Текст книги "Кукла колдуна (СИ)"

Автор книги: Елена Нехаева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

– Их нет. Что вам нужно?

– Мм лопатка, немного воды и место, куда его можно посадить. Столовый нож тоже подойдет или, вот эта ложечка, – все больше теряясь под его взглядом проговорила я.

В глазах мужчины вновь появлялся интерес. Он обернулся, и предложил на выбор несколько горшков с комнатными более крупными растениями. Я не понимала, что он хочет, но на всякий случай кивнула. Крупная васильковая гортензия была выдернута с корнем, а кашпо с землей водружено на столик передо мной.

Уже ничему не удивляясь, я ловко посадила несчастный ирис в совершенно неподходящий по размеру сосуд, полила и утрамбовала землю чайной ложечкой. Да, да, тот самый росток, который я прихватила вчера дабы хоть как-то оправдать свой визит.

Отвлекая себя от абсурда происходящего, в процессе я заговорила о сестре. Оказывается, к повтору истории восемнадцатый раз из нее пропадают все эмоции и остаются только факты.

Герцог молчал. Цветок робко начинал оживать.

– …может быть, вы заметили что-то странное? Или даже знаете, когда она ушла? Задала я вопрос в конце монолога.

– Да, да, – слишком задумчиво прилетело мне в ответ. Не смея надеяться, я, наконец, подняла взгляд на собеседника. Он не отрываясь смотрел на цветок, неуклонно наклоняясь к нему, словно саженец его гипнотизировал.

– Лорд Дартмут, скажите же, что, что вы знаете о моей сестре?

– Сестре?

– Да, Ангелина Чатэм, я вам только что рассказала, как она потерялась 4 дня назад.

– Нет, простите, я не знаком с вашей сестрой.

– Но вы же только что сказали! – вскакивая, я не перешла на крик, но звучало все равно как возглас капризного ребенка

– Боюсь, вам пора, леди.

– Я не уйду, пока вы мне не расскажите все, что видели на том балу! – это было грубо, это было неожиданно, но терять надежду очередной раз я была не готова.

– Я приехал задолго до начала бала по небольшому личному делу, пробыл там не более получаса и сразу вернулся домой. Ваша сестра не была мне представлена и, возможно, я даже не успел с ней пересечься там. Вот и все.

Он почти жадно смотрел на меня. С таким интересом, который поселяется в глазах маленьких детей, если они вдруг видят в доме милого котенка. Азарт.

– А теперь надеюсь, вы оставите меня. Дверь там же, откуда вы в нее вошли. Всего доброго!

И не прощаясь, просто скрылся в одной из дверей комнаты. Я огляделась. Прихожая выглядела сейчас, как поле боя: сметенные столовые приборы, рассыпанные комья земли, пара выдернутых цветов. Мои пальцы тоже были покрыты словно слоем пороха. Уже не такая чистая салфетка выпала из моих рук. «Словно белый флаг» – подумала я и спешно покинула особняк. Щурясь на солнце, привыкая к столь яркому свету, второй раз я ловила себя на мысли, что посещение этого дома как будто мне померещилось. А еще я поняла, что этот человек не сделал ни намека на мой вчерашний визит. Он вообще о нем помнит?

Глава 4 – Симбиоз подразумевает выгоду для обоих

«Господи, научи меня благодарности» – начала я свою единственную молитву и остановилась. Прохлада городской церкви, ее особые запахи, цветные блики витражей – все это не настраивало меня сегодня на общение с Всевышним. Мне уже не хотелось ни благодарности, ни помощи, ни чуда. Прошло три недели, за которые ничего не изменилось. Поэтому хотелось только одного – чтобы этот кошмар хоть как-то завершился. Я готова была даже отгоревать смерть сестры, только бы больше не находится в этом состоянии неизвестности. Состоянии между маятником отчаяния и надежды, который колеблется из минуты в минуту. Каждый день. И каждую ночь. Ведь теперь смысла засыпать я тоже не находила.

