Текст книги "Кружева лабиринта"
Автор книги: Елена Малахова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Спустя некоторое время Эшли и я покинули здание школы и встретили на порогах Молли и двух её подруг. Они сверкали каверзными улыбками, опираясь руками на мраморные перила лестницы. Я поняла, что они ни спроста здесь оказались, а их радостные лица – знамение беды. Без особых предисловий мы намеривались пройти мимо, но они встали непробиваемой шеренгой, и путь к отступлению лежал через их тела.
– Митч, я едва не опозорилась во второй раз, – с издёвкой сказала Молли. – Признайся, ты специально допустила ошибки, чтоб меня подставить?
Эшли едва дышала, её лицо посерело, покрываясь красными пятнами. Не своим, заикающимся голосом она тихо промямлила.
– Нет. Я не хотела.
– Ты ведь впредь будешь внимательней, Митч, не правда ли? – переспросила Молли, вцепившись пальцами в её худосочное лицо.
Меня одолела злость.
– Оставь её в покое, Клифтон! Не нравится результат – решай сама.
– Кто это у нас заговорил? Сиротка из Лондона!
Эшли дёрнула меня за рукав куртки в напоминание не обострять обстановку. Но я и не думала сдаваться.
– Предупреждаю последний раз, или пожалеешь! – выпалила я.
Молли вздорно рассмеялась, и, следуя её примеру, Марта и Шейли тоже.
– Нет, Чандлер, это ты пожалеешь… Ни в одном кошмарном сне тебе не могло привидеться такое!
Я взяла Эшли за руку и силой протиснулась между Молли и Шейли под звуки их коварного смеха. Эшли ещё дрожала, когда мы миновали перекрашенные ворота школы, такие же чёрные, как души царства Аида. На её лицо легла краска мертвецов. Она высвободила свою руку из моей и остановилась.
– Что ты наделала, Кэти? Теперь они нас со свету сведут!
Сочувственно поглядев на Эшли, я отвернулась и продолжила идти по тротуару, переполненному людьми. Небо излучало бледность сапфира, а землю усыпало золотом шелестящей листвы.
Всю дорогу Эшли брела молча, вторя ветру, жестоко играющему голыми ветками. В её глазах блестели слезы сожаления, она целенаправленно избегала моих взглядов. В глубине души я тоже находилась в непривычном волнении. Угрозы Молли не настолько трогали меня, как огромный страх Эшли перед ними. Не попрощавшись, она зашла в дом № 67, и я испугалась, что теперь лишалась единственной подруги.
Но вечером Эшли не оправдала моих опасений, и на душе отлегло. Она вышла во двор в полном спокойствии и вела беседу со мной, как прежде, осторожно, но характерным для неё складным слогом.
Вскоре показалась Синди Викс. Её большие круглые формы плыли к нам с неряшливой гордостью. Красные короткие волосы, небрежно зачесанные набок, сияли на голове пламенным костром, а посреди щек, откровенно обвисших, терялся маленький носик, по мнению самой Синди, преисполненный благородного изящества. Она с детства потеряла зрение и носила очки своей бабушки, увеличивающие шрифт до букв, способных напугать зрячего. В её рюкзаке всегда лежали карты Таро на случай, если необходимо прикинуть расклад задуманного, а также сэндвич и жевательные конфеты «Rondo» с мятным вкусом, которые покупал ей отец, не менее уступающий ей по габаритам.
Мы углубились в сад за домом Митчей, где нас окружали только крашенные в белый цвет стволы деревьев, а также железные качели. Серое небо панцирем распростерлась над тремя заговорщиками, а ветер притих, будто прислушиваясь к нашей беседе.
– Как здорово, что кто-то сумел поставить выскочку Клифтон на место, – торжественно воскликнула Синди, присаживаясь на качели, которые под тяжестью её тела заскрипели молящим о помощи стоном. – В школе все только об этом и говорят.
Эшли осунулась в лице, и я почувствовала раздражение.
– В школе не говорят ни о чем, что действительно стоило бы внимания, – ответила я. – Расскажи о доме Ньюмана.
