Текст книги "Звенит слава в Киеве"

Автор книги: Елена Озерецкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

Глава IX. МАТЬ ГОРОДОВ РУССКИХ

– Андрей! Постой, не беги, слово сказать хочу!

Андрей обернулся. К нему торопливо подходил красивый, стройный юноша. Из-под богатого малинового плаща виднелись голубая рубаха с золотым оплечьем и красные штаны, заправленные в зелёные сапоги. На светлых кудрях лихо сидела парчовая шапка с бобровой опушкой, а лицо очень напоминало Анну.

– Ну, здравствуй Всеволод, пятиязычное чудо! – засмеялся Андрей.

Всеволод изумлённо взмахнул длинными, пушистыми, ну чисто девичьими ресницами.

– Как ты меня назвал?

– Аль не знаешь? Тебя так народ зовёт. Ведь ты, верно, на пяти языках говорить можешь?

– Верно…

– Так чему ж удивляешься? Видно, не зря ты всегда из нас самым прилежным был. Недаром тебя Илларион нам в пример ставил!

– Да-а… Анна-то меня за это поколачивала…

– Так она терпеть не могла, чтоб кто-нибудь над ней возвышался.

– И теперь не больно любит…

– А колотить больше не колотит?

– Скажешь тоже! Разве девка посмеет!

– Смотря какая девка… Ну да ладно. Что ты сказать-то хотел?

– Андрей, батюшка приказал иноземным гостям город наш показать и объяснить, что потребуется.

– Каким же гостям-то?

– От тётушки Доброгневы из Польши письмо привезли. Ты ведь говоришь по-польски?

– Да не очень.

– Ну, всё равно, можешь и по-латыни. Батюшка с ними на латыни беседовал.

– Сам-то ты чего же?

– Мне велено со шведами да с англичанами на лов ехать. Медведя брать. Любопытно им, вишь. А ты уж с поляками погуляй. Да вот они и сами идут!

Представив Андрея двум важным, богато одетым иноземцам, Всеволод убежал.

– С чего же начнём, панове? – спросил Андрей.

– А это как пану угодно. Лишь бы всё в знаменитом вашем городе повидать, чтоб было о чём дома рассказывать.

– Ну, ин, пойдёмте к Днепру, поглядите на корабли наши!

С изумлением рассматривали поляки тесно прижатые друг к другу боками десятки торговых кораблей. С оглушительным шумом летели на берег бочки и ящики. На разных языках кричали и ругались, наблюдая за разгрузкой, их владельцы – купцы. Оборванные грузчики, словно шутя, перебрасывали друг другу тяжёлые тюки.

– Крепкий народ, – покачал головой старший из гостей, седоусый, важный старик, – с таким лучше в мире жить!

– Конечно, лучше, – засмеялся Андрей, – да ведь с вашим королём Казимиром наш князь не только в дружбе, а и в родстве живёт. Сестрицу родную за него замуж отдал!

– Это верно, – кивнул головой младший поляк, – только не всегда так было.

– Подожди, Стасю, – оборвал его старший, – пусть лучше пан скажет нам, что там за корабли в стороне стоят?

– А это жених нашей Елизаветы Ярославны, Гаральд Гардрад, с дружиной на свадьбу прибыл! Вон на том, самом большом, что с муравлёным чердаком, золотыми сходнями да шёлковыми парусами, увезёт он молодую свою…

Над гордым кораблём развевался ещё не спущенный большой четырёхугольный парус с изображением трёх львов. Над двумя другими реяли на фоне тёмного холста птицы с коронами на головах и звёзды.

– У нас про Гаральдов корабль песня сложена, – сказал Андрей, – в ней так говорится:

 
Высоко его головка призаздынута,
Нос-корма была по-звериному,
А бока сведены по-туриному,
Того ли тура заморского…
 

– Хорошая песня, – вежливо похвалил старик. – Но удивительно нам, что такой могущественный князь, как Ярослав, дочь свою за Гаральда отдает.

– Что ж так?

– Да ведь хоть он и король, а много лет попросту разбойничал, на том и разбогател…

Андрей с улыбкой поглядел на пана.

