Текст книги "Совсем новые сказки"

Автор книги: Елена Озерецкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

Подземный дворец

Давным-давно, когда стрелки на больших часах времени ушли ещё не особенно далеко, на земле ровно ничего не было – ни городов, ни деревень, ни полей, ни садов, ни самолётов, ни поездов. Всё это могли выдумать только люди, а людей ещё тоже не было. Так и лежала земля, скучная, пустая и тихая. Слышалось только журчанье воды, да иногда от скуки грохотали каменные обвалы…

– Послушай – сказала однажды Вода Камню, – не мог бы ты швыряться скалами поаккуратнее? Опять сегодня завалил целую реку!

– Подумаешь! – ответил Камень. – Стану я обращать внимание на такие пустяки! Поверни свою реку в другую сторону, если тебе не нравится!

– Не очень-то ты вежливо разговариваешь! – обиделась Вода.

– А мне незачем быть вежливым. Я сильнее всех и буду делать что хочу!

– Тот, кто больше всех шумит, не всегда бывает самым сильным, – усмехнулась Вода.

– Ха-ха-ха! – загрохотал Камень. – Уж не ты ли собираешься со мной бороться?

– Поживём – увидим, – прожурчала Вода, но не слишком громко, потому что ей не хотелось связываться с грубияном. Поворачивать реку она не стала, велела только со всех сторон окружить скалы, которые набросал Камень, и получились пороги. Плохое это было место. Река пенилась, рычала, прыгала и плевалась, но чёрные, мокрые скалы, похожие на испорченные зубы, не обращали на неё никакого внимания и тянулись цепью от одного берега до другого. А Вода надела свой любимый плащ, сотканный из тумана, и отправилась в разведку – выяснять, где у Камня есть трещины. Ведь разведчики всегда стараются найти у врага слабое место.

Вода нашла прехорошенькую маленькую, совсем незаметную трещинку и послала в неё прехорошенький маленький, совсем незаметный ручеёк.

Тихо-тихо пробирался ручеёк из одной трещинки в другую, всё дальше и дальше. Он бежал так осторожно, что Камень сначала ничего не почувствовал, тем более что всегда был не очень чувствительным, хотя некоторые камни могут даже растворяться в воде, как сахар, только гораздо медленнее. Вот ручеёк втихомолку их и растворял, а сам становился всё глубже и шире. Он пробил в теле Камня длинные проходы-галереи со множеством поворотов и тупиков. Местами галереи так расширялись, что получились целые подземные залы, а ручеёк превратился в большую, тёмную подземную реку. Конечно, для этого понадобилось много тысяч лет, но ведь у Воды времени было сколько угодно, и она могла не смотреть на стрелки часов.

– Очень недурно, – сказала Вода, когда пришла взглянуть, как идут дела, – теперь у нас появились пещеры!

– Эй! – крикнул Камень, который уже заметил что-то неладное. – Что ты там делаешь у меня в животе?

– Ничего особенного, – ответила Вода, – проверяю, правду ли говорит пословица: «Капля камень точит».

– Мне это совсем не нравится! Убирайся оттуда сейчас же!

– И не подумаю! – засмеялась Вода. – Теперь ты видишь, что ты не самый сильный! А в пещере я построю себе такой дворец, какого у тебя никогда не будет, сколько ни швыряйся скалами!

– Что же, мне так и жить с дыркой в середине?

– Так и живи. Может быть, это научит тебя вежливости!

Но от дырки в середине никто ещё не становился вежливым, и характер у Камня совсем испортился. С грохотом падали громадные скалы, и мутные водовороты кипели над сотнями новых порогов. Глубоко вниз обрушивались каменистые русла рек, и могучие водопады пели свои грозные песни. Но Вода только посмеивалась и делала своё дело. А дел у неё набралось порядочно, потому что в новом дворце не было решительно никакой обстановки – мокрый пол, стены да потолок. Вода внимательно просмотрела список всех своих помощников и вызвала одного из них, которого звали Углекислый Кальций.

– Построй-ка в моём новом дворце колонны, – сказала она, – ведь мебели-то у меня нет!

– Очень хорошо, – согласился Углекислый Кальций, – колонны так колонны!

И, не теряя времени, он принялся доставать из карманов крошечные кристаллики и бросать их в ручейки, чтобы они растворились и вместе с ручейками просочились через потолок пещеры. А когда вода ручейков испарялась, кристаллики Углекислого Кальция вылезали из неё, прицеплялись к потолку – и получалась маленькая беленькая сосулька. Ручейки текли да текли, сосульки росли, становились длиннее и толще и стали называться уже не сосульками, а сталактитами. Но всё уго делалось очень медленно, и Углекислому Кальцию надоело.

