Текст книги "Звенит слава в Киеве"

Автор книги: Елена Озерецкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

Глава XIII. КОРОЛЕВА

Плотно запахнув соболью душегрейку, – в покое было холодно – Анна с любопытством смотрела сквозь тусклое слюдяное оконце на улицу Реймса.

«И что за город такой? – думала она. – Улицы тесные, тёмные, вонючие… Да как им не вонять, коли все нечистоты прямо из окон выливают? И зачем это дома так чудно ставят, чтоб верхние терема над нижними выступали? Темнота-то какая, солнце, поди, век в такую улицу не проберётся. Свиньи под ногами хрюкают, в грязи роются… А у нас-то в Киеве улицы все мощёные, вода по трубам бежит, да и в Новгороде тоже… Неужели же Париж такой же? Денег, что ли, у Генриха нету?»

Вспомнив о Генрихе, Анна вздрогнула. Невдалеке от Реймса встретил он невесту.

Когда показались впереди всадники, бешено мчавшиеся навстречу посольской кавалькаде, у Анны громко застучало сердце. Вот сейчас увидит она своего наречённого, красивого, молодого, влюблённого…

Но приветствовал её грузный, хоть и легко сидевший на коне человек, лет, наверное, не меньше как сорока. Бородка у короля была редкая, глаза маленькие.

Где ж мечты её девичьи? Кому её отдали? Всё завертелось перед глазами Анны. Зареветь бы в голос… да невместно. «Никто не увидит на чужбине слёз моих», – сказала она матушке. Что ж делать, коли судьба и тут надсмеялась…

И, как положено княжне Киевской, Анна горделиво наклонила голову в парчовой, опушённой бобровым мехом шапочке, из-под которой падали на грудь толстые золотисто-рыжие косы. В тот раз разговору не было, да и не очень ещё могла Анна по-французскому. Покланявшись, ускакал Генрих, а они дальше, в Реймс, поехали.

И вот – завтра свадьба. Не станет более Анны Ярославны, княжны Киевской. Кончилась её жизнь…

Год прошёл с тех пор, как покинула она родной Киев. А и весь-то год ехали, далёко больно. Правда, подолгу гостили у родственников. Сперва у тётушки, сестры батюшки, в Кракове пожили. Тётушка Мария, или Доброгнева, как раньше её звали, и муж её, польский король Казимир, сердечно Анну приняли, долго отпускать не хотели. Казимир в Париже живал, знавал Генриха. Хвалил его. Говорил, что высокий, богатый, верхом отлично ездит.

После Кракова в Венгрии задержались, у сестрицы Анастасии. Всю зиму у неё в Эстергеме провели. Анастасию теперь уж не Анастасией, Агмундой кличут. Не вздумают ли и Анну перекрестить на новый лад? Не бывать тому. Не таковская она, не уступит…

Весной дальше тронулись. И по Дунаю-реке на ладьях плыли, и на повозках тряслись, пока наконец Францию увидали.

– Разрешишь ли войти, Ярославна? – прервал её невесёлые мысли голос Андрея.

– Входи, Андрей…

Бережно прижимая к груди, Андрей внёс Аннину приданую шкатулку кованую.

– Понадобится, поди, к завтрему-то? – тихо спросил он.

– Да, видно, что так…

– Грустишь всё, Ярославна?

Нет, даже Андрею не покажет она, какая тяжесть неномерная лежит у неё на сердце. Даже от самого верного друга не примет жалости.

– Скучаю, конечно, по родной стороне да по батюшке с матушкой. А так грустить вроде не о чем, – громко и ясно сказала Анна, – на то и ехала, чтоб за Генриха идти.

Андрей вздохнул. Он отлично понимал и горе своей подружки, и неуёмную гордость её. Что ж, правильно она себя держит…

– Видал я сегодня венчальное твоё облачение, Ярославна, – желая отвлечь девушку, сказал он, – ну уж красота! Говорят, всю зиму его здешние ткачихи да вышивальщицы работали!

– Ну? Какое ж оно? – невольно заинтересовалась Анна.

