Текст книги "Отец ребенка "

Автор книги: Елена Сапожникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

Брелком сигнализации она открыла машину, отворила водительскую дверцу, привычно устроилась в кресле и повернула ключ зажигания. Автомобиль, по обыкновению, фыркнул и ровно загудел, прогревая мотор. Она потянулась к бардачку, вытащила сигареты и закурила, но это доставило мало удовольствия. Наверное, от долгого лежания в машине табак отсырел и испортился, вкус у сигарет стал противным. Сделав пару затяжек, она затушила сигарету в пепельнице и, посмотрев на часы, медленно тронулась с места. Было четыре часа утра. У приемного покоя остановилась еще одна машина, началась стандартная, отлаженная годами процедура.

– Дай пять рублей, дай пять рублей, дай пять рублей, – монотонно повторяла толкающая кушетку неопрятного вида санитарка. Вообще она вызывала неприятное чувство: непостижимого бело-серого оттенка изжеванный халат, полы которого были откровенно грязными, испитое, мятое лицо, забористый запах перегара, волнами накатывающий на Оксану, когда женщина открывала рот.

– У меня нет с собой, – тихо ответила Оксана на очередную просьбу-требование.

– Ну, тогда и катись сама, – неожиданно буйно взъярилась женщина и с силой оттолкнула от себя каталку.

Оксана в испуге зажмурила глаза: белая стена с закрытыми массивными воротами грузового лифта приближалась угрожающе быстро. Сил спрыгнуть с каталки после родов у Оксаны не осталось, и она только крепко вцепилась в дерматиновые края несущейся тележки в ожидании удара. Но остановка получилась неожиданно мягкой.

– Михаловна, сука старая, ты что опять творишь? – на весь коридор раскатился басовитый грозный окрик. Оксана открыла глаза. Каталка стояла в нескольких сантиметрах от стены, удерживаемая полноватым низеньким доктором в круглых очках, с бородкой клинышком.

– Не виновата я, сорвалась тележка и покатилась сама. Не смогла я ее догнать, – издали залебезил испуганный голосок.

– Врешь! – безапелляционно постановил медик с обманчиво добродушной внешностью доктора Айболита. – Бегом сюда, – приказным тоном позвал он санитарку и нагнулся к Оксане: – Испугалась, голубушка? – Властные нотки в его голосе в один миг исчезли, словно это не он только что кричал, уступили место ласковым интонациям. Он разговаривал с Оксаной, как говорят с больными детьми: заботливо и нежно.

Оксана робко улыбнулась и еле слышным шепотом ответила:

– Немножко.

Врач погладил ее по голове, едва дотрагиваясь до волос, подбодрил:

– Все будет хорошо.

До Оксаны снова донеслась волна перегара. Этот же вал, наверное, накрыл и доктора, он недовольно поморщился и, грозно глядя на подбежавшую женщину, негромко сказал:

– Отвезешь в палату, а потом зайдешь ко мне в кабинет.

Оставшуюся дорогу санитарка сердито сопела, но рот не открывала и везла Оксану, как стеклянный сосуд с драгоценной жидкостью. В палате она помогла ей перебраться на кровать и проворно исчезла вместе с каталкой. Как только за женщиной захлопнулась дверь, Оксана закрыла глаза и моментально провалилась в небытие. Сказались и ночное бодрствование, и роды: все это ее основательно вымотало. Она уснула так крепко, что не слышала, как привезли в палату еще одну роженицу, не почувствовала, как приходивший врач откинул одеяло, осматривая ее, даже пропустила первую грозу с оглушительными раскатами грома, ослепительными вспышками молний и хрустально чистыми каплями дождя, беспорядочно перечертившими больничные окна и весело барабанящими по жестяному подоконнику.

Очнулась она оттого, что кто-то легко теребил ее за плечо. Она с трудом разлепила веки и увидела наклонившуюся к ней молоденькую девчонку в коротком белом халатике, выгодно подчеркивающем фигурку.

