Текст книги "Типа в сказку попал"
Автор книги: Елена Плахотникова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)
13
Я спал и видел сон. Не часто так бывает, чтобы спал и помнил, что спишь. А еще я знал, что это не мой сон. Меня в него пригласили. Как на экскурсию. Я не помнил, кто пригласил. Но это и не важно. Узнаю в свое время. Или не узнаю. Такой вот пофигизм меня разобрал.
Я шел по тоннелям. Камень цвета мышиной шкурки, с потеками и пятнами, как от подсохшей крови. Веселенькая такая расцветка. Здорово помогает при паранойе и депрессии. Длительный и устойчивый эффект гарантирован.
Знакомыми такими тоннелями шел. Сначала я думал, что в Дум попал. Или в Еретик. Антиквариат тот еще, но когда-то мне нравилось. Днем играешь, а ночью снится. И такое бывало.
Потом пригляделся и понял: не в игру меня занесло, а в Храм. Тот, что в горе. Был я там только раз, и не во сне, а теперь вот опять теми же коридорами иду. Возвращаюсь к тому месту, где незнакомец умер. Тогда я так и не вспомнил, кто он такой, вот и остался он для меня незнакомцем. А тут и вспоминать не пришлось, только глянул и сразу понял – я это. Другую одежду носил, в другом мире жил, а все равно – это я. Пока жил он-я – сходство не так заметно было, умер и все лишнее исчезло, облетело, как шелуха. Осталась суть, слепок с меня-другого. Полупрозрачный такой и, наверное, проницаемый. Но проверять не стал, обошел след прошлого стороной.
В этом сне я знал, что оставил безопасный выход за спиной. Но возвращаться не стал, не было ни желания, ни потребности. Впереди ждал другой выход, а может и не один. А еще впереди была засада.
В этот раз я переиграл сценарий – напал первым. С Ножом в руке. А хирург с ножом – это опасное сочетание. Даже с осколком стекла – не слабый противник. Было дело. Но это в другом мире и в другой жизни, от которой остались воспоминания. А здесь у меня есть самое лучшее оружие и самый надежный спутник – Нож. Имя у него такое, а не название. И думать его надо с большой буквы. Или писать, если есть на чем. Но мне было не до орфографии. Все-таки четыре противника – это на четыре больше, чем мне надо.
Все закончилось быстро, быстрее, чем в прошлый раз, и я пошел дальше. Неторопливо и спокойно, как по знакомым местам, когда и под ноги смотреть незачем, каждый камень давно знаешь. И думать не думаешь, что в родных местах с тобой может чего-то случиться. Будто не ломают ног в собственной квартире или не тонут в своей ванне.
Остановился я у развилки. Два входа. Направо и налево. Вот только направо мне делать нечего. Там мрачный зал, где только ужасы снимать. Там бочки-колонны, вырезанные из серо-пятнистого камня. Между ними приткнулись кубы столов, куда длиннее операционного. В центре зала – алтарь, с непременным жрецом и охраной. По жизни, была еще девочка Маша, разложенная, как курица после жарки окорочками кверху. Но это по жизни, а во сне? Шут его знает! Но если есть там девочка Маша, то пусть и дальше остается девочкой, а я налево пошел. По-дурацки, понятное дело, звучит, но что делать, если мне в левый коридор надо?…
По жизни я не задумывался, кто такая Машка, а во сне знал наверняка: ведьма она, ведьмочка. Молодая и глупая. За силой и знаниями она в Храм пришла. Сама в пекло полезла и подружек с собой потащила. А Храм делится силой только со своими слугами. Мертвыми слугами. Какие сами умерли здесь. Потому-то я-второй и хотел быть убитым.