– Быль молодцу не укор. А правду ль болтают, будто ваш король Казимир – расстрига? Вроде он монахом был?

– Был… – неохотно проворчал гость. – В монастыре Клюни, во Франции. Однако ж его освободил от обетов сам папа римский, для того чтобы он, верный католик, взошёл на престол польский.

Андрей повёл поляков к киевскому чуду – собору святой Софии, воздвигнутому там, где кипела последняя кровавая сеча с печенегами. Тогда это место находилось за городскими воротами, однако с тех пор город так разросся, что новые, построенные по приказу Ярослава каменные стены окружали уже едва ли не вдвое большее пространство. Железные, украшенные позолотой ворота в глубокой каменной арке, прозванные Золотыми, вели теперь в город. Над воротами возносилась белоснежная церковь Благовещенья, увенчанная золотым архангелом.

Пройдя через Золотые ворота, полюбовавшись ими, церковью и мощной воротной башней из розового кирпича, гости вскоре оказались у громадного здания. На северной и южной сторонах собора толстые столбы с тремя арками внизу и вверху поддерживали каменные хоры, к которым шли витые деревянные лестницы с паперти, обводившей всё здание, увенчанное золотыми куполами. Строгие пропорции создавали впечатление грандиозности и великолепия. Монументальная и торжественная, величаво возносилась София перед изумлёнными поляками.

– Войдёмте вовнутрь храма, Панове, – сказал, снимая шапку, Андрей.

Внутренность церкви тоже была великолепна. Алтарные стены, столбы и главный купол переливались мозаикой, остальные стены и лестницы, ведущие на хоры, украшали многочисленные фрески. Княжескую охоту, княжеский суд, народные увеселения и многое другое из жизни знаменитого города можно было увидеть на этих росписях. Одна же из них изображала всю княжескую семью. Рядом с Ярославом, подносящим Христу изображение Софии, стоит княгиня Ингигерда, во крещении – Ирина, а за ними – дочери и сыновья их.

– Где же в этом прекрасном храме находится князь, когда идёт богослужение? – спросил старик.

– А вон, видите, наверху решётки и пурпурная занавеска? Там, за ними, кафизма, помещение для княжей семьи. Из кафизмы есть дверь на гульбище,[7]7
  Хоры.


[Закрыть] а с гульбища деревянный переход прямо во дворец. А ещё по велению князя при сём храме учреждена особая палата, где положены для народного употребления книги, с греческого на славянский язык переведённые. Многие из них собственной рукой князя списаны…

– Князь Ярослав есть правитель просвещённый, – с уважением заметил старик. – О том в разных царствах немало говорится и пишется. Недаром при блистательном его дворе другие, не столь удачливые, правители приют находят. Вот хоть бы тот же Гаральд в своё время или сыновья убитого английского короля Эдмунда… А также много пишут и о красоте и богатстве вашего Киева. Летописец Адам из города Бремена называет его украшением Востока и соперником Царьграда, Ярослава же святым именует…

– Святым? – улыбнулся Андрей. – Нет, не святой наш князь. А что мудрый, так тут не поспоришь. Широко при нём Русь раскинулась. От самого моря Северного до Азии, Венгрии да и к Дании подошла. А сколь много стран торговать с нами посылают, про то вы и сами знаете…

– О, да. Русские товары славятся, особо же – отменные меха.

– Меха же наши и впрямь никому надеть не зазорно. А теперь взгляните, Панове, вот невдалеке от Софии – другой храм, Десятинная церковь прозывается…

– Почему такое название церковь имеет?

– Воздвигнута та церковь батюшкой князя Ярослава, Владимиром Святославичем, и дал он ей от имения своего и от град своих десятую часть. Оттого так и прозывается…

– Кто ж изваял тех прекрасных коней, что за церковью стоят?

– Те медные кони столь древни, что мастер неведом. Вывезены они князем Владимиром из Корсуня.[8]8
  Херсонес Таврический, греческая колония, основанная в V веке до н. э.


[Закрыть]

– А мраморные колонны в храмах? – не без ехидства осведомился младший.

