Текст книги "Гиль-гуль"
Автор книги: Елена Некрасова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)
Во время приема министр поднял тост в мою честь, я, честно говоря, этого не ожидал. Хотя ответный тост (у них так принято) пришлось сочинять на ходу, аплодисменты были бурными и длительными.
Сегодня утром делал доклад в управлении. Нелегкая мне выпала миссия – после того как проект моего предшественника Серова был отклонен, новый проект рассматривается с особым пристрастием. Строительство идет полным ходом (мост построен уже на 30 %), ведутся работы на всех опорах, готовится монтаж пролетных ферм, а вопросы все те же. Почему на понтоне? Из чего каркас? Как погружается? Почему дорожки для пешеходов всего 2,6 метра? Уверен ли я в нагрузке на опору? и т. д. При этом все жмут руки, все улыбаются и не устают повторять, что всемерно доверяют моему опыту, что их специалистам еще учиться и учиться – в общем, все как обычно.
После совещания мы перекусили в министерской столовой, затем отправились на экскурсию. С нами поехали трое товарищей из министерства, с женами и детьми. Из наших было только двое, остальные разбрелись по магазинам. Сегодня посещали Парк культуры, видели храм, где лежало тело Сунь Ят-сена, умершего в 1925 г. Затем тело перевезли в Нанкин.
Парк окружен каналом, по которому катаются на лодках. Детская площадка с каруселями и очень высокой и крутой горкой из бамбука (метров 6). Пока мы проходили мимо, несколько ребятишек упали с нее и, судя по крикам, больно ударились. В парке много отдыхающих, но какая дисциплина! Никто не трогает фрукты на деревьях, ничего не бросает, хотя охраны нигде не видно. Очень много пионеров и школьников, а также военных, в т. ч. девушек. То здесь, то там слышатся советские песни на кит. языке, под аккордеон.
Запомнилось огромное бобовое дерево, под кроной которого расположились десятка три чайных столиков. Крона такая плотная, что не пропускает свет и под деревом уже не растет трава, только мох. Плоды этого дерева идут на стирку белья, как мыло.
Вечером посещали китайскую национальную оперу «гедзюй». Были: Котов, Зорин, Михайлов и Денисенко, Ли Цян-куй и Лян-фу с женами, а также Сян-цзэ, новая переводчица. Это уже не первое мое посещение театра, за прошлый год я два раза побывал в шанхайской опере и надо сказать, что она очень отличается от пекинской. В Шанхае музыка гораздо мелодичнее, нет этих ужасающих ударов гонга, зато есть декорации, как в наших театрах. В пекинской (более древней) наоборот – открывают воображаемую дверь и т. п. Движения и чувства героев в пекинской опере тоже очень условны. Когда горько плачут, то обеими руками слегка дотрагиваются до глаз, после чего руки разводят. Все женские роли исполняются мужчинами. Лица героев покрыты ярким гримом, уже по его цвету можно определить, какова их роль. Белые – злые, красные – добрые, золотые – различные боги. Большую роль играет манера поведения. Например, богатый всегда ходит с довольным видом, щелкая пальцами, а бедный – с удрученным видом и сутулится, глупый таращит глаза, роту него разинут, свирепый неистово вращает белками глаз. Много акробатических номеров, все это строго в такт музыке. Несмотря на условности, смотрится с большим интересом, мастерство актеров удивительное, особенно битвы на мечах. Действие шло без перерыва, почти три часа, это, конечно, утомительно. Оркестр не скрыт от зрителей, он располагается сбоку сцены. Шум от барабана и гонга невообразимый, особенно перед появлением на сцене нового действующего лица, а также во время борьбы.
Положительный момент: сбоку от сцены на вертикальном экране через проекционный аппарат приводятся слова оперы. Сами китайские товарищи говорят, что слова в пении очень трудно различить, так как скрадываются интонации голоса, на которых основано произношение китайских слов.
Завтра утром – снова экскурсия, потом прощальный ужин и концерт, а в 21.30 мы отбываем из Пекина курьерским поездом.