Синди участливо кивнула.
– В начале 80-х годов дом был удостоен прозвища Врата Эреба. Но ещё задолго до того он пустовал внушительное количество времени. Сперва там проживала одинокая женщина, известная прима театра – Дрю фон Браскет. У неё была сомнительная репутация, что-то вроде хозяйки борделя. Говорят, там она ублажала своих любовников до смерти. Скончалась она на шестидесятом году жизни, не успев подготовить завещания. Близкие её окружения говорили, что мисс Браскет надеялась жить вечно. Дом перешел властям и через несколько лет безуспешных продаж пошёл с молотка. Тогда-то за бесценок его и купил мистер Ньюман, мечтавший о карьере известного психиатра. Он перебрался в Ситтингборн из Брайтона, будучи уже женатым, и здесь у него родились двое детей. Гонимый вперёд мечтами, по приезду он устроился в психиатрическую больницу полностью уверенным, что именно там будет положен старт профессиональных побед. Но примитивная работа не приносила желаемой славы, о нем знали лишь единицы выгодных людей, что противоречило его представлениям о мировом господстве. Тогда он уволился из больницы и стал заниматься частной практикой, обретая своё могущество и одержимость смертными пытками. К нему на дом приходили известные богачи Лондона, Хэмстеда, поговаривают, привозили итальянского мафиози, который в будущем стал его компаньоном и обеспечивал защиту перед полицией. Таким образом Ньюман заручился всем необходимым для процветания своей карьеры и вскоре обзавелся лицензией, якобы хоспис душевнобольных на дому. Из множества комнат он соорудил глухие палаты, откуда не выбраться живым. По началу там действительно лечились сумасшедшие, но затем появились и нормальные люди без расстройства психики, в частности, неугодные властям. Над ними издевались: морили голодом, обливали ледяной водой, пичкали пилюлями, после которых те запросто пили уксусную кислоту. Это лишало их голоса, соответственно возле дома царила тишина, и никто не догадывался, что там происходило. Разговоры пошли от помощников психиатра, у которых сдали нервы. Разумеется, узнав о том, что карьера рушится, мистер Ньюман избавлялся от доносчиков, причём не оставляя никаких следов. Они исчезали. Доктор Ньюман помутился разумом, и не желая оставлять свидетелей, обратил в одну из своих безголосых пациенток собственную жену Ариэль. Следующей была их дочь – Меган. Время шло, и в полиции поменялся старший инспектор. Им оказался довольно порядочный человек по имени Боби Дилан, который сразу решил навести порядок в городе и арестовать неугомонного психиатра. Но на следующий день доктора нашли мёртвым в гостиной вместе с кучей трупов, которая высилась горой, чуть ли ни до потолка. Никто не уцелел из душевнобольных. Впоследствии всё списали на то, что доктор Ньюман перешёл дорогу одному мафиози, и он пострелял всех. Но это лишь одна из версий, чтобы скорее прикрыть дело. Кстати говоря, тела Меган и миссис Ньюман нашли. Но тело сына доктора, Дэнни, в куче месива обнаружено не было. Потом через некоторое время Боби Дилан подал рапорт на увольнение, отказываясь от солидного положения. Это выглядело побегом, поскольку он пропал, и больше о нем никто не слышал. Говорят, он знает, что случилось там на самом деле, и его убрали, или он залег на дно – как выражаются в таких случаях.
Синди умолкла, а я и Эшли, обескураженные подробностями, не двигались с места.
– Выходит, здесь замешан более влиятельный человек, чем доктор Ньюман, – медленно протянула я. – Ещё эти коты… Ты слышала что-нибудь о животных, которыми увлекался Ньюман?
Синди прищурила мелкие глаза, покачивая головой.
– Вряд ли он интересовался живностью. У него было занятие поинтересней! А почему ты спрашиваешь?
Я посвятила Синди в случай с письмом. Осмотрев его, она задумчиво хмыкнула.
– Животные в таком количестве годятся разве что на корм. Не удивлюсь, если они готовили из них рагу своим пациентам. Вопрос: зачем выбирали породистых?