– Платье вишнёвого цвету, всё как есть золотыми лилиями расшито. А на ноги—туфельки голубые, жемчугом изукрашены…

Анна улыбнулась. Хоть с кем ни венчаться, а всё один раз в жизни доводится. Так хорошо, коли убранство красивое.

– А ещё, – продолжал Андрей, – тебя, первую из всех королев французских, короновать будут. Николи прежде того не было. Нынче же не кто-нибудь на царство идёт – дочь князя Киевского. Почитай, мало сильней да славней его промеж королей в Европе найдётся…

Вот как? Это приятно слышать. Ах, Андрей, верный дружок, знает, чем сердце согреть. Не приведи бог, одной бы, без него, в этой чужой стороне маяться пришлось.

– Слышь, Андрей, а на чём присягать-то велят? Небось на католическом?

– Да, должно быть, что так. Католик ведь жених-то твой, да и все французы то ж под папой римским.

– Не будет того! – вздёрнула голову Анна. – Мне католическое евангелие не свято. На своём присягать стану, что батюшка в благословение дал…

Андрей задумался. Пристойно ли сей вопрос ставить? А впрочем, князь Ярослав, среди другого, оговаривал, чтоб веру менять Анну не неволили, буде когда сама захочет.

– Ну что ж… – нерешительно сказал он, – поговорю нынче с Савейром. Он ведь князю обещался…

– Поговори, – властно ответила Анна, – да не просто поговори, а скажи, не согласна, мол, княжна иначе, и всё тут. Знаешь ведь меня… да и разве не права я?

– Может, и права, Ярославна. А как насчёт венчания? Тоже католическое будет.

– Венчание – дело другое. По вере мужа венчают. А присяга – дело чести моей. По какому евангелию век молилась, на том и клятву дам. Без того – нет моего согласия.

Голос Анны стал резким и надменным. Андрей понял: любым способом надо уговорить французов. Хоть и разумна Анна не по годам, однако ж упряма – особенно, если считает, что права. В этом же деле, пожалуй что, её правда. Православная Русь Киевская, не гоже дочери князя от своих святынь отступать…

– Быть по-твоему, Ярославна. – Уже не по-прежнему, не попросту, как подружке детских лет, а как государыне, низко поклонился Андрей и вышел.

Епископ Савейр сидел в своих покоях и озабоченно листал латинские свитки.

– Входите! – обернулся епископ. – А, это вы, господин Андрэ? Рад вас видеть… Как чувствует себя королева Франции?

– Я от неё с поручением к вашему святейшеству, – официально, как посол, поклонился Андрей. Хотя за дорогу он и подружился с хитрым, умным отцом церкви, но теперь надо было с ним о делах государственных говорить, а может, и спорить…

– Почтительно слушаю, – так же официально ответил Савейр.

– Княжна не согласна на католическом евангелие присягать, – сразу, без подготовки заявил Андрей. – Прошу вас уладить этот вопрос, как было с князем Ярославом договорено.

Савейр помрачнел.

– Как же можно католическому королю не по своему обряду венчаться? Помилуйте, господин Андрэ!

– Не о венчании речь идёт. Венчаться княжна Анна по мужниной вере согласна.

– О чём же тогда?

– О присяге коронационной. Присяга есть дело чести.

Савейр не знал что ответить. Ведь до Анны ни одна из французских королев не короновалась, а стало быть, на этот счёт и обычаев покамест не было. Отказать? Но, путешествуя вместе с Анной целый год, он успел хорошо узнать молодую княжну. Она не уступит в таком деле. Что же получится?.. Помилуй бог, как можно… не простит король. Да и престиж его, епископа, сразу рухнет. А так хорошо всё складывалось…

– Господин Андрэ, – начал наконец Савейр, – согласитесь, это несколько неожиданно…

– Что ж тут неожиданного, ваше святейшество? Дочь такого могущественного властелина, как князь Ярослав, может позволить себе не отступать от веры своих предков.

– Да, князь Ярослав могучий государь, а страна его велика и богата. Но… скажите, господин Андрэ, а как решался этот вопрос в других случаях? Ведь, кажется, дом князя связан родственными узами с немалым числом европейских государств?

