Текст книги "Бывший. Ты (не) папа (СИ)"

Автор книги: Елена Сага

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

Глава 37. План завоевания (искупления)

Егор

Ночь снова оказалась бессонной. Я ворочался, и в голове крутилась одна и та же мысль, как заевшая пластинка: «Я все испортил. Снова». Я видел ее лицо – искаженное яростью и болью, слышал ее слова: «Мама и так настрадалась из-за тебя!». Каждое слово было правдой, которая впивалась в меня острее ножа.

Она осталась без работы. Из-за меня. Снова. Ипотека, ребенок, больная мать... Все это на ее хрупких плечах. А я лишь добавил проблем своим внезапным визитом.

«Я должен все исправить. Но как?» – этот вопрос не давал мне покоя. Одних извинений, я понимал, недостаточно. Нужны действия. Но какие? Деньги? Она их гордо отвергнет, как отвергала все эти годы помощь от Руслана. Власть? Она ей не нужна.

И тогда меня осенило. Чтобы завоевать ее заново, мне нужно стать другим. Не Егором Александровичем Богдановым, холодным директором. А просто Егором. Человеком, который ее понимает. А чтобы понять, мне нужны союзники. Те, кому она доверяет. Те, кто был с ней все эти годы.

В голове сложился план, простой и ясный. Мне нужны были Руслан, Оксана и... как ни странно, мой собственный водитель, Евгений, который, кажется, стал «частью» их семьи.

«Я должен ее завоевать заново!» – эта мысль зажгла во мне странную, почти забытую надежду. Усталость, наконец, сморила меня, но я заснул с готовым решением.

***

Утром я вызвал к себе в кабинет Оксану. Она вошла осторожно, ее обычно жизнерадостное лицо было напряженным. Она боялась меня. И я ее понимал.

– Оксана, садитесь, пожалуйста, – сказал я как можно мягче.

– Егор Александрович, – она робко опустилась на стул. – Если это о вчерашнем... Алиса сама приняла решение, я тут ни при чем.

– Это не о работе, – перебил я ее. – Это об Алисе. Лично о ней.

Она насторожилась еще сильнее, ее взгляд стал изучающим.

– Я знаю, что во всем виноват, – начал я, глядя ей прямо в глаза. – И я знаю, что простыми извинениями ничего не исправить. Я хочу помочь. По-настоящему. Но для этого мне нужно знать... что ей сейчас нужно? О чем она мечтает? Что любит? Не тогда, пять лет назад, а сейчас.

Оксана смотрела на меня с нескрываемым удивлением. Страх в ее глазах понемногу сменялся любопытством.

– Вы серьезно?

– Абсолютно. И то же самое про Аленку. Что любит дочка? О чем она мечтает? Я хочу... я должен это знать.

Она помолчала, обдумывая.

– Ну... Алиса... Она давно забыла, что такое мечтать для себя, – тихо сказала Оксана. – Вся ее жизнь – это Аленка и работа. Но... она иногда смотрит журналы про архитектуру и дизайн. Говорит, что когда-нибудь, когда ипотека будет позади, хочет сделать в квартире настоящий ремонт, не на скорую руку. Светлый, с большими книжными полками и балкончиком, где можно пить кофе. И... она обожает пирожные «Картошка» из той кондитерской на Садовой, мы с ней когда гуляли, постоянно их покупали.

Я тут же достал блокнот и начал записывать. «Архитектура, дизайн, ремонт, книжные полки, балкон, кофе, пирожные «Картошка», кондитерская на Садовой».

– А Аленка, – лицо Оксаны озарила улыбка, – та мечтает о большой кукле и о походе в зоопарк. Она у вас, – она запнулась, поправилась, – у Алисы, все про животных расспрашивает.

Я записал и это. «Кукла, большая, зоопарк».

– Спасибо вам, Оксана, – я отложил блокнот. – Это бесценно. И... это должно остаться между нами. Пока. Я не хочу ее спугнуть.

Оксана смотрела на меня уже без тени страха. В ее глазах читалось растущее понимание и даже какая-то доля азарта.

– Конечно, Егор Александрович. Я все поняла.

– Я очень благодарен.

Она ушла. Оставшись один, я посмотрел на свои записи. План обретал конкретные черты. Это был не план завоевания. Это был план искупления. И я был готов сражаться на этом фронте, вооружившись знанием о пирожных «Картошка» и кукольных домиках. Впервые за долгие годы я чувствовал не ярость и не отчаяние, а четкую, ясную целеустремленность. Я верну себе их. Во что бы то ни стало.

