Текст книги "Звенит слава в Киеве"

Автор книги: Елена Озерецкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

ЗВЕНИТ СЛАВА В КИЕВЕ

Глава I. ДЕЛА СТАРОДАВНИЕ

– И подошед Игорь на многих ладьях с войском к Царьграду.[1]1
  Константинополь.


[Закрыть] Бились отважно, но бог удачи им не послал. Греков против них было более. Главное же – имели враги греческий огонь.

– Что есть греческий огонь? – спросил маленький Всеволод.

– Греческий огонь есть подлинное. Он в воде горит и не гаснет. И то в битве греки против врагов обращают…

Голос учёного священника Иллариона звучал монотонно. В душной горенке лениво жужжали сонные мухи, и одна из них билась в чернильнице. Анне хотелось вытащить её оттуда, чтобы рассмотреть, какова станет муха, окрасившись в чернилах, но было боязно: что скажет Илларион?

– …А через три лета вновь подошел Игорь ко Царь-граду, и войско его, в ладьях и на конях, было пуще прежнего. И греческий император Роман, испугавшись, согласился дань платить Руси, как раньше велося…

Анна искоса посмотрела на мальчиков. Внимательно слушал только маленький Всеволод. Святослав и Андрей, разморённые духотой, дремали, полузакрыв глаза. Незаметно вытянув под столом ногу, Анна сильно толкнула Андрея.

– А? Что? – пробормотал тот и, взмахнув рукой, нечаянно задел чернильницу. Несколько капель чернил, вместе с мухой, выплеснулись на бархатную скатерть.

– Отрок Андрей, – недовольно сказал Илларион, – не вижу в тебе должного прилежания. Разве не ценишь ты, что тебя, сына дружинника, ростит и учит князь Ярослав наравне со своими детьми?

Почтительно встав, Андрей молчал. Анна посмеивалась в кулачок.

– Не ты ли повинна, Ярославна? – усмехнулся Илларион. – Ох, бойка ты для девицы княжеского роду! Садись, Андрей. Слушайте далее про дела пращуров[2]2
  Пращур – прадед, предок.


[Закрыть] ваших!

«Сколько ещё сидеть осталось? – уныло подумала Анна. – А старшие-то братья, поди, на лов[3]3
  Лов – охота.


[Закрыть] собрались. С ними бы сейчас скакать…»

– Через год после того поехал Игорь дань с древлян собирать… – продолжал Илларион.

– А древляне кто есть? – заинтересовался Всеволод.

– Древляне суть те люди, что жили в лесах. И есть то имя от слова «древо». В степях же другие племена поселились, поляне. Они-то и заложили наш славный град Киев. Вот, стало быть, говорю, поехал Игорь за данью, получил да вернулся ещё и второй раз взять. Того не стерпели древляне, привязали князя к двум деревам, и был он разорван надвое. Совершив то дело, древлянские мужи пошли ко вдове Игоревой, Ольге. «Муж твой грабил нас, как волк, – сказали они, – и за то мы его убили. А ты выходи замуж за нашего князя Мала».

– Ох, – возмутилась Анна, – за такого – и замуж?

– Вот так и княгиня, твоя прапрапрабабка рассудила, – одобрительно улыбнулся Илларион. – Она тех мужей древлянских заперла в бане и сожгла. Сама же с войском пошла на Коростень, где её князя сгубили, и, устрашив врагов, взяла с них дань – по три голубя да по три воробья со двора.

– Вот так дань! – засмеялась Анна. – Голуби да воробьи!

– Небогатая дань! – поддержал ее Андрей.

– Не для богатства, для отмщения поступила так премудрая княгиня. Вечером, привязав к каждой птице по тряпочке с серою и огнём, выпустила она их на волю. Голуби полетели в свои голубятни, воробьи – под застрехи, и весь город древлянский сгорел дотла…

История прапрапрабабки заинтересовала Анну. Вот это была женщина! Такой бы и самой Анне хотелось быть!

– И стала она княжить сама? – пылко спросила девочка.

– Сама – за сына малолетнего, Святослава. Вырастила она его воином и государем умудрённым. Иные слова его крылатые вовек в народе остались.

– Какие же те слова? Мы-то знаем их?

