Текст книги "Экспедиция в любовь"
Автор книги: Елена Лагутина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)
– Третий лист… Балка Родимая… Образцы с первого по семнадцатый… Ручей Карагалинский… Образцы с восемнадцатого по двадцать шестой…
После получаса непрерывной бубнежки Игоря она взмолилась:
– Ох, Игорек, не могу больше, давай перерыв сделаем минут на пять. Много там еще осталось?
– Да нет, мы две трети уже сделали.
– Ну давай передохнем.
В качестве отдыха Маша, чтобы не терять времени, принялась укладывать в отдельный ящик собственные образцы. Она перебирала пухлые пакеты, в которых, завернутые в бумагу и несколько слоев ваты, лежали драгоценные образцы с костным материалом. Конечно, она сразу же после того, как кости были извлечены и привезены в лагерь, попыталась определить их видовую принадлежность, но не смогла. Скорее всего это была какая-то разновидность лепоспондиллы, однако Маша с замиранием сердца думала, что вид этот пока неизвестен.
Все говорило именно об этом, но с окончательными выводами она решила не спешить до возвращения в город. Там, в лаборатории, после тщательного препарирования, она могла при помощи справочников и компьютера сравнить все параметры найденных костных останков с уже известными.
В ее распоряжении было всего два черепа – третий Леночка успела все-таки загубить. Маша прикрыла тогда часть раскопа, но третий череп находился немного в стороне, и Маша обнаружила его только на следующий день, почти полностью раздробленный свалившимися сверху камнями.
Один из оставшихся черепов был почти целеньким, прекрасно сохранившимся, второй – поврежденным. Он, конечно, тоже мог послужить неплохим материалом для исследования, но данные, основанные на изучении лишь его одного, были бы спорными. Ну да Бог с ним, со вторым, – послужит вспомогательным материалом.
Маша с нежностью уложила в ящик сверток, помеченный как «образец номер один из балки Мокрая. Кости!». Так, хорошо, а где «образец номер два»? Его нужно укладывать с особой осторожностью. Лучше, наверное, на всякий случай завернуть его еще в один толстый слой ваты, а сверху – в бумагу.
Найдя в глубине палатки моток серой технической ваты, Маша отхватила от него здоровенный кусок, отрезала лист плотной оберточной бумаги от стоящего в углу рулона и направилась к своему ящику. Так, вот, судя по надписям на свертках с образцами, фрагменты скелета, вот позвонки, вот стопа задней ноги… Черт, а где же череп?
Маша начала перекладывать все лежащие в ящике свертки, внимательно просматривая надписи на них. Она не беспокоилась, а досадовала на собственную невнимательность. Пропустила нужный образец, вот и приходится теперь все перерывать, и ребят задерживает. Они, конечно, на нее не рассердятся, но устали ведь за целый день, да и сама она не прочь отдохнуть. Вот сейчас найдет этот образец, и можно будет заканчивать с описью. Через полчаса ужин, они как раз успеют.
Она протянула руку за последним образцом, лежавшим на дне ящика, в какой-то призрачной надежде. Правда, это было совершеннейшей глупостью: сверток был куда меньшего размера, чем тот, в котором находился череп. Маша вгляделась в надпись. Конечно, не то. Странно, где же он может быть?
– Ребята, я голову потеряла! – жалобно позвала она Пашу с Игорем.
– Причем довольно давно, – моментально отозвался Паша. – Я всегда утверждал, что женщине голова совершенно ни к чему. Ну разве что кулинарные рецепты запоминать.
– Спасибо тебе, Пашенька, на добром слове, – поклонилась ему Маша. – Чем издеваться, помог бы лучше черепушку найти! Она, похоже, не в тот ящик попала, и мы ее пропустили.
– Это какая? – поинтересовался Игорь. – Из Мокрой балки?
– Она самая!
– Ох ты! Ну, не переживай. Сейчас опись закончим, и она наверняка найдется. Скорее всего она в тех ящиках, которые мы еще не описывали, иначе на глаза уже попалась бы.