Андрей нахмурился.

– Мрамор действительно привозной. Из-под самого Царьграда: морем, а потом по Днепру-реке везли его. Колонны же из того мрамора наши, киевские мастера высекали. Мастера у нас отменные. Сказывали мне, что ещё сто лет назад по этой части Русь на втором месте после Византии стояла, а уж за ней прочие государства шли…

– Конечно, конечно, – примирительно вставил старик, – мастера русские и на западе ведомы, их изделия дорого ценятся. Видал я у одного владетельного князя турий рог в оправе русской работы, чеканом и резцом излаженной. В середине – два грифа, хвостами, крыльями и шеями сплетённых, кругом же охота на птиц…

Андрей уже устал от своих спутников. «И вздумалось же Всеволоду навязать их мне на шею», – уныло думал он.

– Велик изрядно наш Киев, – обратился он к полякам, – и никак нельзя вам его за один раз оглядеть. Теперь же время к трапезе близится. Дозвольте вас ко княжему дворцу проводить. Отведайте туров жареных, да кабанов, да лебедей, угоститесь русскими медами прадедовскими да квасом игристым!

Низко поклонившись гостям, Андрей с надеждой вглядывался в их лица. Стась облизнулся, а старик воинственно подкрутил свои пышные седые усы.

– Ну, что ж, – важно сказал он, – благодарим пана за ласку…

Все трое быстрым шагом направились к дворцу.

Глава X. ВРЕМЯ ПРИШЛО…

«Предслава, Предслава… – думал Андрей, расхаживая по цветущему садику позади княжеского терема, – заколдовала ты меня, что ли? Может, ты от деда и ведовству была обучена? Отчего бы иначе я двенадцать лет позабыть тебя не мог?»

– Андрей! – услышал он и поднял голову. Высоко у маленького теремного окошечка сидела Анна. Лицо её было грустно, глаза явно заплаканы.

– О чём горюешь, Ярославна? – ласково спросил Андрей.

– Скучно мне, Андрей. Одна в пустом тереме – словечка не с кем перемолвить. Ни с Анастасией, ни с Елизаветой не посмеёшься, как бывало. Далеко мои сестрицы и весточек даже не шлют…

– А ты бы к матушке перебиралась, чем одной-то сидеть!

– И то, нынче перейду. Матушка уж велела. Да вот на прощанье захотелось у оконца своего посидеть.

– Не горюй, Ярославна. Скоро и твоя судьба придёт…

– А какой она будет, та судьба, Андрей?

– Про то твой батюшка ведает. Его воля…

– Воля, известно, его. А жизнь-то моя…

– Андрей! К князю! – крикнул, заглянув в калитку, парнишка-нодросток, из дворцовых служителей.

Помахав Анне рукой, Андрей быстро вышел из садика.

Ярослав сидел один в своей опочивальне. На плечи его небрежно наброшена тёплая шуба – нездоровилось эти дни князю. Перед ним на столе громоздилась, как всегда, кипа всяких писаний.

– Садись-ка, – ответил он на поклон вошедшего Андрея.

Андрей сел и вопросительно поглядывал на князя, но тот всё молчал, задумчиво перебирая какие-то письма.

– Видал ли ты вестника вчерась? – наконец спросил он.

– Какого, княже? Их столько прибегает, разве всех упомнишь?

– То особый был. С границы. До тебя его вести близко касались…

– До меня?

Но Ярослав опять замолчал, пристально, внимательно глядя на Андрея, словно стараясь разглядеть – каков же стал его питомец теперь, придя в полный возраст.

– Два годика тебе до тридцати осталось, а ты всё бобылём ходишь. Моя в том вина… – вздохнул князь.

Андрей не ответил – что проку было перечить? Для видимости? Так князь не из таких. Он неправды терпеть не может…

– Не только твоя, княже, – сказал он наконец, – видать, судьба моя такая…

– Знаю, слыхал.

«И всё-то ему ведомо! – изумлённо подумал Андрей. – Откуда бы? Анна, поди…»

– Ну, вот что. Тот вестник принёс слово про посольство…

– Посольство?