– Знаете. Как на врагов выступать, посылал он им сказать: «Иду на вы» – честь честью, по совести. А перед битвою говорил воинам своим: «Ляжем костьми, но не посрамим земли русской». Широко раскинулась Русь при Святославе. Многими городами овладел он в Болгарии, сам же он решил обосноваться в городе Переяславце, на юге Дуная-реки.

– Зачем? – удивился Всеволод.

– А затем, что туда всякое добро торговое сходилось: от греков шло золото, ткани дорогие, вина и овощи[4]4
  Овощами называли фрукты. Собственно же овощи называли зельем.


[Закрыть] от чехов и венгров – серебро да кони, из Руси же – шкуры звериные, воск да мёд. И было поэтому сие место для торговли самым наилучшим. А Святослав приходился вам, Ярославичи, родным прадедушкою.

– А какой он из себя был, красивый? – спросила Анна.

– Что для мужа и воина краса? – улыбнулся Илларион. – А про Святослава грек учёный Лев Диакон написал, что был он среднего роста, с густыми бровями, с голубыми глазами и длинными усами. Голову брил наголо, лишь на одной стороне оставлял висеть клок волос, что показывало знатность рода. Шею имел толстую, плечи широкие, в одном ухе носил золотую серьгу с драгоценными каменьями, а одежду надевал простую белую, как у дружинников, только почище, чем у других…

– А долго княжил Святослав? – неожиданно спросил до сих пор молчавший брат Анны, тоже Святослав.

– Нет, недолго довелось ему, прожить для славы Руси. Всего тридцать пять годов ему минуло, когда погиб он в бою с печенегами. Страшные враги те печенеги. Не счесть, сколько разов бились с ними киевские князья, сколько русской крови пролилось. А как погиб Святослав, то печенежский князь, по прозвищу Куря, повелел из черепа княжьего сделать чашу и стал из той чаши пить…

Муха на скатерти шевелила крылышками, обсыхая. Анна, украдкой, подтолкнула её пальцем. С громким жужжаньем испуганная муха попыталась взлететь, но отяжелевшие от чернил крылья не держали её, и она снова брякнулась на скатерть в другом конце стола.

– Опять ты шалишь, Ярославна! – недовольно заметил Илларион. – Тебе бы отроком быть, не девицею!

Анна смущённо рассматривала испачканный чернилами палец маленькой крепкой руки. Ей и самой часто хотелось быть мальчишкой. Скакать бы вольно целые дни на коне да в походы ходить с войском. А в тереме – пожалуйста! То вышивать посадят, то зелёный арабский бисер низать: ты, мол, девица…

– А после Святослава стал княжить сын его, родной ваш дедушка, Владимир, по прозванию Красное Солнышко.

– Почему так прозвали дедушку? – не утерпел опять Всеволод.

– Про то разговор в другой раз пойдёт, – ответил Илларион, – на сегодня же ученье окончено. Всё ли поняли и запомнили?

– Всё, всё! – дружно воскликнули обрадованные ученики.

– Ну, ступайте с богом. Уже и к трапезе скоро пора! А после трапезы время вам языки чужие учить…

– Ох! – вздохнул Святослав.

– Об чём охаешь? – нахмурился Илларион.

– Да неохота… на лов с дружинниками собрался.

– Не стыдно, княжич, тебе? Вон брат – маленький вовсе, а речь чужую изучать горазд.

– А чего ему ещё делать? Слабый он, хворает часто. Вот и любит за науками сидеть!

– А какой же из тебя князь будет, коли послов понимать не станешь?

– Толмачи на то есть.

– Что ты, братец! – вмешался Всеволод. – Интересно ведь, как в чужих краях говорят! Да и не трудно вовсе. У матушки свейскую речь перенял небось сразу?

– Молчи ты, разумник, – процедил сквозь зубы Святослав.

Анна с любопытством наблюдала за братьями. Хорошо бы, подрались маленько. Да нет, мал ещё Всеволод, да и тих больно. Опять же, Илларион не дозволит…

– Ну, ин хватит! – прикрикнул Илларион. – Спорить не о чем. Батюшка приказал, чтобы все княжичи ладно чужие словеса понимали, тут и весь разговор! Ступайте покамест!