– Хочется надеяться, – вздохнула Маша. – Ну ладно, поехали.
Вновь забубнил Игорь и застучал Пашкин молоток. Маша механически заносила в длинный лист номер очередного ящика и список находившихся в нем образцов, напряженно ожидая, когда же наконец Игорь радостно воскликнет: «Вот твоя пропажа, растяпа!»
Однако Игорь неожиданно замолчал. Маша вопросительно посмотрела на него.
– Все, – коротко ответил он на незаданный вопрос.
– Как все? – от неожиданности она уронила ручку.
– Вот так и все. Это был последний ящик. И твоего образца там нет. Знаешь что, Машка, давай-ка завтра с самого утра еще раз все пересмотрим.
– Так это же снова все ящики вскрывать, а потом упаковывать… – нерешительно возразила Маша.
– Да черт с ним, вскроем и забьем, всех дел-то на час, – решительно вмешался Павел. – Нам же не нужно будет заново образцы по ящикам распределять и опись составлять. Откроем, посмотрим, что внутри, и обратно уложим. Это недолго. Не переживай, Машка, найдем мы завтра твою голову!
– А я и не переживаю, – пожала она плечами. – Куда она может деться? Обидно только, что придется лишнюю работу делать.
– Ничего, – махнул рукой Игорек. – Зато кто-нибудь наверняка без нас камералку уложит.
Но на следующее утро образец так и не нашли. Перелопатили все ящики, выкладывая их содержимое на пол, внимательно пересматривая все надписи и укладывая обратно. Наконец, когда был просмотрен последний, Павел спросил:
– Машка, а не могли его просто неправильно подписать?
– Нет, – покачала головой Маша. – Я сама его упаковывала и подписывала, и отнесла сюда после маршрута тоже сама.
– Так ты же его потом вытаскивала, в камералке смотрела и всем показывала! Он наверняка где-нибудь там и лежит.
– Да смотрела я там уже с утра, – с досадой отозвалась Маша. – Кроме того, я прекрасно помню, как я его потом назад отнесла.
– Странно… Куда ж он мог подеваться?
– Не знаю, Пашенька, не знаю, – медленно проговорила она.
Павел растерянно развел руками:
– Маш, да не волнуйся ты… Он ведь из лагеря не мог никуда деться, правда? Ну вот! Значит, пока будем собираться, он обязательно найдется.
Маше очень хотелось верить в его слова, и она почти поверила в них. Почти – потому что ясно помнила, как она на столе в камеральной палатке осторожно упаковала череп в вату и бумагу, следя за тем, чтобы подпись на образце была видна; как отнесла его в темноватую палатку, где хранились образцы; как бережно уложила в ящик…
А верить Паше ей очень хотелось. Поэтому она и начала придумывать всяческие объяснения: мол, захотел кто-то еще разок взглянуть на ее находку, а на место положить забыл. Правда, теперь уже весь лагерь знал про пропажу – это уж Игорек постарался, но никто не признавался в том, что видел драгоценный сверток. Но с другой стороны, вполне можно было предположить, что этим любопытным был кто-то из студентов, и теперь он просто-напросто боится признаться в собственной небрежности.
Она согласилась с ребятами – мол, да, найдется этот образец, никуда он из лагеря не денется, но и верила в это, и не верила. До конца дня она работала старательно, но машинально, с трудом замечая окружающих. А вечером принялась клясть себя почем зря. Нужно ведь было убрать этот череп с глаз долой, в свою палатку! Или отдать его на хранение Рузаеву. Или… Впрочем, кто же мог предположить такую идиотскую ситуацию, как пропажа образца.