Глава 38. Воплощение плана

Егор.

В следующие дни.

План, рожденный отчаянием и надеждой, начал обретать четкие очертания. Информация, полученная от Оксаны, была бесценна, но сейчас требовались действия, а не просто разведка. Нужно было убить двух зайцев: обеспечить Алисе достойную работу, где ее таланты будут оценены по достоинству, и дать ей то, о чем она давно мечтала, – счастливые глаза ее дочери.

Первый шаг был рискованным, но я просчитал все варианты. Я связался с мистером Джонсоном. Он был нашим ключевым иностранным партнером. Разговор был долгим и откровенным (я обратился в бюро переводов для помощи в организации этого разговора). Я напомнил ему о блестящем переводчике, которая спасла наши переговоры. Рассказал о ее трудном положении и о том, что ее талант пропадает впустую. Я попросил его о личном одолжении – предложить ей позицию внештатного переводчика в их местном представительстве. Естественно, не упоминая моего участия.

Мистер Джонсон, человек проницательный и ценящий профессионализм, согласился.

– Талант должен быть вознагражден, Егор, – сказал он. – И иногда для этого нужна небольшая… режиссура.

Второй шаг был проще, но не менее важным. Я вызвал Евгения.

– Евгений, зайдите сегодня к ним. Скажете, что у вас появились лишние билеты в зоопарк на субботу, и вы не хотите, чтобы они пропали. Предложите отвезти их. Настойчиво, но ненавязчиво.

Евгений, как всегда, понял все с полуслова. Его нейтралитет и искренняя симпатия к семье Алисы делали его идеальным посредником.

– Понял, шеф. Сделаю всё естественно.

Через несколько часов он доложил:

– Был у них. Передал про билеты. Аленка, можно сказать, взлетела до потолка от радости. Алиса сначала сомневалась, но Любовь Ивановна ее уговорила. Говорит, девочке свежий воздух и новые впечатления нужны. Едем в субботу.

В груди что-то екнуло – смесь облегчения и щемящей боли. Я представил, как Аленка смеется, глядя на животных. И как Алиса, наконец, позволяет себе расслабиться, хотя бы на несколько часов.

Оставалось дождаться звонка от мистера Джонсона. Он раздался на следующий день. Все прошло, как по нотам. Он предложил Алисе работу, описал блестящие перспективы и назвал зарплату, которая заставила бы ее надолго забыть об ипотечных кошмарах.

Позже Оксана, сияя, сообщила мне по секрету:

– Егор Александрович, вы не представляете! Алисе сегодня предложили работу мечты! Переводчиком в международной компании! Она в таком шоке, говорит, что это какое-то чудо.

Я слушал ее и смотрел в окно. Это было не чудо. Это была расплата. Первая, ничтожная капля в море долга, который я был обязан вернуть.

План работал. Но самая сложная часть – та, где нужно было не действовать из тени, а смотреть ей в глаза и просить прощения, – была еще впереди. А пока я был готов быть тем невидимым благодетелем, который дарит ей кусочки счастья, чтобы однажды иметь право попросить шанс подарить его полностью.

Я понимал, что я должен просить у Алисы не прощения, а шанса снова стать частью ее мира. И самое сложное – понимал, что любовь и доверие нельзя потребовать или выпросить. Их можно только снова медленно, капля за каплей, выращивать. И никто не гарантирует, что они взойдут.

Глава 39. Дни сомнений и тихих чудес

Алиса.

Несколько дней после того, как я оставила Егора у подъезда, стали для меня настоящей пыткой. Душа разрывалась на части. С одной стороны – горькое осознание, что я снова выставила напоказ свою боль. С другой – жгучее разочарование.

Он знал. Знал правду о дочери. И… ничего. Ни звонка, ни смс, ни попытки увидеться. Тишина.

«А что я хотела? – пыталась я размышлять, лихорадочно рассылая резюме. – Сказал «извини» и успокоился. Сбросил с себя груз вины».

Но по ночам, когда я лежала без сна, передо мной вставал его образ – не холодный директор, а тот самый растерянный мужчина с глазами, полными отчаяния. И мне казалось, что в них все еще горит огонь… тот самый, из нашего прошлого.

