Текст книги "Бестолковый роман: Мужчины не моей мечты"

Автор книги: Елена Перминова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Душа мироздания

На первые его слова я ответила восхищенным взглядом. Его волновала судьба России, ее место в мировой цивилизации и будущее детей. Успела подумать – если бы все политики были настолько искренни, мы бы жили в другой стране. Смущало только одно. Его потрепанный вид. Застиранная до дыр джинсовая куртка, свитер-водолазка и пузырящиеся на коленях штаны выдавали его материальное положение. В кафе он заказал нам по стакану чая и две хлебных палочки. Такое скромное меню в ритуал знакомства у меня еще не входило. Зато длинные волосы, перетянутые резинкой, и взгляд человека, углубленного в себя, были приметами личности не от мира сего. Этим он меня и заинтересовал, когда подошел на троллейбусной остановке и предложил вместе перекусить.

Чай с палочками закончились через 5 минут. Мне ничего не оставалось, как поедать его глазами. Он говорил про то, что люди – существа биологические, и все их поступки определяются рефлексами. А среда, образование, воспитание здесь ни при чем. И это большое заблуждение, что у каждого есть свобода выбора. На самом деле все используют мировой опыт. Когда в какой-то конкретной ситуации человек выбирает, куда идти – налево или направо, он ориентируется на пройденный кем-то путь. При этом очень многие совершают ошибки. Его задача – сделать так, чтобы человечество перестало ошибаться и находило для своего развития единственно верный путь. Почему я думаю, что это невозможно? Возможно. Он может убедить меня на примере из собственной жизни. Вот он никогда не совершает ошибок. Потому что знает, как провести их профилактику. Это только с первого взгляда кажется сложным. Все можно просчитать. В том числе и чувства. Например, если он хочет получить приятное чувство, он подойдет к стойке и купит что-нибудь сладкое. А если знает, что у него на это нет денег, то не будет подходить. Чтобы не расстраиваться. И вообще люди слишком много говорят об еде. По его данным, для здорового образа жизни хватит 75 долларов в месяц. Почему у меня это вызывает сомнение? Ведь речь идет о полезном питании. В рацион должны входить только продукты естественного происхождения. Это крупа, ягоды, овощи. Нет, я не права, если говорю: так недолго протянуть ноги. Качество жизни вовсе не зависит от количества денег. Это придумали те, кто нажил добро нечестным трудом. Они же и заставляют людей тратить деньги на ненужные вещи. Например, что такое мода? Это индустрия выкачивания денег. Как это мода – часть нашей жизни? Нет, я не права. Ведь в Древней Греции не было моды, а жизнь была. Нет, он не призывает надеть медвежьи шкуры и спуститься в пещеры. Я его неправильно поняла. Просто надо жить не так, как все. А по-своему. Вот многие считают, что надо жить здесь и сейчас. Но они не знают, что это здесь и сейчас определяют такие люди, как он. Если он не будет думать о проблемах мироздания, то человечество вымрет. Он – душа мироздания. Да, он уделяет очень много времени глобальным проблемам. К счастью, у него его много. Потому что он не работает. А кто сказал, что надо обязательно работать? Он живет с ренты. Есть небольшой счет в банке, который приносит ему проценты. На жизнь ему хватает. – Перехватил мой взгляд на пустые стаканы. – Чем я могу похвалиться? Что каждый день хожу на работу? Да просто у меня нет выбора. А у него есть. Зато он останется в памяти потомков. А я – нет. Вот я, как историк, от кого получаю информацию о событиях? Конечно, от знаменитых личностей, которые вошли в историю. И он там будет. Уже сейчас он начал писать письмо к правящей элите настоящего и будущего. В нем – все его мысли о переустройстве мира. А как сделать так, чтобы это письмо осталось на века, он позаботится заранее. Он уверен, что когда-нибудь я прочитаю о нем в учебнике. Сейчас они с друзьями хотят организовать клуб Бессмертия. В него могут войти все, кто хочет оставить о себе информацию всему миру. После смерти. Этот проект еще не раскручен. Только в стадии разработки. Но он знает, что у него все получится. Разве я не хочу, чтобы обо мне знали, после того как я умру? Как это – не хочу? Такого быть не может. Люди готовы за это заплатить большие деньги. Мне важно, что со мной происходит сейчас? Я просто не понимаю, что моя жизнь определена законами мироздания. Нет, это не фатализм. Нет, это не идеология слабых личностей. Какая же он слабая личность? Если он думает обо всем человечестве. Нет, это не оправдание собственной беспомощности. И не пассивная позиция. Пассивная – это у меня. А что для активной – обязательно работать? Вопрос – для чего? На еду много не надо. А вот духовное развитие вообще денег не требует. Надо жить своим умом. Он не понимает, почему я заскучала. Наверное, потому, что он не похож на других людей. Но он и не обязан походить на других. Ведь никто даже и не знает, что под одним небом с ними ходит такая выдающаяся личность, как он.

