Текст книги "Бестолковый роман: Мужчины не моей мечты"

Автор книги: Елена Перминова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Спасибо за компанию. С вами было вкуснее.

– Значит, подсластил пилюлю?

– А вы здесь вообще давно?

– Достаточно.

– Со дня основания Советского Союза?

С улыбкой удалилась. Внутри осталось теплое чувство. Совсем не такое, как от котлеты по-киевски. Вероятность встретиться – нулевая. Слишком огромное здание. Подумала: если Богом дано, то еще встретитесь. Бог дал.

Я рассчитывалась в кассе столовой, когда боковым зрением уловила – это он. Он сидит во втором зале, около буфетной стойки. Резко развернулась и строевой походкой проследовала в другую сторону. Начала есть. Вкуса котлеты не чувствовала. Пошла к буфетной стойке. Он сдержанно поздоровался и спросил:

– Вы остались здесь работать?

Пожала плечами. Ни слова. Схватила сок и опять прочь. Выпила одним махом. Закусила. Минут через пять он прошел рядом, но мимо. Себя успокоила тем, что он невысокого роста. Я таких не люблю.

Три дня разбирала свое поведение. Было ясно – свой шанс я упустила. Иду по коридору. Навстречу – он. Разговаривает по мобильнику. Улыбается не мне. Увидел. Остановился. Я бросила – «здрасьте» и прибавила шагу. Когда ушел, обернулась. Поздно. В какой кабинет зашел, не ясно. Ну и ладно. И вообще, может быть он женат.

На следующее утро только открыла тяжелую, дубовую дверь – он, из столовой. Стоим, смотрим друг на друга. Одновременно прошептали: «Здравствуйте!» и пошли в разные стороны. Хотя тянуло в его сторону. Притянуло тем же вечером на лестнице. Приветливо улыбнулся. Я – тоже. Расщедрилась на несколько фраз:

– А вы по долгу службы читаете нашу газету?

– К сожалению, нет.

– Почему, к сожалению. Не много потеряли. Точнее, совсем ничего.

– А вы там пишите про науку?

– А вы имеете отношение к науке?

– Самое непосредственное.

– Какое?

– Я возглавляю отдел анализа комплексных исследований.

– Тогда я могу взять у вас интервью. Но для этого надо, чтобы вы познакомились с изданием. Скажите, где вы живете, я принесу вам газету.

Пауза. Задумался. Нехотя сказал:

– Вообще-то на Юго-Западе.

Я рассмеялась:

– Нет, я к вам домой не пойду. Это у нас такой слэнг – живете, значит работаете. Где вы тут работаете?

– В подвале, в типографии.

– Ну нет, я туда не пойду, не найду.

– Но почему? Там, где мы с вами сегодня встретились, лестница вниз. Там меня и найдете.

Уже что-то. Но искать лестницу не хотелось. Тем более, я так и не спросила, как его зовут. Подожду еще. Ждать долго не пришлось. На следующее утро опять встретились у входной двери. Решилась я:

– Так где вы здесь обитаете?

Показал. Пригласил в гости. Воспользовалась. Он обрадовался:

– Меня зовут Андрей. Можно без Иванович.

– Хорошо, я вас так и буду звать. Андрей Безиванович. А меня – Оля. Тоже Безивановна.

– А можно вопрос не по теме? Зеленая блузка к глазам или глаза к блузке?

– Если можно наоборот, то наоборот.

– Как у вас дела на работе?

– Не могу решиться уйти.

– Могу вам помочь. У меня есть знакомый, который хочет издавать журнал. Я узнаю у него. Вот вам моя визитка. Позвоните.

Уже неплохо. Знаю, как зовут и телефон.

Позвонила на следующий день:

– Владимир Безиванович? Это Оля, ваша знакомая из пищеблока.

Молчание.

– Вы что, меня не помните? Я – Оля, журналистка.

– А, Оля, а при чем тут пищеблок?