Но, видимо, мне лишь почудилось. Очевидно, ни я, ни Аленка ему по-настоящему не нужны. Эта мысль была похожа на нож, вонзенный в самое сердце. Он появился, всколыхнул все, и исчез, оставив меня одну разбираться с последствиями.

Я с усердием, доходящим до одержимости, искала работу. Отчаяние придавало мне сил.

И вот, совершилось первое чудо. Позвонил мистер Джонсон, партнер с того самого обеда в ресторане.

– Миссис Алиса, – сказал его бархатный голос. – Я был очень впечатлен вашей работой. Узнал, что вы покинули компанию Богданова, и, должен признаться, обрадовался. Я как раз ищу старшего переводчика на международные проекты. Не хотите ли обсудить детали?

Я не могла поверить своим ушам. Зарплата была выше, чем на предыдущем месте, а проект – интереснее. Я согласилась, почти не думая. Видимо, чудеса все-таки случаются. Вселенная бросает мне спасательный круг.

Вторым чудом, но уже для моей малышки, стало скромное предложение Евгения. Он зашел вечером, якобы передать документы от бухгалтерии по расчету, и, глядя на Аленку, сказал:

– У меня в субботу выходной. Не хотите съездить в зоопарк? Слышал, там новых слонят привезли. У меня как раз есть лишние билетики.

Аленка засияла так, будто на нее высыпали мешок конфет. Это была ее заветная мечта. Я на секунду засомневалась, но мама поддержала предложение, и я, видя счастливое лицо дочки, сдалась и почувствовала, как камень на душе немного сдвигается. Спасибо Евгению за его добрые намерения.

Но я слегка заблуждалась насчет его доброго сердца. Вернее, насчет источника его внезапной инициативы.

Вечером в субботу, после поездки в зоопарк, когда Аленка, уставшая и довольная, уже заснула, обняв новую плюшевую обезьянку (которую, конечно же, «случайно» купил Евгений), раздался звонок в дверь. Это была Оксана.

– Алис, я больше не могу молчать, – с порога выпалила она, и в голосе ее слышалось настоящее мучение. – Я мучалась всю неделю! Во вторник меня вызывал Егор.

И она выложила мне все. Как он, не начальник, а просто виноватый мужчина, умолял ее рассказать о нас. О наших мечтах. О наших маленьких радостях. Как он записывал в блокнот все до мелочей: про мой тайный интерес к дизайну, про пирожные «Картошка», про Аленкину мечту о зоопарке и кукле.

– Я сначала испугалась, – призналась Оксана, – но он был таким… искренним. Разбитым. Я поверила ему и захотела помочь.

Я слушала ее, и мир переворачивался с ног на голову. Значит, все эти чудеса… работа Егора? Не внезапная благосклонность мистера Джонсона, а его деликатная рекомендация? Не спонтанная доброта Евгения, а четкое выполнение плана?

Моя душа… она разрывалась пополам. Одна ее часть ликовала! Он не забыл. Он не махнул рукой. Он пошел в обход, тихо, без напора, пытаясь исправить все, не требуя ничего взамен. Он изучал карту моего сердца, чтобы заново его завоевать.

Но другая часть – рвалась от боли и гнева. Почему снова через других? Почему не прямо? Почему не пришел сам? Гордость возмущалась: он что, думает, что можно все купить? Устроить мне работу, сводить дочку в зоопарк – и все, прощен?

Слезы текли по моим щекам – горькие и сладкие одновременно. Сердце радовалось и разрывалось от этой двойственности. Он был рядом. Он боролся. Но он все еще боялся подойти ко мне в лоб. И в этом страхе я читала и нашу общую боль, и призрак того недоверия, что когда-то нас разлучило.

Я закрыла глаза. Теперь я знала. И это знание было одновременно и исцелением, и новой раной.

Глава 40. Сердце дрогнуло

Алиса.

Воскресным утром звонок в дверь прозвучал как колокол. Через глазок я увидела ее – Светлану Петровну. Ту самую. Ту, что пять лет назад разлучила меня с Егором, обвинив в несуществующей измене с его же лучшим другом. Ту, что превратила мою жизнь в ад.

Я открыла дверь, не ожидая ничего хорошего.

Та Светлана Петровна, которую я увидела, что стояла сейчас передо мной, была другой. Сломленной. Ее прическа не идеальна, дорогая шуба расстегнута, а глаза были полны слезами. Я не двигалась, надеясь, что она уйдет.