Что, кто-то захотел вывезти его за границу и продать за бешеные деньги? Что ж, он действительно стоит дорого, но надо ведь еще найти того, кто его купит. Для непосвященных это – всего лишь кусок породы с торчащей из него старой костью, то ли кошачьим, то ли собачьим черепом. Господи, да что же это она, с ума совсем сошла, что ли? Кто ж этот череп через границу провезет? Его первый же таможенник задержит. Нет, опять ерунда. Кто вообще станет этим заниматься, кому такое может прийти в голову? Кому, черт побери, нужен этот проклятый череп?! Лучше бы она его вообще не находила, теперь спокойнее было бы всем.
Пришла верная подруга Татьяна, заставила Машу выпить горячего кофе. Понемногу она успокоилась и теперь излагала Таньке – а больше самой себе – все разумные доводы.
– Тань, но ведь у меня еще один образец остался, правда же?
– Ага, – подтверждала Татьяна, прихлебывая кофе.
– Ну вот… Можно и с ним поработать в крайнем случае… Если тот не найдется. Правда, я уверена, что он найдется, он просто не может не найтись, но так, на всякий случай… Я ведь могу попытаться и по второму черепу определить вид. Конечно, это займет гораздо больше времени, да и результат не будет таким бесспорным, как по первому, но все-таки, если постараться… Да, Тань?
– Ну конечно. Только он найдется, ты не переживай.
Однако Маша уже была твердо уверена в том, что свой образец она больше не увидит. Она понятия не имела, куда он мог подеваться, и никаких предположений по этому поводу у нее не было. Просто откуда-то к ней пришла эта уверенность. А раз так – значит, нечего и волосы на себе рвать. Нет, значит, нет. Придется работать с тем, что есть, а это тоже немало.
Глава 10
Дорога домой заняла двое суток, как и было рассчитано. Собственно говоря, можно было бы доехать и быстрее, но не было смысла. Уставший водитель – это довольно опасно, и Рузаев решил дать Петру Петровичу и Саше возможность отдохнуть. На ночлег останавливались часов в шесть вечера, чтобы успеть до темноты приготовить еду и поставить несколько палаток. Народу ехало не так уж и много – всех студентов и Дядю Ваню Рузаев накануне отъезда отправил домой поездом. Остались лишь геологи и водители, и трех палаток хватало на всех. Сам он и Петр Петрович ночевали в кунге, где было потеплее, чем на улице. Правда, галантный Рузаев предложил теплые места Маше с Татьяной, но они отказались.
Можно было и на следующий день ехать до темноты – тогда уже ночью приехали бы домой. Но развозить ребят среди ночи по домам не хотелось, да и лучше всего было бы сразу после приезда разгрузить машины. Вот поэтому в город приехали утром, часов в девять. Машу с Татьяной от разгрузки, естественно, освободили. При въезде в город Танька ворчала: мол, Маше и тут повезло, ее дом находится как раз рядом с той улицей, по которой нужно ехать к институту, а ей самой придется добираться на трамвае в другой конец города.
– Насчет обмена квартирами поговорим потом. Пока! – попрощалась Маша с подругой.
Машина затормозила, и Маша, схватив здоровенный рюкзак и большую спортивную сумку, спрыгнула с высокой подножки.
– Ну все, ребята! Пока! До послезавтра! – помахала она рукой коллегам, с которыми провела несколько месяцев, и, ловко вскинув рюкзак на одно плечо и подхватив сумку свободной рукой, зашагала к дому по асфальтированной дорожке.
Она все время ускоряла шаг и, приближаясь к своему подъезду, почти перешла на бег. Дорожка, которую она почти не замечала, почему-то стала невероятно длинной. Ну если они снова сменили код замка, то она начнет грохотать в металлическую дверь ногами!
Однако код оказался прежним, и Маша беспрепятственно проникла в свой подъезд. Все было как всегда. Та же надпись на двери лифта «Колька дурак», те же почтовые ящики, тот же давно знакомый запах. Как обычно, пахло пирогами (Любовь Федоровна с первого этажа пекла их чуть ли не каждый день) и немножко – кошками. Ну надо же, даже лифт работает! Не придется тащиться наверх с тяжелой ношей. И как хорошо, что сегодня воскресенье – и Ксюша, и Мишка будут дома.