– Ну мы же с вами в пищеблоке познакомились.

– А я соображаю, что это за Оля из пищеблока. Я как-то года три назад попал за хулиганство на пятнадцать суток и отрабатывал повинность в пищеблоке. Поэтому у меня он ассоциируется с лишением свободы.

– А вы боитесь потерять свободу?

– Я ее уже потерял.

– Жена?

– Да.

– Хорошо, договорились. Я не буду нарушать ваши границы.

– А я их разве обозначил?

– А разве нет?

Ушла. Все напрасно. Туда мне хода нет. С женатыми мужиками я больше не связываюсь. И вообще мне не до них. Надо зарабатывать деньги. Убеждаю себя – они легко не достаются. Значит, надо писать про инновации и делать обзор цинкового рынка. Каждый день – по одному материалу. С такой рекордной производительностью я еще не работала. Но редактор этого не замечает. Он вообще меня не замечает. Молча, без объяснения правит и не удостаивает даже взглядом. Не уютно. Чувствую свою ущербность. Профнепригодность. Пытаюсь забыться в работе – с 10 утра до 10 вечера. Уже месяц. Но в трудовой об этом – ни строчки. Она валяется у меня в тумбочке. Появились тревожные мысли. Кинут. Оставят без зарплаты. Уйду ни с чем. Решила поговорить на эту тему с редактором. Подошла, оперлась руками о стол, согнулась. Начала чертить носком сапога полукруг вокруг себя. Поняла – поза угодническая. Встретила презрительный взгляд. Процедил сквозь зубы: поговорим через неделю. Всю неделю ждала, когда скажет: пора расставаться. Не сказал. Спросила сама. Ответил: окончательный ответ будет к вечеру. Подробно поговорим о моей работе. А сейчас надо писать в номер. Написала. Подошла вечером. Опять согнулась. Бросил – «Работайте». Чуть не захлебнулась от радости. Начала оживленно разговаривать со всеми подряд. Сереже сказала, что он самый добрый. Алеше, что он самый красивый. Володе, что он самый талантливый. Наталье, что она хорошая мать. Каждый в отдельности и все вместе удивились. Объяснять ничего не стала. Только дома поняла, что в принципе ничего не изменилось. Трудовая лежала на том же месте.

На следующий день все получали зарплату. Ждала до победного. Надеялась, что дадут и мне. Не дождалась. Сказали, что получим на следующей неделе. Успокоилась. Написала еще две статьи. Принесла готовые и с улыбкой вручила редактору. Он даже не посмотрел:

– Вы знаете, я вчера вас искал, но вы ушли раньше времени. Я хотел сказать, что нам придется расстаться. У меня финансовые трудности.

– А как же ваше «работайте».

– Ситуация изменилась.

– Что, я настолько плоха?

– Дело не в том, что нравится – не нравится. Есть еще много факторов, от нас не зависящих.

Какие именно, не сказал. Но расставанию обрадовалась. Не надо будет насиловать себя каждое утро. Писать о промышленности и делать обзоры рынков. Оставила свой телефон и вприпрыжку удалилась. Что буду делать, не знала. Знала, что не буду делать. Больше никогда не пойду в федеральную газету. Сначала надо подтянуть чувство уверенности. И избавиться от ощущения зависимости.

Вечером позвонила Андрею:

– Здравствуйте, а я опять безработная.

– У вас такой радостный голос, что хочется сказать, рад за вас.

– А вы скажите, не ошибетесь. Единственное, что мне жаль терять, это возможность попить с вами кофе.

– Но это не проблема. В Москве много мест, где можно попить кофе.

– Тогда договоримся так. Если у вас сформируется желание меня увидеть, то пригласите меня на чашку кофе.

– Хорошо. Но если я замотаюсь и забуду, то пригласите меня вы.

– Куда?

– Хороший вопрос.

– То есть всю ответственность вы перекладываете на меня?