– Просыпайтесь, мамочка. Ребенка кормить пора, – мило улыбнулась она Оксане и протянула ей туго спеленатый кулек из байкового одеяла в сине-белую клетку. Оксана спешно приподнялась на кровати, взяла протянутый сверток с выглядывающим сморщенным красным личиком. Сердце, словно подстегнутое, убыстрило ход и беспокойно забилось. Несколько секунд Оксана внимательно смотрела на мирно спящего младенца, потом тревожно перевела взгляд на уходящую медсестру:

– Это не мой ребенок. – Ее смятенный голос остановил девчушку в дверях. Она стремительно развернулась и на одних носочках подбежала к Оксане.

– Не может этого быть. – В серьезных серых глазах светилось неприкрытое изумление, высоко поднятые брови сложились домиком. Она ловко перехватила ребенка у Оксаны, положила на высокий столик у окна и резкими отработанными движениями распеленала одеяло. Бросила беглый взгляд на маленькую клеенчатую бирочку зеленого цвета, завязанную на крохотной ручонке, и залилась краской.

– В самом деле, не ваш. – Ее смущение было таким неприкрыто-детским, что Оксана, до этого укоризненно смотревшая в ее сторону, только громко вздохнула. Медсестра метнулась к соседней кровати, где одиноко лежал еще один младенец, быстро распеленав, пробежала глазами по бирке и принесла его Оксане. – Простите, совершенно случайно перепутала с ребенком вашей соседки.

– Ничего, – тихо, осипшим, совершенно неслышным голосом ответила Оксана. В этот короткий миг ей вдруг сделалось страшно. Страшно от ощущения потери, страшно так, что во рту все высохло от предчувствий, в висках застучала, заколотилась боль, остро сжало горло.

Девчушка заметила, что ей стало не по себе, снова подняла брови домиком, отчего на лбу у нее образовалась тоненькая ниточка – морщинка, склонила голову набок и, стараясь оправдаться, зачастила:

– Извините меня, я случайно. Честное слово, это первый случай в моей практике. Сама не понимаю, как я могла перепутать.

Смущенная девчушка что-то лепетала в свое оправдание, но Оксана ее почти не слышала. Волна умиротворения разлилась у нее в сознании. Она с жадностью вглядывалась в крохотное личико, восхищаясь кнопочкой-носом, пухлыми щечками и ямочкой на подбородке. Ребенок спал, его крошечное личико морщилось во сне. Ей захотелось из всех сил прижать его к себе, но она сдержалась и только легонько провела по лицу рукой, нежно касаясь ладонью бархатистой кожи, впитывая в себя новые ощущения. Ребенку это не понравилось. Он открыл глаза, моргнул и остановился взглядом на Оксане. Глаза были темные, изумительного густого синего цвета, в них была какая-то сонная глубина. Ребенок еще несколько раз моргнул, зевнул и закряхтел. Ему надоело бессмысленное любование, он хотел есть и, недовольно ворохнувшись в тугом коконе, сначала капризно скривил губы, а потом, открыв беззубый ротик, громко закричал от негодования. Оксана торопливо приложила его к груди и, когда он замолчал, довольно зачмокав, услышала, как девчушка спрашивает:

– А как вы догадались, что это не ваш ребенок? Я же первый раз его на кормление принесла. – На ее лице появилось странное выражение: смесь удивления, задумчивости и невольного интереса.

– Если б я знала как, – недоуменно вздернула брови Оксана. – Просто интуитивно поняла, что это не мой сын. – Откуда она знала, Оксана и себе не могла сказать, но она знала – и все.

– Одна узнает своего ребенка чуть ли не по запаху, вторая – даже не хочет видеть. – Девушка нахмурилась, и на ее лице появилось строгое выражение, разом сделав ее на пару лет старше.

Оксана вопросительно посмотрела на девушку.

– Соседка ваша. Стоило мне показаться в дверях, она пулей из палаты выскочила, даже притронуться к малышу не захотела. Еще на обходе врачам заявила, что отказывается от ребенка и хочет отдать его в детский дом.

Оксана замерла от услышанных слов, рот ее смешно приоткрылся от изумления. Она почувствовала, что волна жалости к малышу, которого она недавно держала в руках, буквально захлестывает ее.