Я посмотрела на соседний столик, заставленный ярко украшенными десертами. Симпатичная молодая пара уминала сладости, не думая о законах мироздания. Он бережно обнял ее за плечи и ласково посмотрел в ее глаза. Она плавно опустила ложечку в торт и медленно поднесла кусочек ко рту. Он улыбнулся ей и нежно поцеловал в щеку.

Мой собеседник настаивал на продолжении темы. Да, он понял, что я не разделяю его взгляды. Но это происходит из-за стереотипности моего мышления. Я подвержена стадному чувству. А сама при этом отрицаю, что являюсь биологическим существом. Да американцы уже давно определили, что животное и человека связывает две важные вещи – секс и тщеславие. И чем я могу доказать, что это не так. Как можно говорить о социальной функции человека? Он – часть природы. Возвыситься над ней может только тот, кто поймет, что от его жизни зависит жизнь остальных. Поэтому ему не так грустно жить, как мне. Он же видит, как мне грустно. И он тут ни при чем. Он, наоборот, может удивить и обрадовать. Ведь общение с ним – это подарок судьбы. Непонятно, почему я нахмурилась. Он знает, что надо делать. Мне надо вступить в клуб Бессмертия. Заплатить небольшую сумму и войти в Вечность. Напрасно я сомневаюсь, что он выполнит свое обещание пронести информацию обо мне через века. Когда он умрет, но умрет он только физически, его душа и дело будут жить вечно, информацию обо мне передадут по цепочке. Это будет такая же модель, как библиотека. Нет, я просто не понимаю, насколько важно это для моей жизни сейчас. Ведь когда знаешь, что войдешь в историю, и живешь по-другому. Так, чтобы быть достойной быть бессмертной.

Десерты за соседним столиком уже закончились. Влюбленные встали и, обнявшись, пошли к выходу. Над ними растворялся аромат сладкой ванили.

Я скрестила на груди руки и поджала губы. Казалось, это было достаточным сигналом к тому, что разговор окончен. Но мой собеседник не унимался. Осуждал богатых, поддерживал бедных, восхищался Эпикуром. Он не понимает, почему я заторопилась к выходу. Ему остается сожалеть, что остался непонятым. Думал, что я ему родная душа. Оказалось, чужая. И все оттого, что он – другой. На нем лежит весь опыт человечества. И зависит судьба каждого из нас.

Я прибавила шагу.

– Вам в другую сторону? – спросила с надеждой.

– Да, – простонал он.

Не оборачиваясь, нырнула в метро. Глаза выхватили его привычный персонаж – нищенку. Затянутая с головы по пояс длинной шалью, она устало протягивала вперед руку и стыдливо отворачивалась в сторону. Я уже пробежала мимо. Потом резко развернулась, нашарила в кармане мелочь и высыпала в ее ладонь. Внесла свой вклад в решение глобальной проблемы человечества. Нищеты. Взгляд попрошайки отражал отчаяние и надежду одновременно. Как у моего недавнего собеседника. Она поблагодарила меня чуть заметным кивком головы. Как ей было объяснить, что благодарить меня не за что. Просто мне эта мелочь была не нужна.

Женская логика

Я начал издалека:

– Понимаешь, Ань, у меня сейчас такой возраст, как говорят – средний. Мало осталось радостей в жизни. Все, что имею – не радует. А все, что могу иметь – пугает. Изменить уже ничего нельзя. Мне сорок пять лет.

Она – мне:

– В твоем возрасте можно поменять все. Квартиру, машину, работу, жену

– Квартиру, машину, работу, конечно. Можно. Но вот жену? Как я ее могу поменять. Столько лет вместе прожили. По большому счету она меня устраивает.

– А по малому?

– А по малому не вызывает никаких сексуальных чувств. Поэтому иногда просто наберу порнухи и отрываюсь по полной программе. От самого себя. Или проститутку вызываю. Любовницу в моем возрасте заводить как-то страшновато. Боюсь привязанности. Привыкнешь, а потом – что толку. Все равно к жене домой идти.

– Тогда, конечно, лучше проститутку.

– Аня, я тебе хочу задать один вопрос. Можно? Что бы ты сказала, если бы тебе мужчина предложил встречаться?