Мальчики убежали. Илларион не спеша, степенно стал спускаться с лестницы.

Глава II. ПРЕДСЛАВА

В глухой чаще бора было полутемно. Мягкий мох под ногами пружинил.

«Куда это меня занесло? – думал Андрей, пробираясь через чащобу. – И не пойму, в какую сторону идти надобно?»

Княжеской охоты давно уже не было слышно. Видно, далеко ускакали. А он вот остался. Обещал Анне ежа изловить.

«Выдумщица эта Анна! И зачем ей ёж понадобился? Где это слыхано, чтобы в княжеских хоромах ежей держали? Всё равно княгиня Ингигерда велит зверя выкинуть… Зря только я его в шапке таскаю…»

Впереди мелькнул просвет, и скоро Андрей вышел на большую, зелёную, усыпанную яркими цветами поляну. Прозрачный ручеёк, тихо журча, пробирался среди незабудок.

– Вот чудеса-то! – сказал Андрей. – Сроду не видал этого места!

В кустах громко зашуршало и тотчас стихло. Видно, звук его голоса напугал какого-то зверя. Приминая сочную траву, Андрей подошёл к ручейку напиться и вдруг у самой воды увидел что-то белое.

На ветке старого дуба тихо покачивался большой кусок полотна.

«Откуда здесь полотно?» – удивился Андрей, протягивая руку, чтобы пощупать ткань.

– Не трожь! – послышался сердитый шёпот. – Не трожь, не твоё!

Андрей круто обернулся.

Из кустов на него смотрели большие испуганные глаза. Тёмные растрёпанные волосы падали на загорелый лоб.

– А ну выходи, молодец! – засмеялся Андрей. – Не трону я ни тебя, ни твоего полотна!

Раздвинув ветви, на поляну выбралась девчонка-подросток, одетая в длинную, всю в заплатах, но чистую рубаху.

– Фью! – присвистнул от удивления Андрей. – Девка! Ты что здесь, в чащобе, делаешь?

– Не твоё дело, – сердито ответила девчонка, – ступай-ка ты прочь! Здесь место заповедное!

– Ишь, какая… – засмеялся Андрей. – Не просижу твоего места. Бери полотно да ступай нову рубаху шить. Вон твоя-то вся рваная – срам один.

– Беспонятный ты, – пожала плечами девочка, – разве полотно-то для меня?

– А для кого же?

– Берегиням, русалкам, на платье. Русальная ведь нынче неделя. Не голым же им ходить? Придут, как луна взойдёт, возьмут полотно, заведут хоровод, песни запоют, на ветках станут качаться…

Карие глаза мечтательно смотрели на тихую, прозрачную воду ручейка.

– Где ж ты живёшь?

– Да тут и живу.

– В лесу?

– Ну да.

– Одна?

– Почему одна? С дедушкой.

– А звать тебя как?

– Тебе-то зачем? Ну, Предславой кличут…

– Не христианское то имя…

Предслава нахмурилась и недружелюбно смерила взглядом Андрея.

– Ступай-ка ты, откуда пришёл. Что тебе до меня?

– Да это я так. По мне зовись как хочешь.

– А ты сам кто таков?

– Меня Андреем звать. С тех пор как мой отец в бою погиб, князь Ярослав меня в свой дом принял, с его княжатами жить да учиться…

– Вон ты из какого гнезда птица! – недобро усмехнулась девочка. – Ну, ступай, ступай назад. Со мной тебе делать нечего. Мы не княжеские…

– Почему ты меня гонишь? Или я тебе что худое сказал?

– Сказал, не сказал, а не ровня мы. Каждая птица своих держится. Уходи, говорю.

– Не пойду!

– Ну, коли так, я уйду!

– Обожди, Предславушка!

– Чего ты ко мне привязался! Хочешь княжеских на нас навести, чтобы прогнали нас с дедом?

– Никогда я того не сделаю!

– Правда ли? И не скажешь про меня никому?

– Ни словечка!

– А ну, поклянись!

– Богом клянусь!

Предслава внимательно посмотрела на красивое, открытое лицо мальчика.