– Нужно придумать что-то новое, – сказал он, – попробуем одновременно строить другую половину колонны снизу.

А так как со сталактитов всё время текла вода прямо на пол, устроить это оказалось очень легко. Часть кристалликов отправилась туда, и снцзу тоже начали расти сосульки. Только они росли вверх и назывались сталагмитами, хотя в общем-то ничем особенным не отличались, потому что тоже были сделаны из кристалликов Углекислого Кальция. Но это были его сосульки, и он мог называть их как ему вздумается, тем более что и спорить-то было некому.

Теперь работа пошла быстрее. Сталактиты росли вниз, сталагмит ты – вверх, и, когда они наконец встретились, получились чудесные белые, сверкающие колонны. Те сталактиты, которые не успели ещё сильно вырасти, висели на потолке и блестели, как настоящие люстры; маленькие сталагмиты могли служить стульями, а вместо кровати посередине подземного дворца текла тихая тёмная подземная река, как раз такая, в каких Вода любила спать. Но, пока Углекислый Кальций работал, наверху время шло свойм чередом. Теперь стрелки на его часах показывали уже на много тысячелетий больше, и всё на земле изменилось. Появились рыбы и птицы, тигры и львы, кошки, собаки и, наконец, люди. А люди – самые беспокойные существа, какие только могли родиться на свет. Им всегда хочется всё узнать и всё переделать, да ещё и так, чтобы получилось лучше, чем было. Они так прямо и заявляют, что не станут ждать милостей от Природы. Добрались они и до Воды. Сети вытаскивают серебристую рыбу из её рек, корабли пачкают чистые, прозрачные струи нефтью своих машин, а толстые опоры мостов больно впиваются в гладкое песчаное дно. Каждый раз, когда кому-нибудь приходит в голову повернуть кран, вода должна бегом бежать по тёмным, противным железным трубам и делать всё, что ей прикажут. Она стирает бельё и моет посуду, варит мясо и готовит тесто для пирогов. А в конце концов её заставили ещё и вертеть тяжёлые турбины тысяч электростанций. Из-за всех этих неприятностей Вода совсем забыла о своём дворце, тем более что у неё теперь и времени-то нет, чтобы отдыхать в тихой тёмной подземной реке или сидеть на хорошеньких маленьких сталагмитах…

А Углекислый Кальций продолжает работу, потому что он ничего не знает о том, что делается на земле, и по-прежнему ждёт свою хозяйку. Всё больше и больше становится подземный дворец, всё новые прозрачные колонны вырастают в таинственной глубине старого Камня.

Иногда в тихие залы спускаются люди, и дымное пламя их факелов бросает багровые отблески на сверкающие стены. Разноцветные искры вспыхивают на холодных белых гранях и отражаются в непроницаемой темноте сонной реки. Но, хотя люди восхищаются прекрасным дворцом, они не задерживаются в нём слишком долго. Им надо спешить на работу. Ведь стрелки часов времени идут всё вперёд и вперёд, и с каждым кругом, который они описывают на циферблате, всё новые чудеса создаются людьми на старой земле…

Дедушка Хок

На опушке леса у светлого ручейка росли две берёзки. А под землёй жили корни. Звали их бабушка Пок и дедушка Хок. Они доставали воду из ручейка и поили берёзки. Бабушка была умная, а дедушка – не очень.

Однажды утром дедушка Хок проснулся в плохом настроении.

– Почему я должен всё время работать, – ворчал он, – ни днём ни ночью нет покоя.

– Зато какие красивые наши берёзки, – добродушно ответила бабушка Пок.

– Ещё бы! Ведь они ничего не делают, только прихорашиваются и болтают с ветром о всяких пустяках.

– Неправда! – вмешался ручеёк. —

 
Они растут, они цветут.
Прохладу в жаркий день дают,
На ветках птицы гнёзда вьют,
Птенцов выводят и поют!
 

– Все они бездельники, а ты – больше всех! – закричал дедушка Хок. – У тебя только и дела, что петь песенки!

– Опять неправда!

 
Я должен течь всегда, всегда,
Чтоб чистою была вода.
Иначе гнить она начнёт,
Гнилой воды никто не пьёт!
 

– Велика беда! Напьются из колодца!