Многое мне понятно во сне. Многое известно. Вот Машка тоже могла пополнить армию мертвых слуг, но ей повезло больше, чем двум ее подружкам, что угодили в ловушку, как мухи на липкую ленту. Не смогла Машка справиться с колдовством, замешанным на смерти, хоть и была самой сильной в тройке. А я помог ей. Невольно. И неожиданно. Разозлил ее до белого каления. Вот она и пережгла колдовские путы. И мне чертовски повезло, что остался жив при этом. А увлекся бы ее недозрелыми прелестями и все, поджарился бы. Как цыпленок табака. До румяной корочки. И это не шутка. Свои у этих ведьмочек отношения с огнем, особые. И не стоит мне вмешиваться в них. И пытаться понять не стоит. По жизни я думал, факелом в морду охраннику ткнули, а теперь вот знаю – рукой. И еще знаю, что прикоснись он, стражник, к Машке, и она обожглась бы тоже. Могла и насмерть, как ее подружки. Поцелуй огня не должен быть взаимным. Он куда опаснее Горячего дыхания, каким зажигают дрова или свечи, и сил требует намного больше. И восстанавливаться после него долго…
Такую вот информацию получил я, пока стоял на развилке. Будто книжку какую открыл наугад. Или инструкцию.
Что такое воспламеняющая взглядом и как жить с нею рядом. Издание второе, доработанное. Тем, кто пользуется первым и еще жив, настоятельно рекомендуется приобрести!
Это я над собой смеюсь и над своим героизмом. Как много подвигов совершается по незнанию. Когда человек не знает, он кто? Правильно. А когда не знает и потому не боится? Тоже правильно – героический дурак.
Вот ты и определился с диагнозом, доктор Леха. А говорят, что врач не может поставить себе диагноз. Брехня! Может, если больше некому. Не терять же квалификацию, когда единственный пациент, что имеется в наличии, это ты сам. То есть – я. Но содержательный монолог с собой любимым пришлось временно прекратить.
Что-то заставило меня оглянуться.
Три здоровых мужика тащили четвертого. Обмотанного сетью. И этим четвертым был я. Тот я, что не знал о засаде. А тот я, что знал, стоял себе посреди коридора, а на меня смотрели, как на пустое место. Еще один охранник лежал у стены. Телом без признаков жизнедеятельности. Все правильно, так и закончилась наша прошлая встреча.
Выходит, предыдущий сценарий тоже не отменяется? Но возвращаться и спасать себя плененного не стану. Мне-то никто не помогал. Сам справился. И тот я, что подставился стражникам, тоже справится. Умнее будет в следующий раз. А мне дальше надо. Я ведь не в День сурка попал. Надеюсь.
А вот другую ловушку я обойти не смог, не научился еще проходить сквозь стены. И свернуть некуда было. Все как в прошлый раз: одновременно упали решетки впереди и сзади, превращая коридор в маленькую комнату ужасов. Шипы на стенах-решетках, такие же шипы на опускающемся потолке. И светлое небо сквозь потолок-решетку. Однако, утро снаружи начинается.
Метаться и выть от страха не стал. Не тот характер все-таки. Неврастеников не берут в хирурги. Неврастениками потом становятся. Некоторые. От хорошей жизни. Да и страха как такового не было. Скорее уж досада. Пережил же я ловушку по жизни, выберусь и на этот раз. Так чего нервы мне трепать? Если действует старый сценарий, значится и дыра в потолке есть. Та, Машкой пробитая. А то, что ни Машки, ни дыры не видно, так это ерунда, все равно их никто не отменял.
Стал на то самое место, где стоял в прошлый раз, и спокойно так смотрел, как опускается решетка. И даже тени сомнения не было, что выберусь из-под нее. Иллюзия целостности сохранялась до последней секунды. А потом я взмыл вверх и оказался на карнизе. В тот раз я шел к нему по брусьям решетки. Да еще Машку нес. А вот во сне – захотел и полетел. Без крыльев обошелся. Уже с карниза посмотрел вниз.
Проклятое любопытство… не только кошек губит оно.
Решетка почти коснулась пола, и сквозь брусья виднелось чье-то тело. В знакомом таком прикиде. Очень не хотелось думать, что это мое тело. Того меня, что не смог выбраться. Хотя, какое мне дело до того, чего было или могло быть?! Со мной этого не случилось. Точка! Или случилось в другом сценарии. Том, где Машка осталась в зале. Еще одной кучей тряпья. Мелькала у меня такая мысль. По жизни. Не люблю, когда меня подставляют. Мелькнула и пропала. Как пропала охота смотреть вниз. Что я мертвецов мало видел? Этого добра в любом мире хватает. И в любом морге.