– Почему? – спросила она, голос ее дрогнул.

– Сказала, что не собирается губить жизнь из-за одной ошибки.

– Ошибки? – искренне изумилась Оксана.

– Такая девица заносчивая, – охотно пояснила медсестра. – Заявила, что рассчитывала удачно выйти замуж, но отец ребенка уехал в Америку и пропал. У нее не хватило ума и ловкости избавиться от ребенка раньше, пришлось таскать его в себе, но теперь он ей не нужен. Представляете? – Румянец негодования вспыхнул на юном серьезном личике девушки. – Она, видите ли, очень молода, у нее все впереди, – передразнила она с язвительной усмешкой. – Ненавижу таких девиц, – добавила она и сжала руки. Этот жест был выразительнее всяких слов.

Ребенок жалобно ныл, но Наташа не собиралась его кормить. Рисковать фигурой ради куска мяса весом в три килограмма она не собиралась. Она не воспринимала этот спеленатый шевелящийся сверток как своего ребенка. Если честно, она вообще не любила детей и не собиралась брать это маленькое существо домой. Менять вечно мокрые пеленки и слушать нескончаемый крик – увольте. Это не ее заботы, пусть даже это и ее собственный ребенок.

Наташа сразу поняла, что она одна против всех, и не испытывала по этому поводу ни малейших сожалений. Разве могли они понять ее, эти медики, работающие днем и ночью за смешные деньги? Или эта ее соседка-идеалистка? Пусть они засунут свои принципы в одно известное место. Она будет поступать так, как выгодно ей. Она не собирается всю жизнь считать копейки от зарплаты до зарплаты и стариться раньше времени. У нее не было никаких угрызений совести, когда она обманывала Оксану, наоборот, она чувствовала радость оттого, что смогла одурачить эту наивную клушу, и даже презирала ее за то, что та не раскусила ее истинных намерений.

Мало ей своего ребенка. Вот где дура непроходимая. Пусть тащит двоих, своего и ее, Наташиного, сына, раз такая жалостливая. А Наташа еще собирается пожить для себя, устроить нормально свою жизнь, подцепив папика побогаче. А с таким довеском, как сынок, мечтать об удачном замужестве не стоит.

А Оксанка – лохушка лохушкой! Не пиши отказную от ребенка. Со временем поймешь, что совершила глупость, но ничего исправить будет нельзя. Отдай его мне, я буду воспитывать как своего сына, а как только поймешь, что он тебе нужен, верну. «Как же, будет он мне нужен, как собаке пятая нога». Наташа и забеременела, только чтобы привязать к себе Олега, да и то потому, что у него уже была квартира, машина и работа в солидной западной компании. А он как уехал в Америку, так и пропал в этой своей Силиконовой долине. И неизвестно, вернется ли вообще. А в таком случае этот орущий и визжащий кусок мяса ей ни к чему. Пусть наивная Оксанка ищет ей оправдания: у Наташи послеродовая депрессия. Ага, как же. Депресняк у нее. Обхохочешься. Конечно, если б Олег был рядом, она бы сыграла роль заботливой мамочки, какие проблемы, но Олега нет рядом уже восемь месяцев, и неизвестно, когда появится. А она еще не выжила из ума, чтобы отказывать себе в удовольствиях ради сомнительного будущего благополучия.

И на что Оксанка рассчитывает? Муж бросил, она одна с ребенком, да еще и ее, Наташиного, забирает. Нашлась мать Тереза. Хоть бы хны, кормит обоих мальчишек: и своего и ее, Наташиного. «Представляю, как через полгода завоет, посмотрев в зеркало на свою грудь. Одно слово: дура!»

Оксана, покормив, отдала малышей пришедшей медсестре и легла на кровать, отвернувшись к стенке. У Наташи было странное злое лицо, точно она втихомолку посмеивалась над ней, Оксане не хотелось смотреть в ее сторону. С такими женщинами ей не приходилось сталкиваться в жизни. Разве только передачи по телевидению, да и то Оксана никогда их толком не смотрела. Она не могла понять, как можно не любить того, кто является частью тебя? Того, кого ты создала, того, кому ты дала жизнь.