– Ты просто ничего не понимаешь, – рассердилась бабушка Пок, – берёзка не может жить без воды! Для неё это не только питьё, но и еда!

– Почему?

– Потому что она ест азот, фосфор, калий и ещё многое другое. Все эти хорошие вещи она достаёт из земли, но они твёрдые. Их надо развести водой, ведь твёрдого берёзка есть не умеет. И, если ты перестанешь работать, она засохнет.

– Ну и пусть сохнет. Мне надоело.

И дедушка Хок перестал подавать воду. Минеральные соли оставались лежать в земле твёрдые и бесполезные, а берёзка не получала больше ни азота, ни фосфора, ни калия, ни других хороших вещей и стояла совсем голодная. Её листики пожелтели, увяли и ничего уже не отвечали ветру.

Пришёл лесничий, осмотрел берёзку и поставил на ней знак.

– Видишь, – гордо сказал дедушка Хок, – мне дали орден!

– Тебя приговорили к смерти, – грустно ответила бабушка Пок.

И в самом деле скоро пришли лесорубы.

– Вот знак, – сказал один из них.

– Да, эта берёза уже никуда не годится!: – заметил второй.

– Раз, два! Раз, два! – скомандовал топор.

И берёзка упала. У дедушки Хока остался только маленький пенёк.

– В будущем году мы его выкорчуем, – сказали лесорубы и ушли.

– Бедный я, бедный! – заплакал дедушка Хок.

– Не бедный, а глупый! – ответила бабушка. – Так и должно было быть. Кто не хочет работать, тот никому не нужен.

– Что же мне теперь делать?

– Только одно: работай как можно лучше, чтобы выросла новая берёзка. Тогда тебя не тронут.

И дедушка Хок принялся за работу. Он добывал воду, выбрасывал камешки, собирал перегной из старых листьев и доставал у ручейка чистый белый песок, чтобы сделать землю более рыхлой.

Все радовались, что дедушка Хок взялся за ум, и помогали ему, чем могли. Лягушка принесла из болота мягкого торфа, вереск прислал смесь перегнивших корней, стеблей и листьев, хотя у него было её совсем немного – один тоненький слой, ёлка подарила перепревшую хвою, а старый пень вытащил из своего дупла целое ведро первосортной древесной гнили. Минеральные соли в земле тоже обрадовались воде и начали растворяться изо всех сил, так что бедный берёзовый пенёк получил настоящее санаторное питание.

Весной из земли выглянули свежие зелёные ростки. Они были крепкие, весёлые и росли так быстро, что к осени стали уже понемножку заговаривать с ветром.

– Не стоит, пожалуй, трогать этот пень, – сказали лесорубы, – вокруг него целый питомник молодых берёз.

– Теперь ты видишь, кто был прав? – сказала бабушка Пок.

А ручеёк весело пел:

 
Мы все вперёд бежать должны.
Туда, где мы сейчас нужны,
И нам никак нельзя забыть,
Что без работы скучно жить!
 

– Ладно, – засмеялся дедушка Хок, – поумнеть никогда не поздно!

– Вот это правильно, – прошумел ветер и ласково погладил молодые листочки.

Семейный портрет

Скорлупа треснула. Тоненький солнечный лучик заглянул внутрь, но сразу отскочил. Из трещины выставился длинный клюв.

– Кра! – сказал Кика. – Кто это подглядывает?

И он завертел головой, чтобы увеличить отверстие. Трещина стала больше. Лучик пролез внутрь, а голова – наружу.

– Тихо! – сказала мама-скворчиха. – Не вертись так!

– Я хочу посмотреть!

– Ещё насмотришься.

– А я хочу сейчас.

– Начинается! – вздохнула мама и отодвинулась. Кика завертелся изо всех сил. Скорлупа развалилась на две половинки, и Кика вылез из яйца.

– Хочу есть! – закричал он и широко раскрыл рот.

– Вот беда-то! – огорчилась мама. – Я не могу уйти, ведь остальные ещё не вылупились. И где это папа? Неужели нужно столько времени, чтобы найти одного червяка?

– Есть хочу! – орал Кика. Мама было совсем расстроилась, но тут подлетел папа-скворец и сунул в рот Кике жирного червяка.

– Хороший парень, – улыбнулся папа, – а как с остальными?

– Я думаю, к вечеру все вылупятся, – ответила мама.

– Вот когда работы-то прибавится! – свистнул папа.

– Ты же сам хотел, чтобы я снесла целых четыре яйца! – обиделась мама.