– Может, они ставили над ними опыты или проверяли действие всяких лекарств? – предположила Эшли.
– Вряд ли, – протянула я, – для той цели предпочитают мышей, и они дешевле породистых котов. К тому же у Ньюмана был целый арсенал подопытных узников, к чему такие растраты?
– Ничего не понимаю, – пролепетала Синди, слегка отталкиваясь ногой, тем самым приводя качели в движение. – Год-то почему указан 2001, а не 1980, например?
Переглянувшись, мы впали в собственные раздумья и по одиночке имели не больший успех, чем рассуждая втроём.
– Ладно, – сказала Эшли, – предположим, письмо принадлежит кому-то, кто должен был его забрать из ящика. Но почему оно попало в твой ящик, а не по адресу? Получается, что-то помешало им добраться до особняка или произошла нелепая ошибка.
– Верно! – оживилась Синди. – Ты сказала табличку дома унесло ветром, а на почтовом ящике стёрта цифра. Но кто мог положить его?
Эшли просияла.
– Надо спросить папу! Он метёт улицы с самого утра и наверняка видел, кто принёс почту.
Не теряя ни минуты, мы бросились в дом Эшли. Умиротворенный Клерк Митч в сером потрёпанном костюме сидел в гостиной, закинув ноги на пуфик. Он изучал сводку пропавших людей с дотошной любознательностью, будто от него зависели их жизни. Когда мы влетели в комнату, он оторвал сосредоточенный взгляд от печатных строчек и, опустив газету, радостно воскликнул.
– Бог ты мой, смелые покорители наук! Вы такие взбудораженные, прям как я во время знакомства с первой сигаретой… Что с вашими лицами? Ими хорошо отпугивать грабителей в банке.
Не распаляясь на пустое, Эшли спросила, кто доставлял сегодня почту на Сатис-авеню.
– Дэвид Кокс – это младший сын нашего почтальона. Он приболел, лечит ангину, и некоторое время Дэвид будет его заменять. Так вы скажите, что стряслось?
Ничуть не скупясь на отговорки, Эшли пустилась объяснять, что наше любопытство пропитано заботой о здоровье пожилого мистера Кокса. Клерк молча внимал, распределяя волоски на чёрных усах с видом проницательного комиссара, и в итоге не поверил Эшли, полагая, что к молодому почтальону мы питаем чисто женский интерес.
– Да, паренёк что надо, видный такой! В вашем возрасте пора присматривать места, где с ребятами уединиться. Но не забывайте использовать средства индивидуальной защиты. Я рано начал идти на поводу своих потребностей… Эшли, вычеркни эти слова из устного протокола для миссис Митч.
Его бесцеремонная улыбка плута обрекла нас на нервное хихиканье с красными от стыда лицами. Некоторое время мистер Митч с непозволительной прямолинейностью рассуждал, как выглядит поведение соблазна, исходящее от леди, в котором он считал себя ну если не греческим Эросом, то хотя бы молодым Хью Грандом благодаря схожему выражению лица в молодости. Он знал толк в неприличных скабрезных делах, заходя всё дальше, в глубины того, о чём, возможно, нашей компании знать не следовало. Он всё говорил и говорил, пока Эшли ни остановила его заявлением, что обнародует его познания маме. Уязвленно отворачиваясь в сторону, Клерк занёс руку над головой жестом высокой драмы.
– Знаешь ли, Эш, – промолвил он, – слова порой больно ранят.
Издав тяжёлый возглас, Эшли махнула рукой, напоминая, что с ней подобные концерты обречены на провал, и вышла. Мы попрощались с мистером Митчем и тоже покинули дом. Обсудив план дальнейших действий, было решено наведаться к Дэвиду Коксу с целью уточнить, кто поручил ему отнести конверт на адрес проклятого особняка.