– Из Франции. От короля Генриха.

– Так вроде с Францией у тебя досель дел не бывало, княже?

– Не было. Теперь будут. По Анну они едут…

Андрей побледнел. Да, эти вести близко его касались. Его судьба с Анниной тесно связана…

– Помнишь ли клятву свою? – строго, хотя и с грустью спросил Ярослав.

– Помню, княже…

– Время пришло её выполнить. Отдам я Анну за Генриха. Пусть и эта сторона Киеву роднёй станет. Поедешь ли с последней дочерью моей в края незнакомые?

– Поеду, княже.

– Добро, Андрей. Покамест о том молчи. На неделю вестник послов опередил. Не хочу, чтоб вперёд судачили. Знают про это дело лишь я с княгинею да ты.

Открыв привозной мозаичный шкафчик, Ярослав достал увесистый парчовый мешочек с деньгами.

– Вот, возьми.

– Что ты, княже? За что жалуешь? Да и зачем мне деньги? Слава богу, я у тебя и сыт, и обут, и одет!

– Эх, Андрей, Андрей, глупый ты ещё. Ты теперь должен сам по-княжески выглядеть. Платье справь себе новое, наилучшее, чтобы лицом в грязь перед тамошними не ударить, чтоб вельможею тебя почитали. С королевской невестой едешь… Латинскую-то речь хорошо ли знаешь?

– Говорить могу, только не быстро…

– Первое время по-латыни беседуй, но французский язык учи прилежно да поскорей. Надобно, чтоб всё ты понимал, что кругом тебя при дворе говорено будет. Случится гонец – отписывай мне подробно. Коней купи дорогих, холопов себе во Франции найми, надо будет – и дом поставь. Хотя лучше во дворце у Генриха оставайся – к Анне поближе. А пуще всего – моим именем её остерегай почаще. Горяча больно, не послушлива, на язык скора девка. Не нажила бы врагов себе, упаси бог. Ей ведь там и век коротать…

– Да и мне тоже…

– Нет, Андрей. Как попривыкнет Анна к новой жизни, особливо как дитя родит да скажет тебе, что довольна судьбой своей, – ворочайся. Будет воля господня, застанешь ещё меня в живых, много мне нужного и для Руси полезного расскажешь…

– Спаси тебя бог, княже…

– И тебя тоже, Андрей. Помни же – береги Анну, как сестру родную. Ты ведь мне вроде сына…

– Превыше отца тебя почитаю, княже, и дочь твоя мне родной сестры дороже…

– Ну, спасибо тебе. Ступай же теперь да спехом новую сряду собирай. Помни: всё покупай самое дорогое да красивое. Ступай…

Глава XI. ПОСОЛЬСТВО

– Андрей! Да какой же ты нарядный! Откуда это всё у тебя?

– Князь пожаловал…

– Батюшка? Чем же ты ему так угодил?

– Не ведаю, Ярославна. Добр князь да тароват…

– Лжёшь, Андрей. Чего-нибудь да есть. Не хочешь – не говори, только я всё равно узнаю… Ой, что-то так кричат на улице-то?

За окнами действительно слышался всё нарастающий многоголосый крик. Возгласы изумления, смех, окрики стражников, конский топот… Анна поспешно распахнула окно.

– Господи, Андрей! Неведомые люди, на незнаемых зверях едут! Гляди, гляди! Вроде лошадь, только больно ушаста! А всадник-то весь в чёрном да лысый. Ха-ха-ха! Бежим скорей смотреть!

В дверях появилась княгиня.

– Куда? – спокойно спросила она, взяв Анну за руку.

– Да на улицу, матушка, поглядеть на диво дивное!

– На улицу тебе бежать не след…

– Что ты, матушка, николи ты мне того не запрещала! Да и не одна я, с Андреем вот…

Княгиня Ингигерда обменялась с Андреем понимающим взглядом.

– Ступай, Андрей, погляди, да всё нам и обскажешь. А ты, Анна, иди сейчас же ко мне в горницу да вели девкам в парчовый сарафан тебя обрядить…

Анна застыла на месте, вопросительно глядя на мать. Лицо её медленно бледнело.