– Да вот считайте, ваше святейшество. Сам князь женат на дочери короля шведского, Олафа. Сестра его, как вы знаете, за польским королём Казимиром, а сестра Казимирова за нашим княжичем Изяславом. Княжна Елизавета – за Гаральдом Норвежским, у супруги Андрея Венгерского, Анастасии Ярославны, мы с вами гостили, ещё двое княжичей на немецких принцессах женаты, а старший взял в жёны дочь английского короля. Всеволод же повенчан с царевной греческой, из рода Мономахова…

– И как же решался во всех этих браках щекотливый вопрос, с которым вы пришли ко мне?

Этого Андрей не знал. Как-то не было такого разговору, да раньше и не встревал он в дела государственные… Эх, была не была! Придётся брать грех на душу!

– Насколько мне известно, никто не дерзал принуждать князей Киевских поступать против совести, – сухо и решительно ответил Андрей.

Савейр отлично понял, как обстоит дело, но это нисколько не помогло ему. Так или иначе – завтра свадьба. Откладывать её невозможно…

«Отцов церкви я уговорю, – думал он, – а Генриху совершенно безразлично, на чём будет присягать королева. Да и вряд ли он даже отличит одно евангелие от другого..»

– Могу ли я считать, что князь Ярослав держится тех же мыслей, что и его дочь, господин Андрэ? – вкрадчиво спросил он.

Видно, будет ещё один грех на душе. Разве знает Андрей, как поступил бы князь?

– Безусловно, ваше святейшество. И он по достоинству оценит ваше посредничество…

– Ну что ж, – вздохнул Савейр, – передайте княжне, что желание её будет исполнено.[9]9
  В дальнейшем все французские короли, которые короновались в Реймсе, присягали на том самом славянском евангелии, привезённом Анной. Исключение составляют Генрих IV, короновавшийся в Шартре, Наполеон I и Луи-Филипп, которых короновали в Соборе Парижской богоматери, и Наполеон III, вообще не коронованный.


[Закрыть]

14 мая 1049 года, в день святой троицы, состоялось бракосочетание Анны, княжны Киевской, и Генриха I, короля Франции.

Гремел никогда до того не слышанный Анной орган, от клубов фимиама, а может, и от узкого платья кружилась голова. Потом была коронация, пир в архиепископском дворце – и новую королеву повезли туда, где предстояло ей прожить отныне всю жизнь.

Глава XIV. ПАРИЖ

Столица Франции была невелика в те дни, когда, подъезжая к Парижу, епископ де Мо Савейр указал на него молодой королеве. Сена окружала своей серебристой лентой мрачный остров Сите, и волны её колыхали на якорях лишь несколько маленьких судёнышек. Анне сразу вспомнились шумные, многолюдные пристани Киева и множество кораблей на Днепре.

В воде отражались башни дворца, ограниченные справа и слева чёрными линиями Малого и Большого мостов. Париж предстал впервые перед своей королевой как путаница крыш, между которыми едва различались узкие улицы…

– Слышь-ка, – тихо сказала Анна ехавшему рядом Андрею, – тёмный какой город-то…

– Полно, Ярославна, – так же тихо ответил Андрей, – это день нынче пасмурный. А вообще слыхал я, что солнышка здесь поболе, чем у нас. К полудню, вроде, ближе они.

Анна не ответила. Может, и правда это, да уж всё равно. Одним солнышком не согреешься, коли на душе темно. Что впереди у княжны Киевской? Одна в чужой стране с пожилым, нелюбимым мужем.

– Андрей, – обернулась она к Андрею, – ты долго ль со мной здесь проживёшь?

– Сколько захочешь, столь долго жить буду…

– Не заскучаешь по дому-то?

– Как не заскучать, Ярославна. По себе, поди, знаешь.

– Я – другое дело. Неволею судьба мне рассудила жизнь прожить. Для блага Руси, батюшка сказал…

– И я для того же послан. Тебе помогать, в чём потребуется, и другое многое, что князю надобно, делать.

– Навек ли приказал батюшка тебе при мне оставаться?

– Нет, Ярославна, того не говорил князь.

– А доколе ж?

