Текст книги "Гувернантка для губернатора, или История Светы Черновой, родившейся под знаком Скорпиона"
Автор книги: Елена Ларина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)
Она попыталась совершить сложный маневр, выставив черную напарницу впереди себя. Но та никак не соглашалась служить щитом для рыжей. Казалось, что две несуразные птицы исполняют брачный танец.
Мне эта комедия начала надоедать. Я собиралась гордо удалиться, для чего встала на ноги. Это обычное в нормальной ситуации движение вызвало панику уже в рядах зрителей. Сзади опять кто-то взвизгнул.
– Требую выдавать детские пособия детям до достижения ими пенсионного возраста! – крикнула я, входя в предложенную мне обстоятельствами роль. – Требую разделения парламента на две палаты – мужскую и женскую! Требую всем обманутым женщинам льготы на проезд в общественном транспорте!..
Меня, что называется, понесло. Я могла еще долго выкрикивать всякую ахинею, пользуясь всеобщим замешательством, если бы не одинокий громкий смех в студии, усиленный микрофоном. Суровый Лунин хохотал в своем кресле, постепенно сползая вниз. Даже коленкой дергал и пальцем на меня показывал, как ребенок.
Выходя из студии, я заметила, что ядовитого галстука на Лунине уже не было. К мнению избирателей он, по крайней мере, прислушивался. И вообще он оказался здесь единственным нормальным человеком…
Жаль, что это не был прямой эфир.
Среди белых медведей и Cлонов
Я отрешенно задирала ноги на наклонной скамье, считая количество повторений. Вдруг я услышала глухой удар, звук катившейся по полу железяки и мужской плачущий голос:
– Уй, блин! Прямо по ноге!
Потом раздался спокойный голос Солохи:
– Вадик, сколько раз тебе говорить – не отвлекайся на женские прелести, а сосредоточься на упражнении. Так можно без ноги остаться…
Теперь ее голос прозвучал уже совсем рядом со мной:
– Ну все, Светка, достаточно. Вадик блин от штанги себе на ногу уронил, на тебя засмотрелся. Еще одна твоя жертва…
Теперь мне, филологу, стало понятно, откуда вошло в наш разговорный язык слово «блин»!
– Слушай, Чернова, я, кажется, тебе блатную работенку подыскала. Видишь вон ту даму? Вся из себя такая…
В дальнем конце зала лениво вращала педали велотренажера молодящаяся особа с явным налетом провинциализма и прической, подходящей скорее для светского приема, чем для шейпинга и тренажерного зала.
– Знаешь, кто это? Жена Поливанова. Кто такой Поливанов? Ты что, серьезно не в курсе? Ты за прокладки кому деньги платишь? Аптеке? Сама ты аптека! Поливанову ты платишь. Поливанов – фармацевтический король.
– А это, значит, его королева? Я читала что-то про скандал с инсулином. Ей бы на велосипеде вдоль могил диабетиков прокатиться пару раз, а не здесь километры наматывать…
– Чернова, опять ты со своим черным юмором… Сейчас сделаешь упражнения на растяжку, а то что-то ты злобствуешь, как этот журналист… Как его? Да ладно. Слушай, Светка, Поливановой нужна гувернантка для ее дочки. Молодая девушка, интеллигентная, не уродка, знание английского и немецкого… Это же как раз для тебя! Я думаю, на детях Поливанов экономить не будет.
– Конечно, он на диабетиках сэкономит…
– Ты опять начинаешь? Давай поговорю с Поливановой. Это твой шанс.
– Наташка, спасибо тебе огромное, но у меня вроде есть работа. Со вчерашнего дня.
– Какая это работа? Секретарем в какой-то левой финансовой конторе? Да она завтра развалится, и ты останешься на улице. Подумай, Светка, не глупи…
«Объединенная финансовая компания» занимала два этажа скромного дворового флигеля, прятавшегося за музеем Арктики и Антарктики. Жемчужиной экспозиции музея были палатка папанинцев, в которой они проводили свои партийные собрания в полярных льдах, при этом выгоняя на пятидесятиградусный мороз единственного беспартийного еврея-радиста, а также чучела белых, вернее уже желтых, медведей.
Жемчужиной «Объединенной финансовой компании» была секретарь-референт генерального директора, то есть ваша покорная слуга.