* * *
Лютая зима в Иерусалиме. Сугробы под ледяной коркой, можно наступать – не провалишься. Ветер пронизывает до костей, под глазами образовался какой-то кошмар, слезы вмерзлись в кожу, так что и не моргнешь. Я иду, вернее, пытаюсь идти навстречу этому ветру, потому что мне нужно туда, вперед – к храму Святого Гроба. Навстречу – хасиды, пожилые и старые, припорошены снегом, шляпы стали совсем бесформенными, пейсы заледенели, но они улыбаются мне. Идут к Стене Плача, мелькает мысль – может, и мне с ними? И сразу же другая – почему все вокруг одеты по-летнему? Почему торговцы не убирают товар? Посудная лавка наполовину занесена снегом, но тарелки вывешены, как обычно, они бьются друг о дружку на ветру, и снег усеян цветными осколками… Только что меня заколдовали, и я спешу в храм. Куда же еще? Я уверена, что только там можно снять заклятие. Прикоснусь ко Гробу Господнему. Мимолетно мысль – ну конечно, чуть что, сразу в храм, сразу свечку… Ветер утих, и я иду очень быстро, почти бегу, хотя почти не продвигаюсь вперед. Так часто бывает во сне (у меня, во всяком случае). Мои руки уже не мерзнут – они покрыты серыми перьями, мои ноги мешают идти – когти скользят по льду. Куда-то подевалась вся одежда. Я шевелю пальцами рук – пальцы пока еще есть, я осматриваю сухие желтоватые лапы, прыгать – да, но ходить – уже невозможно. Понятно, что я не успеваю, время потеряно. Остается другой вариант – доказать людям, что я не птица, а человек. Чтобы мне поверили три любых человека. Мне кажется, что это не сложно, у меня ведь остался мой разум. Я лечу над Иерусалимом, нет уже никакой зимы, лечу домой, куда же мне еще?
Такой сон мне сегодня приснился – как будто я превратилась в птицу. Наверняка он что-то означает, но я не пытаюсь толковать свои сны. Птица – символ души, это ясно, все остальное тоже про душу, вообще все – про душу. Банально, но факт. Ленка после такого сразу бы в храм побежала. В детстве я была уверена, что сны существуют отдельно, сами по себе, как фильмы, но только фильмы можно посмотреть, а сны сами решают, какому человеку присниться. Сегодня я летала над Иерусалимом, а вообще-то я редко летаю. В детстве часто парила над Красной площадью, но в своем облике, человеческом. А тут я была настоящей птицей, сердце билось непривычно быстро, в горле (у них это, кажется, зоб) пульсировала кровь, и вообще было очень много физиологических ощущений, такой плотский сон, реальный. Например, когда я превратилась, то уже не могла смотреть перед собой, как обычно. Во время полета чесалась кожа, и хотелось поскрести ее клювом, я даже подумывала приземлиться куда-нибудь и сделать это. И главное, я была уверена, что моя личность осталась при мне. Я мысленно перебирала своих знакомых, особенности их характера, вполне логично размышляя о том, кому будет проще доказать, что я – это я, а не птица. Логика сна безгранична до идиотизма, принимаешь любые обстоятельства, живешь в них, и ничего. А в реальности чуть что не так, сознание сразу одергивает тебя – «странно…». И поступков во сне совершаешь гораздо больше, чем в реальности. Тут что? Встала, пошла на работу, или по магазинам, или к Лене, или к Веронике, или лучше вообще никуда. Летом – в Эйлат, на рыб смотреть. Или на Мертвое море, полечиться. Что еще? Праздники, дни рожденья, прогулки с московскими гостями, распродажи, перестановка мебели, после очередного теракта позвонить друзьям. Еще текст такой можно написать. Все это нормально. А если вдруг происходит что-то странное, сознание сразу же говорит – «странно». Странно, когда держишь в руках Благодатный Огонь – огонь как огонь, но холодный, и появился он прямо из воздуха, из ниоткуда, у тебя на глазах. Умом понимаешь, что это чудо иерусалимское, а все равно ведь странно. Во сне все проще, чудо так чудо, и никаких вопросов.