– Я не отвечаю на вопросы в сослагательном наклонении. Если бы да кабы. Зачем я буду думать над вопросом, который мне не задавали?

– Тогда я его задаю. Что ты скажешь, если я тебе предложу встречаться?

– Звучит интригующе. Может быть, соглашусь.

– Только не сейчас. Как-нибудь потом.

Она пожала плечами. Мне стало как-то не по себе.

Пришел домой. Наполнил ванну. Закрылся. Попросил жену не беспокоить. Погрузился. Вынырнул. Разлепил глаза. И что я наделал? Восемь лет терпел и вдруг такая осечка. Все эти танцы. Раньше ведь никогда близко не подходил. А тут рядом. Можно коснуться волос. Почувствовать ее тело. Перебрать в руках ее пальцы. Главное, что никто и не заметил. Да и она тоже. Болтали о том, о сем. Зачем я перед ней разоткровенничался? Что значит – встречаться. Мы с ней и так часто встречаемся. В театре. На выставках. В киноклубе «Диалог». Иногда на тусовках. А один-на-один. Нет! Такого раньше не было. Что же получается? Мне надо искать место для встреч? А где? Снимать квартиру? За это же платить надо. Да и как туда идти. Вдруг кто-нибудь увидит. Это надо расходиться по одному. В разные стороны. Ей-то хорошо. Она не замужем. А мне надо назад. К жене. Она у меня наблюдательная. Сразу все заметит. Начнутся расспросы. Подозрения. Двусмысленные намеки. Потом скандал. Разоблачение. Нет! У меня уже возраст не тот.

Борька говорит, что у меня – женская логика. Все бабы так: если говорят «нет», значит – «да». Если «да», значит – не очень надо. Это что, получается, ей тоже не очень надо? Да пошел он, этот Борька!

А если Анька сама позвонит? Скажет, предлагал – давай, действуй. Она ведь такая, отчаянная. Да еще позвонит, когда жена дома. И что я ей тогда скажу Назову Иваном Ивановичем и перенесу встречу? А если она не поймет? Отказаться совсем? Как же я буду при этом выглядеть?

Но она ведь сама согласилась. Может, неправильно меня поняла. Скажу – был пьян. Нет, лучше выдержать паузу. Залечь на дно. Завтра «Диалог» – не пойду. На премьеру тоже не пойду. Сейчас нам нельзя встречаться. А то Бог весть, что люди подумают. Надо по вечерам телефон отключать.

Господи! Столько мучений из-за нескольких фраз. А что будет после первой встречи? Вообще изведусь. А если привыкну? А если нельзя будет скрыть? Все менять? Нет. У меня возраст уже не тот.

Да и что в ней такого особенного? Только голова светлая. В прямом и переносном смысле. Блондинка. Умна слишком. Женщину это не красит. Мне бы хватило ее стройных ножек. Длинные, ровные. Хотя, если в джинсах, ног и не видно. Такая же, как все. Разве что немного стройнее. Ну, талия тоньше. Ну и что? Если у моей талии нет, так что, из-за этого расходиться? Я же – мужчина. Я должен отвечать за свою семью. Мало ли в мире красивых женщин. Но женишься-то на одной. У моей тоже когда-то талия была. До родов. Вот только таких рук, как у Аньки у нее не было. Пальцы длинные, тонкие. Когда перебирал, думал – сломаю. Ну и что? Она каждый день за пианино, а моя – у плиты. А Анька поди готовить-то не умеет. Да откуда ей уметь. Целыми днями музыку сочиняет. Буду потом по столовкам бегать. У меня желудок больной. Мне надо правильно питаться. Да и говорят, характер у Аньки скверный. Чересчур уж независима. Ни от кого не зависит. Это мне ее укрощать придется? А поклонников у нее сколько! Да она мне сразу рога наставит. И что в ней хорошего? Такая же, как все.

То ли дело – моя. Всегда дома. При бигудях и в халате. Утром – омлет. Днем – борщ. Вечером – котлеты. Двадцать лет ничего не меняется. Как в казарме. Всё свое, родное. А там чужое. Еще не известно, чем это закончится. Да и возраст! У меня уже не тот.

Вода в ванне остыла. Я начал подниматься. Вода оказывала легкое сопротивление. Выдернул затычку Выпустил ее на волю. Вода убывала медленно. Как время. Я почувствовал себя стариком.