В мои обязанности входило отвечать по телефону, что директора сегодня уже не будет, и заваривать кофе. Но самое главное: когда в приемной появлялись солидные клиенты, надо было разговаривать с гудящей телефонной трубкой на хорошем английском или немецком, а потом подойти во время переговоров к генеральному и бесстрастным голосом сообщать ему при всех что-то вроде: «Олег Игоревич, звонил топ-менеджер Герхарда Шмуйхеля. Просил вам сообщить, что финансирование одобрено на уровне бундесрата земли Северная Вестфалия. Первые поступления следует ждать во втором квартале… » Если бы я даже передавала генеральному сообщение от древнего царя Навуходоносора, что средства на строительство Висячих Садов уже закончились, мол, высылайте еще, никто из его посетителей все равно бы ничего не понял, так как пока я все это произносила, они мысленно меня раздевали. Вообще, при мне мало кому из мужчин удавалось думать о работе. Разве только нашему генеральному Олегу Игоревичу Ступенко, да и то только потому, что он был ярко выраженным подкаблучником, а сам этот зловещий каблук выглядывал из приоткрытых дверей соседнего кабинета. Здесь располагалась бухгалтерия финансовой компании во главе с женой генерального – Аллой Александровной.
– Олег, зайди-ка ко мне на минутку, – время от времени слышался ее поставленный командный голос.
– Иду-иду, Аленький, – генеральный сбивался на шепоток и притравленным крысенком семенил в бухгалтерию.
Потом следовал громогласный разнос за потерянную вчера в школе их сынулей сменную обувь. Привычные сотрудники компании уже не обращали на это внимания, а я, как человек новый, поначалу не то чтобы удивлялась, а так, гаденько хихикала, повернувшись к экрану компьютера. Могу поспорить, что иногда Алла давала нашему генеральному генеральные сражения, то есть била его по морде самым банальным образом: тапочкой или тряпкой.
Понятно, что в таких условиях ни о каком интиме с генеральным не могло быть и речи. А так можно и форму потерять! Если олениха не будет чувствовать позади себя голодных волчьих взглядов, то долгожданное появление белого оленя с золотыми рогами она встретит, извините, мясной костромской коровой. Закон естественного отбора!
Тут, наверное, и стало у меня расти небольшое эротическое брюшко, за которое я получила выговор от своей подруги, дражайшей Солохи. Вполне возможно, еще годик такой жизни – и мне можно фотографироваться на рекламную афишу ее шейпинг-клуба над словами: «До занятий». Но жизнь внесла свои коррективы.
Через какое-то время директор и главный бухгалтер перестали появляться в офисе. Периодически я слышала по телефону голос Олега Игоревича:
– Света, как там у нас дела?
– Все нормально, – отвечала я.
– Если будут спрашивать, я – в долгой командировке, когда буду неизвестно.
– Хорошо, – отвечала я.
И вот в один прекрасный день, когда сотрудники компании стали группироваться в кучки для приема пищи, в офис ворвались несколько человек в камуфляже и масках и блокировали все двери. Самый здоровый омоновец занял пост у самой красивой белой двери в конце коридора, то есть у женского туалета. Потом появились два лысеющих мужичка в штатском, которые, подмигнув мне, прошли в директорский кабинет и бухгалтерию.
В воздухе, как в городе, поспешно оставленном белогвардейцами, летали бланки и платежки. В коридор выносились коробки с документами и компьютеры.
Ко мне подошел тот самый здоровенный омоновец, демонстративно гремя наручниками:
– Слушай, красавица, сказать тебе правду? Я подумала, что сейчас он попросит позолотить ему ручку, но он продолжил:
– Ты можешь сколько угодно притворяться, что тебе неизвестно, где прячется твой шеф. Моя бы воля, я задрал бы тебе юбку, поставил…
Он не успел развить тему – его позвал в кабинет за очередной коробкой человек в штатском. Я так и не узнала, использует ли здоровенный в сексе наручники, резиновую дубинку и черную маску. Но могу со всей ответственностью сказать, что секс как средство дознания лучше действует как раз в отношении мужчин.
Так что я скорее добилась бы у него, где сейчас находится начальник управления внутренних дел, то есть его шеф.
А на следующий день в наш покоренный готтами Рим ворвались вандалы, то есть бандиты. У них не было автоматов и дубинок, как у омоновцев, поэтому они орали громче, ругались злее и даже побили старшего менеджера компании.
– Пантелей, давай возьмем вот эту ногастую с собой. Может, она знает, где Ступа прячется? А если не знает, так полежит…
Не дура, догадалась, что Ступа – это Ступенко, наш генеральный, а ногастая – это я. Дернул меня черт явиться в мини-юбке именно сегодня!