Странно, что у людей принято считать странным, а что – нет. Иерусалим торгует чудесами, тоннами увозят ладан, щупальца иерусалимских свечей, всякие масла, воду из Иордана… Среди паломников бывают совсем обезумевшие. Ну так ведь и место такое, способствует. Некоторые бьются в конвульсиях, наносят себе раны в темнице Христа, пристегиваются к решеткам, приклеиваются ко Гробу. Если сильно разойдутся, полиция тут как тут, понятное дело – мешают народу. Но вот за что забрали американских старух? На днях голые старухи (в одних набедренных повязках) тащили по Виа Долороза огромный крест. Паломницы не представляли никакой опасности, просто жаждали крестных мук. Наверное, полиция решила, что все это выглядит странно.
Вот тоже странно – я не религиозна (во всяком случае, не соблюдаю обрядов никакой религии и проживание на Святой земле кажется мне излишним), я даже не еврейка, а живу в Израиле уже десять лет, хотя есть, конечно, разные обстоятельства…
* * *
Суббота, 22 июня 1957 года, Пекин
Сегодня утром вместе с Тарановым и Ковровым побывал на «народном базаре». Чего только там нет, и какой образцовый порядок! Все под огромным стеклянным куполом, все тщательно уложено, никто не толкается. На память о Пекине купил шкатулку из черного дерева, украшенную перламутром, отрез на платье Вале, всякую мелочь: брошку, открытки с видами Пекина, тетради, две палочки из слоновой кости. Не удержался и купил для Иришки платье на вырост, из тончайшего шелка. Во всем – изящная красота, как будто в музей попали. Останавливают на каждом шагу, расхваливают свой товар, и с каким убеждением! То же и во всех магазинах: не успеешь войти, тут же дают советы в выборе покупки. Если нет денег, предлагают в кредит на два-три месяца. Сегодня суббота, народу масса, по отдельным улицам не пройти, но нам уступали дорогу, иногда аплодировали. Возле базара нас окружили ребятишки, кричали «сулен, сулен!», значит – советский. Зашли в специальный магазин подарков, где Таранов купил настоящую китайскую картину за бесценок – всего сорок рублей на наши деньги (в Москве ей цены нет). В Китае очень малый спрос на любые товары, хотя магазины переполнены, и это, конечно, признак не богатства, а бедности. Прямо на улице перекусили очень вкусными «пампушками», сваренными на пару. В Пекине, в отличие от Харбина, совсем нет вывесок на русском языке, но Таранов – как рыба в воде. Еще хочется отметить, что ни пьяных, ни нищих ни разу в Китае мы не встречали, хотя в целом народ живет пока бедно, чувствуется отсталость. Из-за недостаточной занятости миллионов китайцев полезным делом, они изготавливают вручную ножницы, зажигалки, отвертки, молотки и т. п., которые сами же и продают повсеместно. А ведь подобная продукция дешевле и лучше могла бы выполняться заводами.
Неизвестно, когда мне удастся вырваться в Москву, обнять мою любимую жену и доченьку, может быть в январе? Пока что разложил перед собой подарки, поставил фотографию, и печалюсь, и скучаю. Глупо было покупать эти сувениры, Таранов через пару дней вылетает в Москву, а меня-то зачем понесло? Но так уж сегодня получилось, Сян-цзэ попросила отпустить ее до ужина. Рано утром ей неожиданно сообщили о смерти какой-то знакомой, и она даже попросила Вей-дин провести запланированную экскурсию по парку «Храм неба», но я отказался, решил отдохнуть и почитать в гостинице, а вместо этого потащился с Тарановым за покупками.
* * *
Точка ее жизни. Вот такая – рыжая головка плоско лежит на асфальте, лицом вниз, так плоско, что кажется – там и нет никакого лица. Она покрасила волосы. Она совсем маленькая, похожа на ребенка, если бы не дряблая кожа голых рук. Вывернутых. Толпятся соседи, всякие любопытствующие, на крыше что-то измеряют, какие-то расстояния… фотографируют. Долго измеряют, обстоятельно, но, кажется, уже заканчивают. Сейчас ее поднимут, Сян-цзэ не хочет видеть ее лица, того, что было лицом. К ней приближается Иван, значит, ему уже сообщили. Быстро приехал. Она обнимает его, да, это было… только очень давно. Его тело.
– А ты… Ты думаешь, она оступилась? Как ты думаешь? Она ведь не покончила с собой?