Пришлось признать, что мир прекрасно продолжает жить и без меня. Даже если я не встаю с утра посмотреть на дела в лавке, рабочие продолжают исполнять свои обязанности, контролируемые управляющим и не желающие терять место. Нечитанные книги продолжают лежать на полках, совершенно не портясь от того, что их никто открывает. Знакомые продолжают устраивать званые обеды, чаепития и выезды на променад. Я могу абсолютно ничего не делать, а мир будет просто продолжать жить. И все то, что раньше наполняло мои дни смыслом как-то разом стало не таким важным: позавтракаю ли я в восемь утра или в одиннадцать, буду ли упражняться в словесности или играть на рояле, узнаю ли, как сегодня себя чувствует матушка и выскажу ли экономке свои впечатления о погоде.

Церковь, умиротворяющее место, где духовное, преобладает над земным. Стоило уйти отсюда. Раз уж и любимое место не приносит мне облегчения, какой смысл быть здесь? Но куда я направлюсь? Тут, по крайней мере, меньше вероятности, что меня кто-то потревожит.

В нашу базилику я ходила скорее по привычке. В последнее время, правда, даже чаще обычного. Садилась на любимое место в дальнем ряду у колонны. Так у случайных посетителей было меньше шансов втянуть меня в светский разговор. Благо, здесь не принято было отвлекать других от их главной беседы – с Богом.

Вдалеке показалась знакомая макушка моей соседки Милинды. «Неужто вернулась со своих морей или где она там пропадала», – неуместное раздражение возникло из ниоткуда. «Только бы меня не заметила». Взгляд против воли упал вниз, а тело согнулось. «Часослов!». Удачно размещенный под лавками, он должен послужить мне отличным прикрытием. Раскрыла и как можно сильнее уткнулась в книгу. Показалось или что-то выпало вместе с ним? Может мышь? Но на каменных плитах я увидела только сложенный вдвое лист бумаги. Развернула. Внутри была всего одна строчка: «Я помогу вам в поисках информации о сестре. Экипаж у выхода» и подпись «А. Д.».

В тот момент я не удержалась от ироничного смешка, потому что мысль «Бог все-таки есть» продолжилась совсем уже еретическим в таком месте «и его подпись звучит как ад».

Этим неуместным проявлением эмоций я все-таки привлекла к себе лишнее внимание и очень спешно засобиралась к выходу. Я не была уверена, что мне снова стоит обращаться к этому странному человеку, о котором, как оказалось, ходило немало пугающих слухов. Но здесь и сейчас никто больше не готов был протянуть мне руку помощи. Поэтому пусть даже она и окажется призрачной, я готова принять ее. Если благими намерениями выстлана дорога в ад, то может чьи-то недобрые будут способны довести меня до рая.

– Ленси, постой, я только вернулась и узнала эту ужасную новость, – Милинда все же настигла меня почти у самого выхода. По ее горящему взгляду я разгадала отсутствие хоть капли сочувствия в душе, зато явно проглядывал азарт сплетницы.

– Прости, Мил, мне нужно спешить, но я очень рада тебя видеть.

– Как? Ведь обеденная служба сейчас только начнется, ты ее никогда не пропускаешь! – беря меня под локоть и почти разворачивая назад, упорствовала соседка

– Да, пора что-то менять – я вырвалась и выбежала на улицу, мгновенно выловив взором малоприметный, абсолютно закрытый экипаж.

«Стоило все же узнать, чего так настойчиво она от меня хотела». Все же Милинда была больше подруга сестры, чем моя. Однако эта последняя разумная мысль покинула меня, как только я села в любезно открытую мне дверцу полностью темной кареты.

– И вы что же ни капли не сомневались? Я крайне, хоть и приятно поражен – встретил меня приятный и уже знакомый вкрадчивый голос.

– А вы все также избегаете солнца, лорд Дартмут?

Даже в этой почти непроглядной темноте мне померещилась его улыбка. «Очень жаль, что вашу первую улыбку вы подарили тьме».