– Пока сама не скажешь, что ненадобен более, что к жизни новой привыкла и не горюешь о судьбе своей…

– Ох, Андрей… коли так, не пришлось бы и тебе во Франции гробовой доски дожидаться…

– Как велишь, – вздохнул Андрей, – а только в горе я тебя не покину.

– Верный ты друг, Андрей…

– Так ведь сызмальства росли вместе. Всё равно что сестра родная ты мне, Ярославна…

– Чем это вы заняты, Андрэ? – окликнул весёлый молодой голос. Андрей обернулся. В дверях его покоя стоял высокий, богато одетый придворный.

– Здравствуйте, Жак, – приветливо ответил Андрей. С Жаком де Геменэ он подружился как-то сразу. Хотя все придворные встретили свиту королевы очень любезно, Жак казался Андрею и добрее, и умнее других. Друзья проводили вместе всё своё свободное время, вместе ездили на охоту, вместе появлялись на весёлых пирушках холостой дворянской молодёжи.

– Так что ж вы делаете тут один? – повторил Жак.

– Да вот списывал кое-что из заметок вашего учёного монаха. Любопытно он про старину французскую рассказывает..

– Списывали? – с округлившимися от удивления глазами спросил Жак. – Так вы умеете писать?

– Конечно. А вы разве не умеете?

– Да что вы, Андрэ! – засмеялся Жак. – Рыцарское ли это дело – водить тростником по пергаменту? У нас и читать-то могут одни монахи…

– Вы шутите, Жак?

– Нисколько. Ну зачем графу де Геменэ писать или читать? Для этого у меня есть обученные слуги. А моё дело – владеть мечом…

– Мечом и я не так плохо владею, – улыбнулся Андрей.

– Я знаю. У нас все говорят об этом. И вообще вас считают одним из самых блестящих придворных. Но писать, читать… Да зачем вам это? И где вас научили?

– Наш князь – человек учёный, сам целые ночи читает и приближённым учиться приказывал…

– Ну, а наш добрый король, уж наверное, никогда ничего не читал, а писать умеет разве что своё имя под королевскими указами, – засмеялся Жак, – да ему вовсе не нужна учёность. И без неё у короля довольно хлопот…

– Я слышал. Говорят, многие знатные сеньоры неохотно подчиняются королевской власти?

– Неохотно? Просто не подчиняются. У многих владения обширнее королевских, да и знатность не меньше. Всё время приходится воевать то с одним, то с другим сеньором… Впрочем, хватит об этом, Андрэ. Я совсем не для таких скучных разговоров пришёл к вам.

– Я рад вам, Жак, какова бы ни была цель вашего прихода…

– Ну так велите подать себе одеться – и поедем.

– Куда?

– Сегодня собираются в одном весёлом кабачке близ Парижа.

Андрей хлопнул в ладоши. Вбежал нарядно одетый паж и вопросительно взглянул на хозяина.

– Одеваться и коня! – коротко приказал Андрей.

Мальчик поклонился и убежал.

Вскоре друзья уже торопливо шли по тёмным коридорам. Немало месяцев пролетело с той поры, как впервые переступил Андрей через порог этого дворца, более похожего на крепость, но всё ещё не мог привыкнуть к нему. В мощных, шириной в шесть локтей, стенах чуть мерцали узенькие окна. Коптящие факелы, воткнутые в железные скобы, почти не рассеивали мрак. В сырых каменных залах пахло собачьей мочой, потому что все охотничьи своры короля и придворных жили здесь же. Вытянув лапы, позёвывая, собаки разных мастей лежали у громадных каминов и ленивым взглядом провожали Андрея и Жака…

Больше всего поражало Андрея то, что здесь же, под королевским дворцом, в обширных, иногда залитых до щиколотки водой Сены подземельях содержались многочисленные пленники, а в дворцовых башнях жили палачи и стояли орудия пыток. Как всё это было непохоже на весёлый терем Ярослава!