Его губы дрожат и подбородок. Его не удивляет, что тут оказалась Сян-цзэ, это в порядке вещей. Она гладит его по спине и не смотрит туда, где санитары и носилки… Утром Сян-цзэ поняла, что не знает почтового адреса Ольги, что не сможет ей написать. Она заехала посмотреть номер дома и увидела толпу во дворе, вот так.
– Я… должен поехать с ними… Ты поедешь? Я прошу тебя, я не могу…
Нет, нет… у нее работа, ее ждут, она не может опоздать, это невозможно, но ничего, ее отпустят до вечера, она вернется и поможет ему, надо найти все бумаги… только ночью она уезжает… Уезжает. Сян-цзэ не будет на похоронах.
Вей-дин такая милая, улыбчивая девочка. Она ждет внизу, Сян-цзэ поднимается в номер, они уже опоздали к завтраку, не страшно… Этот инженер тоже ничего, Вей-дин к нему привязалась, говорит, он веселый. Очень любит жену, часто пишет ей… рассказывает про дочку. Она никогда не сушила белье на крыше и вот натянула веревки, стала развешивать простыни. Потом подошла к краю и поскользнулась. Ее видели соседи, конечно, видели, она понимала, что увидят. Ее убил мой отъезд, если бы я не уехала, навещала ее два раза в неделю, нет, нет, нет, это… просто… весь ее вид, она ведь вся поблекла, вся обесцветилась, последний год она была уже тенью… а душа, может быть… уже была в другом человеке или где-то еще, где ей положено, потому что это так печально – видишь знакомое тело, разговариваешь с ним, но в нем уже нет знакомой души, в глазах нет… этого…
Он отказался от экскурсии, обрадуется Вей-дин или нет? Так… заказать обряд. Успенский храм. Улица Чжен-у-мяо, никогда там не была… Ивану нельзя поручить. Потом помогу разобраться с документами, и все… все. Остальное пусть делает сам, мне надо побыть одной… Погулять, что ли…
_____
– Перестань… пожалуйста.
– Я хочу тебя, ну я прошу тебя, мы же с тобой… мне сейчас так нужно… я прошу тебя… ну почему? Ты думаешь, она где-то здесь? Ну и что… хотя я в это не верю…
– Иван, у меня менструация. Я ухожу, я и так уже опоздала… Все, отпусти.
Вот черт, помял весь костюм, она как чувствовала, что не надо туда заходить, сам бы разобрался… женщина ему нужна, плохо ему. Скотина. Все измял… Куда теперь? У нее есть пять часов. Ольга не должна была с ней так, хотя почему? Все ведь так. Маму предупреждали, что ей больше нельзя рожать. И скрюченный мокрый зародыш с опухшими глазами, с прилипшими к черепу волосенками ее убил. И сам не выжил. Красно-синий урод. Зачем он был нужен? Тогда, в двенадцать лет, Сян-цзэ ненавидела мать, считала, что та ее предала. А отец? Висел в гостиной, когда она вернулась с прогулки. Люстра лежала на полу, записка на столе. Избили собственные рабочие, вываляли в грязи, и что? Надо, чтобы дочь увидела болтающийся труп? Страшный, между прочим. Они же об этом не думают, только о себе. Хотя и о себе, наверное, не думают… чего уж тут думать. Теперь и Ольга. Неправда. Ольга как раз не хотела ничего такого. Сян-цзэ сама виновата, обманула ее. Хорошо, что смерть в принципе не очень-то волнует Сян-цзэ, не очень… как сказать. Во всяком случае, после мамы. Эта педаль надоела. Сян-цзэ оставляет велосипед у овощной лавки. Кто-нибудь подберет. Такси. Нет, Здесь его не поймаешь, надо уйти с улицы Ванфуцзин… Ей надо в восточный Пекин, да, четвертый район. Она не пойдет гулять, гулять – значит думать. Об Ольге. Вот опять уже лезут воспоминания… Чего стоит разум, если это нельзя прекратить? Конечно, можно, просто она – обычный человек. Она закрывает глаза. Она не была там уже больше года. Работает ли еще Ван Ши? Да, за все хорошее надо платить, так ее воспитали, так и есть. Представилось – потное тело Ивана грузно наваливается, влажные губы, учащенное дыхание, живот, у него ведь теперь живот. Старый Ольгин диван, потертый плед, потрескавшийся потолок, пыльные ковры, фотографии в овальных рамочках над диваном, там есть и ее, и мамина, и Ивана… Ужас. Потом, пряча глаза, еще благодарил бы, чего доброго… А ей это нужно. Но не так. Сначала будет ванна, горячая, с ароматическими маслами… потом ее тела будут касаться его пальцы… это только массаж. А потом… жаль, что осталось так мало времени… Денег достаточно, она могла бы остаться и на ночь… черт, неужели пробка? Почему так долго стоим на перекрестке? А если она не придет к ужину, это не страшно, там и без нее обойдутся… да! Надо позвонить в гостиницу и сказать…
* * *
Какие длинные палочки у мороженого, полметра почти… да, забавно. Как это… чревовещание? Или нет, просто звукоподражание, они же открывают рты… Ух ты, это точно соловей! Теперь… сова? А, нет, это уже не птицы. Завод? Нет, движение поезда, ну да, поезд, очень похоже…
– Леш, ситро будешь? Как хочешь. Чего сидишь такой задумчивый?