Какое-то время мы ехали молча. Я, не заботясь о том, куда меня могут доставить. Он … да в принципе не могу гадать, что может его озаботить.

– Леди Чатэм, позвольте, для начала, принести извинения за мое поведение в наши обе встречи. Я был несколько ммм не в себе, но постараюсь впредь этого не допускать.

Я еле слышно выдохнула. Значит, потерями памяти он все-таки не страдает, что уже хорошо. Поскольку я молчала, собеседник решил продолжить:

– Что касается вашей сестры, леди Ангелины, я сказал вам чистую правду, что мало времени провел на балу и не пересекался с ней. Однако у меня есть некоторые возможности навести справки, которые, смею предположить, вам все же разузнать не по силам.

– Что было бы, если бы ваша записка попала не в мои руки? Помогали бы с поисками сестры любому, кто бы к вам явился?

Возможно, поздно было трепыхаться уже сейчас, когда я сделала шаг доверия, сев в эту повозку, но хотелось успокоить остатки разума.

Герцог видимо пришел к тому же выводу, но все же соизволил ответить на мой вопрос. Пока он отличался удивительной покладистостью.

– Этого бы не допустили. Записка попала на свое место ровно перед тем, как на нем расположились вы и пропала бы из него сразу, если бы вы не вздумали открыть книгу и в этот раз.

– То есть вы ожидаете меня уже не первый день? Но зачем такие сложности?

– Затем, что я избегаю не солнца, а лишнего внимания, – и, кажется, посмотрел на меня со значением, что невозможно было определить точно в царившем полумраке.

Только сейчас, пожалуй, я начала осознавать, что никто не видел, как я садилась в экипаж, а я даже не знаю, в какую сторону и как долго мы уже едем.

– Почему же тогда вы решили не избегать конкретно моего внимания и предложили помочь найти сестру?

– Возможно, мне показалось, что разрешить ваш вопрос – лучший способ продолжить не иметь встреч с вами.

Неприятно, но терпимо. И как будто в духе этого человека. «А я уже знаю, что в его духе, а что нет?». Что ж, пока ничего плохого происходить не начало, стоит все же схватиться за ту соломинку, что привела меня сюда.

– Я буду признательна любой помощи, лорд Дартмут. Только скажите, что потребуется от меня?

– Расскажите для начала, что вы уже сделали, чтобы понимать, от чего стоит отталкиваться?

Рассказ не занял много времени и завершился словами «так я постучалась в ваш дом первый раз».

– А как же ваши родные? Если я верно осведомлен, все ваши родственники сейчас – это лорд Чатэм и леди Чатэм, ваши отец и матушка? Что же они, смирились с потерей одной из двух дочерей?

– Я…не знаю, – и мой ответ прозвучал неожиданно глухо, а горле встал ком, хотя казалось, я уже выплакала все, что могла, – они не разговаривают со мной на эту тему…Понимаете, в начале, они как будто не верили, что с Линой что-то случилось и помогали мне вести поиски, скорее чтобы успокоить меня. А дальше…чем чаще я поднимала вопрос про сестру, тем чаще они сменяли тему, отводили глаза или просто молчали, – на этом моменте я, кажется, начала позорно всхлипывать, потому что осознала, как мне не хватало возможности хотя бы поговорить с кем-то о своей боли, ведь я тоже потеряла сестру и, кажется, только одна не теряла надежду снова ее отыскать.

– Сочувствую, – кажется, свои мысли я все-таки начала озвучивать, что было не очень для меня свойственно. Мне вручили платок, который пах снова сандалом и базиликом, а еще немножко чем-то цветочным, как будто гвоздика или ирис.

– У вас есть семья? – зачем-то я задала совсем уж неприличный вопрос. Даже странно, что в нашем тесном «аристократическом» кругу, я не знала его родословной раньше, чем научилась ходить. Но и все остальные действия изначально выходили за рамки принятого этикета, начиная с моего появления без сопровождения в дом одинокого, не представленного мне мужчины.