В палате было прохладно, и она натянула одеяло до самого носа. Солнечный лучик упал на стену в ногах кровати, и Оксана стала наблюдать за ним. Он двигался медленно-медленно, словно живой. Время шло, солнечный лучик прополз полстены, а в палате стояла мертвая тишина, нарушаемая только шагами из коридора да поскрипыванием металлических пружин кроватей. Оксана твердо решила: завтра пойдет к главврачу.

В маленькой ординаторской, кроме них двоих, никого не было.

– Ты подумай, сама в этой жизни на птичьих правах, куда тебе еще второго ребенка?

– Я справлюсь. – Оксана умоляюще смотрела на главврача. – Я не могу от него отказаться. И потом, вдруг Наташа одумается, ей будет легче его найти. А так – затеряется по детским домам, и все. А Наташка потом будет волосы на себе рвать, когда поймет, что наделала.

Врач участливо смотрел на молодую женщину сквозь очки, но почти не слышал, что она говорила с такой горячностью. Про себя он уже давно решил, что не будет препятствовать, действительно, для ребенка будет гораздо лучше оказаться в семье, а не в доме малютки. Сколько прошло через него мамаш, отказывающихся от своих детей. То мать слишком молода, то наркоманка или алкоголичка. Были благополучные дамы, которым ребенок мешал строить карьеру. И даже одна семейная пара, заявившая, что ребенок получился случайно, они его не планировали и еще не готовы стать родителями. Хотя обоим супругам было хорошо за тридцать. Он им тогда нагрубил, порекомендовал пройти стерилизацию, чтобы такие, как они, уроды не имели возможности размножаться.

А такое вот чудо впервые в его практике. Он даже и не предполагал, что на свете еще остались такие люди: чистые, невинные душой, способные на безграничную любовь и самоотверженность. Наше время сделало людей циничными и пошлыми, добродетель в этом мире и гроша ломаного не стоила. Честность, искренность они скрывали, как что-то позорное, стыдное... Он так глубоко ушел в свои мысли, что не заметил, когда она замолчала, и очнулся, услышав судорожные всхлипы. Она плакала, но плакала не истеричными, а какими-то беспомощными, беззащитными слезами, такими, которых мужчины боятся больше всего на свете.

– Ну-ну, не надо разводить сырость. – Он взял ее руку в свою и по-дружески сжал. – Я просто думаю, как все оформить без лишней волокиты. Не волнуйся, голубушка, решим вопрос положительно. Есть у меня нужные люди, ради такого случая придется потревожить.

– Правда? – Столько надежды было в этом предательски подрагивающем голосе, что у него захолонуло сердце.

– Такими вещами не шутят, логично?

– Логично, – согласилась Оксана и прижала ладони к горящим щекам. – Стыдно, разревелась, как девчонка. Простите.

– Добрые дела делать никогда не стыдно, – подбодрил ее он. – Ступай в палату и больше не нервничай, сделаю все, что в моих силах, и даже больше.

В палате Наташа поспешно собирала вещи в сумку: тюбик с зубной пастой, щетку, косметичку. Скомкала и швырнула полотенца, большое махровое пришлось утрамбовать рукой. Как же ей надоели сюсюкающие мамочки и осуждающие взгляды медперсонала! Она собиралась уйти тихо, так, чтобы никто не заметил, а прежде всего – эта придурочная соседка, наивная мать Тереза. Но не удалось.

– Тебя выписали? – от дверей поинтересовалась вернувшаяся Оксана.

Наташа не ответила. Она натянула шерстяной свитер через голову, а больничный халат небрежно кинула на спинку кровати. Тяжелая, застиранная байка не удержалась на гнутой хромированной дуге и с шумом плюхнулась на пол, где и осталась лежать бесформенной кучей. Прошла, села на свою кровать и уже оттуда спросила:

– Уходишь?

– Да, – односложно бросила Наташа.

– А ребенок?

– Ребенок, ребенок, – зло взорвалась Наташа. – Не нужен, поняла? – почти по слогам прошипела она Оксане. – Отстань! Сколько можно повторять, я написала отказную, она у главврача. – В палате повисло молчание.