– Считаю пропеллеры… вот, шестнадцать штук насчитал.
– Какие пропеллеры?! А, вентиляторы эти… да, огромные дуры, и заметь, тут не жарко. И почему их только в клубах вешают?
– Что ж ты брючонки свои выше колен закатал, если не жарко?
– Так я это… по-китайски, чтоб не отрываться от трудящихся масс.
– М-мда-а… китайский грузин. Не забудь в Москве раскатать или ноги побрей, что ли…
– Да иди ты! Блюститель нравов выискался… А где твоя переводчица? Ты смотри, чего делают! С ума сойти! Так где эта… твоя?
– Понятия не имею… отпросилась, у нее кто-то умер.
– В смысле? Она не поедет, что ли? Да, чой-та тебе не везет, генацвале…
– Харадзе, прекрати истерику, до поезда еще куча времени.
– Смотри! Китайские лилипуты! Первый раз такое вижу…
– Какие еще лилипуты? Это дети изображают бюрократов. Девушка, девушка, одну минуту! Сюда, сюда! Мне лимонный со льдом, пожалуйста, да, вот этот, спасибо… Вот, все они прекрасно понимают… отличный напиток.
– Ага, «Подмосковные вечера» запели, у них это всегда напоследок… Значит, конец концерту! Эх, чавела! Сейчас будем плясать! Ладно, я пойду к нашим…
Так… сейчас начнут вытягивать, а танцор я известный. Черт, неужели забыл взять тетрадь? Нет, есть, слава богу. Буду писать что-нибудь или делать вид, такой шум, что тут напишешь? В прошлый раз помогло… главное – сделать умный вид… А… это же не то, я взял «Тетрадь чудес», уже и забыл про нее… что же записать… чудо, чудо… а! Ну конечно, эта стена, про которую сегодня рассказывал Зорин…
«Тетрадь чудес»
Начато: понедельник, 25 июля 1955 года
Во вторник, 19-го, мы прибыли в Китайскую Народную Республику для проведения изыскательных работ по выбору мостового перехода. До места назначения (г. Ханькоу) пока не доехали, т. к. китайские товарищи решили устроить нам экскурсию и показать «рай земли» – г. Ханьчжоу и его окрестности. Нас разместили вблизи озера Сиху, в недавно построенном доме отдыха Шанхайского комитета профсоюзов (тут будут отдыхать только отличники производства с детьми до 6 лет). Это место считается самым красивым уголком Китая: и правда, красота необыкновенная. В складках гор виднеются пагоды, само озеро находится в горной котловине. Множество живописных островков, соединенных мостиками, и все это раскинулось на десятки километров. Растительность тоже поражает разнообразием и размерами – я видел фикус высотой с 5-6-этажный дом, гигантские банановые и помидорные (!) деревья. А бамбук растет не по дням, а по часам (вот где раздолье местным рыбакам!). Птицы тоже не наши, оперение всех цветов радуги, гнездятся в дуплах и любых изгибах ствола, иногда на одном дереве бывают десятки гнезд. Красота этих мест не искусственная (как во многих парках Шанхая), а природная, озеро Сиху сравнивают с древней красавицей Си Ши, которая очаровывала не пестрыми одеждами и краской на лице, а своим непринужденным обликом.