3
Почтовое отделение находилось в двух кварталах от Сатис-авеню. Мы поспешали по холодному ковру рубиново-медных красок, минуя школу, круглосуточное кафе и аптеку. Начинало смеркаться, и по небосводу разлилась фиолетово-розовая лазурь. Изредка по тротуару попадались люди, торопливо идущие в своих мыслях. Казалось, город накрыло толстым слоем уныния, и каждый из его обитателей чувствовал надвигающуюся катастрофу со стороны особняка; но только никто не осмеливался нарушить обет молчания, опасаясь проклятия Врат Эреба.
Дэвидом Коксом оказался молодой темноволосый франт в пальто Дафлкот и ботинках Челси, не больше двадцати лет, сутуловатый, но довольно слащавой наружности. Он закрыл почтовое отделение и, повесив сумку на плечо, направился в противоположную сторону. Я окликнула его, и Дэвид обернулся с изумленным видом.
– Мы знакомы? – уточнил он.
Я поглядела на Эшли и Синди: краснея до корней волос, они приросли к земле, излучая нескончаемое обожание. Не надо располагать большим талантом, чтобы понять, о чем они думали в тот момент, всё ещё находясь во власти пленяющего рассказа Клерка Митча о соблазне и всех его прелестях. Слегка рассердившись на их безмерную чувствительность к тем, кто значительно красивее их, я шагнула вперед.
– Нет, не знакомы. Хотелось бы уточнить: сегодня почту на Сатис-авеню разносили вы?
– Да, я. А в чём дело?
– Моему отцу прислали письмо без обратного адреса. А его ответ очень ждут. Вы не могли бы сообщить адрес отправителя?
– К сожалению, нет. Конверт мне передал в руки мистер Вупер – работник зоомагазина, – Дэвид Кокс взглянул на часы, украшающие его солидную руку. – Кстати, вы ещё успеваете до закрытия, он находится неподалёку на этой улице.
– Благодарю!
– Да не за что!
Я обернулась к Эшли и Синди. Они глядели влюблённым глазами вслед молодому разносчику почты, который уже удалялся от нас по Хай-Стрит.
– Придите в себя! – возмутилась я. – Он всего лишь парень.
– Ага, красивый парень… – заворожённо молвила Синди.
– И такой очаровательный… – протянула Эшли.
– Скоро он постареет, и красота его растворится в морщинах и беззубом рте, – улыбнулась я, в надежде правдой рассеять чары Дэвида. – Надо поторопиться в магазин!
Я не могла смириться с мыслью, что, опоздав в зоосалон, придётся целую ночь и половину следующего дня томиться любопытством, потому я торопливо поспешала вниз по тротуару, а Эшли и Синди, окутанные туманом страстных разговоров о Дэвиде Коксе, вяло плелись за мной и отставали. Фонари разгорались медленно, образуя лик святых нимбов над посеревшими плафонами, а люди встречались всё реже. За сумятицей переживаний о том, что отец волнуется где я, или – чего доброго – уже пустился искать меня по городу, я прибавила шаг, и вскоре мы добрались до зоосалона.
Там возле здания, похожего на фургончик, где толпились невысокие кипарисы, стоял коротконогий мужчина без верхней одежды, в одном костюме. Он был плотного телосложения, с полулысой головой и красными щеками, что лоснились жирным блеском. Дышал он тяжело, и каждый выдох сопровождался свистящими звуками из грудной клетки. Опуская жалюзи на окно, он скрючился от холода.
– Простите, как нам найти мистера Вупера? – деликатно спросила я.
Мужчина бросил гневный взгляд подозрения на меня, затем на Синди и Эшли, стоящих за моей спиной и задохнувшихся от непривычно быстрой ходьбы.
– А что вам от него нужно?
– Сегодня он передал письмо для мистера Ньюмана, мы бы хотели задать ему несколько вопросов.
При одном упоминании о покойном докторе мужчина поменялся в лице и замер на месте. В его глазах поселился дикий ужас, а на лбу заблестели мелкие капли пота. Его одышка усилилась. Он огляделся вокруг – поблизости никого не было, кроме нас.
– Ничего я не посылал! – злобно вскричал он. – Проваливайте отсюда, малявки!
– Так это вы мистер Вупер? Постойте! Мистер! Прошу!