– Ну, ладно, коли так. Помни же клятву свою. А теперь всё-таки ступай. Не ровён час, искать тебя станут да сюда забредут. Прощай!

– А можно мне ещё когда прийти?

– Ну, что ж, – усмехнулась Предслава, – приходи. Только, чур, молчок. Так?

– Так, Предславушка, так!

– А коли так – приходи на Ивана Купалу, заповедные травы искать.

И, звонко рассмеявшись, девочка исчезла в кустах. Андрей долго смотрел в ту сторону, где затих треск ветвей.

– Ишь ты какая, – удивлённо прошептал он, – Предслава.

Солнце уже клонилось к закату. Захватив шапку, в которой смирно сидел перепуганный ёж, мальчик пошёл прочь с поляны…

Глава III. КРАСНОЕ СОЛНЫШКО

Уткнувшись лицом в бархатную скатерть, Анна горько и громко ревела. Святослав и Всеволод с хохотом передразнивали сестру, а Андрей уговаривал её перестать реветь.

В разгар этого шума вошёл Илларион.

– Что здесь такое деется? – изумлённо спросил он.

– Да вот, – засмеялся Святослав, – Андрей вчера ежа из лесу принёс, а мать ежа того из дому согнала на погреб, мышей ловить…

– Так о чём же ты кричишь, Ярославна? – покачал головой Илларион.

– Мой это ёж! Мой! – сердито всхлипнула Анна, растирая кулачками красные глаза и распухший нос.

– Глупости какие придумываешь… На что тебе зверь лесной? Ин хватит, – строго заметил Илларион, – учиться время. Садитесь все.

– Про Владимира Красное Солнышко говорить станешь? – обрадовался Всеволод.

– Про него. Унялась, Ярославна?

– Унялась… А ежа всё равно жалко…

– Ну, слушайте… Дедушка ваш, князь Владимир Святославович, великим был мужем. Объединял он города русские, и протянулась земля наша в Карпатах до самого Кракова. С другой стороны подошла межа русская к земле пруссов, присоединил князь ко Киеву племена вятичей да радимичей и всех собрал во единое великое государство Киевское. Стала Русь славна по всем странам заморским, могущественна, ведома и слышима всеми концами земли. Богатым повелителем прослыл князь Владимир в чужедальних краях, а держава Киевская наибольшей считалась из всех других и паче всех почтена и просвещена была.

– Потому и прозвали дедушку Красным Солнышком? – спросил Всеволод.

– Потому, да не только потому, Ярославич. Лют был князь до врагов, да ласков и милостив для друзей. В мире и в любви жил Владимир Святославович со всеми окольными государями: и с Болеславом Польским, после замирения полюбовного, и со Стефаном Венгерским, и с Андрихом Чешским. Для Руси же был подлинным Красным Солнышком. Лучами познания осветил тьму невежества.

– Как это? – удивилась Анна.

– А так, что повелел он открыть в славном нашем граде Киеве школы, и в школах тех обучались дети книжному учению, языкам иноземным и цыфири. Нужны стали Руси в её величии люди учёные, кои могли бы об государстве думу думать и с чужеземными странами достойно дела вести. Но однако ж, и не это самое главное.

– Ещё и не это? Больше чего же надобно?

– Полно перебивать меня, Ярославна! Сам скажу, что положено. Главное – то, что из тьмы языческой вывел князь Русь великую и озарил светом единого господа бога. Окрестил Владимир всех людей на Руси, и стала она страною христианскою. А и сам, окрестившись, князь взял в супруги греческую царевну той же веры, Анну по имени.

– Бабушку нашу? – обрадовалась Анна.

– Н-нет… – замялся Илларион. – Матушкой князя Ярослава другая была. Княжна полоцкая, Рогнеда.

– Померла она, что ли?

Вопросы Анны явно не нравились Иллариону.

– Не помирала. Оставил её князь для греческой царевны. Да что ты привязалась ко мне, Ярославна? Не о том речь идёт. И было всего у Владимира Красное Солнышко двенадцать добрых молодцев, сыновей, и рассадил он их княжить по разным городам. Сам же остался в граде престольном Киеве, и вкруг него, щедрого да приветливого, сбирались со всей Руси люди наилучшие, богатыри великие, о них в народе песни слагали и сейчас поют…

– Добрыня Никитич? – подсказал Андрей.