Каково-то здесь Анне? Она по-прежнему ни на что не жаловалась, когда Андрей навещал её в простой, побелённой горнице, где стояли у очага два деревянных кресла и две табуретки с подушечками из красного сукна. Здесь епископ Готье, с которым Анна оставалась в дружбе, обучал молодую королеву французскому языку. Да и кое-какие науки изучала с епископом молодая женщина. Это удивляло и забавляло короля, но он ни в чём не противоречил Анне, потому что искренне любил и уважал жену. Даже на королевских указах и хартиях она ставила свою подпись рядом с подписью Генриха. И на века было суждено сохраниться в архивах этим словам, написанным славянскими буквами: «Ана Ръина» – «королева Анна»…

– О чём вы так задумались, Андрэ? – заинтересовался Жак.

– Давно нет никаких вестей из Киева. Королева беспокоится.

– Да, гонца в ваши края не пошлёшь. Ведь Киев где-то на краю света?

– Смотря откуда глядеть, – засмеялся Андрей, – если из Киева, то на краю света – Париж.

– Прекрасной королеве незачем оглядываться назад. Она любима и супругом своим и народом. В Париже говорят, что королева Анна – самая красивая и самая образованная женщина Франции. Теперь её родина здесь.

– Но отец с матерью – там. Да и может ли человек позабыть те края, где родился и вырос?

– Женщины созданы не так, как мы. Вот увидите, Андрэ, всё изменится для королевы, когда появится на свет наследник французского престола. Кстати, ему следовало бы поторопиться, как вы находите?

Андрей не ответил. Рассуждать на такую тему он не считал возможным. Впрочем, отвечать и не пришлось. Стража уже раскрывала тяжёлые, скрипучие ворота дворцовой ограды, и, вскочив на богато убранных коней, которых держали наготове у крыльца пажи, молодые люди, в сопровождении небольшой свиты, выехали на улицы Парижа…

Глава XV. МАДЛЕНА ДЕ ГЕМЕНЭ

– Где ты всё пропадаешь, Андрей? – спросила Анна, откладывая в сторону своё рукоделье. – Я за тобой раза три посылала.

– С Жаком гулял вот…

– Вижу, – засмеялась королева, – глаза вон опухли, почитай что и не раскрываются. Как видно, французские вина тебе приглянулись не хуже медов киевских?

– Не очень я и меды пивал, да и до вин французских не такой уж охотник. А от приятелей здешних мне отбиваться не след. Сама знаешь…

– Знаю. Много чего нам не след. И тебе, и мне…

– А что это ты работаешь, Ярославна? – желая переменить разговор, спросил Андрей.

Анна оживилась.

– Герб свой вышиваю, что для себя выбрала. Погляди-ка!

На куске атласа Андрей увидел вышитые рядом две стороны герба. На одной стороне толпились французские лилии, как и следует для герба королевы. А на другой – сердце Андрея забилось – маленькая женская корона венчала такие знакомые, широко раскрытые крепостные врата.

– Узнал, видно? – Голос королевы прозвучал тихо и грустно.

– Как не узнать, Ярославна? Киевские Золотые ворота.

– Да. Далеко они от нас, Андрей, ох, как далеко… Ты вот много лучше меня Париж знаешь, а видал что-нибудь такое ж прекрасное?

– Не видывал.

– А много ль ты уж про жизнь здешнюю узнал? Что батюшке рассказывать станешь?

– Многое здесь чудным бы князю показалось. Знаешь ведь, как заботлив он до купечества: и подворья для них ставит, и стражу для охраны даёт. Парижским же купцам только и гляди, чтоб свои же дворяне не пограбили. По ночам на улицах такое деется – безоружным и не суйся.

– Ну, а народ как?

– Что ж, Ярославна, и у нас смердам не больно сладко живётся. Однако ж французским сервам намного хуже. Шагу не ступи без пошлины – то сеньору плати, то королевским стражникам. Мытный сбор дерут у каждых городских ворот, да и чтоб из улицы в улицу перейти, тоже платить надобно. Налоги, конечно, есть и на Руси, без того не бывает, да и немало их, но всё-таки не столько, как здесь. Нищ народ во Франции…

– Видала я, как ехала-то сюда, – в деревнях всё домотканое да латаное-перелатаное, цвету тёмного, ни одной женщины даже в алом либо в синем платье не заметила..