– Матушка… то…

– Батюшка сам тебе всё скажет, что надобно. Идём… – И, по-прежнему не выпуская руки дочери, княгиня вышла из горницы. В дверях Анна, испуганная своей догадкой, жалобно взглянула на Андрея. Вздохнув и разведя руками, он потупился…

Решение Генриха I, короля Франции, взять в жёны дочь Киевского князя было закономерным. Ещё до воцарения Ярослава Европа знала уже имя его отца, Владимира. Киев был широко известен как богатый, большой город, имеющий самые разнообразные торговые и политические связи. И хотя сношений между Парижем и Киевом не бывало, и ни один русский не пересекал ещё границ Франции, Россия Владимира и Ярослава считалась в Париже, да и во всей тогдашней Европе, страной весьма могущественной. Кроме того, Анна славилась своей красотой, слухи о которой далеко разносились многочисленными путешественниками, посещавшими Киев. Положение же Генриха было довольно сложным. Далеко не все французские сеньоры его признавали, а некоторые из них даже владели более обширными землями, чем король, и не желали считать себя зависимыми от него. Богатый и могущественный тесть, властитель необъятных неведомых степей Руси, мог, конечно, поддержать зятя…

Послами в далёкий край отправились епископ Мо, Готье Савейр, и Госселен де Шалиньяк, сир де Шони. Савейр был выбран потому, что считался мудрым и учёным. Он изучил различные науки, много размышлял и писал. А главное – епископ обладал осторожностью и серьёзностью, необходимыми для столь высокой и деликатной миссии.

Де Шалиньяк же должен был оберегать его при возможных в дороге многочисленных опасностях. Он ехал рядом с ним, в сопровождении своей свиты. Как выразился Савейр, он был Силой, защищавшей Мудрость.

Когда копыта епископского мула застучали по мощёным улицам Киева, Савейр изумился.

– Взгляните, сир Госселен, – обернулся он к ехавшему чуть позади Шалиньяку, – можно ли было ожидать, что мы найдём город столь обширный и богатый в этой отдалённой стране?

– М-да, – покручивая ус, ответил Шалиньяк, – боюсь, блеск его превышает наш добрый Париж…

– Князю Ярославу, видимо, просто некуда девать золото, иначе зачем бы понадобилось покрывать им башни? – продолжал Савейр, щурясь на сверкающие купола Софии.

В ярких лучах солнца блестели и другие купола многочисленных церквей Киева, и золотые насечки на оружии воинов, отдавших честь посольству у Золотых ворот, и тяжёлые длинные цепи, и мониста киевских жителей, окружавших шумной любопытной толпой медленно едущих всадников.

«Богатая, богатая страна…» – удовлетворённо думал епископ.

– Милости просим, гости дорогие! – приветствовал французов стоявший на лестнице, по княжескому приказу, Андрей. – Отдохните в ваших покоях да закусите с дороги, а потом пожалуйте в приёмную горницу к князю!

Услышав правильную латинскую речь, Савейр с изумлением взглянул на красивого, богато одетого молодого человека.

– Смею ли спросить о вашем имени и звании? – осведомился он.

– Кличут Андреем. Я вырос в доме князя Ярослава, а теперь назначен конюшим княжны Анны.

– Вот как? Очень приятно, господин Андрэ. Где же вы научились так хорошо говорить на древнем латинском языке?

– У нас многие говорят по-латыни, – улыбнулся Андрей, – первый – сам князь. Сын же его, Всеволод, одинаково легко на пяти различных языках беседовать может. Прошу вас в отведённые покои…

Богато убранные горницы снова приятно поразили послов. На крытых бархатом столах стояли золотые кубки и кувшины со сладким греческим вином, лежали переплетённые в кожу книги с тяжёлыми серебряными застёжками, а в красивые, тонкой работы подсвечники были вставлены толстые витые свечи.

– М-да… – снова проворчал де Шалиньяк, когда Андрей, вежливо поклонившись, оставил французов одних.