– Этот вопрос лучше будет обсудить не здесь, – он открыл дверцу экипажа и предложил мне руку. Я и не заметила, что мы остановились.

Глава 5 – История – наука о настоящем

Оказалось, что мы за пределами города. Здесь было ветрено, просторно и безумно живописно. На какое-то время я даже забыла о теме нашего диалога, просто любовалась и дышала воздухом свободы.

Герцог медленно повел меня по тропинке вдоль обрыва. Оказалось, внизу плескались волны безымянного озера, поигрывая солнечными лучами.

– Интересно, это похоже на море?

– На море может быть и похоже, но совсем не напоминает океан.

Я вскинула голову. Герцог по-особенному таинственно и блаженно улыбался.

– Океан он такой, другой, его ни с чем не спутаешь, если увидишь однажды. И ни за что не представишь, если не видел никогда.

– А что же в нем такого, особенного?

– Сила, энергия воды. Перед ней чувствуешь себя одновременно и маленькой песчинкой и самым всесильным властелином.

– Какое же чувство вас манит туда больше? – задала я вопрос, не сомневаясь, что речь идет о власти.

– Вы спрашивали меня про родных, так вот, я не знаю, есть ли они у меня, – снова «ловко» перевел тему герцог.

– Как такое может быть? Вы никогда не знали своих близких?

– Почему же, знал и жил с ними какое-то время, но теперь не имею представления, что с ними сталось.

– С ними что-то произошло и вы тоже ничего не смогли узнать?

– Нет, я забыл о них. Но, пожалуй, пора вернуть вас домой, пока уже ваши родные не потеряли вас. Я просто хотел показать вам это место, вы казались совсем опустошенной. Надеюсь, я хоть немного заполнил эту бездну.

«Бездна – какое же правильно слово, у моего состояния сейчас и правда не было дна, от которого можно было хотя бы оттолкнуться».

Оказалось, что наша поездка заняла не более двух часов и меня не особенно успели хватиться дома. Только под вечер, лежа в своей кровати, я все обдумывала и обдумывала историю, рассказанную этим человеком на обратном пути. И никак не могла понять, он вызывает во мне сочувствие или пугает своим безразличием.

Описание первых лет его жизни пронзили каждую клеточку души жалостью. И ужасом такой же силы оказался пропитан конец истории. Я никак не могла понять, как, имея все возможности, не вспомнить о своих близких и не помочь им. Почему, разбогатев и устроив свою жизнь, лорд Дартмут не пожелал облегчить участь своих родных. Больше того, когда я задала этот вопрос, он с полным спокойствием пояснил, что невмешательство – благо с его стороны. Благо! Благо оставить родных умирать в нищете, даже не узнав, требуется ли им помощь. Его логика была извращена до невозможности. Она была просто безумна. Тем страшнее делалось оттого, как свято он в нее верил.

«– Понимаешь, они не умеют жить иначе и деньги погубят их. Они лишатся единственного смысла жизни – выживать, но выучиться иному смыслу – жить, уже не смогут. Бедные люди глубоко несчастны внутри, но они все свое счастье помещают в деньги. Дать им деньги – равносильно отнять их же. Когда они начнут тратить, сначала прийдет эйфория, потом пресыщение, потом запой. Все новые и новые покупки больше не подарят так ожидаемых эмоций. На этом либо заканчиваются средства, либо фантазия. Люди понимают, что их обманули. Деньги есть – а счастья все еще нет. Его стало даже меньше, чем было, потому что теперь не ясно, чего желать, о чем грезить. Тут еще и общество может добавить, мол «С жиру бесишься, пока другие голодают». А ты и рад бы не беситься, но пустота внутренняя все никак не заполняется. Потому что это не коробка, а сквозная дыра – сколько не сыпь в нее, она не будет наполнена. Ее надо сначала зашить.

– Не понимаю, так что же, вас их совсем не жаль?