– Да я ничего и не говорю. Только прокормить таких обжор трудненько!

– Есть хочу! – заорал опять Кика.

– Обожди! – рассердился папа. – Дай хоть минуточку отдохнуть! И вообще, если ты будешь так орать, тебя съест кот Васька. Вон он сидит под террасой!

Вдруг на соседнем дереве что-то тихонько щёлкнуло, на землю спрыгнул Игорь и побежал к дому.

– Миша! Миша! – кричал он. – Я снял семейный скворцовый портрет!

– Слышишь? – гордо сказала мама. – Очевидно, мы попадём в газету! Ах, как бы мне хотелось получить фотографию!

– Зачем?

– Я повесила бы её около скворечника, чтобы все видели, какие красивые у нас дети!

– А что ты мне дашь, если я достану тебе фотографию? – спросила Сорока, которая сидела неподалёку и приглядывалась к серебряным ложкам на террасе.

– Я назову в честь тебя нашего Кику! – предложила мама. – Все остальные будут Скворцовы, а он – Сорокин.

– Идёт! – засмеялась Сорока. – Я ещё никогда не встречала скворцов Сорокиных!

– Не вижу разницы, – ехидно вмешался Васька, – Скворцовы или Сорокины, всё равно вы годитесь только для еды. Рано или поздно я вам это докажу!

– Ах, ах! – заволновалась мама, а папа поскорее прикрыл крылом дверцу скворечника.

– Разбойник! – укоризненно сказала Ваське Сорока. – Ведь ты совершенно сыт! Вон у тебя в блюдце полно молока!

– Кот должен ловить птиц, – возразил Васька, – так было, и так будет!

– Гораздо интереснее то, чего ещё не было. Попробуй начать новую жизнь. Представь себе: во всех газетах большими буквами напечатают: «Кот помогает птицам!»

– Глупости! – проворчал Васька, но задумался…

Целую неделю Сорока сидела на крыше террасы и подслушивала, о чём говорят Игорь со своим братом, студентом Мишей. А потом утащила чёрный конверт из-под фотобумаги, надела его на большой, красивый лист около скворечника и завернула клювом края, чтобы лучше держалось.

В скворечнике стоял страшный крик, потому что там орало уже целых четыре птенца и маме было не до Сороки. Но папа заинтересовался.

– Что ты делаешь? – спросил он.

– Уймите своих крикунов и слушайте! – ответила Сорока. – Оказывается, в зелёном листе на свету накапливается крахмал. Если лист затемнить, это прекратится!

– Зачем?

– Скоро узнаете!

Через три дня Сорока сняла конверт, подсунула под лист дощечку, покрытую чёрным сукном, а на лист положила негатив семейного пор-. трета. Всё это она, конечно, опять утащила у Игоря.

– На свету начнётся отложение крахмала, – важно сказала она, – но свет-то будет проходить через негатив. Значит, в тёмных местах крахмала получится меньше, а в светлых – больше. И на листе выйдет фотография!

– Здорово выучила! – засмеялся Васька с террасы. – А где же ты проявишь?

Сорока растерялась. Этого она ещё не проходила.

– Ладно, – сказал Васька, – попробую для смеха начать новую жизнь и помогать птицам. Через два часа принеси мне лист. Я уже давно учу химию вместе с Игорем.

Через два часа на перилах террасы лежали дощечка, негатив и лист, аккуратно отщипнутый от ветки. Но самой Сороки не было видно. Хотя Васька и решил помогать птицам, но все-таки она предпочитала держаться от него подальше.

Васька взял лист и пошёл в ванную, где Миша с Игорем устроили себе фотолабораторию.

Там он опустил лист в кипяток, потом поболтал его пять минут в спирту, промыл тёплой водой и положил в мисочку, на которой было написано: «Раствор йодистого калия».

– Кажется, ничего не переврал, – подумал Васька, – подождём – увидим!

Но, очевидно, Васька хорошо запомнил всё, что делал Игорь, потому что на листе начал появляться отпечаток семейного скворцового портрета. Когда он стал совсем чётким, Васька осторожно подвёл под лист бумагу, вынул и вместе с бумагой положил сушиться в укромном месте.

– Всё! – вздохнул он и с отвращением отряхнул мокрые лапки. – Препротивное занятие! И зачем мне это понадобилось!

На следующее утро великолепный портрет висел уже рядом со скворечников и все птицы так громко кричали от восторга, что даже заглушали четырёх птенцов.

– Чудеса! Чудеса! – щебетали птицы. – Кот помогает птицам! А как похож Кика Скворцов!