– Добрыня дядей приходился князю Владимиру, а и другие славные богатыри при нём жили. Границы земли русской охраняли, врагов к Киеву не подпускали. Алёша Попович, крестьянский сын Илья Муромец – богатырь могучий и добрый… Много славных витязей вокруг дедушки вашего собиралось. И шли у них пированья весёлые, велись речи уставные, мудрые. Из чужедальних стран немало гостей на Русь ездило. А как стала Русь по слову князя христианскою, начали наши князья жён иноземных брать, а иноземные князья – за русских княжон свататься.

– И меня, что ли, в дальний край замуж отдадут? Не хочу я! – испугалась Анна.

– Куда тебя замуж отдать, про то князь Ярослав, твой батюшка, ведает. На то его княжеская воля. А тебе не след про замужество ни думать, ни говорить. Разве девичье то дело? Отец с матерью сами знают, какую судьбу тебе да сестрам твоим, Елизавете с Анастасией, избрать…

Анна пригорюнилась. Вот ещё напасти! Отдадут неведомо куда, неведомо кому, далеко от любимого Киева, от батюшки с матушкой, от сестёр и братьев… и друга-приятеля Андрея не увидишь, поди, больше. А кто пуще него Анну балует? Кто всегда заступается, когда раздерётся она с братьями? И чуть что попросит она, всё сделает… Ежа вот принёс.

Вспомнив про ежа, Анна окончательно расстроилась и совсем не слушала, что ещё Илларион говорил. Хоть и любила она ученье, хоть и могла целые часы проводить за книжным чтением, однако ж сегодня было не до того. Никогда прежде не думала Ярославна о будущем.

Казалось, что навсегда останется такая жизнь – девичий терем над отцовским дворцом, шумные, многолюдные улицы Киева, рубленые дома с вышками на кровлях и петушками на оконных наличниках. А кого-кого только не увидишь, идя по улице, где все здороваются с ней, Анной, любимицей киевлян! И мужчины в белых рубахах в красными полосами на рукавах, и бойкие, смеющиеся женщины, у которых пышные, расшитые пёстрыми узорами полотняные рукава красных и синих сарафанов плещутся, словно крылья, а тяжёлые мониста из серебряных монет весело позванивают на груди, и степенные немецкие купцы в широких лисьих шапках… А удивительные люди в пёстрых одеждах с чалмами на головах – арабы и персы – или дикие кочевники в заячьих колпаках… Много разного люда на улицах богатого и знаменитого города!

И покинуть всё это! Ради какого-то неизвестного жениха, которому захочется к ней посвататься? Вот несчастье!

И в который раз пожалела Анна, что не родилась она мальчиком. Ведь сыновья княжеские, хоть и женятся на иноземных, а все дома остаются. Взять хоть отца, Ярослава. Женился на свейской княжне, отдал за неё город Альдейгабург, да и живёт с матушкой в Киеве…

Глубоко задумавшись, девочка безжалостно дёргала золотисто-рыжую, выбившуюся из косы, прядь.

– Ярославна! Ничего ты не слушаешь! – сердито прикрикнул Илларион.

– О женихах размышляет, – ехидно хихикнул Святослав.

Ну, ладно. Ужо покажет ему Анна женихов!

– Завтра не будем учиться. Занят я. А ко следующему разу спрошу про всё, что сегодня говорено! – строго вымолвил, поднявшись, Илларион и, не оглядываясь на вставших, как положено, учеников, быстро вышел.

Глава IV. ИВАН КУПАЛА

Русальная неделя в ночь под Ивана Купалу кончается, когда 24 июня наступает.

Испокон веку на Руси, пока христианства не было, все люди в леса да к рекам шли Купалу встречать. Прыгали через костры для очищения, собирали травы всякие – особую целительную силу они в эту ночь имеют.

Незаметно уйдя под вечер с княжеского двора, Андрей пробирался к знакомой поляне. Коня оставил невдалеке, верхом не проехать было сквозь чащобу.

«Придёт ли? – тревожно думал он. – Не вздумает ли обмануть?»