– Нет, просто я действительно могу забыть.

– Вообще-то я не отношусь к незначительным событиям, про которые так легко забыть. Тем не менее, будем считать, что я выполняю вашу просьбу. Позвоню через неделю. А пока займусь своим трудоустройством.

Нашла в записной книжке одного потенциального работодателя и сходу приступила к делу:

– У вас нет вакансий для хороших журналистов?

– Для хороших журналистов вакансии есть всегда. Приходите.

Звали его Павел Анатольевич. С первого слова поняла – эмоциональная волна моя. Приветлив, весел, остроумен. Ничего от снобизма и высокомерия. Сразу же расположил к себе. Говорила искренне, горячо и убедительно. Даже не попросил показать публикации. Только прокомментировал:

– Я дяденька взрослый. Мне достаточно услышать, как вы говорите. Сразу видно, наш человек.

Можно считать, что меня уже приняли в штат. В городскую газету коммунального хозяйства. Осталось подсчитать, как я буду жить на мизерную зарплату. Считать не стала. Нашла утешение в свободном графике и мелкотемье. И еще в возможности писать рассказы. Сомнения появились, когда поручили написать очерк про сантехника. Потом про клумбы в московских дворах. Потом репортаж из подвала. Сантехник меня вдохновил на одну страницу текста. Человек, который лучше других устанавливает в Москве унитазы, на большее не вдохновляет. Клумбы потянули на хилую зарисовку. Зато подробно расписала про московские подвалы. Про те, где тепло и сухо. Много свободного времени и мало денег. Вернулась к тому, от чего бежала. К одиночеству.

Попробовала разбавить его с Андреем. Начала с оправдания:

– Я обещала позвонить, вот поэтому...

– Умничка, что позвонила. Только я сегодня не могу.

– А я не про сегодня. Я вообще.

– Ну вообще, это понятно. У нас нет другого выбора.

– Выбор есть всегда.

– Тогда наша задача сделать так, чтобы его не было. Я позвоню сегодня вечером.

Не позвонил. Опять меня кинули. Выглянула в окно. Небо такого же цвета, как асфальт. По календарю – весна, по ощущениям – осень. Забыла, как выглядит солнце. Очень мерзнут ноги. Надеваю по две пары шерстяных носков. Не помогает. Холод идет изнутри. Дрожь мешает заснуть. Утром встаю разбитая. Вспоминаю обрывки сна. На кровати лежит шелковое, в мелкий цветочек стеганое одеяло. И такого же цвета – простыня. Какой-то мужчина предлагает мне отдохнуть. Отказываюсь. Говорю, для меня это убранство слишком богатое. Мне бы что-нибудь попроще. В жизни, как во сне – мне бы что-нибудь попроще.

Получила от матери письмо. Свод нарушенных мною законов и перечень диагнозов. Я – плохая. Не умею ладить с людьми, потому что хвастаюсь перед ними своими заслугами. Я никому не нужна. От меня все избавляются. Другой участи я не стою. Она меня старше и ей лучше знать, как надо жить. Порвала в мелкие кусочки. Подожгла. Письмо сгорело быстро. Пепел лег в форме круга.

Началась диванная болезнь. Утром – слезы, таблетки, мысли, бессонница, таблетки. Одиночество. Вечером – тоже самое. Плюс злость и раздражение. Мать была права: я никому не нужна. Неожиданный звонок. Андрей. Чуть не выронила трубку. Пригласил поужинать вместе. Вручил цветы, осторожно обнял, взял за руку и сказал:

– У меня к тебе два предложения. Первое – у тебя есть возможность работать в журнале. Я договорился. Согласна?

– Это зависит от второго предложения.

– Второе – я предлагаю тебе быть моей женой.

Я поперхнулась:

– Но вы же меня не знаете!

– То, что я знаю, мне уже нравится. Все остальное – не важно.

– А что важно?