Через несколько минут Оксана решилась:

– Наташ, я была у главврача.

Наташа обернулась и вскинула брови, демонстрируя удивление:

– Ну и?..

– Я хочу его забрать, – тихо пояснила Оксана.

– Да делай ты что хочешь. Мне без разницы.

– Даже имя ему дать не хочешь?

– Слушай, ты по-русски понимаешь? Я сказала, мне он по барабану. И вообще, что тебе от меня надо?

Оксана пожала плечами:

– Собственно, ничего.

– Ну и не лезь, – буркнула под нос Наташа, натягивая джинсы.

Оксана сделала еще одну робкую попытку:

– Наташ, я подумала, вдруг ты захочешь узнать, как растет малыш...

– Не захочу, – грубо оборвала ее уже одетая соседка.

Но Оксана не сдавалась. Она быстро написала в записной книжке номер своего домашнего телефона, выдрала листок и протянула Наташе:

– Возьми на всякий случай.

Та с неохотой бросила листочек в сумку:

– Бывают же такие зануды, – и ухмыльнулась от дверей: – Прощай, многодетная мамаша. Желаю успехов на трудном поприще воспитания юного поколения.

Оксана не стала отвечать, молча проводила Наташу глазами и, когда за ней захлопнулась дверь, отвернулась к окну. Ей казалось, что в ее голове группа маниакальных танцоров исступленно отбивает ритм чечетки. Сдерживаемые эмоции заставили сердце биться в бешеном темпе, неистовыми толчками выбрасывая кровь. Она сжала виски руками, чтобы унять зачастивший пульс, и автоматически бросила взгляд в окно. Там, внизу, на улице, шумно толпились посетители: мужья, родители, маленькие дети. Все, кто пришел навестить рожениц. Одни уходили, попрощавшись, другие подходили, шумно кричали, и голоса их гулко взмывали и находили жен, дочерей, матерей. Они приветствовали друг друга широкими жестами, улыбались, старались перекричать друг друга, подскакивали, выражая бурный восторг, видя сморщенное, красное личико младенца. Казалось, сам воздух, тяжелый и теплый от испаряющихся на глазах остатков снега, был пронизан добротой, любовью и счастьем. Ей до боли захотелось глотнуть его, и она открыла форточку. В затхлый воздух палаты ворвался свежий, влажный ветерок. Запахло тополями, отсыревшими смолистыми деревьями и весной. В палату вторглись несмолкающий птичий гомон, шум проезжающих по шоссе автомобилей и счастливый мужской голос, который надсаживался во всю мощь легких:

– Люся!!! Я тебя люблю!!!

Оксана видела, как Наташа выбежала из-за угла здания, уже одетая в яркую красную куртку и легкомысленный берет, еле держащийся на распущенных волосах. С высоты пятого этажа она казалась крохотной, как игрушечная кукла Барби с непропорционально длинными ногами. «Наверное, сапоги на метровых каблуках», – насмешливо усмехнулась Оксана. Она следила, как Наташа миновала больничные ворота, пересекла проезжую часть и, остановившись у кромки тротуара, голосуя, вытянула руку. Почти сразу же огромный черный джип, мчавшийся до этого на полной скорости, вильнул, притормаживая, и через секунду помчался вдаль, унося с собой девушку модельной внешности.

Автомобиль давно скрылся из вида, но Оксана все смотрела на дорогу, смутно надеясь, что Наташа вернется. У нее в голове не укладывалось, как можно предавать то, что было девять месяцев частичкой тебя, свою собственную плоть и кровь. Она задумалась и не услышала, как тихонько скрипнула дверь, пропуская входившего в палату человека.

– Оксанка, с ума сошла! Холодно еще, весна поздняя, апрель, еще снег не стаял. Быстро отойди от окошка, моментально продует!

Она испуганно вздрогнула, когда ее тронули за плечо.