– Ау! – послышалось издали. – Ау! Ты, что ли, идёшь, Андрей?

– Я, Предславушка, я! – радостно откликнулся мальчик.

В новой белой рубахе стояла у ручья Предслава. Тёмные её волосы покрывал пышный венок, а руки еле удерживали громадный пук цветущих трав.

– Здравствуй! – весело встретила она Андрея. – А я уж, видишь, сколь цветов и трав насобирала!

– И куда тебе столько? – удивился мальчик.

– Ничегошеньки-то ты не знаешь. Каждая травка свою силу имеет. Вот, гляди, цветок «Петров крест» – кому кажется, а иному нет. Трава премудрая. Если найдёшь нечаянно, то верхушку заломи, а её очерти, да на Иванов день и приходи за ней.

– Зачем заламывать?

– А затем, что, коли не заломишь, она перейдёт на иное место, а старое пусто оставит.

– Дивно ты говоришь, Предславушка. Может ли то быть?

– Может, Андрей, может. И не то ещё бывает. Трава «кликун» – так кличет гласом по зорям дважды: «Ух! Ух!». К себе человека не допускает и семя с себя долой скидает, не даёт человеку взять. Корень той травы, как человек, – глаза, руки, ноги. А силу она имеет.

– К чему же сила её?

– К чему хочешь, к тому и годна.

– Эта вот какая травка?

– Разрыв-трава то. От неё всякий узел развязывается.

– Ну, а другие все для чего?

– Каждая для своего дела. Трава «иван» растёт в стреку, на ней два цвета. Видишь – один синий, другой красный. Трава «хленовник» растёт подле рек кустиками, и дух от неё тяжёлый.

Смуглые руки быстро перебирали душистые растения. Андрей с любопытством смотрел на странную девочку.

– А папоротник в Иванову ночь цветёт огнём, и кто его найдет, поймёт язык всякого творения. И зверя, и птицы, и букашки малой…

– Откуда ж ты всё это знаешь?

– От дедушки…

– А дедушка твой кто?

Предслава помолчала, испытующе глядя на Андрея. Не след бы ей про то говорить, да ведь клялся он. И лицо у него ясное, чистое. Такие не предают…

– Волхв он, – тихо сказала девочка, – премудрый волхв…

– Волхв? – испуганно повторил Андрей. – Да разве есть ещё на Руси волхвы?

– Глупый ты, Андрей. Люди христианство твоё для виду лишь принимали, не по своей воле, а верят больше по-старому, как отцы и деды заповедали. Приходят молиться в рощи, в рожь, к священным деревам. И колдуют, и гадают, как в старину.

– А крещенье-то как же?

– А вот как дедушка про то сказывал. Владимир-князь приказал всем к Днепру креститься идти, а кто не придёт, тому казнь принять. Киевлян в реку, как стадо, загоняли. После же того, Великого Перуна к хвосту коня привязав, поволокли с горы в Днепр, а двенадцать приставленных мужей шли рядом и жезлами его тыкали. До самых порогов люди княжеские Перуна провожали, дубинками от берегов отгоняли. Волхвов же многих по княжему велению истребили, смерти предали.

Предслава замолчала, грустно глядя куда-то вдаль. Молчал и Андрей. Вспомнились ему Илларионовы слова: «Увы! Христианская паства ещё лишь малое стадо!» Жаловался учёный священник, что пустуют церкви. Говорил: «Если плясун или скоморох какой позовёт на игрища, на сборища языческие, то все туда радостно устремляются. Если же в церковь позовут, то мы позёвываем, чешемся, говорим, что дождливо аль холодно. На игрищах нет ни крыши, ни защиты от ветра, а в церкви и крыша есть, и воздух приятный, люди же идти туда не хотят, губят свои души».

Видно, права Предслава, что многие ещё лишь для виду, от страху перед князьями христианами зовутся. Веселее, что ли, со старыми-то богами? Церковь всё запрещает: и то грех, и этого нельзя…

– О чём задумался? – перебила его мысли девочка. – Гляди, я сейчас судьбу свою проведывать стану…

Предслава сняла с головы венок и, шепча какие-то непонятные слова, бросила его в ручеёк. Венок медленно поплыл, но зацепился за камень и завертелся на одном месте.