Ступени вели вверх. Лестница без перил охватывала купол спиралью, и исчезала в камне. Вырубленная в горе неведомо когда и незнамо кем. Но мне не было дела до лестничных дел мастеров. Меня манило небо в проломе огромного свода. А как он получился этот пролом и этот свод – меня мало интересовало. Точнее, совсем никак. Занимало меня другое: надо мной был выход, а лететь я не смогу. Это я знал точно. Не то настроение. Запал, похоже, весь вышел. Или интуиция включилась. Бывает со мной такое. Вот и по лестнице не хочется идти выше того, что прошли вместе с Машкой. По жизни, там ступени оплавленные были, а во сне все вроде в порядке. Но чего-то не тянет меня проверять их и все тут.
Справа скалится знакомый ход. Тогда мы свернули в него. И ничего – выжили. Пыли на полу, конечно, много, а так все нормально. Как в прошлый раз. Сворачиваю. Иду вдоль широкой полосы. На уровне плеча мне она. Не знаю, чего это за минерал, но светится он так, что и факела не надо. Не понадобился он и во сне. Вниз идти было легко, а без компании, спокойней. К перекрестку четырех тоннелей я вышел быстрее, чем в первый раз. И выбирать долго не пришлось: я знал, куда ведут три из четырех ходов. А в тот, что не знал, меня и не тянуло. Странно. Обычно я любопытнее бываю. Но тут, как отрезало. Вот и свернул туда, где мы с Машкой прошли. И отговаривать никого не пришлось. Прямо она хотела идти. А я там уже был. Наверное. Но проверять не захотел. Тогда. А во сне я точно знал, что этот коридор ведет к воронке. И мне не нужно подходить к ее краю, чтобы увидеть серпантин лестницы, что спускается к озеру статиса. А на его поверхности раскинулось тело. Мое тело. Того меня, что подошел к воронке и спустился к озеру. И я очень сомневаюсь, что в этом теле осталась жизнь. Не бывает жизни и смерти там, где время величина постоянная. Но какое мне дело до другого меня, который делал глупости в другом сне. Если это был сон, конечно, а не еще один вариант сценария. И я пошел дальше, быстро, не оборачиваясь.
Закончилась светящаяся полоса на стене. Она становилась все уже, пока ни истончилась в ниточку, а потом и совсем пропала. И света тоже становилось все меньше. А рядом с пропавшей полосой какая-то добрая душа положила связку факелов. На полу в смысле. Мол, будешь проходить мимо, зажги и ступай себе дальше. И как это мы с Машкой их в прошлый раз не заметили?… Так и топали в темноте. А теперь я сам-один и устроить иллюминацию мне нечем. Не обучен я Машкиному огненному дыханию. Придется обойтись. Да тут и в темноте не заблудишься. Один коридор, ни развилок, ни поворотов. Все вниз и вниз. Ноги сами несут. А темнота? Плевать! Я ведь не Алик Массуров, что боялся темноты. Вот он и не спал ночью. Даже при свете. Все на ночное дежурство пристроиться норовил. Болтал, мол, зовет его кто-то в темноте, увести хочет. Под психа косит, короче. Так все во взводе считали. А потом ранили Алика, и операцию под общим ему пришлось делать. Так он все просил, чтоб разбудили его потом. Не дали спать ночью. Врач обещался и… забыл. Много раненых тогда привезли, вот и замотался. А когда вспомнил, Алик уже мертвым был. А лицо такое счастливое… Ну, не должно быть у мертвых таких лиц! Живым завидно становится.