– Алиса, пусти меня. Ради Бога, – ее голос, всегда такой властный, теперь был тихим и жалобным.

Моя мама бросилась к двери, как тигрица, защищающая детеныша.

– Уходите! – сказала она резко, пытаясь закрыть дверь. – Вам здесь не рады.

Но тут из комнаты выглянула Аленка.

Светлана Петровна, увидев ее, просто рухнула на колени.

– Простите! – она содрогалась от рыданий. – Я не знала… не думала, что столько горя вам причиню! Я не знала про девочку!

Я смотрела на нее, и внутри был только лед. Я видела не эту униженную женщину, а ту, прежнюю – с холодными, как сталь, глазами, которая подстроила для Егора «неопровержимые доказательства» моей мнимой измены.

– Ваши слезы меня не трогают, – сказала я, и мой голос прозвучал чуждо и пусто. – Вы отняли у меня пять лет. Вы отняли у Аленки отца. Вы думаете, одно «прости» все исправит?

– Нет! – она подняла искаженное горем лицо. – Но я буду ползать на коленях, я буду молить о прощении до конца своих дней. Я все сделаю, чтобы вы с Егором воссоединились. Чтобы моя внучка… – ее взгляд снова нашел Аленку, – чтобы Аленка узнала свою вторую бабушку.

И тут я увидела его. Егор стоял в конце коридора, бледный, с глазами, полными такой муки, что мое каменное сердце дрогнуло. Он подошел ближе.

– Алиса, – его голос был тихим, но для меня он прозвучал громче любого крика. – Она говорит правду. О своем раскаянии. Но это ничего не меняет. Вся вина – на мне.

Я посмотрела на него, и меня накрыла волна усталости. Бесконечной, всепоглощающей усталости.

– Я знаю, – выдохнула я. – Я знаю, что ты тоже стал ее жертвой. Но знать – не значит простить.

Тем временем Светлана Петровна, не вставая, достала из сумки шкатулку и протянула ее мне.

– Это… все мои сбережения. Для Аленки. Я не требую ничего взамен. Просто… позволь иногда видеть ее.

И тут заговорила мама. Моя мудрая мама.

– Уберите это, Светлана, и встаньте, – сказала она тихо. – Не будем стоять на пороге...

Это было не прощение. Это было перемирие. Ради Аленки, которая с испугом и любопытством смотрела на плачущую женщину на полу.

Глава 41. «Новая» бабушка

Алиса

С тех пор Светлана Петровна начала постепенно входить в нашу жизнь. Она сняла квартиру неподалеку и с трогательным, почти болезненным упорством заслуживала право видеть внучку. Я, честно говоря, долго избегала прямых встреч с ней, ограничиваясь кивком при встрече. Но их общение с Аленкой я не запрещала.

Сначала их свидания проходили под бдительным присмотром мамы – пятнадцать минут в парке, не больше.

Как-то раз мама, вернувшись, тихо сказала:

– Знаешь, она сегодня принесла домашнее печенье. Сказала, что пекла всю ночь. Боится, что Аленке не понравится.

Я помню, как стояла у окна и наблюдала, как она, обычно такая собранная и властная, неуклюже опускается на скамейку рядом с внучкой и пытается помочь Аленке завязать развязавшийся шнурок на ботиночке. Ее пальцы – всегда такие уверенные, державшие дорогую ручку или телефон с важными звонками, – теперь заметно дрожали. Она сосредоточенно водила кончиками шнурков, пытаясь завязать бантик, и в ее глазах читалась такая трогательная, почти детская беспомощность, что у меня в горле встал ком.

Она не заваливала Аленку дорогими игрушками. Вместо этого она приносила книжки – старые, потрепанные сборники сказок, которые, как я потом узнала, читала в детстве Егору.

Я внимательно следила, чтобы дочь от этих встреч получала только радость. Первое время мое сердце было настороже, каждый нерв был напряжен. Но постепенно, видя, как Светлана Петровна замирает, когда Аленка дарит ей на прощание свой детский рисунок, как бережно хранит каждую ее поделку, я начала по капле отпускать свою настороженность.

И вот однажды, глядя, как они вместе кормят уток у пруда, я вдруг все поняла. По-настоящему поняла. Ее жестокость, ее страшные поступки... Это не было чистым злом. Это был крик. Крик глубоко одинокого человека.