– Он теперь носит фамилию Сорокин! – поправила мама.

– Пожалуй, правильнее будет называть его Сорокин-Кошкин, – скромно заметила Сорока, – ведь Васька помогал мне, и к тому же он начал новую жизнь!

– Нет, нет! – испугалась мама, – Кошкин – плохая фамилия для птенца!

– Да мне этого и не надо вовсе! – крикнул с террасы Васька. – Захочу, так все будете Кошкины!

– Ах! Ах! – в ужасе закричали птицы и разлетелись.

– Значит, ты не начал новую жизнь? – огорчилась Сорока. – Почему же ты помогал нам?

– Просто так, – ответил Васька, – от скуки.

И это была правда. Коты всегда останутся котами. И помогать птицам они будут только от скуки. А про фотографию на листе тоже правда. Каждый может сделать такую же, если захочет. Ведь она получилась даже у кота!

Красный лоскуток

В музее было тихо, потому что все посетители уже ушли, экскурсоводы тоже, а сторожа так этому обрадовались, что даже чай пили молча.

В одном зале под стеклом витрины лежали Лоскутки древних-предревних тканей, выцветшие, старые и обтрёпанные. Ведь они жили на свете много столетий и никак не могли сохраниться такими, как были. Но в музеях новые вещи бывают редко, на то они и музеи.

Уже совсем стемнело, когда витрина открылась и в неё положили ещё один Лоскут.

– Надпись сделаем завтра! – сказал кто-то. Витрина опять закрылась, звонко простучали по паркету шаги, и эхо повторило их, переходя из залы в залу, всё тише и тише, пока не смолкло совсем.

– Что это за скучное место? – недовольно спросил Новичок.

– Это музей! – строго ответил ему соседний Лоскуток.

– А ты кто такой?

– Со мной нельзя говорить на ты, – надменно сказал сосед, – я – Пурпур.

– А что это значит?

– Великие боги! Ты не знаешь Пурпура?

– Да нет, не слыхал.

– Расскажите ему! – зашуршали все остальные Лоскутки, и Пурпурный Лоскуток важно кивнул обтрёпанным уголком.

– Это было очень давно и очень далеко отсюда, – начал он. – Жаркое солнце палило обнажённые спины рабов, прикованных к палубе галеры.

– А что такое галера?

– Я вижу, тебя ничему не учили. Галера – большая лодка, на которой плавали по морю во времена Римской империи.

– Тю! – свистнул Новичок. Пурпур вздрогнул от негодования, но решил не обращать внимания на невежу и продолжал:

– Рабы мерно взмахивали вёслами, и галера быстро скользила по синим волнам. А если надсмотрщику казалось, что какой-нибудь раб мало старается, в воздухе свистел длинный, тонкий бич и кровавая полоса проступала на мокрой от пота спине. «Якорь!» – крикнул капитан. Загрохотал ворот, и тяжёлый якорь медленно пошёл на дно. Галера остановилась. Худой, голый раб с бронзово-коричневой кожей прыгнул за борт.

– Он тренировался?

– Тренируются только атлеты, а рабы делают то, что им велят. Этому рабу было приказано достать со дна моря улитку, по имени Му-рекс. Он нырял так долго, что кровь хлынула у него из ушей и, упав на палубу, он умер. Но он был всего только рабом, и вместо него сейчас же прыгнул следующий.

– Как! Люди погибали из-за какой-то улитки?

– Никто не считал рабов людьми, – презрительно усмехнулся рассказчик, – а Мурекс – не «какая-то улитка». Капля бесцветной жидкости, которую из него добывали, ценилась на вес золота, потому что под действием солнца и воздуха она превращалась в пурпур – царственный, красный цвет одежды императоров и полководцев.

– Какое варварство! – закричал Новичок.

– Ничего ты не понимаешь, – вздохнул Пурпур, – да оно и понятно. Ведь ты не видел великолепного торжества завоевателя, вступающего на улицы Древнего Рима. Восторженная толпа встречала шествие. В тяжёлых доспехах шли воины, и солнце играло на их блестящих щитах. Сотни повозок везли военные трофеи – слоновую кость, чёрное дерево, дорогие ткани, золото и драгоценные камни. Закованные в цепи, опустив головы, брели за повозками пленники, которым навсегда суждено было стать рабами. А впереди шествия на боевой колеснице, запряжённой четвёркой горячих коней, ехал сам император. Лавровый венок украшал его гордо поднятую голову, и ветер развевал складки пурпурной одежды – тоги.