Ну вот уклон стал еще уклонистее. Или уклончивее? А хрен его знает! Не знаток я русского литературного и все тут. Я больше матом да по-латыни. Был бы это подъем, сказал бы офигительно крутой, а чего сказать о спуске? В прошлый раз мы шли здесь дрожа коленками и сильно откинувшись назад. А в этот мне не захотелось идти на полусогнутых, и я отчебучил очередную чучу. Каких только глупостей ни делаешь во сне! И самое главное – все получается в лучшем виде! Короче, подпрыгнул я, как на трамплине и щучкой вдоль по коридору полетел. Метров через сто на пузо шлепнулся. Может, и дальше бы летел, если б удивлялся меньше, или хоть руками додумался помахать. А так прилег на камень и заскользил, как по льду. Уклон-то в конкретный спуск превратился. В прошлый раз тут Машка упала и меня с ног сбила. Так на спине да на пятой точке мы и спустились. Честно говоря, страшновато было: несет незнамо куда, темно, хоть глаз выколи, да еще скорость конкретная. Повезло хоть, штаны кожаные у меня и у Машки были, а то пришлось бы потом ожоги и потертости лечить. На этот раз я скользил головой вперед, знакомым уже путем. Еще и руки вперед вытянул, против всех правил родовой науки. В такой позе меня гора и вытолкнула из себя. Уже в воздухе мне пришлось заняться акробатикой, чтобы опять не попасть в куст держи-хватай.
Лес ничуть не изменился с прошлого раза. Ветер уже доносил запах дыма, но сам пожар был еще далеко. И дожидаться его у меня не было ни малейшего желания.
Как тамшутят: ноги в руки и пошел? Ну, я и пошел. Сначала. А потом побежал. Большими прыжками, как говорил знакомый старшина. Ветер переменился, и дымом уже не пахло, пахло остатками свежего воздуха. И я бежал, куда глаза глядят, а ноги сами несли меня привычной тропой.
Мелькнуло знакомое дерево. Три его ствола скручены внизу, будто кто-то начал плести косицу да так и бросил. Показался огромный камень рядом с колючим кустом. Из-за этого куста выскочил в прошлый раз зеленоглазый зверюга, которого я посчитал за волка. А сейчас никого. Где-то через минуту слышу за спиной треск дерева. А то дерево падает или другое – разбери-пойми. Поляна, звонкий ручей среди цветочков-василечков. Тогда-то все в дыму было, только ручей звенел. И Машка с размаху влетела в него. И сама забрызгалась, и мне досталось. Она еще упасть тогда пыталась. Пришлось помешать. Не было у нас времени для водных процедур. А сейчас вот никого придерживать не надо, и я сухим перепрыгнул на другой берег. За поляной опять заросли кустов, а еще молодые деревца. Без листьев, зато в цветах. Но их я тоже в прошлый раз не заметил. Цветы. И запаха их не чувствовал. Только тонкие стволы в дыму видел. Иногда. А сейчас дым отстает от меня. Совсем немного, но дышать еще можно. И запахи различать. Доносится рев огня, значит, ветер опять переменился. Вот и горящее дерево. Падает, едва не задев меня веткой. Может, эта самая ветка и обожгла зверюгу в прошлый раз. Но зеленоглазого нет сейчас рядом – это же мой сон, а не его. А раз этот сон мой, то я могу сделать так, чтобы дым не выедал мне глаза.
Ну вот, только подумал, и дым тут же прижался к земле. И деревья вместе с ним. Самые высокие мне по пояс стали. Хорошо! Так я быстрее доберусь. Вот только искры летят. Как мошкара кусают за руки. Птицы вот еще… орут, мечутся над горящими деревьями, падают в огонь.
Я прибавил шагу. Сверху мне видно полосу белого дыма, что тянется к мосту. Дым становится темнее и вот уже свечой на именинном пироге вспыхивает дерево. Одно, другое, огонь прыгает по верхушкам деревьев, перехлестывает через дорогу. А по дороге бегут звери и спешит караван. Падают тюки, о них спотыкаются люди и животные, тоже падают. Те, кто может подняться, поднимаются и, не оглядываясь, бегут к мосту. И никому нет дела, человек рядом или зверь, дикий зверь или домашний. Не до вражды сейчас, страшнее враг ревет за спиной.
К мосту мне не успеть – это я быстро сообразил, и направился к знакомому дереву. Наверно, самому большому в этом лесу. Даже сейчас оно выше меня, а тогда… Мостом оно для нас стало. Спасением от огня. Это сейчас я знаю, почему Машка так тряслась перед деревом, так уважительно говорила о нем. Тиама – это не дерево. Не только дерево. Это одна из форм бывшего, будущего или спящего существа. Настолько духовно продвинутого, что ему тесно в человеческом или зверином теле. Местные считают таких продвинутых богами. А я… не такой уж я и верующий. Да и перебраться мне как-то надо на ту сторону. Вот только нет со мной Машки, и свалить дерево некому в этот раз. Как же мне на Столб Великана попасть? По воздуху аки посуху? Ага, как только, так и сразу!