– По городу грипп ужаснейший гуляет, у нас больница на карантине, а она с голыми коленками у открытой форточки, – причитала за ее спиной нянечка. Нянечку в отделении все звали по отчеству, Макаровна. Маленькая, кругленькая как колобок, с вечными очочками на носу, она в свое дежурство всегда приносила огромную холщовую сумку, где в шуршащей бумаге остывали пирожки домашней выпечки. Макаровна угощала ими молоденьких мам, приговаривая: «Вы же молодые, скоро и забудете, что такое настоящие домашние пирожки».

У Макаровны никого не осталось на этом свете: дочь с зятем и внуком погибли в одночасье, попав в автомобильную катастрофу. И теперь всю нерастраченную любовь и нежность она несла своим подопечным.

– А что это, козы твоей халат валяется? И вещичек не видно? – Макаровна закрыла форточку и недоуменно осматривала палату.

– Наташа ушла, – произнесла Оксана тихо и серьезно.

– Сбежала?! – ахнула старушка, смешно всплеснув руками. – Ох и непутевая девка. Курва, одним словом, прости меня, Господи, ох и курва. Надо Викентию Анатольичу сказать, ведь, поди, и не знает. Ох и курва, – бормотала Макаровна, давая точную оценку сбежавшей.

Оксана невольно улыбнулась: Макаровна, когда ругалась, выглядела очень забавно. Круглое личико хмурилось в грозной гримасе, из-за очков сердито сверкали глаза, кончики платка, узлом завязанного под подбородком, вздрагивали в такт размашистым шагам, которыми нянечка пересекала комнату. Она собрала в охапку оставшееся после Наташи белье и, тихо бубня под нос, ушла.

Оксана залезла под одеяло, свернулась клубочком, немного полежала с закрытыми глазами и незаметно для себя уснула. Она не слышала, как вернулась Макаровна и застелила чистым бельем освободившуюся койку. Нянечка старалась ходить тихо, на цыпочках, но грузное тело слушалось плохо, и пару раз она спотыкалась, производя невообразимый, по ее мнению, шум. Она испуганно оглядывалась на спящую, но Оксана мирно посапывала, не реагируя ни на скрип старых рассохшихся половиц, ни на тяжкую поступь Макаровны. Заглянула дежурная медсестра, оставила на тумбочке направления на сдачу анализов крови для выписки, но будить не стала. Оксана спала, и, наверное, впервые за долгое время ничто не могло нарушить ее внутренней тишины и покоя. Она спала, как спят новорожденные дети: глубоко, умиротворенно и сладко. И снилось ей что-то непонятное, но хорошее и светлое.

Выписывали Оксану с двумя малышами. Главврач сделал невозможное: за три дня оформил документы, которые Оксана собирала бы сама в лучшем случае полгода.

Дни полетели с безумной быстротой. Хорошо, что первый месяц малыши просыпались редко, в основном чтобы поесть, это позволило Оксане немного восстановить силы после родов. Мама перебралась к ней и возложила изрядную часть забот на себя. Жизнь понемногу начинала налаживаться. Только в финансовом плане приходилось все туже. Накопления таяли с невероятной стремительностью: пеленки, распашонки, детское питание – все траты пришлось удвоить.

Сегодня Оксана еле волочила ноги. День выдался суматошным и совсем невезучим. С утра она была в больнице, выписывала направления для получения питания на молочной кухне, потом относила заверенные бумажки. Заскочила домой, покормила и перепеленала малышей – и снова в собес с кучей новых бумаг на пособие. Пособие получить не успела, закончились деньги. Она напрасно простояла в очереди почти час, испуганно выпрыгивая каждые пять минут на улицу, где под навесом в коляске спали малыши под присмотром торгующей семечками старушки. Она заикнулась, чтобы ее пропустили без очереди, но толпа возмущенно заревела, задавив ее робкий голосок своей мощью. Обычно беготню по инстанциям брала на себя мама, но сегодня у нее в школе была очередная проверка из роно, проигнорировать которую она не могла. Отложить хождение по инстанциям на другой день было невозможно: именно на сегодня было назначено рассмотрение ее бумаг сановными чиновниками из отдела соцобеспечения.