С тех пор прошло почти две тысячи лет. Императора отравили придворные, чтобы посадить на его место другого, и так они сменялись, пока не перестала существовать и сама Римская империя. А от тоги остался только я – маленький кусочек подола, и я лежу здесь, в витрине музея, чтобы люди могли видеть самую прекрасную из всех красок – царственный пурпур. Теперь тебе понятно, почему нельзя говорить мне «ты»?

Новичок ничего не ответил. История ему совсем не понравилась. Наверное, эти древние римляне были скверными людьми, если так жестоко обращались с несчастными рабами. А что касается отравленного императора, так туда ему и дорога. Кому нужны императоры? Но сказать всё это Пурпуру Новичок постеснялся. Ведь старику стукнуло уже почти две тысячи лет и он жил в совсем другие времена…

– И что же, все краски добывали только из улиток? – спросил он.

– Нет, нет! – зашелестели остальные Лоскутки. Им тоже хотелось рассказать о себе.

– Я – синий Индиго! – важно сказал один. – Мои кустарники с красивыми перистыми листьями и кистями цветов росли на далёком жарком острове Ява. Целые плантации сажали для того, чтобы потом размочить растение в тёплой воде и добыть из него краску. Она, конечно, стоила очень дорого, но была красива. А красота не бывает дешёвой.

– Я – Красный Кошениль. Чтобы меня получить, сушили миллионы крошечных тропических тлей, – заговорил другой Лоскуток, – это тоже дорого обходилось, но людям всегда нравился красный цвет. Ведь даже солнце называют Красным..

Новичок молча слушал рассказы Лоскутков.

– Наверное, они необыкновенно красивы, если люди делали их, несмотря на то, что это трудно и дорого, – думал он.

– А что ты скажешь о себе? – спросил Пурпур.

– Я не бывал в тропиках и не видел императоров, – скромно ответил Новый Лоскуток, – мою краску сделали на Химическом заводе, да еще, к тому же, из чёрной, вонючей, липкой каменноугольной смолы. Она совсем молодая, дешёвая и называется искусственной, или синтетической. Но зато искусственных красителей очень-очень много – несколько тысяч разных оттенков. Среди них есть и синие, и красные, и зелёные, они прочные, яркие и, говорят, красивые, хотя обходятся недорого..

– Сейчас темно, – сказал Пурпур, – утром мы посмотрим, как ты выглядишь. Я никогда не слыхал, чтобы красивую краску можно было сделать из вонючей смолы, да ещё и дёшево. А теперь пора спать.

И все Лоскутки заснули, кроме нового, потому что он очень волновался. Ведь завтра его будет экзаменовать сам Пурпур, который носили римские императоры!

Через большое зеркальное окно в тёмную залу музея проскользнул Лунный Луч и заглянул в витрину.

– Не бойся, – прошептал он Новому Лоскутку, – всё обойдётся! Уж мне-то ты можешь поверить: я знаю, что хорошо и что плохо, потому что смотрю сверху!

Новый Лоскуток успокоился и тоже заснул. Лунный Луч заглядывал в окна, пока не обошёл все залы, которых в музее было так много, что Луч даже побледнел от усталости и уступил место Рассвету. А за Рассветом пришло Солнце – ведь они всегда ходят вместе, только Солнце идёт немножко позади, чтобы глаза людей привыкали к яркому свету постепенно и не портились.

– Проснись! – ласково сказало Солнце Лоскутку и бросило в витрину длинную светлую полоску, в которой весело плясали пылинки. – Да какой же ты красавец!

И это была правда, потому что при свете Солнца Новый Лоскуток сиял таким чистым, звонким красным цветом, что даже стекло витрины порозовело. Он огляделся вокруг и увидел возле себя потрёпанный красновато-фиолетовый кусок старой ткани.

– Это вы, Пурпур? – изумлённо спросил Новый Лоскуток. – Простите меня, но мне кажется, что вы не очень красный!

Пурпур молчал. Он уже давно не спал, потому что старики вообще мало спят, и успел хорошо рассмотреть Новичка. Ему было ясно, что римским императорам и не снилась тога такого чудесного цвета, хотя краску сделали всего только из вонючей, чёрной, липкой каменноугольной смолы…

– Не огорчайся! – ласково сказало Пурпуру Солнце. – Всему своё время. Для императоров и ты был достаточно хорош. Но теперь красные ткани нужны для более важного дела – ведь из них шьют пионерские галстуки!