Смех смехом, а на этом берегу становится все теплее. Еще пара минут и доктор Леха станет жареным доктором.
Веселенькие сны мне снятся. Но в самых крутых местах я обычно просыпался и слушал как работает моя сердечная мышца. Иногда даже шептал радостно: Все-таки сон, все-таки приснилось… На этот раз, кажется, пробуждением и не пахнет. Зато скоро запахнет паленым мясцом. Моим, между прочим, мясцом. И чем быстрее я чего-нибудь придумаю, тем больше шансов у меня остаться сырым и живым. Не хочется на практике выяснять, как чувствует себя горящий заживо. Теории мне за глаза хватит. Каким я проснусь после такого выяснения и проснусь ли – вилкой по бульону писано.
Огонь добрался до поляны Тиама и я сделал то, что первым пришло мне в башку: шагнул к Столбу Великана. Идиотизм, понятное дело, но ничего умнее в тот момент не придумалось. И самое странное, у меня получилось. Просто пришлось сделать большой шаг. И все! Я ведь не таким уж маленьким был в этот раз. А захотел перешагнуть, так и еще подрос. На второй Столб уже без напряга ступил. Третий, четвертый. Так и перешел каньон. По остаткам древнего моста. А для местных они – Дорога Великанов. Забылось уже, кто такие Хранители. Только посвященные еще чего-то помнят. Да и то…
На другом берегу каньона я оглянулся. Тиама пылал. И даже на таком расстоянии я слышал, как трещат его ветви. Чего-то сыпалось с них вниз, на выгоревшую дочерна землю. А на земле, у ствола, клубок огня. Катается, воет. Человек? Зверь? Не разобрать с такого расстояния. Да и что мне за дело? Даже если я это там, под деревом. Сложись все по-другому и… Но все сложилось так, что я выбрался. Спасся из горящего леса. Сначала с Машкой, потом сам. А то, чего было между сначала и потом лежит теперь под деревом и уже не дергается. Вот и не за чем на него оглядываться. Вперед мне надо идти. А зачем надо еще не знаю. Но иду. Семимильными шагами, как говорится. А чего, может, и семимильными, я же их не мерил, эти шаги. Да и росту во мне, дай боже! Мне сверху видно все, очень хорошо видно.
Горы. Ближе, чем на горизонте. И не такие уж высокие. Два города. Один у подножия, другой по ту сторону гор. Дорога связывает оба города и башню, что на перевале. По дороге идет караван. Большой. Не тот, что спешил к мосту. Другой. К городу караван направляется. А те, кто спасались от огня, все еще на мосту. Выскакивают из дыма и бегут дальше. Или идут. Это уж у кого сколько сил осталось. Вижу зверя с большими рогами. Манул. Он оглядывается, топчется на месте. К нему бредет еще один, такой же. Вот несколько человек останавливаются возле упавшего животного и перевернутой повозки. Еще звери, еще люди. Вот уже кто-то решил поохотиться… человек на зверя, звери на человека. Все правильно, жизнь продолжается. Большая смерть отступила, можно поиграть с меньшей.
А меня зовут, торопят. Не знаю еще, куда и кто. Узнаю. Обязательно. Не зря же меня сюда привели.
Запах.
Одуряющий.
Густой.
Почти знакомый.
14
Я видел вывернутую с корнем черемуху. Как-то весной. И она цвела. Обильно и намного раньше растущих своих соседок.
Перед смертью не надышишься… Наверно, дерево не знало этой студенческой истины, вот и спешило отцвестись, дать плоды. Не знало, что солнце быстро высушит голые корни, и цветы повянут, не дав семян. Дерево цвело. Наперекор и вопреки. Лева только головой покрутил. Во, силища жизни! Куда нам, человекам, до нее… Не часто Леву философствовать тянет. Не его это стиль. Но смеяться никто не стал.