Большинство местных храмов действующие, многие постройки сделаны более тысячи лет назад, а выглядят превосходно. Например, храм Лин Ин-сы построен в 326 году, в горе выдолблена огромная пещера с небольшим отверстием – видом на небо. В стену высотой метров 15 (и столько же шириной) вмонтированы боги и их слуги, их количество огромно, все отделаны золотом, деревянной резьбой и т. п. Сколько надо было затратить труда! Я видел, как молятся по-буддийски – сложа обе руки, несколько раз отдают поклоны, затем опускаются на колени и еще несколько раз касаются лбом пола, и так перед каждой буддой. Монахи, как правило, сами проводят экскурсии, но перед началом богослужения стараются вывести всех из храма, «чтобы не осквернять воздух». Пребывание в таком живописном месте невольно настраивает на философский лад (хотя моему сердцу красота русской природы милее всех Сиху на свете). Помимо своих обычных дневниковых записей, я решил завести «Тетрадь чудес», куда буду записывать «чудеса», встреченные мною в Китае, то есть те явления, которым пока нельзя найти однозначного материалистического объяснения. Чувствуется, что сами китайцы, и даже коммунисты, относятся к «чудесам» довольно серьезно, хотя и не афишируют этого. В недалеком будущем наука, безусловно, все расставит на свои места. Интересно будет прочесть эту тетрадь лет через двадцать, а возможно, и раньше.
Чудо № 1.
Обычный с виду медный таз с двумя ручками в одном из музеев Ханьчжоу. Тазу 500 лет. В моем присутствии его наполнили водой и предложили немного потереть ручки ладонями. Через несколько секунд вода в тазу начинает кипеть.
Чудо № 2.
Буддийский храм «Два тигра прибежали», 941 года, тоже в окрестностях Ханьчжоу. Это пещера в скале, здесь жил монах, который помог людям. Люди хотели уйти из этих мест, потому что пропала питьевая вода. А монах сказал: «Завтра придут два тигра и принесут воду». И вода действительно появилась. Мы у входа в пещеру, где, изогнувшись, сидит каменный тигр. Отсюда начинается источник холодной, очень вкусной воды. У этой воды интересное свойство: если налить ее в сосуд, например, в талу, она поднимается сантиметров на пять выше краев и не разливается. В пиалу бросили горсть монет, вода поднялась еще выше, но все равно не разлилась. Какое-то особое поверхностное натяжение, но было использовано для другой цели – «святая вода».
Чудо № 3.
Мумия, которая сохраняется в монастыре уже 450 лет. Это даже не высохшая мумия, а как будто живой монах, причем его тело ничем не обрабатывали. Он просто сидит в позе лотоса, закрыв глаза. Говорят, с ним можно общаться (телепатически). Видели его издали, ближе нас не подпустили, но впечатляет.
Чудо № 4.
Выздоровление Николая Котова. Во время проведения геологической разведки в р-не г. Учан на катере возник пожар. Общими усилиями пожар быстро потушили, но Котов сильно обгорел – пострадали нога (не было живого места) и спина. От боли он то и дело терял сознание, после укола стал бредить во сне, короче говоря, даже в больнице его состояние только ухудшалось, раны сильно гноились. Тогда китайские тов. привезли врача из Ханьяна (это совсем рядом). Мы видели, что китаец не пользовался медикаментами; он около получаса водил руками вдоль ожогов, и те затягивались буквально на глазах, покрывались тонкой розовой кожицей. Состояние Котова нормализовалось, а к вечеру он уже был на ногах. Все наши не переставали удивляться, а китайцы говорили, что этот враг (причем совсем молодой) из какой-то особой династии врачевателей и еще не такое может. Вероятно, тут мы имели дело с лечением под гипнозом (или что-то в этом роде). Но почему другие враги не могут освоить подобные методики, если они существуют? Ведь этому можно было бы обучать в институтах. Сколько жизней было бы спасено!
Чудо № 5.