Заслуженный строитель

На восьмой день своего пребывания в Турции я начала забывать родной язык. Зато хорошо поупражнялась на английском. Впрочем, большого словарного запаса здесь не требовалось. Главное, суметь ответить на вопросы: говорю ли на английском, откуда приехала и на сколько дней? Потом надо было разобрать, что он учился в европейском университете, разведен и предлагает мне руку и сердце. Прямо на пляже или в баре, не сходя с места, через пять минут после знакомства. Правда, перед этим следовал один из вариантов: I like you, I love you, I want you. Поклонники были разные. Приемы обольщения – одни и те же. Пока он живописал нашу будущую райскую жизнь, я пропитывалась чувством жалости. Но не к нему. К своим соотечественницам. О тех, за счет которых о русских женщинах укрепилась слава легкой добычи. Спросить у него, почему они все так думают и за кого нас принимают, не могла. Не хватало знаний английского. Поэтому молчала и отрицательно качала головой. Скоро мне это надоело, и я сделала жест, означающий: «пошел к черту!». Вместе с шепотом в сторону «Go away!» получалось убедительно.

Точно такое же приветствие я послала мэну с турецкими усами и красной физиономией.

– Ты что, подруга? – возмутился он и по-свойски похлопал меня по плечу. – Я ж свой, из Москвы.

– Извините, я подумала, опять туркиш мэн. Меня даже свои за иностранку принимают. Думала, что на русском только дома заговорю.

– Да они ж все дураки, – матюгнулся он и сплюнул в сторону. Я вспомнила заплеванный подземный переход на Курской.

– Простите, но я не выношу мата.

– Да я ж без мата не могу. Я на планерках не так всех крою. Народ иначе не понимает.

– А вы пробовали?

– Само собой. Я заслуженный строитель. Генеральный директор фирмы. Это тебе не хухры-мухры. Не то, что все нынешние сосунки... – И он покрыл матом все подрастающее поколение.

– И все-таки, я бы попросила...

– Что ты сидишь, вся затюрканная. Давай, выпьем. Эй, официант, бой, как там тебя! Арбайтен, хенде хох, хау ду ю ду гутен морген, Гитлер капут, шнеллер, шнеллер, кам цу мир, – выстрелил он в полумрак бара своим иностранным.

Публика отметила нас многозначительными взглядами. Я поежилась. Официант склонился в позе «чего изволите?». Заслуженный строитель кричал:

– Пошевеливайся! Чтоб тебя! (опять мат). (Неожиданно возник образ бомжа, что спит на скамейке у моего дома.) – Тащи даме цветы. Чо ты пьешь? Мартини? Давай мартини, а мне – виски. Да побыстрей! И закуски. Фруктов, фруктов, давай! Ферштейн?

– For English, please.

– Скажи ему. Как там по-английски?

Сказала. Он одним глотком выпил виски и размокшими глазами посмотрел на меня:

– А ты ничего. Сразу видно, баба хорошая. Выходи за меня замуж.

– Так прямо и замуж. Может, сначала познакомимся?

– Меня Иваном зовут. Да какая разница! Слушай, выходи, а? Только предупреждаю, материться я все равно буду.

Публика недовольно зашумела. Я вспомнила алкаша, который каждый день стоит у аптечного киоска и выпрашивает мелочь на опохмелку. Официант принес корзину с фруктами и с сочувствием дотронулся до моего плеча. Хрясь! – припечатал Иван в ухо официанта и схватился за его рубашку.

– Не трожь! Это моя баба! Она за меня замуж выходит. Не твое, так не твое. Ты вон иди, своих черных лапай!

Официант осторожно отцепил его пальцы. Ушел.

Мне стало стыдно. Не знала, куда спрятать глаза. Решительно встала. Бросила салфетку на стол.

– Ты куда! А ну, сидеть! Ты мне жена или кто? Сидеть, говорю!

Я попятилась. Стул опрокинулся.

– Да ты чо, думаешь, у меня денег нет? Я квартиру куплю, в Строгино. Буду давать тебе тыщу на месяц. На хозяйство. Чо, не хватит? Ну, больше дам. Подумаешь, нежная какая.

Неслышно подошли два охранника. Один осторожно взял меня за руку. Другой склонился над моим кавалером. Виски у него отняли последние силы. Он уронил голову на грудь и захрапел. Я вспомнила разборки своих соседей по площадке, звук разбитого стекла, глухие удары, плач ребенка.

– What did he want? – спросил один из охранников.

– Love. Любви, – выдохнула я.

Он в недоумении пожал плечами.

Подкаблучник

Лев Моисеевич свою жену не любил. Она шипела на него за то, что он лежал на диване, мало зарабатывал, много ел и просил купить второй галстук. Лев Моисеевич мечтал о любви. Любить было некого. Все знакомые женщины были замужем или имели любовников. И Лев Моисеевич решил немного полюбить Иру – соседку по лестничной площадке.