Меня разбудил одуряющий аромат. Почти черемуховый. И ни Левы, ни братков рядом не оказалось. Прямо надо мной висел цветок. С блюдце величиной. Он смотрел на меня, а я смотрел на него и пытался вспомнить нечто важное. Никак нельзя было это забывать! Укрылся с головой плащом, зажмурился. Машкины волосы пахли сыростью и дымом.
Дождь и пожар…
Огонь и вода…
Ветер, скрученный в тугую воронку…
Да, это оно! То самое. Сон. Который не совсем сон. И пока никто не мешает, надо вспомнить его и запомнить. Надо. Чтобы разобраться потом, когда стану понимать что к чему.
Так, с чего там все начиналось?…
Кажется, с утра. Не такого уж раннего. Оба солнца уже на небе. Смотрят вниз. На глупых людей и глупость, сотворенную ими. Это же надо, устроить пожар в конце сухого сезона, когда все живое с нетерпением ждет влаги и любви.
Нет, кажется, не так. По-другому у меня утро началось. Не так, как у местных светил. Я тоже смотрел на горящий лес. Сухой бурьян он мне напомнил. Что каждую весну поджигают на пустырях и возле дороги. А каждую осень он вырастает в половину человеческого роста. Как там говорил Лева? Сила жизни? Это он точно приметил. Наверно, для какого-то жука такой пожар – катастрофа вселенского масштаба. Как для меня и Машки горящий лес, когда мы были в нем. Хоть мы сами и подожгли его. Случайно. Еще из Храма. Но теперь, когда я во много раз больше себя прежнего, когда смотрю на огонь сверху и на расстоянии…
Нет, опять не так.
Горящий лес остался далеко внизу. Вернее, далеко и внизу. И с каждым моим шагом оставался все дальше. Земля не содрогалась от моей поступи, и деревья не гнулись от моего дыхания. Даже люди не разбегались в ужасе, увидев меня. И не в крепких нервах зрителей тут было дело. Или в привычке. Даже для этого мира, великаны моего роста, редкость. Очень большая и очень редкая. И невидимая почти для всех.
Зато мне сверху видно очень многое. Колыхание воздуха над горящим лесом. И быстрые сборы команды спасения: тяжелых, беременных грозой туч, что собьют пламя, и темных, рыхлых облаков, полных мелким, затяжным дождем, он погасит все угольки, пережившие грозу, и мечтающие устроить новый пожар; вижу и небольшой ураган, способный домчать мокрую команду до нужного места, не расплескав по пути…
Странно, никогда не изъяснялся высоким стилем, и не тянуло даже, а тут… может все дело в росте?
Небо темнело над горами, недовольно ворчал гром, запертый в клетке из молний. Тяжелое томление скорой грозы, от которой потрескивали волосы и пощипывало голую кожу. Это были странные и новые для меня впечатления. Не первая гроза в моей жизни, но чтобы так остро ощущалось… Но даже это не было главным. Скорее уж фоном, на котором развернется то самое действо.
Зов становился все громче и отчетливей. Я уже знал направление и шел туда, но зовущего все еще не видел. Горы не остановили меня. Они показались барьером на беговой дорожке. Не очень низким, но вполне преодолимым. Кажется, я еще немного подрос, пока шел к ним от каньона. Удивительно, каким острым стало мое зрение. Я мог разглядеть полоски на халате караванщика, и тонкие веревки, на тугих тюках, и клочок белой шерсти, на правой передней вожака шорнов.
Счастливая примета…
Караван остановился. Животных заставляли лечь, и укрывали их головы попоной. Люди привязывались к животным и заворачивались в плащи. Что-то ждали эти люди, чего-то опасались. Но действовали без паники и суеты. Движения красивые, экономно-профессиональные, привычные до автоматизма. Наблюдать за людьми было интересно.
А потом я увидел большую воронку. Большую даже для меня. Вращаясь, она скользила к дороге.
Смерч, ураган, торнадо, шалак, римусо, кихолма – много названий, много имен.
Между небом и землей, Скрученный в воронку ветер…
Проклятие и благословение, равнодушие и сила. Погибший урожай и потопленные корабли захватчиков, озеро с живой рыбой и повозка, груженная бревнами, песок и листья, камни и птицы, все вращается в огромной воронке, все это откуда-то взлетело, все это где-то упадет. Как падает посреди каравана одно из бревен, на треть втыкаясь в землю. А по дороге уже тащит двух груженых шорнов, с последнего срывает тюки и попону. Человек вцепился в голову животного, не дает ему подняться. Вот их подтащило к краю дороги и… облило дождем из рыбы.