– Важно, что ты – мой человек. С тобой комфортно, с тобой хочется жить и думать о будущем.

– А как же ваша жена?

– У меня нет никакой жены. Это была проверка на прочность наших будущих семейных отношений. Ты же сразу исчезла, когда я тебе сказал, что женат. Значит, не будешь приставать к женатым мужчинам.

– А к тебе можно?

– Нужно.

– А можно я не буду работать.

– Нужно.

Я была счастлива. Спасибо Ирине Степановой, экономическому еженедельнику и коммунальной газете. Все вместе они подвели меня к Андрею. Единственное, что мне не нравится в моем муже, так это страсть к зеленому цвету. Он умудрился раздобыть даже зеленый холодильник. Потому что считает, что мои глаза надо оттенять. Ну и пусть. Не такой уж это и большой недостаток – всегда смотреть в мои глаза.

Мужчины не моей мечты

Жмот

Борис Иванович Добзарь слыл отличным семьянином. Он тащил в дом все, что попадалось под руки. А попадалось туда многое. Мыльница из общественного умывальника. Пачка чистых листов бумаги со стола коллеги. Горшок с геранью с чужого подоконника. Сломанный стул из будки вахтера. Пара стоптанных галош из бытовки уборщицы. И прочая мелочь. Авторучки, чайные чашки, старые газеты, полупустые коробки с канцелярскими кнопками, порванные папки для документов, наполовину исписанные тетради, линейки с отломанными краями, погнутые гвозди, запылившиеся картины. Он превращал все это общественное добро в личное с ловкостью фокусника.

Сначала внимательно рассматривал предмет своего вожделения. Поправлял галстук, вскидывал голову, закладывал руки за спину и с видом человека, не разменивающегося на мелочи, проходил мимо. Потом резко разворачивался, наполовину сгибался, и устремлялся в сторону своей добычи. В это время Борис Иванович походил на амурского тигра. Когда прятал трофеи – на воина-победителя.

Думал о том, что сломанный стул сгодится для дачи. На тот случай, если придут незваные гости. Их Борис Иванович очень не любил. С ними одна морока, а навара ни на грош. Горшок с геранью можно подарить кому-нибудь на день рождения. Старые газеты пойдут на растопку. А в исписанных тетрадях есть чистые листы, на которых можно писать письма. От этих дум у Бориса Ивановича поднималось настроение. И он запевал песню: «А Мурка не играет в жмурки, а Мура – не такая дура, как кажется на вид».

Вид у Бориса Ивановича был презентабельный. С заметным брюшком и двойным подбородком. Работал он заместителем генерального директора типографии. И поэтому часто организовывал банкеты на общественные деньги, закупал продукты. Но их большая половина до коллектива не доходила. Потому что Борис Иванович был рачительный хозяин. Предпочитал хранить общественное добро в своем холодильнике.

На праздниках он пил мало. Все больше следил за тем, когда все разойдутся. Иногда нервы не выдерживали, и он украдкой сваливал остатки пиршества в свои пакеты: бутерброды, нарезанную колбасу, куски рыбы, фрукты и конфеты. Для початых бутылок с коньяком у него была специальная сумка с твердым дном. Чтобы ничего не пролилось. Бывало, в общей куче оказывались ножи, вилки и тарелки. Но Борис Иванович не расстраивался. Знал, что сможет отделить зерна от плевел. Дома. Под строгим взглядом своей жены, Тамары Константиновны.

Она ценила в своем муже хозяйскую жилку и не спрашивала, откуда продукты. Но иногда ворчала. Например, за то, что колбаса было в хлебных крошках, а селедка – с обрывками салфеток. Борис Иванович быстро исправлялся. Очищал продукты от мусора, раскладывал по тарелкам и прятал в холодильник.