Мои мольбы не остановили его, он заскочил в салон и захлопнул дверь так, что та, казалось, разлетится вдребезги, как стеклянная ваза. Следом послышался скрип засовов, один за другим отрезающих нам возможность войти.
– И что теперь делать? – робко отозвалась Эшли.
– Он наверняка многое знает, но чего-то боится… – высказалась Синди.
– Или кого-то… – дополнила я. – Надо подумать.
Возле зоосалона мы попрощались с Синди, и уже вдвоём с Эшли двинулись на Сатис-авеню, снова прокручивая всё, что услышали от сына почтальона и мистера Вупера. Когда я пришла домой, отец ходил по гостиной из угла в угол, гадая куда я запропастилась. Собственно, о том он сразу спросил.
– Я у Эшли засиделась, пап.
– Ты бы могла предупредить!? Я переживал. Мы в малознакомом городе, уже темнеет…
Я подошла к отцу и мимолетно приобняла его.
– Прости, больше так не буду, честно.
Он озарился доброй улыбкой милосердия – сердиться отец совершенно не умел.
– Садись ужинать, я приготовил твоё любимое рагу из овощей с мясом.
– Я не голодна, – сказала я, направляясь к лестнице. – Ужинала с Эшли. Я переоденусь и схожу к ней позаниматься, можно?
– Хорошо. Только долго не засиживайся, иначе утром не встанешь.
Отец нервно выдохнул, и я задумалась, принес ли этот выдох ему желаемого облегчения, или он показывал, какого невероятного труда стоит отцу терпеть мои провинности. Так или иначе он подошёл к маминой фотографии, притаившейся на столике из красного дерева возле камина и с грустью взял её в руки.
– Ах, Скарлетт… Смогу ли я справиться с ней? Стать хорошим отцом и другом для неё? – он нежно провел дрожащими пальцами по золотистой рамке. – Я так боюсь её потерять, как когда-то потерял тебя…
Мою душу обожгло болью одиночества, а разум тяготился долгом перед отцом: долгом не принести ему лишних мучений. Понимая, что всё обдумать в такой обстановке трудно, я зашла в свою комнату и сменила одежду на спортивную, поскольку была убеждена, что только пробежка способствует приливу сил и здравомыслию. В минуты, когда тело устремлялось вперёд, в прохладу уличных дорог и перекрестков, я чувствовала себя независимой, всесильной, и любая из ситуаций поворачивалась под более выгодным углом.
Я спустилась по лестнице; из спальни отца доносились голоса включенного телевизора. Я взяла ключи, обулась и выскочила во двор. Дороги выглядели пустыней, а тротуары одиноко освещались линией уличных фонарей. Мой путь лежал по Сатис-авеню вверх, ближе к особняку. Разрезая студёный воздух руками, я не спускала глаз с четырёх этажей, выложенных потемневшим камнем; и он будто бы тоже не выпускал меня из виду и дразнил молчаливым фасадом. Это была своего рода схватка, определяющая кто победит: сила мышления, ведущая к раскрытию тайны, где тёмные судьбы сплелись в материю неизвестности, или его проклятие, заключенное в непроницаемых стенах. Я всё бежала и бежала, пока позади не послышался рев мотора приближающегося транспорта. Я остановилась, опираясь на колени руками, чтобы перевести дух, и обернулась назад.
Прямиком по дороге проехал мотовездеход. Им управлял парень в чёрном шлеме с темными стеклами, через которые, пожалуй, не увидишь даже яркий свет. Его голова была повернута в мою сторону, и у меня сдавило грудь от страха, что этим парнем был Лео Ферару. Он приостановился на миг, и мне стало неловко от ощущения его пристрастного взгляда. Мысль, что под шлемом скрывалось уродливое лицо или слой чистого красного мяса с белыми прожилками, ужасала меня. Пару раз он поднажал на рукоятку руля, заставляя мотор разрываться насаждающим рёвом; шины засвистели по асфальту, и в серо-голубом дыму вездеход рванул вперёд. У меня зашлось сердце, а мысли – одна страшней другой – лишь подгоняли скорее оказаться дома. Тревожимая странным поведением сына Каллена Ферару я побежала назад по Сатис-авеню.