Тот, кого назвали Пантелеем, похожий на тщательно выбритого самца гориллы, останавливается прямо перед моим столом и таращится на меня остекленелыми глазами. Представьте себе, что смерть пришла к вам в офис, поставила в уголок косу, откинула капюшон и посмотрела на вас заинтересованным взглядом. Представили? Тогда вы меня поймете. Мне сразу захотелось очень многого: и по мелкой нужде, и чтобы меня вдруг перекосило на сторону, и чтобы опять появились омоновцы… А лучше всего оказаться бы где-нибудь в другом, отдаленном месте, пусть даже в затяжном прыжке с парашютом, или на резиновом матрасе в Саргассовом море, или в палатке папанинцев, или даже рядом с ней по причине моей беспартийности. Вот уж правда: не родись красивой…
– Ты чего морду корчишь?! – не разжимая губ, пробормотал Пантелей. – Ты чего – дразнишься, что ли?
– Нет, что вы! Это у меня нервное, – поспешно ответила я.
– А, понятно… Обоссалась, наверное! – заржал довольный бандит.
Еще немного, и он был бы прав. Но, как ни странно, в его лошадином ржанье мне послышалось что-то человеческое, и я немного успокоилась.
– Никуда она не денется, Слон, – крикнул в темноту коридора Пантелей. – Адреса всех сотрудников у нас есть. Если на неделе не найдем Ступу и бабки, потрясем его работяг, а эту возьмем с собой. Не может быть, чтобы директорская подстилка ничего не знала. Все ты, красивая, знаешь. И где Ступа прячется, и где его бабульки зарыты. Не у тебя ли под юбкой?.. Чего ты дергаешься?! Не трону! Сегодня у нас санитарный день. Поедешь с нами в баньку? А? Спинку тебе потрем, попарим… Запомни, меня зовут Пантелей. Еще увидимся…
Отчего я не внушаю мужчинам доверия, а внушаю им что-то другое? Загадка!
А контора моя между тем накрылась. Солоха накаркала. Да что контора? Как бы мне самой не накрыться банным тазиком! Нет, господа, так жить нельзя!
…Вечером дрожащей рукой я набирала рабочий телефон Наташки Солохиной.
Парад зверей продолжается
Это было похоже на рекламный ролик или американский сериал, где действующие лица разговаривают друг с другом исключительно на тренажерах или в массажном кабинете.
Госпожа Поливанова лежала на животе в открытом купальнике, зачем-то выкатив для обзора свою грудь. Над ней колдовала массажистка. Я сидела на табуретке напротив и смотрела, как в ритм толчкам и нажимам качается голова моей будущей хозяйки, и тоже кивала ей, когда чувствовала, что пора отбивать такт вежливости.
– В ваши обязанности не входит стирка, готовка, закупка вещей и продуктов, – инструктировала меня разомлевшая уже госпожа Поливанова, таким образом борясь с приступами дремоты. – Вы должны заниматься исключительно ребенком… Катя, здесь что-то такое тянет. Ниже. Под правой лопаткой. Да-да!.. Исключительно ребенком. Для всего остального есть специальные люди. У вас высшее гуманитарное образование?
Да, я закончила филфак.
– Кто вы по гороскопу?
– Скорпион.
– А по восточному?
– Дракон.
– Дракон… А я – Лошадь…
Поливанова задумалась. Вспоминала, должно быть, зодиакальные характеристики моего знака. Где же ваш семейный астролог? Как же так?! На массаж – и без астролога!
– А у вас есть опыт работы с детьми? Иногда по дороге домой, проходя через сквер, я видела, как дети играют в песочнице, тюкая друг друга по головам пластмассовыми совочками. Но решила правдоподобно соврать:
– У меня была школьная практика на четвертом курсе.
Должна признаться, что моя тетка Маргаритка работала инспектором РОНО. Сами понимаете – где находится эта школа, которая дала мне положительную характеристику и поставила отличную оценку, я даже не представляю.
– Какими иностранными языками вы владеете? – госпожа Поливанова поморщилась.
Все-таки спина была у нее натуральная, в отличие от бюста.
– Английским и немецким свободно. Основной мой язык – английский. Немного говорю и читаю на норвежском.
– Это не понадобится, – растерянно проговорила Поливанова, видимо, вспоминая, где находится эта самая Норвегия.