У нее не было никого. Ни мужа, который бы поддерживал, ни подруги, которой можно было бы излить душу. Весь ее мир сузился до одного человека – сына. И она панически боялась его потерять, остаться в полной, оглушающей тишине. Она видела меня как угрозу, как ту, что уведет Егора в другую жизнь, оставив ее наедине с пустотой. И она решила «спасти» его, сделать «счастливым» так, как она это понимала, – оградив от меня. Она просто не умела любить по-другому. Ее любовь была похожа на едкий дым – она не согревала, а слепила и душила.

Ко мне подошел Егор, стоявший рядом.

– Она стала... другой, – тихо сказал он, глядя на мать, которая с замиранием сердца ловила каждое слово Аленки.

– Она не стала другой, Егор, – так же тихо ответила я. – Она просто наконец-то научилась показывать ту любовь, что была в ней всегда. Просто раньше она выражала ее так уродливо, что ее принимали за ненависть.

В ее одиноком мире теперь появился лучик – смех внучки. И, наблюдая за ними, я поняла, что простила ее. Окончательно и бесповоротно. Не потому, что она заслужила, а потому, что увидела за монстром – несчастную, заблудшую женщину, которая наконец-то нашла способ любить, не причиняя боли.

Глава 42. Желанные гости

Алиса

Шесть месяцев спустя.

Неожиданным и до слез трогательным событием стало для нас появление Руслана. Дверной звонок прозвучал как обычно, но за порогом стоял он – наш друг, а рядом с ним хрупкая темноволосая девушка с добрыми глазами.

– Не могу поверить! Руслан! – Егор, открывший дверь, замер на секунду, а затем шагнул вперед и обнял его так, будто хотел раз и навсегда стереть годы разлуки.

– Прилетели ненадолго, решили проведать, как вы тут... вдвоем, – Руслан улыбнулся, но в его взгляде читалась легкая неуверенность. – Это Анна. Моя жена.

Мы пригласили их в гостиную, и угостили чаем. Егор, держа мою руку в своей, обратился к другу:

– Прости меня, друг. Я был слепым и глупым мальчишкой, позволившим себя обмануть. Если бы не ты... – его голос дрогнул, и он замолчал, сжимая мои пальцы так, будто искал в них опору.

– Думал, никогда не скажешь мне этих слов, – тихо ответил Руслан, глядя на него с прощением в глазах. – Но теперь я вижу... вижу, что все обрело свой смысл. Все страдания... они привели вас обратно друг к другу.

За чаем разговор тек плавно и тепло, но чувствовалось, что самые главные слова еще остались невысказанными. И тогда Егор неожиданно предложил:

– Знаете, а давайте продолжим этот вечер в том маленьком итальянском ресторанчике на набережной? Там уютно, и мы сможем спокойно пообщаться.

Так и решили.

Тот вечер в уютном ресторане, куда мы пригласили и Оксану, нашу верную сообщницу, стал особенным. За столиком, в теплом свете ламп, за стейками и бокалом вина, наконец-то случился тот самый, долгий и откровенный разговор, которого мы все так долго избегали.

Руслан, отпив глоток воды, внимательно смотрел то на меня, то на Егора. В его глазах читалось что-то неуловимое – смесь облегчения, старой боли и искреннего любопытства.

– Знаете, я до сих пор не могу поверить, что вы смогли... выстроить это, – он сделал широкий жест рукой, словно очерчивая наше с Егором общее пространство. – После всего, что было. Как? Как можно было пережить такую пропасть? – Он перевел взгляд прямо на меня. – Алиса, как ты... как ты смогла его простить?

Все взгляды обратились ко мне. Анна смотрела с добрым, участливым интересом, Оксана – с гордостью, а Егор – с тихой, смиренной готовностью принять любой приговор. Я почувствовала, как по телу разливается тепло. Это был не допрос, а искреннее желание понять.

Я сделала глубокий вдох, положила вилку и посмотрела на Руслана.

– Его искупление, – начала я тихо, но четко, – началось не со слов. Не с цветов, не с клятв и не с дорогих подарков.

Я повернула голову к Егору. Он мягко улыбнулся мне, и в его глазах я прочитала одно: «Говори. Я доверяю тебе». Это молчаливое разрешение придало мне сил.

– Он начал с самого простого и самого важного, – продолжила я, возвращая взгляд к Руслану и Анне. – Он просто... вошел в жизнь Аленки. Не ворвался, не потребовал места. А именно вошел. Тихо, ненавязчиво, с каким-то... благоговением. Как входят в храм. Боишься громко дышать, чтобы не спугнуть ту тишину и тот покой, что живут внутри.