– Я не хочу становиться причиной их саморазрушений. Пусть это останется их выбором или роком. Вот как вы думаете, что будет делать моя мать, если узнает, что ей больше никогда не надо будет думать о деньгах: вставать до рассвета, чтобы собрать белье соседей, которое она стирает, ходить на другой конец города и торговаться до хрипоты за мешок картошки на несколько пенни дешевле, думать, как половчее перешить ношеный уже тремя детьми пиджак, чтобы еще четвертый мог немного поносить, прятать скопленные монеты от старших братьев, чтобы они не пропили или не проиграли их в ближайшей забегаловке. Что ей делать, если все заботы, которые составляют ее жизнь – вдруг исчезнут? Только зачахнуть от своей неприкаянности и умереть. Поэтому пусть лучше она будет жить своей тяжелой жизнью, но имеющий смысл в ее глазах.»

Как не было велико мое желание понять этого странного человека – я не могла разделить его мыслей. Оказавшись на его месте, первым делом я бы отыскала родных, привезла к себе и сама завалила подарками. Показала бы им, как прекрасна жизнь и сколько таит она интересного, например…например, книги, да! Хотя, люди этого сословия скорее всего не умеют читать. Значит музыка! Театр! А точно ли они сумели бы его понять? Церковные службы? Пожалуй, они тоже выбирались туда, просто с не таким комфортом. Путешествия? Да, возможно, только куда они могли пожелать поехать, если вряд ли знали что-то далее двух дневных переходов. Прожить жизнь в мире размером в несколько десятков километров…Так ли прекрасна ее собственная жизнь, ведь только недавно она поняла, что ей в ней тоже совершенно нечем заняться?

***В эту безлунную ночь Аарону тоже не спалось. Воспоминания о семье, которые казалось он похоронил уже давно и надежно, все равно поселили сумятицу в его душе. В целом было как-то маетно, неуютно. Вся затея с этой прогулкой оказалась не такой, как он ее себе загадал неделю назад.

Приняв непростое решение – временно отказаться от своей единственной любимой деятельности, он обнаружил, что в днях помещено слишком много лишних часов. Стало абсолютно непонятно, чем заняться в доме, где все твои потребности давно закрываются сами собой. Когда-то он потратил немало времени, выстраивая систему, позволявшую работать без оглядки на бытовые мелочи. А теперь эта система работала против него.

Просыпался он сам, так рано, как поздно он лег до этого. Его всегда уже ждал начищенный и наглаженный костюм, только что приготовленный завтрак и абсолютная тишина в доме. Комнаты убирались сами собой, аналогично в дом попадали продукты, предметы гардероба и быта. Для закупок – нужно было всего лишь написать список, а для получения чистой одежды – оставить ее на ближайшем к кровати кресле.

У него было все и не было ничего. Окончательно замаявшись на третий день своего безделья, Аарон вернулся к загадке так поразивших его цветов. Ирис, посаженный леди Чатэм какое-то время еще радовал его, а потом слился с остальными собратьями. В конце концов возникла гипотеза, что дело было не в самих цветах, хоть и таких уникальных, а в девушке, которая держала их в руках. Заботилась о них, обменивалась жизненной энергией, чувствовала. Ее страстные переживания о сестре были настолько ярким пятном в его выверенной жизни, что он просто отсоединил их от своих воспоминаний, выбросил из головы. А вот когда вернул…понял, что это было как раз то самое, что ему нужно.

Там была воля, жизнь. Оставалось только понять, как это открытие использовать. Самым простым решением показалось познакомиться с девушкой поближе, изучить спектр ее эмоций, разобрать на составляющие. Тем более, повод судьба принесла ему сама. Только вот при встрече обнаружилось, что за прошедшее время Валенсия стала более заторможенной, ее чувства, раньше напоминавшие порывы штормового ветра, сейчас ощущались легким бризом, только щекочущем волоски на коже. Этого было совершенно недостаточно. Хотелось как-то вернуть ее в то возбужденное состояние, в котором он видел ее прежде. Возможно, поэтому он заговорил о своей семье. Тема оказалась благодатной, а экспромт удачным. Только, он никак не ожидал от себя, что прошедший разговор заденет и его самого. Пусть версия для девушки была гораздо короче и «чище» реальной, но даже в таком усеченном виде он никогда и никому не рассказывал историю своей жизни. В моменте даже увлекся, раскрыв причины своего бездействия. Когда тебя слушают – это оказывается приятно. А когда не понимают – болезненно, хотя, а когда его кто-то понимал? Кроме хозяина…