Сначала мне было довольно неловко рассказывать о себе в присутствии третьего лица. Но
Поливанова относилась к массажистке как к предмету неодушевленному, к чему-то вроде фена, и скоро я тоже перестала обращать на нее всякое внимание.
– А к-кк-а-аа-уу-у-ю-ю-ю… – она хотела меня о чем-то спросить, но в этот момент начался массажный прием «рубка», и ее челюсть затряслась, как у невротика. – Катя, сегодня мне так делать не надо…
Я чувствовала, что готовится какой-то коварный вопрос, и не ошиблась.
– Вы читали бестселлер этого года – роман Зюскинда «Парфюмер»? – спросила госпожа Поливанова с телевизионной интонацией в голосе.
Она даже приподняла голову, не обращая внимания на свой шейный остеохондроз, чтобы лучше видеть, как я буду мямлить. «Что, куколка? – читалось в ее взгляде. – Одни мужички на уме? После университета, небось, и книжки в руках не держала?»
– Прошу прощения, но «Парфюмер» написан уже больше двадцати лет назад. Я его прочитала в журнале «Иностранная литература» еще в девяносто первом году. А недавно перечитала на немецком.
– Катя, в основании шеи что-то мне постоянно мешается, – закапризничала госпожа Поливанова, – обрати, пожалуйста, внимание на эту область. Скажите мне еще вот что. Какой метод вы применяете?
– Какой метод? – удивилась я.
– Ну, педагогический…
Во дает фармацевтическая королева! С педагогикой у меня были большие проблемы, но зато имелся опыт в ответах на разные, в том числе и глупые, вопросы. Не знаешь конкретного ответа, отвечай в общем виде, но с трепетным чувством в голосе.
– Мой метод, – сказала я, чувствуя себя кем-то вроде Макаренко или Ушинского, – это любовь к детям.
Мадам Поливанова заметно смягчилась, то ли от моих слов, то ли от массажа.
– У нас пятилетняя дочурка. Прелесть ребенок…
Мне все это так надоело, что я чуть не брякнула: «Вообще-то я предпочитаю работать с мальчиками» – но вовремя взяла себя в руки.
– Вы бы меня устроили, – уже томно выдохнула моя собеседница. – Но устроит ли вас одно из наших требований?
Я обратилась в слух, заранее про себя соглашаясь с любым требованием, кроме циничного.
– Я давно ищу гувернантку. Разговаривала уже со многими опытными профессионалками, – слово «профессионалки» ей явно что-то напомнило, и Поливанова поморщилась. – Прекрасные характеристики, по два диплома, иностранные языки… Сами понимаете, на таких выгодных условиях у меня не было бы проблем выбрать из них достойную. Но у меня самой есть особое условие… Я хочу, чтобы гувернантка моей дочери всю неделю жила у нас в доме, и только в субботу вечером могла бы быть свободной до воскресного вечера.
Делая неопределенно-задумчивое лицо, в душе я воздевала руки к небу. В моем положении, когда я так глупо вляпалась и стала козой отпущения в бандитских разборках, мне лучше всего было сесть на некоторое время в тюрьму. Но о такой тюрьме, и еще на таких сказочных для меня условиях, я могла только мечтать!
Паузу я все-таки выдержала, и со вздохом – мол, на что только не пойдешь из-за любви к детям, сказала:
– Я согласна…
Любил ли кто меня когда, как ты тогда?
В одном из кулинарных рецептов Елены Молоховец в книге «Подарок молодым хозяйкам», а именно – в примечании к изготовлению какого-то хитрого соуса – есть такие примечательные слова: «…после чего отжимки можно отдать на кухню людям». Вот и я пошла «в люди», буду питаться отжимками с барского стола и нянчить «ихнего дитятю». Прощай, мой родной уютный уголок! Моя, вернее моей тетки, однокомнатная хрущоба, доконавшая дебильным «техно» соседа снизу и регулярными потопами от соседей сверху. Я ухожу «в люди», чтобы посмотреть, наконец, как люди живут. Так сказать, изнутри. К чему надо стремиться? За что надо бороться? Я иду к вам, золотые унитазы!
У моего подъезда маячил лохматый человек неопределенного возраста в старых джинсах и выцветшей футболке с надписью God forbid!, что переводится как «Избави бог!» Именно эту фразу я и произнесла про себя, когда узнала в нем своего бывшего однокурсника и вечного поклонника Диму Волгина.