И что так не везет караванам сегодня?!
Миг и я забываю о сочувствии. Воронка направляется ко мне. Тот, кто меня зовет, в ней.
– Ларт, ларт!
Открываю глаза. Машка лежит рядом и… хлопает в ладоши. Звук получается громким и звонким. Оригинальный, однако, метод побудки. А еще Машка смешно вывернула шею. Наблюдает за действием аплодисментов. Но увидел ее лицо, и сразу расхотелось смеяться. Бледно-зеленое, с огромными, почти круглыми глазами.
– Ларт!…
Да еще голос, что прерывается от ужаса.
– Чего тебе?!
А в руке у меня сам собой появился Нож. Машка пока не видит его. Она заглядывает мне в лицо.
– Ларт, Тиама зацвел!
До меня не сразу доходит.
– Ти… что?
Машка трясется, стучит зубами. Говорить членораздельно она больше не может.
Разжимаю пальцы, и Нож куда-то исчезает. Сейчас он мне не помощник. Переворачиваю девчонку на спину. Смотрю в глаза. В них по-прежнему паника на грани истерики. Еще немного и я тоже испугаюсь. На что способна огненная ведьма, я точно не знаю, но чего может натворить испуганная баба, приходилось видеть.
Мужики, никогда не целуйте спящую бабу! Даже если она ваша жена. Вам будет больно, а врачу прибавится работы.
Я начал разговаривать с Машкой. Тихо, спокойно, как говорил бы с Молчуном.
Не помогло.
Кажется, я перестал существовать для Машки. Она смотрела сквозь меня – глазищи на пол-лица! – и шевелила губами. Без звука. Пришлось шлепнуть ее по щеке. Потом еще раз.
Реакция превзошла все мои ожидания.
Меня не только услышали, но и увидели! И тут же попытались поджарить. Вместо меня досталось плащу. Не слишком сухому. Будто горячий утюг к нему приложили. Шипение, запах… это плащ. Шипение и возмущенные взгляды – это Машка.
Глаза мечут искры… – тоже она.
Почти в натуре мечут. А не разрядись девка через ладонь, без почти было бы.
Повезло мне с попутчицей.
Не зря мне хотелось идти одному. Интуиция великая вещь, если не ложить на ее предупреждения.
– Ты зачем меня ударил?!
Сидим по разные стороны дерева и сквозь ветки пялимся друг на друга.
Кажется, я поставил рекорд по прыжкам через бревна из положения лежа. Интересно, а здесь есть Книга Гиннеса? Или чего-нибудь в том же духе.
– А зачем ты меня разбудила?
Про Книгу спрошу потом. Когда Машка успокоится.
– Я!…
Смотрит в сторону. Губы опять начинают дрожать.
– Отвечай! – рявкаю. – Или опять схлопочешь.
Блин! Иногда доброе слово творит чудеса. А иногда, совсем даже не доброе. Но тоже творит. Главное, не перепутать, к кому чего применять. Передозировка или неправильное назначение тоже могут убить.
– Тиама цветет. Вот, – сказала Машка, стараясь не смотреть на огромный цветок. Трудновато ей это делать. Между нами он висит. И пахнет так, что голова кружится.
– Ну, цветет. Ну, и что?
– Это… это же Тиама!
– Дальше чего?
Машка забыла закрыть рот. Выражение дебильности ей не очень шло.
– Говори!
Молчание, конечно, золото, но иногда информация бывает дороже алмаза.
– Он цветет раз в жизни!
Не пойму, чего она хочет мне втолковать.
– Значит, нам с тобой повезло, – пытаюсь придать голосу хоть немного энтузиазма.
– Тот, кто это увидит – умрет!
– Когда?
Кажется, с энтузиазмом я поторопился.
– Не знаю.
– От чего?
– Не знаю.
Я криво усмехаюсь.
– Но видевший, всегда умирает! старательно убеждает меня Машка.