От усталости внимание затупилось, Оксана не заметила лужу и очнулась, только когда вода хлынула в туфли. Дожди шли почти каждый день, и земля, донельзя насыщенная влагой, не могла впитать в себя всю воду. Излишки скапливались на поверхности и превращались в стоячие лужи. Оксана заспешила, толкнула коляску посильнее, та несуразно подпрыгнула на какой-то кочке, выскочила из воды, проехала пару метров и, издав неприятный скрежет, застопорилась, неуклюже накренившись набок. Оксана выбралась из лужи и обессиленно остановилась. Колесо. До дому было рукой подать, но дотащить коляску казалось немыслимым. Этот день вымотал ее до конца. Хорошо хоть, малыши вели себя спокойно. С сыновьями повезло: крепкие и мирные.

– Сейчас, ребята, немного передохну, и домой, – сказала она скорее себе, чем им, и тяжело вздохнула.

– Помочь? – раздался сзади дружелюбный голос. Оксана испуганно вздрогнула, она не заметила подошедшего мужчину.

– Напугал? – с улыбкой спросил он у обернувшейся Оксаны.

– Немножко, – растерянно кивнула она в ответ.

– Да у вас тут серьезная авария. – Он уже рассматривал колесо, трогая его руками.

– Испачкаетесь, – робко заметила Оксана.

– Ерунда, – отмахнулся незнакомец. – Сможете пару секунд подержать коляску, я колесо поставлю на место?

– Да, да, конечно, – поспешно ответила Оксана.

Через пару минут коляска резво катилась по тротуару, ведомая мощной мужской рукой. Только колесо тихонько поскрипывало.

– Надо бы его смазать, чтобы не скрипело. У вас есть машинное масло?

– Не знаю, – неуверенно пожала плечами Оксана. – Наверное.

– Чтобы не сомневаться, я завтра сам принесу и смажу. Вы же всегда в три часа выходите гулять с малышами?

Оксана нахмурилась и настороженно посмотрела на него:

– Откуда вы знаете?

– Да не пугайтесь так, – добродушно рассмеялся он. – Я в это время собаку свою выгуливаю и часто вас вижу. Я живу в соседнем подъезде, но вы никогда не обращаете на меня внимания. Даже здороваетесь как со столбом.

– Правда? – Оксана почувствовала, как краска стыда заливает щеки.

– Правда, правда, – поддразнил он ее с доброй усмешкой. И тут же спросил: – А кто у вас?

– А у меня как в кино: мальчик и еще мальчик, – рассмеялась Оксана.

– Два сына, мечта. Но на близнецов не похожи, такие разные.

– Двойняшки, – сухо ответила Оксана. – Один в папу, другой в маму.

Он сделал вид, что не заметил ее мгновенного отчуждения. Открыл дверь подъезда, помог втиснуть в узкое пространство коляску и попрощался.

Лифт не работал. Если не везет с утра, будет везти после обеда, эту оптимистическую мысль Оксане внушали с детства. Сегодня золотое правило не действовало. На кабинке красовался белый листок бумаги формата А4, на нем корявыми буквами было начертано: «Лифт не работает». А в правом углу витиевато подписано: «Администрация». От мысли о том, что придется тащить коляску на пятый этаж, у Оксаны заломило в висках.

– Не день, а сплошной кошмар, – бессильно выругалась она, примеряясь, как лучше зацепить коляску. Сделав несколько бесплотных попыток затащить ее в одиночку на лестницу, поняла бессмысленность затеи. С малышами тащить коляску вверх было верхом безумия, конечно, если не ставить задачу угробить карапузов. Оксана хмыкнула от пришедшей в голову мысли и, взяв малышей на руки, начала подниматься по лестнице.

Один из парней недовольно заворочался и жалобно всхлипнул.

– Тихо, тихо, скоро придем, – ласково поцеловала его Оксана.