Он ходил между металлическими ограждениями газона, как тигр в клетке, и определенно сочинял что-то возвышенное. Я подошла к нему совершенно незамеченной и пропела:
– Издалека долго, приперся ты, Волгин? Приперся ты, Волгин…
Дальше я не могла придумать, но талантливый Волгин тут же подхватил, импровизируя:
– Любви преграды нет. Среди снегов талых, Среди хрущоб старых, Он словно на иголках. Где ходишь ты, Свет?
– На поэтические вопросы я отвечать не обязана, – ответила я, переходя на прозу. – Причем поешь ты, Волгин, гнусаво и фальшиво, хотя жалостливо. Попробуй начать с «По приютам я с детства скитался». И где ты нашел летом талые снега? Если в моем сердце, то там – вообще вечная мерзлота…
Волгин смотрел на меня, как преданный пес, друг – собачья мордочка, только лизаться не бросался. А мне от его щенячьей радости сразу стало откровенно скучно.
– Я за тобой, Светоч! – вдруг торжественно произнес Дима. – Собирайся!
Мне всегда не очень нравилась его манера называть меня фабрикой по изготовлению канцелярских принадлежностей, поэтому я начинала потихоньку закипать.
– Интересно знать, куда? Судя по твоему прикиду, разгружать вагоны с комбикормом!
А что я еще должна была ему сказать? Жалость развращает мужчин.
– Нет, Свет, в Новый свет, – заговорил он откровенно слабыми стихами, совершенно не обижаясь. – Мне предлагают место в музее-усадьбе Александра Блока в Шахматово! Представляешь, как это здорово?! «Встану я в утро туманное, солнце ударит в лицо. Ты ли, подруга желанная, всходишь ко мне на крыльцо?»
– Не я, – поспешила отрезать, – не я это.
– Представь, старинная дворянская усадьба. Средняя полоса. Источник вдохновения Сан Саныча. Ты Прекрасной Дамой идешь по аллее. Ты будешь в розовом платье-капоте, с зонтиком в руке, молодая, розовая, сильная, как Флора… А за лесом и полем – Тараканово, где венчались Блок и Любовь Дмитриевна…
– Это что – намек? Послушай, Волгин. В конце жизни эта самая Любовь Дмитриевна написала в дневнике что-то вроде: «несчастье моей жизни – вышла замуж за Блока, счастье моей жизни – клубника со сливками… » Понял встречный намек?
– Ты выбираешь клубнику со сливками? – спросил он упавшим голосом.
– Пока мне ее никто не предлагал, – успокоила я Диму. – Но если я буду, как дура, ходить с зонтиком из музейного реквизита в этой твоей Таракановке…
– Тараканове.
– Таракановке. Боюсь, мою клубнику и мои сливки сожрет какая-нибудь княжна Тараканова.
– Я думал… Нет, я думаю и сейчас, что ты не такая, как все. Ты не можешь участвовать в этой всеобщей купле-продаже…
– Ты ошибся, Дима. Я хуже, чем все, вернее, чем большинство. Потому что они смотрят телевизор и думают, что это и есть настоящая жизнь. А я читала не только Зюскинда и знаю, что есть жизнь другая. Но совершенно сознательно я выбираю клубнику со сливками, которую, как ты уже понял, мне никто еще не предложил. Их туда гонят, как стадо баранов, как рекламные ролики, а я иду туда сама.
– Я понял, – Дима смотрел на меня широко открытыми глазами, как теленок.
Видимо он опять вдохновился, и в его башке созрел образ падшей женщины, к которой он будет обращаться в слезливых стишках. Интересно все-таки знать, почему все эти творческие личности, при всей своей неординарности, выбирают себе в музы, а проще говоря, западают не на оригинальность в виде толстой и носатой клухи, а на длинные ножки, крутые бедра и, извините, высокую грудь?
– Но я не понял: причем здесь Зюскинд? – спросил Волгин.
– Зюскинд – к слову, Волгин… Только давай без вот этих банальностей. Типа, закричишь: ты просто – продажная девка империализма! Я в ответ тебе пощечину. Давай без кино. Я просто нашла работу. Ты звал меня в старинную дворянскую усадьбу? Ты едешь один. Я уезжаю в современную буржуйскую усадьбу.
– Уезжаешь? В усадьбу? Кем? – кричал поэт, когда я уже бежала по лестнице вверх.
Я остановилась на площадке второго этажа и крикнула вниз:
– Кем? Кто был никем, тот станет всем!
– Светоч… – донеслось снизу. Почти сволочь…
