Текст книги "Мелодия счастья"
Автор книги: Елена Рождественская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)
14
Свадьба началась в пышных, но тесных покоях домовой церкви Зимнего дворца. Допущены были только приглашенные особы – всего-то человек десять. Императрица сочла все это делом «личным и внутренним» и не пожелала огласки. Чтобы не случилось неожиданных помех, Екатерина даже приказала выставить стражу у дверей с обратной стороны церкви.
Александр, еще бледный от выпавших на его долю испытаний, стоял у алтаря, дожидаясь невесту. Та шла по проходу в кипенно-белом платье. Вел ее, как ни странно, молодой фаворит Екатерины. Он робко озирался по сторонам, но шел, чеканя шаг, как заправский военный. Шафером Александра был назначен князь Бельский. Со дня памятного спектакля он молнией взлетел по карьерной лестнице и был теперь, как говорили, «в чести».
Сама императрица стояла на почетном месте посаженной матери невесты. Но самое непонятное – за ее спиной маячил криво улыбающийся Голобородко. Увидев его, Лиза чуть не сбежала с собственной свадьбы – зачем он здесь? Ох не к добру это!
С утра девушка тщетно разыскивала маэстро Меризи и герра Шульца. Но Шульц уехал к тяжелому больному, а маэстро нигде не было видно. Лиза только узнала, что ночью к нему прискакал какой-то неизвестный мужчина, одетый по чужеземному. Они о чем-то кричали и спорили, но все по-своему. Так что никто из слуг ничего не понял. И отсутствие Меризи тоже было не к добру.
Так и вышло. Едва Александр и Лиза обошли вокруг аналоя, едва священник наконец-то объявил их мужем и женой и все начали подходить с поздравлениями, Голобородко, вскочив на непонятно откуда взявшуюся скамеечку, вдруг прокричал:
– Вот и прибавилось холопов среди сценических! Поздравляю, матушка!
И князь бухнулся на колени перед императрицей, целуя ручку.
Екатерина вырвала руку и прошипела:
– Чего несешь? Каких холопов? Певцы они – певческая семья.
Голобородко заулыбался во весь рот:
– Крепостные они отныне и навсегда. Сей молодец не имеет от графа Шувалова бумаги на освобождение от крепости. А сия девица, вышедшая за крепостного, и сама крепостной становится!
Вперед выступил князь Бельский:
– Ну это еще бабушка надвое сказала! Вернется граф Шувалов и все уладит.
– А коли не вернется? – взвизгнул Голобородко. – Мне вчера сказывали, на него в неметчине разбойники напали и зарезали.
Александр кинулся к Голобородко:
– Того быть не может! Врешь ты!
– А ты мне не тычь! – гаркнул Голобородко. – Холоп не волен князю тыкать!
И тут в закрытую дверь церкви застучали. Послышались звуки потасовки, словно кто-то расшвыривал стражников. Деревянные створки затрещали и разлетелись в дребезги. В церковь прямо в грязной собольей шубе ввалился громадный граф Шувалов.
– Не волен, говоришь? А я волен? – заорал он, приближаясь к Голобородко. – Ах ты, гад! Разбойники меня, вишь ли, зарезали. Да я сам кого хошь зарежу. Вот хоть бы тебя!
И граф кинулся на князя. Удар попал точно в цель. Скула Голобородко съехала куда-то, а сам он осел на пол.
Императрица вскрикнула, но в непонятном восхищении уставилась на громадные кулаки графа.
– Вот это мужчина! – ахнула она. – Что ж ты не ответишь, князь?
Голобородко, тяжело поднимаясь, закудахтал:
– Это ж варвар, матушка!
Екатерина, все еще восхищенно глядя на огромного Шувалова, отрезала:
– Какая я тебе матушка? Я еще не стара, а очень даже молода!
И тут граф Шувалов сделал вовсе невиданное: звонко чмокнул императрицу в щечку:
– Да у меня сватья – истинная молодица! Гляди, какова красавица! – И граф чмокнул Екатерину в другую щечку.
Екатерина, нисколь не смутившись, проговорила:
– По-родственному, Шувалов, по-родственному.
– А то как же, сватьюшка! – подмигнул ей граф и кинулся обнимать своего воспитанника. – Еле успел. Хорошо, герр Шульц за мной своих друзей послал. Но как ты мог жениться без моего благословения, Сашка?