Даже не «чудо», а очень странное событие. В октябре мы брали пробы грунта вблизи г. Учана. На берегу муж и жена (жители прибрежной деревни) укладывали мешки в джонку, видимо, собирались на рынок в Ханькоу. С ними был сын, мальчик лет четырех. Когда джонка немного отошла от берега, мальчик вдруг оступился и упал в воду. Ребенок был в толстом ватном костюмчике, поэтому сразу он не пошел ко дну, а болтался, как поплавок, и дико орал. Это происходило метрах в двадцати от берега, там течение реки уже довольно сильное, и мальчика стало относить, а родители просто печально сидели и смотрели, как тонет их сын. Все наши, кто умел плавать, бросились в воду и вытащили мальчика. Тогда его родители развернули джонку и причалили к берегу. Они молча забрали ребенка, даже не посмотрев в нашу сторону. Когда мы задали вопросы переводчику, выяснилось, что в китайских деревнях многие люди до сих пор придерживаются варварских суеверий. Спасать утопающего, по их мнению, большой грех, так как бог реки считает своей собственностью упавшего в воду человека и может жестоко отомстить спасателям. Наверное, это как-то связано с перенаселением в Китае, с тяжелой жизнью крестьян, но ведь и у нас, и во всем мире живут бедные люди, можно ли вообразить, что мать и отец будут спокойно стоять и смотреть, как тонет их дитя?! Этот ужасающий случай долго не выходил у меня из головы. Раньше я был уверен в том, что обычаи разных народов, конечно, различаются, но есть неизменные, общечеловеческие ценности, и в первую очередь, это материнские чувства. Ведь это же инстинкт, даже самки животных защищают своих детенышей. И что же получается? Что у китайцев другая человеческая природа? И почему до сих пор так сильны эти религиозные предрассудки в стране победившего социализма, когда уже не природа, не стихийные бедствия, а коммунистическая партия и сам народ отвечают за свое будущее?
Чудо № 6.
Императорский храм, окруженный «стеной подслушивания». Находится в парке «Храм неба», в Пекине (сам я там не был). Эта стена явственно передает даже самый тихий шепот на несколько сотен метров. В храме, окруженном стеной подслушивания, император принимал гостей, иностранных послов, вассалов из других провинций и т. п., и ему становились известны все их настроения. Секрет этой стены до сих пор не разгадан. То ли это свойство строительного материала, то ли сама конструкция.
– Добрый вечер, Алексей Григорьевич! Неужели вы и тут работаете?
– А, Сян-цзэ, рад вас видеть! Да нет, это я так, кое-что… А я уже стал волноваться…
– Извините, что задержалась, но… дело в том…
– Нет, что вы, я не в этом смысле, это вы меня извините… у вас же такое несчастье.
– Все нормально, просто умерла одинокая женщина, мамина подруга… в общем, надо было все организовать. А почему вы не танцуете? Давайте я вас приглашу.
– Да я… честно говоря, не умею.
– Совсем? Даже вальс? Пойдемте, пойдемте…
– Нет, нет! Я как медведь, и вообще… пару раз попробовал, так меня чуть удар не хватил, вроде все просто, а как выйду, ноги сразу ватные становятся, ритма не чувствую, просто кошмар… нет, мне больше нравится наблюдать.
– Ладно, теперь я вижу, что вы не танцор, тогда буду вас охранять, а то наши девушки очень настойчивы, уже заметили, наверное?
– Вы меня просто спасли! Я поэтому и за ручку схватился… как за соломинку. Что поделать, так нас воспитывали: мол, танцы – буржуазный пережиток, вихляются только бездельники… Какая красивая музыка у этих вальсов, такая воздушная… необычная. Чудесные вальсы, мне кажется, у нас таких нет.
– Это Штраус.
– Да что вы?! Надо же. Вот видите, какой я неотесанный чурбан… прямо стыдно.
– Не наговаривайте на себя. Если вы не любили танцы, откуда вам было знать танцевальную музыку? В Китае танцы вообще были запрещены до прошлого года… Вам принести какой-нибудь напиток?
– Ой, что вы, я сам! Вам какой принести? Там есть лимонный, яблочный и ситро.
– Давайте лимонный. Хотя мне все равно, главное, чтоб холодный…
– А! Есть мороженное! Взять вам?
– Нет, спасибо.