Оксана, сидевшая рядом, не выдержала и добавила.

– Это правда, – подтвердила она. – Он приходил каждый день, как по расписанию. Не для галочки. А чтобы просто... быть.

– Да, – улыбнулась я, вспоминая те дни. – Он водил ее на прогулки, катал на качелях, а она потом три дня подряд взахлеб рассказывала, как папа качал ее на качелях так высоко, что ей казалось, будто она может дотронуться до облаков.

Я увидела, как мои слова вызвали у Анны умиление и улыбку, и продолжила.

– Он купил ей ту самую куклу, – сказала я, чувствуя, как комок подкатывает к горлу. – Ту, о которой я, к своему стыду, могла только мечтать. Он не пытался сразу стать «папой». Он стал сначала другом. Настоящим. Он читал сказки, чинил сломанный стульчик...

Оксана закивала, добавляя:

– Алиса мне рассказывала, как однажды Аленка обмолвилась, что любит блины, как у бабушки Любы. И что вы думаете? На следующее утро он явился с мукой, яйцами и таким решительным видом! Первую партию, конечно, пришлось выбросить, – она рассмеялась, – но он не сдавался. Он учился. Учился быть отцом.

– Со мной он был невероятно осторожен, – добавила я, возвращаясь к своему рассказу. – Никаких претензий, никаких требований. Он просто был рядом. Говорил о книгах, о работе... и слушал. Впервые за все время он по-настоящему слушал.

Егор, все время, пока я говорила, смотрел на стол, но я видела, как он сжимает край салфетки. Ему было неловко от такой откровенности, но он не перебивал.

– А потом... потом он взялся за нашу жизнь, – голос мой стал тише. – Он погасил мою ипотеку и сказал лишь: «Теперь ты никому ничего не должна». А через неделю у нас начался ремонт. И он советовался с мамой и со мной по каждому, даже самому незначительному, оттенку обоев.

Я замолчала, давая всем осознать услышанное.

– И понемногу, день за днем, я стала узнавать в этом серьезном, внимательном мужчине моего старого Егора. Того, с кем я когда-то мечтала о будущем.

За столом воцарилась тишина, наполненная пониманием и теплотой.

Мы сидели в ресторане, окруженные людьми, которые когда-то были частью нашей боли, а теперь стали частью нашего исцеления. И в этом кругу из бывших обид, прощения и новой надежды рождалась наша общая, такая хрупкая и такая прочная, новая жизнь.

***

Но было и кое-что личное, о чем я не могла рассказать друзьям.

Однажды Аленка сильно заболела. Она металась в жару и сквозь сон звала папу. Была гроза, лил проливной дождь. Я позвонила Егору, не в силах справляться с паникой. Он примчался через пятнадцать минут, промокший до нитки.

Не сказав ни слова, он сел у кровати, взял Аленкину горячую ладошку в свою и просидел так до утра, меняя компрессы и напевая ей что-то тихое. Стоя в дверях, глядя на его широкую спину, я впервые за долгие годы почувствовала не боль, а что-то похожее на безопасность.

Позже мы пили на кухне чай. В доме было тихо. Аленка спала. Я обернулась к Егору, который сидел за столом и, задумавшись, мешал сахар.

– Егор… а как же Кристина? – спросила я тихо, стараясь, чтобы голос не дрогнул. – Твоя невеста. Она ведь… ждала от тебя ребенка?

Он медленно поднялся. Подошел, взял мои руки в свои. Его ладони были теплыми. Он смотрел мне прямо в глаза, и в его взгляде не было ни тени лжи.

– Никакого ребенка не было и быть не могло, – сказал он четко. – Это все придумала мама, чтобы окончательно тебя оттолкнуть. Я даже не подозревал, что она дойдет до такого.

Он сделал паузу, давая мне осознать это, и его пальцы слегка сжали мои.

– Кристина не может ждать от меня ребенка, – тихо, но так, что каждое слово отпечаталось в душе, продолжил он, – потому что я никогда до нее не дотрагивался. Никогда.

Он притянул меня к себе, и я прижалась щекой к его груди, слушая знакомый, стук дорогого мне сердца.

– За все эти годы, – прошептал он мне в волосы, – я всегда любил только тебя.