И тут встрял Бельский:
– Вот и благослови его! Заодно расскажи всем, что Горюнов – твой сын. И так уж все прознали твою тайну.
Шувалов замер.
– Да, граф, расскажите! – капризно, словно маленькая девочка, потребовала императрица, все еще восхищенно глядя на мускулы великана. – Клянетесь прямо перед святым алтарем, что сей юноша – ваш сын?
Но великан вдруг начал словно уменьшаться в размерах:
– Не могу, матушка…
– Это еще почему? – удивилась императрица.
– А потому, – прохихикал Голобородко. – Что Сашка сей – не графов сын, а его покойной сестрицы Софьи. Прижила она ребеночка от крепостного парня, вот и померла от стыда. Так что Сашка – куда ни плюнь – крепостной!
Лиза вскрикнула и чуть не упала без чувств. Господи Боже, что же это?! Месяц назад еще грезы были – а ну как все изменится? Александра признают законным сыном Шувалова, а с ней самой случится чудо – говорил же маэстро Антонио что-то о ее венецианском происхождении. Но, оказалось, Александр вовсе и не сын Шувалова, письма о ее «благородстве» потерялись куда-то. А теперь и вовсе выясняется – они оба крепостные!..
Лиза взглянула на Александра. Он был бледен. Желваки ходили на скулах. И вдруг, отпихнув Вельского, он, как минуту назад Шувалов, кинулся на Голобородко. Вцепился в горло. Князь захрипел, изо рта пошла кровавая пена. Бельский бросился разнимать. Ему на помощь заспешил молодой фаворит Екатерины. Вдвоем оба шафера еле-еле оттащили разъяренного Александра от Голобородко. Бельский пихнул юношу в лапищи Шувалова:
– Держи хоть ты его!
Граф ухватил Александра, пытаясь сдержать в своих медвежьих объятиях:
– Разве такого удержишь?
На пороге часовни уже появилась дворцовая стража, и Лиза с ужасом подумала: «Теперь не один Александр – все мы попадем в тюрьму!» Но Екатерина величественно махнула своей холеной рукой:
– Прекратите! Эдакие вы, Шуваловы, буйные. Видать, силу девать некуда? – проговорила она, осуждающе глядя на Александра, но глазами косила на Шувалова-старшего. – Здесь же – свадьба, благое дело. И вдруг такой шум! – Государыня обернулась к Голобородко, утиравшего кровь обшлагом парадного камзола. – Какой ты, князь, неповоротливый! Два раза за один час упал. Вон и рукав у тебя порвался!
От таких слов Голобородко открыл рот в изумлении, но быстро пришел в себя.
– Виноват, матушка! – прошамкал он, цокая языком. Видно, Александр выбил ему пару зубов. – Во всем сам виноват – оступился, упал. И вот! – Князь вытащил платок и сплюнул в него выбитые зубы.
– А ты, граф, – Екатерина улыбнулась Шувалову, – выдай своему воспитаннику вольную – и делу конец. Я свою воспитанницу за крепостного не отдам – объявлю свадьбу недействительной.
– Не могу… – Великан выпустил из объятий Александра и задышал так тяжело, будто только что втащил в гору тяжеленный валун. – Сестра моя, покойница Софья, завещала свое имущество, вместе с крепостными, некоему маркизу Манино, которого она лет двадцать назад повстречала в Италии. Завещание глупое, путаное. В нем отдельно оговорено, что Александр – не крепостной, но принадлежит этому самому Манино. Вот что моя сестра-покойница натворила. Я уж который год ищу этого итальянца. Да где ж его сыскать?
Все смолкли. И вдруг в тишине раздался громкий голос:
– Я есть маркиз Франческо Манино!
Лиза обернулась на голос. У дверей, разнесенных графом Шуваловых, стояли двое – маэстро Меризи и какой-то незнакомец в иностранном камзоле, без парика – черные вьющиеся волосы заплетены в косичку и бархатной ленточкой перехвачены.
– Я есть маркиз Франческо Манино! – повторил по-русски незнакомец и перешел на итальянский язык, обращаясь к Шувалову: – Неужели вы не узнаете меня, граф?