Глава 6 – Чем старше скелет, тем меньше кисточка для раскопок

Его детство покрыто слоем пыли и тумана. Маленький мальчик в многодетной семье рабочих. Жили они, как любила утешать себя матушка «довольно скромно, но не хуже других таких же семей». Не хуже других…довольно скромно – да они жили банально бедно, вели полунищенское существование! От уличных бродяг их отличал только собственный угол, выделенный фабрикой отцу да наличие семьи. Одна правда была в словах матери – так жили еще десятки тысяч семей.

Тогда еще просто Рон все больше злился на эти присказки. Дико злился, только поначалу довольно тихо. Злился на мать, что пыталась убедить себя и всех вокруг, что в их положении нет ничего постыдного и даже гордилась, мол вот какая у нас семья, и муж мой работящий. Конечно, работящий, только вот толку! Собственно, злился он и на отца, что уже 20 лет работал за какие-то гроши, не пытаясь что-то менять. На братьев и сестер, которые методично и слепо повторяли судьбу родителей, вырастая и плодя точно такие же обреченные ячейки общества. На окружающих, знакомых, лавочников, мерзкий грязный город, религию. Последняя вообще не давала шансов на выбор даже эмоций, не то, что своей доли: родился бедным, так не порок, неси свои страдания достойно не жалуйся и терпи во имя Господа нашего Всевышнего. Одна только мысль о необходимости так провести всю свою жизнь и врать своим детям, а может и самому себе, претила ему.

Хотелось вырваться, хотелось не думать будет у тебя ужин сегодня или нет, не видеть грязи, не морщиться от неприятных запахов, которыми пропитался на две жизни вперед. Хотелось черт возьми хотеть! Да, банально хотеть и брать, что хочешь. Просто потому, что можешь это! Вон ту красивую безделушку или пирожное с вишнями, покататься на лошади, а может даже купить своего коня, настоящего, вороного или рыжего, как у начальника фабрики. В конце концов маме платьев, папе костюм добротный и целую комнату для жилья. А может и домик. Такой, где всегда есть теплые одеяла и можно спать в тишине хоть весь день. Чтобы никогда не сказать больше, что вот «как у всех, ничем не хуже».

Неет, вот тогда будет гораздо лучше. Вот так, когда он к ним придет и прямо таки кинет правдой в лицо – мол, выбирайте, цена не имеет значения, все, что пожелаете, да побольше, каждому куплю. Твой сын покажет, как можно жить. Даа, от этих мыслей тогда делалось хорошо. Ярость грела лучше дырявого пальто зимними вечерами.

А еще делалось горько. Потому что даже тогда Рон понимал, что скажи им это, покажи, дай выбор – они не выберут, просто не смогут. Этого нет в их мире. У них не бывает лучших коней и платьев с вышивкой, они не едят заморские пирожные и не ездят в обитых красным бархатом экипажах. Если захотят чего-то, то какого-то посредственного, стремясь, скорее сэкономить, чем узнать, что же меня на самом деле порадует. А купив, как им кажется, самое лучшее (выгодное), запрячут в дальний ящик дожидаться черного дня. Совсем не понимая, что вся их жизнь – один бесконечный черный день. И не была бы она столь черна, если бы все это добытое непосильным трудом добро приносило хотя бы половину отведенной ему пользы.