Обратный путь показался бесконечно долгим. До соседского дома было рукой подать, когда мне под ноги бросился тощий котенок иссиня чёрного окраса. Он был настолько прытким, что за его движеньями нельзя было проследить. Восстанавливая дыхание, я остановилась, а котенок принялся овивать мои ноги.
– Эй, откуда ты такой взялся?
Котенок протяжно замяукал. Я наклонилась к нему и в свете фонарей разглядела его глаза: один был насыщенно голубого цвета, а другой – светло-смарагдового; при этом зрачки, тёмные, как пропасть, по форме ничуть не уступали кольцу. Он вырвался из рук и, ловко прыгая вокруг меня, пулей взобрался на верхушку каштана и за тот же миг спустился обратно к ногам. Его щуплое тело как будто составляли амортизаторы и пружины, при помощи которых он проворачивал акробатические трюки. Он снова прошмыгнул под ногами и пустился впереди меня по мглистому тротуару. Я побежала за ним вдогонку. Но чем быстрее бежала я, тем скорее мчался он. В погоне я выдохлась и перешла на шаг, а когда огляделась – поняла, что гналась за ним три квартала.
Поздний вечер обратил Ситтингборн в царство теней, ползущих от деревьев, померкших зданий и разгорающихся фонарей. Передо мной открывалась шеренга кустов, отделяющих тротуар от линии домов, что следовали один за другим, как на Сатис-авеню. В окнах не брезжил свет, и дома выглядели безжизненными.
– Видишь, куда ты загнал меня, Торнадо? – я усмехнулась сама себе. – По-моему, не плохо звучит: Торнадо! А, мой быстроходный друг?
Пока я разговаривала с котом, притихший тротуар озарился дальним светом неподвижных фар. Они затаились в пределах газона у дома № 105. Торнадо издал визгливое «мяу», а я, ослепленная до рези в глазах, прикрылась ладонью и сквозь пальцы старалась разглядеть, кто находился впереди, в шести футах.
– Зачем ты пришла? – спросил голос из темноты неосвещенного двора.
– Кто вы?
– Я живу здесь. Тебя учили отвечать вопросом на вопрос?
– А я ничего не вижу по вашей вине, потому мой вопрос важнее вашего.
Фары потухли, а в моих глазах ещё мелькали прозрачные круги. Пока я избавлялась от них, из перины свинцовых облаков выбралась луна и пролила свою милость на окрестные улицы и летаргичные здания. Впереди находился гараж, а у закрытых ворот неподвижно стоял мотовездеход. На нём, скрестив руки, сидел тот самый парень в шлеме.
– Мне следует повторить вопрос, или ты ответишь? – его голос раздавался далёким отзвуком.
Моя испуганная душа сжалась, и я никак не могла заставить себя произнести ни слова. Стоя, как вкопанная, я с великим усилием вдыхала холодный воздух.
– Ты что меня боишься? – уточнил он.
Я приоткрыла рот, но ответ растворился в горле. Из меня выходили непонятные звуки отчаяния, и тогда самое разумное, что пришло на ум – бежать, как можно скорее. Не глядя по сторонам, без затеи обернуться, я помчалась вперёд, а моё сердце вырывалось из груди. Пятнадцать минут пронеслись каруселью неумолимого страха, и только закрыв входную дверь своего дома, я могла продышаться и усмирить стук перепуганного сердца.
Той ночью меня одолели кошмары. Лео Ферару снял шлем, появилось багровое лицо, лишенное кожи, которой некогда касалось пламя адских чертогов. Алая кровь сочилась сквозь поры и капала вниз, а из глубоких шрамов, исчертивших лоб, выпадали белые черви. Просыпаясь в бреду, я подскакивала в кровати, мокрая и задыхающаяся, и смотрела на часы. Минуты шли медленно. Я снова ложилась, стараясь не думать о Лео. Но болото злых видений вновь поглощало меня. Всё повторялось снова и снова, пока рассвет не положил ночным страданьям конец.