Шувалов замялся:
– Прошло двадцать лет… За такое время все меняются…
– Зато я вас отлично узнаю! Впрочем, при вашем росте вас невозможно забыть. Но я узнаю не только вас – я узнаю своего сына! Он похож и на Софи, и на меня…
Голос незнакомца дрогнул, глаза увлажнились, а на щеках заходили желваки похлеще, чем у Александра, когда он гневается или волнуется. У Лизы перехватило дыхание – неужто тот самый друг, по просьбе которого маэстро Меризи проводил розыски в Петербурге, – отец Горюнова? Выходит, тот, кого искали – ее Сашенька, а никак не она. Помечтала чуток про свое благородное венецианское происхождение – и забудь. Никакая она не венецианка, а нищий подкидыш с невской набережной. Зато теперь-то уж точно – не крепостная!
Вот только как же должен был любить этот благородный итальянец графиню Софью Шувалову, чтобы всю жизнь искать ее и своего ребенка?.. Это же просто волшебство. Сказка. Мечта…
– Да что же это такое? – Недовольный голос императрицы вернул всех на грешную землю. – Объяснись, граф, я плохо итальянскую речь разбираю, – повернулась она к Шувалову. – Кто этот человек?
Вперед протиснулся маэстро Меризи и заговорил на немецком, все ниже кланяясь. Объяснение на родном языке императрицы было верным ходом – Екатерина, урожденная принцесса Анхальт-Цербстская – начала осознавать ситуацию.
– Это история страстной любви, ваше величество! – журчал маэстро. – Двадцать лет назад, мой друг, маркиз Франческо Манино влюбился в русскую Венеру – графиню Софи Шувалову. А этот юноша – плод их любви!
Итальянец, услышав имя Софьи, взволнованно закивал головой.
– Так где же он был двадцать лет? – гневно спросила Екатерина. – Бедная женщина умерла с горя, а ребенка ее незаконным посчитали!
– Семье Манино пришлось уехать из Венеции в изгнание. Скрываясь от политических недругов, Франческо и его старший брат Лодовико долго странствовали по Европе. Только год назад им удалось вернуться в Венецию. Лодовико как представитель старинной патрицианской семьи стал дожем Венеции. А Франческо, едва обретя официальный статус, поспешил в Россию – искать свою возлюбленную.
– Ах, любовь! Какая грустная история… – Екатерина, как простая женщина, шмыгнула носом и полезла за платочком. – Это же настоящий роман – и сколь драматический! Бедная возлюбленная уже мертва, остался только нажитый сын… – Государыня промокнула глазки и повернулась к Голобородко, державшемуся за скулу. – А ты все врал, приятель! Какой же он крепостной? Я свою крестницу не за холопа, а за венецианского патриция выдала. Не знаешь, а говоришь. Хотя по должности знать должен. Так что не годишься ты мне в статс-секретари, любезный. Иди себе! – И Екатерина ткнула в разломанные двери. Потом обернулась к Шувалову: – Получается, ты теперь мой родственник, граф? Я-то думала, ты книжный червь, ученый тихоня. Но теперь вижу, какой ты тихоня!
И Екатерина кокетливо стрельнула глазами в сторону огромной фигуры великана Шувалова. Князь Бельский проследил за венценосным взглядом и потихоньку скосил глаза на юного фаворита, робко стоявшего в тени у стенки. Кажется, его фавор подошел к концу. Теперь можно и о дальнейшей его судьбе подумать. Уж не первый месяц князь Бельский замечал, как сей «мил друг» косится на его старшую дочку Авдотьюшку. Что ж, парень хороший, добрый и преданный. И наилучшего происхождения – из древней семьи князей Долгоруковых. Это же почти царских кровей, не то что Бельские, приближенные к трону только во времена Петра Великого.
Эпилог
Венеция действительно оказалась похожей на Санкт-Петербург: каналы, набережные, мосты и вода… Но если в Петербурге все было такое масштабное, прямое, грандиозное – огромные набережные, прямые улицы, мосты, которые и взглядом-то враз не окинешь, то в старенькой Венеции все какое-то крошечное: мостики горбатенькие, улочки коротенькие, каналы узенькие. И все словно игрушечное – ни масштаба, ни размаха…
Хотя не правда – размах есть. Если смотреть не на воду и город, а в небеса – размах там: высь необычайная, уходящая, кажется, в божественную синь, облака розовые, идущие нескончаемым караваном, а солнечный свет – нежнейший, золотой, ласкающий. В Петербурге нет ни таких небес, ни таких чистых цветов. Там и облака серые, как набережные, и свет тусклый, словно ему трудно прорываться сквозь пелену вечных дождей. Там мало и света, и тепла. Там люди почти не улыбаются. Правда, чему улыбаться?