Э, а ведь, пожалуй, и правда, интересно было бы узнать, где и как сейчас живут его родные: и мама, и папа, и братья с сестрами. Помниться, первое время после того, как стал герцогом, он даже пытался их найти, отправлял посыльных на улицу, где они раньше жили, наводил справки среди рабочих, делал выписки из церковных книг. Узнал только, что отца как будто уволили, то ли за пьянство, то ли за то, что хуже стал работать от старости. Они куда-то переехали, кто-то выскочил замуж, кто-то умер от болезни. Или то уже было про соседей. Сам он тоже порывался поехать, посмотреть, да все дела, разработки. Странно даже, что так долго лелеемые мысли просто забылись. Видимо, не такие они были и важные.

Уже в шесть лет маленький Рон твердо уверился, что ему нужна магия (ведь со следующего года брали на настоящую работу, а работать за мелочь, вступая в порочное колесо, перемалывающее людские жизни как жернова, он категорическим не хотел. Тем более что его детский ум никак не желал понять, почему, например, он должен получать за свою работу в три раза меньше, но выполнять норму при этом наравне со всеми. «Дети – это просто слабые взрослые, им меньше надо – они и меньше получают» – твердили газеты, соседи и … к его сожалению, родители, желавшие получить еще одного кормильца, хоть бы его заработок не мог прокормить даже его самого.

А ведь это были всего лишь дети. Дети, с их несформированным организмом, которые помогали по дому, как только научались ходить. Дети, у которых не было детства. Правда, говорят само понятие детство придумали совсем недавно и то только для тех, кто может это детство себе позволить. Тогда они просто не знали, что они дети. Маленькие взрослые – такие же, как все, только чуть менее уставшие и чуть более восторженные.

Сначала, он помогал по дому, ну как дому, их углу – клопов там потравить, последить за маленькими, пока мать где-то добывала ужин (и тогда это считалось удачным днем). Потом носил записки или газеты, если повезет (а ему в этом не везло). Маленький и тщедушный, он не вызывал доверия у господ. У такого все отберут за первым же углом, лишив несчастного и газеты, и монеты.

А дальше маячило два пути: завод или подмастерье. У всех мастеров были свои дети и другие родственники. Поэтому ждала его лишь ненавистная фабрика, угнетавшая жителей города не хуже замков древних феодалов. Ты рождаешься и видишь на возвышении эту громадину, которая давлеет над тобой. Ты растешь и наблюдаешь, куда стекаются все соки, а вытекают только отходы и человеческий жмых. Ты смиряешься, покоряясь ее монументальной силе. Ты медленно умираешь, а она продолжает стоять, нерушимая.

Это место, куда поступает подросток и старается удержаться до самой старости. Нельзя забывать, что таких как ты, голодных и нищих – миллионы, а фабрик – раз, два и обчелся. Уйдешь ты – придут другие и поверь, будут гораздо сговорчивее. Владельцы же, в свою очередь, ищут все новые и новые ухищрения, чтобы платить меньше. Ведь то, что сейчас Аарон знал под словом «безработица» только росло. И все это было на руку хозяевам – спрос на работу рос, предложение по оплате падало. На одно вакантное место были десятки желающих. Рабочий день доходил до 16 часов в день, многие ночевали, не отходя от станка. Самые счастливые получали койку, одну на двоих, а особо отличившиеся – целый угол. В такие периоды могли задуматься и о семье.

Да где ее возьмешь с таким графиком и условиями? Не приведешь же беременную жену на лежак, который вы делите со сменщиком. Только все равно как-то жили… Выживали. Зачем-то плодились и совсем безвестно умирали.

Отдушиной от тяжелого дня была она – рюмочная! Размещалось это заведение чаще всего у ворот завода. Обессиленные после смены работяги мечтали хоть о какой-то отдушине и нет, нет, да заглядывала туда. Нет денег? Это совсем не беда, мы нальем тебе в долг. Не боимся ли мы, что жена или нужда вынет деньги из твоего кармана раньше нас? Не переживай, тут все схвачено: управляющий фабрики заплатит нам вперед тебя. Как это? Очень просто – твой долг вычтут из твоей зарплаты и отдадут нам. И кто ж виноват будет, если окажется, что ты и вовсе не увидишь денег?

