вымышленные персонажи, мне казалось, будто мы вместе, связаны общим несчастьем. Глупо, конечно. Дочитать я не успела. Может, оно и к лучшему – всё время не покидало ощущение, а от главы к главе наоборот крепло, что вот-вот разразится беда. Такие книги не могут заканчиваться на оптимистичной ноте. Обе дочери Броуди – типичные, взращённые отцом, жертвы. А жертва – это даже не диагноз. Диагноз можно снять, вылечившись. Жертва – это судьба. Понятно, какая.
Нет уж, больше я точно никогда не дам отцу себя бить и помыкать собой не позволю. Не хочу быть жертвой!
Я так вжилась в образ, что стала представлять, как отвечу отцу, если вдруг что, но мой внутренний диалог прерывал звонок телефона. Уже второй за утро. Примерно час назад звонил отец – проверял, дома ли я и чем занимаюсь. Прямо он, конечно, этого не сказал, но и так понятно. И вот снова – я что, по его мысли, отчиталась и побежала гулять?
– Да, – раздражённо ответила я.
– Привет.
Это был его голос! Голос Шаламова! Я разволновалась так, что чуть не выронила трубку.
– Что делаешь?
– Дома сижу. Книжку читаю.
– Одна?
– Конечно.
А с кем же?
– Скучаешь?
– Ну… так…
Да я на стены уже готова лезть!
– Ну ладно, пока! – и повесил трубку. И это всё? Весь разговор? Я даже сообразить ничего не успела. Стояла и растерянно сжимала трубку, как будто в ней ещё остались отзвуки его голоса. Почему он позвонил? И откуда позвонил? Времени – двенадцать часов. Он ещё в школе, на уроках должен быть. И всё же как хорошо, как приятно, что он позвонил! Только что я читала «Замок Броуди», оплакивая собственную жизнь, а теперь стою и улыбаюсь до ушей. Меня аж распирает от счастья.
Возвращаться к книге мне не хотелось. Так было хорошо, что я чуть ли не приплясывала. Мне захотелось вдруг записать всё в дневник: и тот поцелуй на школьном вечере, и то, что произошло у Шаламова (не прямым, естественно, текстом!), и вот теперь этот звонок…
Я достала тетрадь, но мыслей роилось столько, что даже не знала, с чего начать. Тем более я так давно не делала записей. Последняя, например, сейчас казалась до невероятного нелепой:
«Видела Б.Г. сегодня два раза. Один раз перед уроками, он стоял на крыльце со своими одноклассниками. Второй – тоже не лучше. Был он с Шаламовым. Никак к нему не подойти. Никак не заговорить. Прошло уже две с лишним недели, а я ни на шаг не приблизилась к своей цели. Мы с ним даже не здороваемся! И этот Шаламов – везде и всюду. Он меня ужасно бесит. Мало того, что мне мешает, так ещё и вечно такая самодовольная физиономия, как будто он всерьёз считает, что я тоже по нему сохну. Идиот, знал бы, что он мне интересен только как друг Б.Г. Жаль, что тогда у Светки с ним ничего не вышло – если б они задружили, так бы хоть через него была возможность с Б.Г. познакомиться…»
Про Борю я уже и думать забыла. Перечитывая сейчас, что писала совсем недавно, поражалась просто, как я могла так думать? Даже смешно. Ещё смешнее будет, когда я лет этак через десять начну перечитывать свои каракули: «Шаламов бесит» и тут же: «Шаламова люблю». Прямо-таки железная логика и завидное постоянство!
Я стала вспоминать, как у нас всё начиналось. Вспоминала, как он подшучивал надо мной, как караулил в коридоре, как гладил по руке в кабинете Мочаловой… Вспоминала и улыбалась ещё шире. Но тут кто-то позвонил в дверь. Я закрыла тетрадку, сунула между страницами учебника истории, учебник убрала к остальным книгам и пошла открывать. Наверное, кто-нибудь из одноклассников или соседей, решила я, но всё равно спросила:
– Кто там?
– Я.
Шаламов! Господи, господи, зачем он пришёл? У меня тотчас перехватило горло и сердце запрыгало в груди, как безумное. Я привалилась спиной к двери, попыталась наладить дыхание и взять себя в руки. Глубокий вдох, медленный выдох, ещё один и ещё. Вроде дрожь немного утихла, и я открыла дверь.
Шапка – подмышкой, чёрные волосы взъерошены, нос и уши красные, а лицо наоборот бледнее обычного. На губах – кривая улыбка, а в синих глазах – горячечный блеск. Такой он красивый, что дух захватывает. И рассудок снова отшибает, потому что я встала в дверях, как соляной столб – ни привет, ни как дела.
Зато он не растерялся – и поздоровался, и сам протиснулся мимо меня в квартиру.
Скинул в прихожей куртку, разулся.
– Ты почему в школу не ходишь? – спросил он.
Я молча указала на рассечённую губу.
– Пфф, – фыркнул он, – нашла чего стесняться. Ты и так красивая.
Я уж не стала вдаваться в пояснения, что это не столько я стесняюсь, как отец. Да ещё и это его «красивая» очень меня смутило, ну и обрадовало, конечно. Я вообще на него странно реагировала: с одной стороны рада была безумно, ликовала, в душе у меня порхали бабочки и пели райские птицы. А с другой я будто цепенела вся. Ну и тупила сильно. Хотелось быть обаятельной, остроумной, весёлой, разговаривать запросто о том о сём, а у самой в голове тотчас пропадали все мысли. Наконец сообразила хоть чаю предложить.
– Давай, – радостно согласился он. – Горяченького, а то я продрог.