– Пожалуй, я не удивлюсь, если прекрасная принцесса, которой суждено стать королевой Франции, окажется не только белокурой и мечтательной, как о ней рассказывают, но и образованной… – задумчиво сказал Савейр.

– Ну, что вы, – засмеялся Шалиньяк, – разве бывают знатные девицы образованными?

– Поживём – увидим…

Когда ещё утром Андрей спрашивал князя, вести ли гостей по русскому обычаю в баню, Ярослав засмеялся.

– А помнишь ли, Андрей, что про нашу мыльню писали?

– Как не помнить, – не удержавшись, засмеялся и Андрей.

– Ну, так не веди. Долго ли до греха – не померли бы послы с непривычки. Прикажи в покоях подать умыться. Да не забудь, чтоб с привозным мылом, душистым, которым у нас девки балуются…

– Розой пахнет, – изумлённо фыркнул де Шалиньяк, передавая Савейру взятый с серебряного, украшенного богатой резьбой рукомойника желтоватый кусочек. Савейр со странной улыбкой повертел его в пальцах.

– Да, нельзя сказать, что мы нашли дикарей в этом Гиперборейском краю. Мыло, конечно, пустяк, но… знаете, де Шалиньяк, не пришлось бы нам признать Русь единой, более могущественной и более… счастливой, чем наша прекрасная Франция.

– Вы шутите, монсеньор!

– Нет, друг мой. Многочисленные связи Ярослава простираются от константинопольского двора до английского. Да и подумайте сами, не за красоту только решил король Франции взять жену из такой далёкой страны. Это решение продиктовано именно блестящим положением Руси… А если княжна действительно так красива, как об этом рассказывают, и если, конечно, князь Ярослав согласится отпустить её с нами, можно смело сказать, что история не забудет тех, кто преподнесёт Франции столь прекрасный подарок…

Де Шалиньяк приосанился.

Глава XII. ПРОЩАЙ, КИЕВ!

– Не плачь, Анна, – грустно сказал Ярослав, – что делать? Такова уж судьба девичья – отца с матерью оставить да с мужем век вековать…

– Так, батюшка, коли б не даль такая…

– А сестры твои? Намного ли ближе? Помни: ты княжна Киевская, твой долг жизнь для блага Руси отдать. Надобно нам и с Францией дружбу иметь. Понимаешь ли?

– Понимаю… – всхлипнула Анна.

– Так полно слёзы лить. Выучилась ли ты уже сколько-нибудь по-ихнему?

– Малость понимаю. Говорить покамест не могу ещё. Андрей много более моего успел…

– Выучишься и ты. Времени впереди много…

И, поцеловав дочь, Ярослав поспешно вышел.

Анна обвела глазами горенку, где так весело пробежали годы её девичьей жизни. Вот и конец им пришёл…

Три месяца пролетело с тех пор, как приказала ей мать обрядиться для встречи незнаемых гостей. В тот вечер под сводами приёмной горницы ярко горели свечи, заправленные в серебряные чашечки в виде цветов, чтоб горячие капли воска не упали да не обожгли кого. На возвышении с тремя ступенями стояли два обитых парчой трона и низенькая скамеечка. Анна ещё раньше заглянула туда и поняла – это для неё скамеечка…

А как вышли они все – батюшка, матушка, братцы и она, Анна, – шум пробежал по скамьям с красными полавочниками, что стояли вдоль стен для бояр и знатных дружинников. Все встали, низко кланяясь княжеской семье. На батюшке был плащ парчовый, серебряный, на голове – диадема царская, каменьями сверкающая, а матушкино платье, до того пышное, что и подойти близко не давало, всё было расшито цветами золотыми… Братцы расселись позади тронов, на лавке, а ей велели на скамеечке сидеть. Господи, у всех-то на виду, и чужие эти так и впились в неё глазами. Старик серьёзный такой, уже не в чёрном, а в парчовом облачении, с кружевами, а другой, помоложе, – в богатом платье и всё ус крутит.