Смотрю на цветок, потом на нее и… ничего не могу поделать со своей усмешкой. Девка обижено шмыгает носом. Блин, я думал, что лучше контролирую свой организм.
– Все умирают, Маш. Когда-нибудь. Даже бессмертные.
– Ты говоришь страшные слова…
Машка опять пугается. Теперь уже меня.
– Может, и страшные. Но это правильные слова. Вот я лично не собираюсь жить вечно. А ты?
– Меня не обучали этому.
– Тогда понюхай цветочек, – на Машкином лице такое выражение, словно я предложил ей прыгнуть в каньон. – А не хочешь, так иди на… погуляй, короче.
Мы еще не так близко знакомы, чтобы я учил ее таким словам.
– А ты?
Машка уже стоит. Готова к прогулке.
– А у меня есть незаконченное дело. В постели. Давай сюда мой плащ!
И я остался один. Машка ушла к колодцу. Истерика на тему: Мы все умрем! отменяется. Вот и хорошо. Нет у меня настроения возиться с истеричкой. И гулять по пятачку в двадцать соток тоже не хочется.
Не люблю, когда меня резко будят. Все время кажется, что не дали досмотреть самое интересное. Так и хочется послать будителя, укрыться с головой и настроиться на вторую серию. Иногда так и делаю. Иногда получается. Если не мешают.
Получилось.
Меня трясло и крутило. Наверно, так себя чувствует кот в стиральной машине. Была когда-то такая реклама. Там черного кота загружали в машину вместе с черными носками. Рабочий режим. В паузе – японка энергично пилит скрипку. А на выходе получили белоснежные носки и белого пушистого кота. Так и не понял, чего там рекламировали. Натаха говорила, отбеливатель. Ларка – стиральную. А Лева… ну, у Левы всегда проблемы с бабами. Вернее с их количеством. Ему все мало.
– Тебе бы хозяином гарема родиться, – прикалывались пацаны над ним.
– Четыреста лет назад у меня был самый большой гарем в Персии, – отвечал он им.
Может, тоже прикалывался, а может… Реинкарнацию еще не отменяли. Говорят, некоторые помнят свои прежние воплощения. Или говорят, что помнят.
Похоже, меня занесло не туда. И мыслями, и телом. Как затянуло в воронку римусо, так и несет. Все выше и выше. Дорога стала не толще нити, а караван на ней и не разглядеть.
Только моргнул и нет уже ничего. Темно. Как безлунной ночью. И беззвездной к тому же. В воронке меня крутит или на лифте поднимает, непонятно. Да и без разницы.
Если это сон, то лучше б мне проснуться, а если совсем наоборот, то самое время лечь и увидеть интересный сон.
Эй, кто там отвечает за этот аттракцион? Мне скучно! Делайте чего-нибудь или верните бабаки!…
Кажется, моя наглость подействовала: что-нибудь начало делаться.
Темнота куда-то исчезла. Вместе с воронкой римусо и тем, что там со мной вращалось. Появился густой туман. Видимость на длину руки.
Раздались аплодисменты. Сначала – жидкие, потом переходящие в овации. Интересно, за что это мне? Я ведь ничего такого не сделал. Послышались какие-то голоса. Слов не разобрать. Многоголосое бормотание. Пытаюсь понять, будто от этого зависит моя жизнь. В сумятице голосов улавливаю знакомый. Чей, не помню, да это и не важно. Слова важнее. И я цепляюсь за них, ищу смысл. Как цеплялся когда-то за осыпающийся карниз и лихорадочно искал опору. А до земли было пять этажей.
Многоголосица становится слаженным хором, что скандирует одно-единственное слово. Аплодисменты задают ритм. Слово почти понятное, почти знакомое…
– Ларт, ларт!
Еще немного и я пойму, что это такое, еще немного…
– Ларт, ларт.
Зов, от которого не отмахнуться, не…
– Слышу, иду, – хочу крикнуть я, а голоса нет. Только хрип.
И оглушительный, рвущий барабанные перепонки крик:
– Ларт!
Меня подхватывает вал оваций и с размаху швыряет в темноту.
Задыхаюсь от запаха цветов и сырой земли. Кажется, я попал на кладбище…
Не надо закапывать меня – я еще живой!…