– Неладно! – испуганно прошептала Предслава.

– Что неладно-то?

– Обожди, не мешай…

Тяжёлый венок, постепенно намокая, погружался в воду. Скоро на поверхности остались только лёгкие, воздушные травки, вплетённые среди цветов. Они беспомощно трепетали, словно пытаясь за что-нибудь ухватиться, чтобы спастись. Потом скрылись и травки. А ручей всё так же весело бежал своей дорогой.

На глазах Предславы выступили крупные слёзы, но она продолжала неотрывно глядеть в воду, как будто надеясь ещё что-то увидеть…

– Худо мне будет… – вздохнула девочка. – Видно, водяной венок утащил…

– Полно, Предславушка. Не всякая примета сбывается. Да и есть ли там водяной-то?

– Что ты! Что ты! – испуганно оглядываясь, зашептала Предслава. – Как же не быть в воде водяному, а в лесу лешему?

– А видела ль ты их когда? Какие они из себя-то?

– Видать не доводилось, врать не стану. А какие они – про то доподлинно знаю.

– Зачем же ему венок твой понадобился?

– То он мне знак даёт…

– Какой знак?

– Худой, Андреюшка… быть со мной беде… Ну, да ладно. Чему быть – того не миновать.

– А какие ты слова говорила?

– Тайные то слова, заговорные. Их сказать тебе не смею. Да и к чему тебе они?

– Тебя дедушка им учил?

– Он. Всё дедушка знает. Словеса неведомые, чары, лечьбы – любую хворь уймёт… Да не велено про то. Не пытай меня, не стану сказывать.

– А ведомо ли дедушке твоему, каков из себя Перун был?

– Как не ведомо? Был он высок да плечист, черноглаз да черноволос, борода золотая, в правой руке лук крепкий, в левой – колчан со стрелами. Однако ж, пора тебе ко двору ворочаться. Вишь – совсем затемнело…

– Не маленький я, не боюсь.

– Не храбрись, Андрей. Кто свою судьбу знает? Ну, вот что. Дам я тебе для оберегу подарок дорогой…

– Спасибо на ласке, Предславушка… Каков же подарок твой?

– А вот, гляди…

На протянутой маленькой ладони лежал небольшой, странной формы камешек. Андрей с удивлением разглядывал непонятный подарок.

– Что ж то за камень такой? – неуверенно, боясь обидеть Предславу, спросил он.

Девочка вздохнула.

– И ничего-то ты не знаешь. А говоришь, учат тебя. Не тому, видно, учат… То Перун-камень. Слыхал про него?

– Н-нет… не доводилось…

– Тот камень падает и стреляет сверху от грома. Он же и громовая стрела называется. Из него надобно делать глаз в перстень и носить на руке.

– Зачем?

– Затем, что им от всякого видимого и невидимого злодея сохранён будешь. Носи да меня помни!

– Спасибо, Предславушка. Только я тебя и без камня помнить буду… Может, лучше тебе его носить, от неведомой беды спасаться?

– От моей беды не спасёт камень. Я у дедушки заступы искать стану. А ты меж людей живёшь. Люди-то всякие бывают.

– Прими ж и ты от меня подарок. Не чуден он и не богат, да от сердца. Дорогих камней нет у меня, сам я из чужих рук гляжу. А возьми ты перстенёк, матушкино благословение. Пусть он тебе про меня напоминает, коли судьба или злые люди разлучат нас…

И Андрей надел на палец девочки простое колечко с алым камушком. Лицо Предславы вспыхнуло тёмным румянцем.

Не отводя глаз от Андрея, она медленно подняла руку с кольцом и прижала его к губам.

– Пока жива, не сниму твоего кольца. А если когда получишь его – знай, нет на свете Предславы… Прощай!

– Что так прощаешься? Приду ведь ещё…

– Про то судьба ведает, не мы с тобой… Не забывай меня, если что…

– Господь с тобой, Предславушка… ты ровно беду какую пророчишь…

Но девочка уже скрылась. Долго в тяжёлом недоумении стоял Андрей, сжимая в руке нагревшийся Перун-камень. Потом вздохнул и медленно побрёл туда, где оставил коня.