Со своей Тамарой он никогда не спорил. Потому что она работала учительницей, и была строгой и требовательной. Борис Иванович на все просил у нее разрешение. Даже на секс. Но Тамара Константиновна разрешение на секс давала очень редко. Только раз в месяц. Борис Иванович думал, что так и надо, а если появлялось желание чаще, то он чувствовал себя двоечником. Поэтому отворачивался к стенке и смотрел эротические сны. Там он занимался любовью со всеми женщинами типографии. Утром Борису Ивановичу было стыдно. Но любовь к женщинам из снов не проходила.

Одну их них он увидел наяву. Она работала в рекламном отделе и писала статьи про майонез и селедку. Борис Иванович подумал, что надо познакомиться, чтобы знать, какая селедка лучше. Ее звали Оля. Она походила на стройную березку и весело смеялась. Он предложил ей сходить пообедать. Но потом пожалел. Потому что она много съела, и Борису Ивановичу пришлось истратить много денег. Он стал мрачным и неразговорчивым. А Оля все равно была веселой. Хоть и много съела. Он никак не мог понять, почему она веселится. Она сказал, что поднимет ему настроение, и пригласила в гости.

Борис Иванович в гости никогда не ходил. Потому что надо было покупать гостинцы. Но для Оли ему было ничего не жалко. Он купил ей мороженое и чебурек. Чебурек она есть не стала. Его съел Борис Иванович. И от этого у него поднялось настроение. Поэтому он согласился пойти в гости к Оле.

Она жила на восьмом этаже. Лифт не работал. Борис Иванович шумно дышал и был потным. Поэтому захотел принять душ. Но воды в кранах не было. Борис Иванович расстроился и вытер мокрый лоб Олиным полотенцем. В Олиных глазах плыли облака, и искрилось солнце. Борис Иванович не мог от них оторваться. Вскоре он понял, что Оля лучше Тамары Константиновны. Ему не хотелось отворачиваться к стенке и видеть сны. Он думал о прекрасном будущем и представлял себя капитаном корабля. Вдруг ему почудилось, что кто-то крикнул: «Свистать всех наверх!», и он испугался.

Надо было возвращаться домой. Оля сказала, что провожать его не будет, и пусть он захлопнет дверь сам. Но Борису Ивановичу хотелось пить, и он пошел на кухню. Воды в кранах по-прежнему не было. Тогда он открыл холодильник и увидел много продуктов. Там была палка колбасы, шпроты, бутылка коньяка, баночки с йогуртом, мясной салат и апельсины. Он заглянул поглубже и обнаружил красную икру. Борис Иванович подумал, зачем Оле так много еды. У него загорелись глаза. Он поправил галстук, вскинул голову, заложил руки за спину и с видом человека, не разменивающегося на мелочи, захлопнул дверцу и вышел из кухни. Потом резко развернулся, наполовину согнулся и кинулся в сторону своей добычи. В пустой пакет он сложил содержимое Олиного холодильника.

Оля ничего не слышала, потому что уже спала. Борис Иванович неслышно открыл дверь, воровато оглянулся и зацепился глазами за старую зубную щетку. Ему как раз надо было иметь запасную для гостей на даче.

С восьмого этажа Борис Иванович спустился победителем.

Тамара Константиновна даже не спросила, почему он так поздно.

Гусляр

Толпа полуголых отдыхающих, огибая у входа в столовую молодого мужчину, одетого в блестящую косоворотку, перевязанную кушаком и белые, широкие брюки, затекала вовнутрь. Издалека он напоминал Иисуса Христа. «Если я спрошу, сколько ему лет, наверняка, скажет – 33», – подумала Вика и подошла поближе. Он поднял голову и вопросительно посмотрел на нее своими черными глазами. «Господи, как он похож на моего Стаса», – подумала она и сделала шаг навстречу

– Вы колоритно выглядите. Откуда такой персонаж?

– Гусляр из русских народных песен. Даю концерты по всему побережью. Хотите послушать, приходите сегодня в семь вечера в Дом культуры.