Но там – дом. Там – театр. Пусть в нем частенько заправляют голобородки, но там сцена, на которую Лиза вышла впервые в жизни. Там зрители, которые аплодировали ей, когда она пела итальянские, немецкие и французские оперы. Но, Боже, как они рукоплескали ей, когда она пела русские песни!
Да, они невеселы эти протяжные мелодии, но разве весела любовь? Что только не пришлось пережить Лизе – и презрение, и ругань, и похищение. А Александр вообще перенес ужас сырых казематов.
И вот они – разодетые как царь и царица – в Венеции. Семья Манино встретила их, а Александра в особенности, с распростертыми объятиями. Их возили из дома в дом, показывая как истинные диковины. Приемы сменялись обедами, балы – маскарадами. Но чаще всего устраивались музыкальные увеселения. Вот как сегодня, когда Лиза и Александр пели перед гостями правителя Венеции в самой большой зале Дворца Дожей.
Стоя на высоком помосте, который в данный момент заменял сцену, Лиза видела весь зал. Хоть венецианцы и гордятся своими дворцами, но, в сравнении с петербургскими, они весьма скромны и малы. Взять хоть этот «большой зал» – да таких штуки три вместятся в один русский императорский зал. Певица слышала, как, наклонившись к сидящему рядом дожу, Франческо Манино проговорил:
– Восхитительное пение! Впрочем, этого и следовало ожидать. Девушка – ученица Меризи, воспитана на нашей культуре. А в жилах Александра и вовсе течет моя кровь!
– Хорошо, что он нашелся, – улыбнулся дож. – А то пропал бы там, в заснеженной России. Говорят, у них по улицам до сих пор медведи бродят?
Франческо хмыкнул:
– Одного я видел своими глазами – графа Шувалова! Не дай Бог, попасться в его лапы – обломает посильней медведя.
– Да, Господь сотворил не только блаженную Венецию, но и дикие страны… – глубокомысленно вздохнул дож.
У Лизы потемнело в глазах. Вот вам благодарность итальянского семейства! «Медведь» Шувалов не дал пропасть их сыну, вырастил, словно своего. А она – Лиза? Неизвестно еще, стала бы она певицей в их распрекрасной Венеции. Скорее получила бы один путь – на улицу, в куртизанки. И вряд ли кому было бы дело до ее таланта!..
Да и чем русская культура хуже других?! Медведи, видите ли, у нас по улицам ходят!.. Да где вы видели медведей на Невском, господа хорошие?! И ведь такого красивейшего проспекта нет ни в одном городе Европы!
Лиза тряхнула головой и вышла на авансцену. Эх, знай наших! Она вздохнула поглубже и запела без сопровождения:
Ах ты, ноченька!
Ночь осенняя,
Ночь осенняя,
Ночка темная!
Голос Лизы дрогнул, но выправился. Набрал силу. И мелодия залила зал, как в половодье. Она отворяла сердца, входила в души, сметала преграды непонимания. Зал замер. Конечно, никто не знал русских слов, но от мелодии щемило сердце, комок подступал к горлу, наворачивались слезы. Кавалеры стискивали пальцы, дамы полезли за платочками.
Когда песня закончилась, не раздалось ни звука. Зал затаил дыхание. И вдруг дож вскочил:
– Мадонна миа! Ла прима! Белиссимо!
И грянул шквал аплодисментов. Пылкие итальянцы, бурно выражая восторг, и смеялись, и всхлипывали одновременно.
Из-за кулис вышел Александр и прошептал:
– Дадим им жару! А ну-ка нашу русскую!
И затянул плясовую.
Казалось, в зале дворца задрожали стены. И сразу стало ясно – зал мал. Звучный баритон Александра задавал ритм, Лиза, подхватив, захлопала в ладоши и прошлась лебедушкой. Зал восторженно загудел, и вот уже весь он, во главе с чопорным дожем, подкрикивал, подхлопывал. И вдруг случилось совершенно неожиданное – окна дворца распахнулись, и Лиза увидела полную площадь народа.
Лиза вздохнула поглубже и во весь голос запела «Свадебную». Музыканты, наконец-то опомнившиеся, как сумели, подхватили мелодию. И над улицами и площадями, каналами и соборами прекрасной Венеции поплыла русская мелодия счастья.
Внимание!
Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.
После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.
Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.