Любить Иру было удобно. Не надо далеко ходить. Ира ничего против не имела. Лев Моисеевич покупал ей в подарок бутылку пива, и они становились пьяные от любви. Это было весело и романтично. Но потом Ира сказала, что настоящий мужчина должен покупать цветы, шампанское, конфеты, делать подарки к праздникам и чинить раковину. Лев Моисеевич обиделся, что его посчитали ненастоящим мужчиной, и к Ире больше не заходил.

Потом Лев Моисеевич полюбил продавщицу из газетного киоска. Она училась на экономиста и была умной. Лев Моисеевич пригласил ее на свидание. Наташа после секса сказала: «Гони бабки!» Лев Моисеевич ее сразу разлюбил и решил, что любовь – это дорогое удовольствие. Он начал экономить на чувствах.

Когда в издательство, где он работал художником, пришла Вероника, он даже не посмотрел в ее сторону. А когда увидел, понял, что влюбился. Это была веселая блондинка с зелеными глазами. Когда она смеялась, на щеках появлялись ямочки, и Льву Моисеевичу хотелось их поцеловать. Однажды он проводил ее домой и остался на чашку чая. Чай пить было некогда – он любил Веронику, а Вероника – его. Любовь надо было хранить в тайне. Чтобы жена ничего не заподозрила, он стал с ней ласковым. Жена удивилась и купила ему второй галстук.

«Что я делаю? – сокрушался он. – Вдруг кто-нибудь расскажет жене. Надо держать любовь в тайне. Не ходить с Вероникой на обед. Не разговаривать. Сделать вид, что вообще не знакомы. Но если не разговаривать, она найдет другого. Около нее всегда мужики. Еще неизвестно, чем она в выходные занимается. И, главное, с кем. Два дня не вижу. И позвонить нельзя. Жена всегда слушает, с кем я по телефону разговариваю. Уж не догадывается ли она? Господи, что же мне делать? Ну не бросать же теперь семью. А что скажут дети? Нет. Дома хоть и неуютно, зато привычно. Ничего не надо менять. Пусть все идет, как идет. Да что же это время так тянется? Еще только шесть часов. До понедельника остается еще целый вечер и ночь. А утром опять увижу Веронику. Пойдем с ней в кино. Сядем на последний ряд и будем целоваться. Как школьники. А потом пойдем к ней. Только надо другой дорогой, а то этой опасно. Если жена узнает, убьет. Ну не могу я без Вероники. Господи, за что? Боль-то какая. Вероника!»

Жена прибежала на крик и, увидев, что Лев Моисеевич свалился с дивана, подумала, что умер. Вызвала «скорую помощь» и объяснила доктору, что у мужа, наверное, что-то с головой. Потому что он забыл, как ее зовут, и называет Вероникой. Доктор сказал: «бывает» и увез Льва Моисеевича в кардиологическое отделение.

Он вышел оттуда через два месяца. Врачи посоветовали беречь себя от эмоциональных потрясений. Поэтому с Вероникой он решил больше не встречаться и перешел на работу в другое издательство.

Теперь он спокоен. Его ничто не волнует. Только вечером, когда он приходит домой, сердце сжимается от тоски.

Однажды Лев Моисеевич увидел Веронику в театре. Его глаза загорелись. В груди стало тесно. Но Лев Моисеевич вспомнил, что ему вредно волноваться и резко повернул в сторону. Он успел увидеть только растерянный взгляд Вероники.

Вечером Лев Моисеевич не мог заснуть. В темноте ему чудились зеленые глаза Вероники. Они были испуганными и влажными от слез.

Льву Моисеевичу стало грустно. Он не хотел ничего делать. Не спал и не ел. Солнечный день ему казался слишком ярким. Дождливый – слишком темным. Работа стала неинтересной. Карандаши валились из рук. Он стал думать о смерти. Врач сказал, что у него – депрессия. Потому что Лев Моисеевич сдерживает свои желания.

Лев Моисеевич совсем запутался. Сдерживать желания – вредно. Волноваться вредно. И любить Веронику – тоже вредно. Он решил, что полезно забыть Веронику. Он нарисовал ее портрет. Поцеловал. Потом взял черную акварель и густо закрасил. Любимые глаза скрылись под слоем черного цвета. Сердце Льва Моисеевича забилось. В висках застучало. Лоб покрылся испариной. Грудь пронзила острая боль. Его сердце остановилось.