В зале, рассчитанном примерно на 600–700 человек, было два человека. Вика была третьей.

Его тонкие, почти прозрачные пальцы осторожно перебирали струны гуслей. «Ой ты, земля-матушка, солнцем освещенная. Ой ты, красно солнышко, в небе голубом», – запел он мягким, бархатистым голосом. Глаза его засветились, взгляд стал теплым и ласковым. Он слегка покачивался в такт музыке, то склонял голову набок, то откидывал ее назад. Мелодия плавно растекалась по всему залу, обволакивала, будто мягким пушистым облаком, и завораживала своей искренностью. Когда она оборвалась, гусляр, испугавшись тишины, заговорил:

– Меня зовут Владимиров Владимир Владимирович. Имя Владимир означает владеть миром. Ко мне это не подходит. Но я считаю, что есть и другое значение – быть в ладу с миром. Гусли мне помогают лучше узнать людей, ярче видеть их хорошие качества и не замечать плохие. Мне кажется, что именно гусли лучше всех настроены на состояние моей души. Я рад, что сам пришел к этому. Чем я только не занимался. Закончил исторический факультет, преподавал в школе, почувствовал тщету будней. Ушел в монастырь и посвятил себя Богу.

 
Как найти тебя, мое солнышко?
Где погреться в лучах твоих...
 

Через год понял, что отгородиться от мирской суеты стенами монастыря невозможно и вернулся к людям. Я понял, если что-то сильно хочешь, это обязательно сбудется. Я в детства мечтал побывать в Индии. И вот один монах помог исполниться моей мечте. Это замечательно, когда живешь в своем мире. Не важно, что делается во вне, главное – что внутри.

 
Что грустишь, душа,
Не даешь мне спать,
Как тебя понять,
Ой, как тебя понять...
 

Я не хочу сказать, что достиг своего совершенства. Но я стремлюсь быть чище, честнее, лучше. Для этого со своими сподвижниками мы решили основать Город Солнца. Там будут жить только добрые люди. У нас не будет зла, предательства, корысти. Все, кто нарушит наш устав чести, будет изгнан. Это будет самое лучшее общество людей. Мне кажется, когда я пою, я нахожу близких людей.

 
Девушка во горнице, юноша на коннице,
Встретиться б им в полюшке, да не светит солнышко.
Матушка ругается, батюшка чурается,
Мол, не надо в полюшко,
Где не видно солнышка.
 

После концерта Владимир подошел к Вике: – Вы знаете, самой потрясающее ощущение испытываешь, когда всходит солнце. Кажется, все только начинается, вся жизнь – впереди и что нет моих тридцати трех лет. Ведь душа бессмертна. Я пою на берегу моря, на рассвете, в пятницу. Там собираются близкие мне по духу люди, и мы водим хоровод. Приходите, я буду вас ждать. У вас очень светлый взгляд. Вы не можете обмануть. До встречи!

Вика почувствовала, как два чувства – страх и радость – заставляют тревожно биться ее сердце. Три года назад тоже все начиналось с рассвета. Станислав Домровский играл концерт Чайковского для фортепьяно с оркестром, а она снимала его для журнала. Она положила на алтарь любви все, что у нее было – работу, карьеру, здоровье. Все ради того, чтобы оплачивать его гастроли, покупать смокинги, обеспечивать главное условие для творчества – свободу. Он не понимал, чего она от него хочет и, оставив ее в глубокой депрессии, уехал. «Жизнь – это симфония, – написал он ей на прощание. – А ты – маленький этюд». Вика почувствовала беспокойство. «Господи, что же этот гусляр сегодня будет есть, если заработал всего 90 рублей. Надо будет принести ему что-нибудь с ужина. А вдруг у него нет денег на обратный билет? Нет! Хватит! Это я уже проходила».

Гусляр ее так и не дождался. Рассвет он встретил в полной тишине. Рядом, присыпанные песком, валялись гусли.