Я поставила чайник, достала из холодильника кастрюлю с рагу, поставила на плиту разогревать.
– Ух ты! – заглянул он под крышку. – Ты меня ещё и покормишь? Круто! А то дома, как мать уехала, питаюсь одними бутерами.
– А в столовой?
– Ну и столовской баландой. А тут мясо, картошечка, ммм.
Сама я есть не стала, только чай несладкий выпила, а Шаламов и впрямь наяривал так, будто только что с голодного края приехал. У меня аж самой аппетит вдруг очнулся.
Поев, он решил прогуляться по нашей квартире. Забрёл в гостиную, всё обсмотрел, в столовую, даже в туалет заглянул. Остановился в коридоре, где одна дверь вела в родительскую спальню, вторая – в мою комнату.
– Туда лучше не надо, эта комната отца и…
– Ясно, в пещеру дракона лучше не ходить. Извини, – засмеялся он. – А ты где обитаешь?
– Велкам, – я открыла дверь к себе, порадовавшись, что вчера от безделья навела порядок. Он долго и с нескрываемым любопытством осматривал всё вокруг, чуть ли в выдвижные ящики не залазил. Потом углядел на верхней полке фотоальбом, кивнул на него:
– Можно?
Я пожала плечами, мол, хочешь – бери, смотри. Только что там интересного? А ему, сказал, интересно посмотреть, какой я была маленькой. Он разглядывал с улыбкой старые нецветные фотографии, где мне год, два, три, пять. На групповом детсадовском снимке, уже цветном, пытался найти меня и ведь нашёл, хотя на мой взгляд, я там совершенно на себя не походила. Тощая, глазастая пигалица с огромным бантом на макушке. Я показала ему Лёшку Назарова, Потапова, Капитонову и Черникову, с которыми ходила в одну группу. Я, оказывается, сто лет не разглядывала собственные фотографии. Да никогда и не тянуло, а вот так с ним, сидя рядом, соприкасаясь плечами, коленями, пальцами, было очень приятно смотреть их и вспоминать. Потом он наткнулся на снимок молодого отца, сразу помрачнел и отложил альбом в сторону. Я смущённо отодвинулась. Он снова осмотрелся:
– А куклы твои где?
– У меня их нет. Отец раздал детям наших знакомых, когда счёл, что я уже достаточно взрослая.
Он повернулся ко мне. Посмотрел очень странно, словно внутрь меня, и одними губами с полуулыбкой произнёс:
– О да, теперь ты уже точно взрослая.
По его взгляду, по интонации я поняла, о чём он, и тотчас зарделась. Я встала с дивана, но он поймал за руку, потянул к себе и сам поднялся навстречу. Я и охнуть не успела, как оказалась в тесном кольце его рук. Не в силах вдохнуть, я замерла, чувствуя, как с пол-оборота разогналось сердце и пустилось вскачь, как горячая кровь хлынула к щекам и вискам, как затрепетало в груди. Чуть склонив голову, он смотрел мне прямо в глаза, а потом попросил:
– Поцелуй меня.
Я испуганно покачала головой. Как я могу? Это невозможно! Но он настаивал, склоняя лицо всё ближе.
– Поцелуй.
Зачем ему это надо? Почему не сам? Я совсем не против даже, но только если он первый…
– Я… не могу, – произнесла я срывающимся шёпотом.
– Ну… давай же, – выдохнул он и склонился ещё ближе так, что пришлось закрыть глаза. Так было проще, но его губы почти соприкасались с моими, обжигали дыханием и сводили с ума. Внутри каждая клеточка сладостно заныла в предвкушении. Я не хотела целовать его первой, это совсем неправильно. Но губы как будто сами потянулись к нему и несмело приникли. Он тут же отозвался нетерпеливым, жарким, мучительным поцелуем, вынимая из меня душу.
Эш всегда целовался по-разному: то жадно и властно, даже грубо, то отчаянно, то нежно, но всегда умопомрачительно. Мне казалось, что я слеплена из воска и теперь медленно таю. Ноги и впрямь не держали, а в голове клубился вязкий туман: ни единой разумной мысли, только ощущения, такие захватывающие, яркие, всепоглощающие, что я почти себя не контролировала и даже не заметила, как мы снова оказались на диване. Я с такой лёгкостью сдалась его напору и уже сама – сама! – обнимала его, с упоением целовала, касалась гладкой горячей кожи, запускала руки в волосы. И даже не вспомнила про гнев отца и укоры матери. В эту минуту для меня существовал только он. И его потемневший, недвусмысленный взгляд и частое, прерывистое дыхание нисколько меня не пугали – наоборот, внутри всё томительно и сладко сжималось. Его горячие, нескромные руки – везде… Я растворялась в ощущениях, тихо плавясь от растущего внутри жара, пока меня не прошила вспышка острого наслаждения. От неожиданности я широко распахнула глаза и содрогнулась всем телом, с губ слетел непроизвольный стон. Это ни с чем несравнимое удовольствие, до боли невыносимое блаженство накатывало лавиной. Знала, что потом мне будет очень, очень стыдно, но сейчас хотела одного: чтобы это продолжалось. А в следующую минуту во мне как будто случился взрыв, ослепляющий, оглушительный и опустошающий. И это, видимо, так меня расслабило, что затем я пребывала как в дурмане и не испытывала ни капли боли, когда чувствовала его движения. Потом он внезапно сбавил темп, почти замер, лицо его изменилось, взгляд заволокло и по телу пробежала дрожь. Обессиленный, он опустился рядом, тяжело дыша и целуя меня в шею и в висок.