Кроха как-то по-взрослому вздохнул, посмотрел на мать темными глазами и, словно поняв, как ей тяжело, не стал закатываться в плаче. Он зевнул беззубым ротиком, смешно наморщив нос, и стал прислушиваться к доносившимся из-за дверей заунывным звукам разучиваемой классической гаммы. В квартире жила пожилая учительница музыки, дававшая уроки на дому. Наверное, опять из очередного, приведенного родителями под конвоем оболтуса она пыталась вырастить великого маэстро. Этажом выше слышались звуки телевизора: показывали футбол, грубый мужской голос смачно осыпал бранью игроков за скверную игру. На четвертом вовсю гремел семейный скандал: с визгом и смачными оплеухами. И только на площадке их этажа было привычно тихо.

Календарь утверждал, что последний месяц весны подходит к концу, но весна почему-то не торопилась вступать в свои права. Она старательно маскировалась под осень, ежедневно поливая землю моросящим дождем – серым и безрадостным. Оксана посмотрела в окно и решила отменить прогулку с малышами. В такую погоду гулять – никакого удовольствия, а простуду можно подхватить запросто. Она еще не успела восстановить силы после вчерашнего променада. В квартире было тихо, сыновья спали, раздавшийся звонок показался оглушительным. Оксана со всей скоростью, на которую была способна, бросилась к входной двери.

– Иду, иду, – вполголоса крикнула из прихожей, только чтобы не звонили повторно, мальчики могли проснуться. Она торопливо открыла дверь и удивленно протянула: – Вы?

На пороге стоял вчерашний незнакомец. Он был красивым, просто неправдоподобно красивым: высокие мужественные скулы, мягкие каштановые волосы, серые дымчатые глаза, резкая линия рта. «Мужчина не должен быть таким красивым, это просто вызов женщинам», – подумала она. И удивилась, как она могла не замечать такое лицо: не слащаво плакатное, обладающее истинно мужественной красотой. Сердце Оксаны заколотилось – элементарное примитивное предостережение, но она сумела обуздать его.

Олег, в свою очередь, не говоря ни слова, тоже рассматривал молодую женщину. Она была одета в длинный шелковый халат, подхваченный на талии поясом. Тонкая ткань мягко обрисовывала фигуру, подчеркивая красоту и сексуальность. Он почувствовал, как у него пересохло во рту. Неожиданное желание опалило его жаркой волной, заставило смутиться. Видимо, он застал ее врасплох. Она выглядела испуганной и не совсем довольной. Ее русалочьи глаза казались огромными от удивления.

– Я не понимаю... – начала было говорить она и сделала попытку закрыть дверь, но он успел мягко перехватить ее руку.

– Не пугайтесь. Я хотел смазать колесо вашей коляски, но вы не вышли на прогулку. Тогда я набрался наглости и зашел к вам без приглашения.

Оксана потерла пальцами виски, словно пытаясь решить сложную задачу. От этого движения рукав халата съехал, обнажив тонкую руку до локтя. Олегу показалось, что он никогда не видел ничего более эротичного.

– Знаете, я думаю, что сейчас не самое подходящее время, – сказала она после недолгого раздумья и внимательно посмотрела на него.

Олег только сейчас заметил темные круги у нее под глазами.

– Это не займет много времени. Я не хотел причинить вам неудобство. Простите, что так получилось.

– Действительно, неудобно, – смутилась она. – Но... я вас совсем не знаю... А, ладно, проходите, грабить у меня все равно нечего. – Она бессильно махнула рукой, словно сдаваясь на милость победителя, и отошла в сторону.

Переступая порог квартиры, Олег понял, что с этого момента его жизнь изменилась. Собственно, это он понял еще раньше, когда встретился с ней взглядом, но осмыслил только сейчас. Пусть это и казалось невозможным, но с самой первой встречи, когда она скользнула по нему невидящим взглядом, кивком отвечая на приветствие, в нем жила непреодолимая потребность заботиться о ней, сделать ее жизнь счастливой и беспечной. Она была из тех женщин, в которых влюбляются раз и навсегда, хотя сама не сознавала этого.

Сама она считала, что стала практичной женщиной. Романтичные мечты и полеты фантазии – это не для нее, ей надо смотреть на жизнь рационально, чтобы не запутаться в жизненных проблемах. Тем более что ей было о ком заботиться. В ее жизни все было четко организовано, все, кроме отношений с мужчинами. Для них просто не осталось места.