Анна было сперва подумала, не сам ли это жених, чего доброго, и огорчилась – не приглянулся он ей. Хоть она по уставу глаз и не поднимала, а всё разглядела. Но оказалось – вельможа, посол тоже. Король, наверное, такой, как Гаральд – высокий, красивый, весёлый. Может, и любит её? По рассказам, конечно. Вишь из какой дали сватов заслал, и дары в серебряных ларцах оруженосцы внесли пребогатые!

За эти три месяца, что жило французское посольство при княжеском дворе да с Ярославом все условия обговаривало, не раз приходил к ней старик, епископ этот, Савейр. Языку учил да про Генриха рассказывал, как ждёт он её, Анну, как возвеличит перед всеми, как будет гордиться красотой своей королевы… Андрей его речи переводил. Слава богу, Андрея с ней батюшка посылает и девок разрешил взять, каких она захочет, из знатных киевлянок. Те-то и радуются – честь всё-таки да и любопытно! – и ревут. Жалко Киева да родителей. А самой Анне так впору на крышу терема забраться да вниз кинуться. Либо в Днепр с кручи. Навсегда ведь, господи, навсегда увезут…

И приданое ей не в утешение, хоть такого богатого она не видала ни у Анастасии, ни у Елизаветы. Сундуков-то, сундуков понабивали! А в них тканей дорогих да мехов – видимо-невидимо. В особой шкатулке кованой, тяжёлой – украшения из золота да камней самоцветных, и столько их, что на трёх невест хватило бы. Батюшка сказал: пусть-де ведомо франкам, из какой страны королеву берут, пусть понимают – не они нам честь оказывают, а мы им снисхождение Анна вытянула из-за ворота цепочку с маленьким золотым ключиком и ещё раз полюбовалась на него. Вчера сама матушка ей ключик на шею повесила. А шкатулку Андрей повезёт, ему доверено, и два стражника особо для того приставлены, кроме другой охраны. Дороги-то нелёгкие, опасные, дальние…

Дверь скрипнула. Анна сквозь слёзы взглянула на вошедшую мать.

– Анна, дитя моё, – необычно ласково сказала всегда сдержанная, суровая Ингигерда, – батюшка с франками решил – завтра вам выезжать…

– Завтра! – ахнула Анна. Сердце у неё словно оборвалось и сразу стало холодно-холодно в тёплой, даже душной горнице.

– Как же так? Ведь говорено было, не скоро ещё ехать?

– Видно, надо так. Пришла я сказать тебе, что верю – достойной своего отца и родины будет дочь моя. Последняя дочь моя…

Голос Ингигерды дрогнул, на глазах выступили слёзы. Никогда не видала Анна слёз матери. Даже когда хоронили маленьких братьев да сестричек, мать ровно каменная была, а не плакала.

Потрясённая Анна зарыдала в голос и кинулась к ногам Ингигерды.

– Зачем, зачем отдаёшь меня, матушка? Или не угодна я чем вам с батюшкой? Или худой была дочерью? За что отсылаете от себя? Или нельзя мне было век при вас оставаться?

Улыбнувшись сквозь слёзы, Ингигерда обняла девушку.

– Анна, милая дочь моя, зачем ты такие слова говоришь? Ведь всё тебе батюшка объяснил, всё ты знаешь. Не проявляй же слабости, недостойной княжны Киевской. Никто не должен слёз твоих заметить. Ты уж не маленькая, двадцать четвёртый год тебе пошёл. С поднятой головой иди навстречу жизни. Пусть гордой, спокойной и величавой, а не слабой увидит Франция свою королеву…

Анна медленно подняла голову, взглянула в глаза матери и тяжело вздохнула.

– Слушаюсь, матушка. Не беспокойся… не осрамлю ни тебя, ни батюшку, ни Руси родной. Никто не увидит на чужбине слёз моих, обещаю тебе. Да только на прощанье как не выплакаться? Навек ведь расстаёмся-то…

Крепко обнявшись, горько заплакали обе, и не постыдилась того даже гордая Ингигерда. Три дочери было у неё, три красавицы лебёдушки, и вот – последняя улетает из гнезда родительского. И нет никакой надежды ещё хоть когда-нибудь свидеться, нет…