Он слышал, что там далеко за морем, такую же роль исполняли притоны. Люди, с узкими глазами, выращивающие так любимый этой страной чай, приходили туда дышать и так говорят, расслаблялись, что больше не вставали никогда.

Такие и были все радости жизни рабочего: рюмочная, где наливали отвратное пойло в немытую тару, бордель, куда могли скинуться бригадой в день получки, да уличные представления, выпадающие на церковные праздники, когда всем давали выходной.

На одном из таких одной дождливой серой весной давали «мистерию». Людей набежало, тьма. Актеры все были какие-то тощие, в грязных тряпках, но говорили складно и странно, для ан-ту-ра-жу. Старину, значится, изображали. И рассказывали про колдуна, великого и всесильного, который исполнял человеческие желания. Маленький Рон смотрел во все глаза. Смотрел и понимал, что он бы, он бы загадал! Он бы не поскупился! Не денег там, не дом, а силу. Настоящую магию, чтобы творить все, что хочешь. Для себя, для других. Все-таки было видимо у него детство, если в его маленьком мире, состоявшем из семьи и трех улиц, он мог себе вообразить что-то такое. Да не просто вообразить, а искренне поверить. Буквально стать одержимым.

Потом пошли слухи, что и правда такие люди есть, но они очень могущественны и потому все при деле, контролируются королем, герцогами, магичат только при них и с их разрешения. Но это же явно был полный бред. Кто удержит таких великих? Нееет, его Рона не проведешь. Это сами колдуны таких слухов напустили, чтобы разный сброд не лез со своими глупыми желаниями – соседку там отравить или сынишке, чтобы должность дали в самой администрации или начальником над бригадой (эти начальники говорят, могли получить комнату, а особо ценные персонажи и трехразовое питание с мясным супом по выходным, что уж совсем явно было выдумкой).

Тогда-то и зародилась мысль найти его, такого колдуна, и загадать что-то поистине стоящее, чтобы поняли, что имеют дело не с обычным простофилей, а с человеком будущего. Что он не один из этих, а другой. Мыслит иначе. Может хотеть. Не боится.

Он ушел. Без сожалений и без прощаний. Для семьи в один день пропал. Не сказать, чтобы было легко. Но грязь везде грязь – чего в ее сортах разбираться, до этого по щиколотку был, теперь по колено – ничего, цель того стоит. Он искал, где-то подрабатывал, где-то воровал. Дрался, конечно, и такое бывало. Никакому городу новые нищие не нужны, снова – своих хватает. Года два промаялся. Методично выискивая и собирая слухи про разного рода странных господ. А еще, старался всегда выглядеть опрятно. Вдруг встретит прямо на улице, увидит Его, а примут Рона за обычную шпану. Опрятно, да уж. Максимум нелепо, а скорее всего, ничем не отличаясь-таких же уличных ребят, сплошь немытых, голодных и озлобленных на жизнь. Но очень бойких.

И сам бы сейчас себе не поверил, как все же его нашел. Да, именно такого, как себе и представлял. Важного господина, про которого все говорили. Просто постучался, сказал так и так, я все знаю, вы не подумайте, я не из тех, мне всякая мелочевка не интересна, у меня великое и прочее, и прочее. Его тогда взяли в дом, подмастерьем, магии учить. Не сразу и не магии, конечно, но в те времена, казалось, что именно так.

Ха, магии. Сейчас то Аарон понимал, что просто удачно подвернулся лорду Дартмуту. Слуги от него разбегались как тараканы от света спички (и это несмотря на царивший кругом беспорядок и сложности). Потом появлялись истории с жуткими подробностями о демонических ритуалах, пропавших людях, а главное, невыносимом характере милорда. Да, да, милорда – так и палятся бездарно простофили. Ведь правильно то говорить мой лорд. Простому люду все по боку, мой лорд – милорд, хозяин и все тут. Пока не порют – значит, верно ведешь себя. Правда, если порют – возможно, просто так, попался под горячую руку.