– Не из чего им платье-то шить.

Андрей замолчал. С новой силой охватила его тоска по родной стороне, хоть никогда она и не проходила. Так, иногда, в шуме придворной жизни, среди весёлых приятелей, стихала немножко. А по ночам, когда всё затихало вокруг и только оклики стражи будили тишину, тоска эта прямо глодала его сердце.

– Давно я хочу поговорить с тобой, Андрей, – продолжала Анна, – вижу ведь, что хоть и весел ты, а в душе у тебя не светло. Тоскуешь?

– Бывает, Ярославна. Не дома ведь…

– А от тоски, говорят, одно верное лекарство есть.

– Какое ж?

– Жена молодая да красивая… Погоди, не дёргай головой-то. Вчера мы с Генрихом про тебя рассуждали. «Пусть, – говорит, – женится у нас, семью заведёт, я и надела для него не пожалею, и титул дам графский».

– Титул мне не надобен, да и надел тоже. А пожалуй, что и жена ни к чему…

– Да ты хоть спроси, кого приглядела-то я?

– Кого ж?

– Приятеля твоего сестрицу, Мадлену де Геменэ. Хороша она, да и богата. Опять же с дружком своим побратаешься… Ты мне сейчас ничего не отвечай. Дело не минутное, сгоряча не решается. Даю тебе неделю сроку, подумай хорошенько…

В дверь постучали. Вошла придворная дама в сопровождении пажа с подносом, на котором лежало письмо.

– Чужеземный купец привёз для вашего величества, – низко приседая, сказала дама.

Анна вскочила с прежней, совсем не королевской живостью и схватила письмо.

– От братца Святослава! – радостно воскликнула она. Андрей хотел выйти, но Анна удержала его.

– Ты останься, Андрей. Тоже, поди, хочется знать, что в Киеве делается, – быстро и весело говорила она, проворно распечатывая письмо. Но, едва бросив взгляд на затейливые, кириллицей выведенные строчки, всплеснула руками и зарыдала.

– Матушка! Матушка! На кого же ты меня покинула! – отчаянно заплакала королева Франции. – Почитай, Андрей, почитай, что братец пишет!

Андрей поднял выпавшее из рук Анны письмо.

Подробно и обстоятельно рассказывал сестре Святослав, что на Руси всё, слава богу, хорошо и тихо, только княгини-матери уж нет больше. Поехала она навестить своего родственника, Рогволода, в город Альдейгабург, да вернуться оттуда не довелось. Там скончалась, а похоронена, как сама наказывала, в Новгороде, под полом новгородской Софийской церкви. Батюшка сильно об ней горюет: для того писать ему, Святославу, наказал, у самого духу на то не хватило…

Придя в свои покои, Андрей сел у камина и, глядя на весёлые языки пламени, задумался. Ишь что придумала Анна! Жениться… ему и на мысль того не приходило.

Мадлену де Геменэ он встречал на пирах королевских, случалось – и на охотах. Хоть и не скакали французские дамы на конях, как Анна, а за охотниками на повозках езживали.

Красива, ничего не скажешь, только горда больно. Однако ж с ним, с Андреем, не гордилась. И разговаривала, и смеялась, и повидаться выходила, когда он у Жака гостил. Жак даже посмеялся как-то: «Милостива к вам, Андрэ, наша красавица. Мало кого она своим обществом балует!»

Не раз певала при нём Мадлена, и глаза её вовсе не сурово на него поверх лютни[10]10
  Лютня – старинный струнный инструмент.


[Закрыть] глядели. А однажды, когда он ноднял оброненную ею розу и, как полагалось по вежливости, спросил, нельзя ли ему ту розу себе на память взять, Мадлена взмахнула длинными ресницами, зарумянилась и сказала: «Возьмите, господин Андрэ». Где, кстати, та роза? Не упомнишь, куда и сунул её…

Пальцы Андрея задумчиво вертели перстень с Перуном-камнем. То совсем другое было, не забудешь. Ах, Предсла-ва, Предславушка! Где ты? Жива ли? Вспоминаешь ли когда-нибудь? Не заменят глаза французской красавицы твоих тёмных очей…