Нет, спасибо, нет, спасибо… ойеееей… безмозглый идиот. Так опозориться с этим Шубертом… Шуманом… тьфу ты! Штраус! Это же классика, вот где пробел у меня колоссальный, литература еще куда ни шло… вернусь домой, все пластинки куплю… В музеи тоже походить надо, а то совсем себя запустил, культурный человек называется… да что же такое, с ума они все посходили?!
– Нет, милые девушки, я не танцую… нет, нет… Да что ж вы меня тащите, молодежи вам мало? По-русски не понимаем, да? Нет, говорю! Бу![4]4
Нет! (кит.).
[Закрыть] Бу, бу!
Надо же, как вцепились… Автобус в девять должен прийти, а сейчас? Ага, половина… И как с ней дальше? На «вы», на «вы», какая там Вей-дин… какие там шуточки… а этот запах, духи какие-то, что ли, похоже на апельсин, нет, не только, что-то там еще… похоже, на меня это действует… несу какую-то чушь, а в голове какое-то скотство… сколько ей лет, интересно? Не больше двадцати пяти… Так, пропустите к буфету, товарищи! Будьте добры! Два лимонных передайте, пожалуйста! Ни черта не понимают, надо просто взять самому и все… Двадцать пять, как Вей-дин, а может, и меньше… скорее всего не замужем, я думаю, муж бы ее не отпустил… Еще этот белый костюм, похоже, не дешевый, а может это траур у них такой, я что-то слышал… Совершенно белое лицо… ну, она устала сегодня, понятно… или этот неоновый свет? Нет, у других не такие… боже, какая же я скотина, коммунист еще называется, ладно бы она еще со мной как-то там… Вей-дин вообще меня щекотала, и ничего, даже в мыслях такого не было… про войну еще вчера разглагольствовал… тут вам не война, тут кормят на убой и женщин в номер предлагают… так, все, надо взять себя в руки, а то потом я даже мыслей этих себе не прощу. И вообще, пусть Валя приезжает, я ведь тоже не железный, пусть бабушка с Иришкой посидит, она ж ее грудью не кормит… а главное, нужен ей такой старый осел, можно подумать… она же… самая красивая женщина, которую я вообще… все. Жалко, что не будет Вей-дин, с ней гораздо проще…
* * *
Воскресенье, 23 июня 1957 года, 9 ч. утра
Мы на пути в Ухань. Перед отправлением поезда пришла радиограмма, что ж/д путь в районе г. Ханькоу размыт вышедшей из берегов Янцзы. Поэтому едем окружным путем – недавно миновали Шанхай, теперь движемся на юго-запад. Этот уголок китайской земли я вижу впервые. Чем южнее, тем богаче становится растительность. Уже много мандариновых деревьев с зелеными плодами. Провинции, которые мы пересекаем, – основные поставщики мандаринов в СССР. По обе стороны от железнодорожного полотна – поля, засеянные различными культурами: рисом, хлопком, бобовыми, баклажанами, но больше рисом. Вдали виднеются горы. Нет ни одного пустующего метра земли, проблема земли в этих местах настолько острая, что ставится вопрос о снесении могил, межей и некоторых дорог. Могилы повсюду выросли в большие холмы. Население считает их святыми местами, и каждая семья хоронит своих родственников только в фамильной могиле. Общих кладбищ, вроде наших, как правило, нет.
На полях трудится много крестьян в соломенных шляпах; жилища их очень бедны, имеют ветхий вид (похожи на украинские мазанки, но крыша черепичная). Каждый участок поля (особенно рисового) орошается, для чего из разветвленной системы каналов вода подается специальным ветряком. Ширина каналов – 5-10 метров. Ветряки вращают в основном ногами, реже – с помощью вола. С поезда хорошо видно, как много людей занято на этой работе, даже дети ножонками изо всех сил стараются передвинуть тяжелое колесо. На полях в основном работают женщины. Тов. Лю Хан рассказал, что в этих провинциях (Хунань и Хубэй) женщины выполняют основную работу на поле и дома, а мужчины играют второстепенную роль. При этом женщины очень рослые, сильные и держат в повиновении своих мужей. Еще тов. Хан сказал, что, когда разрабатывались нормы полевых работ для сельхозартели, то учитывалось, что мужчинам не под силу будут нормы, выполняемые женщинами. У нас, конечно, тоже немало женщин занято на тяжелой физической работе, но это временно, из-за войны.