Маша позвонила, как всегда, два раза. Дверь распахнулась, и она, сбросив на пол поклажу, повисла на шее у мужа.
– Мишка! Мишенька! Как я соскучилась! А где Ксюха?
– Еще спит, – коротко сообщил Михаил, осторожно отстраняясь от жены и не делая ни малейшей попытки ее поцеловать.
– Миш, ты что, не рад мне, что ли? – удивилась Маша, привыкшая к тому, что Мишка всегда встречает ее с бурным восторгом.
– Рад, – все так же лаконично ответил Миша и, подумав немного, добавил: – Ксюха обрадуется, она по тебе очень соскучилась.
– А ты?
На этот вопрос он не ответил, сказав:
– Ну что же мы в дверях стоим? Дай-ка я твои вещи возьму.
Закрыв дверь, Маша остановилась в коридоре, ничего не понимая. Что случилось? Почему Мишка так странно ее встретил? И почему его последние письма были такими странными? Нет, тут что-то не так, и нужно немедленно это выяснить. Маша не привыкла к недоговоренности в собственной семье.
Она заглянула на минутку в комнату дочери, полюбовалась на сладко спящую загорелую Ксюшу, осторожно прикрыла дверь и прошла вслед за мужем на кухню. Мишка уже сосредоточенно возился возле плиты.
– Ты голодная? Что сначала будешь – завтракать или купаться? Давай я тебе чай сделаю с бутербродами, а потом уже что-нибудь горячее приготовлю, пока ты в ванной будешь, – спокойно предложил он таким тоном, как будто Маша выходила из дома на час-другой и они виделись совсем недавно.
– Мишка, что случилось? – взволнованно спросила она.
– А в чем дело? – пожал он широкими плечами. – Почему ты спрашиваешь?
– Да ты какой-то странный, как будто и не рад, что я вернулась.
– Ну почему же? Если ты рада возвращению, то и я тоже, – как-то туманно ответил он. – Вот чай, сыр, колбаса. Ешь, а то Ксюша встанет, не даст тебе спокойно перекусить и помыться.
– Как она? Как ей в школе?
– Нравится, – в первый раз улыбнулся Михаил, и глаза его потеплели. Потом он перевел взгляд на Машу и сразу же снова стал каким-то отрешенным. – Она тебе сама расскажет. Не буду портить ей удовольствие, да и тебе тоже.
Продолжая недоумевать, Маша отправилась в ванную. В конце концов, она вернулась домой, а все вопросы можно отложить на потом.
А потом, когда она, чистенькая и розовая от горячей воды, вышла в любимом халате из ванной, на нее моментально налетела Ксюша. Она уже успела проснуться, выяснить, что приехала мама, и караулила ее под дверью.
– Мамочка! Мамуля приехала! Ну что ты так долго в своем поле была, я так соскучилась! – верещала она прямо в ухо Маше, которая едва устояла на ногах от такого бурного натиска.
– Господи, как ты выросла за лето! И загорела, просто негритенок! А почему у тебя коленка разбита? – разглядывала она дочь после того, как первый восторг встречи немного улегся и они переместились на кухню.
– Да это ерунда, мы вчера на перемене в крысы играли, за мной Светка Потапенко погналась, а я споткнулась и как об асфальт треснусь! Я еще и локоть разбила! – гордо сообщила новоиспеченная первоклассница.
– Ну, Ксения, ты, я вижу, как была бандиткой, так и осталась. Как тебе в школе, нравится?
– Да как тебе сказать, – с непередаваемо взрослой интонацией задумчиво ответствовало чадо. – В общем-то ничего… Только вот я думаю, что несправедливо это…
– Что? – не смогла сдержать улыбку Маша.
– Да вот, мам, смотри: урок сорок пять минут идет, правильно? А перемена – всего десять. Ну если большая, то пятнадцать. А ведь должно-то быть поровну? – Она уставилась на Машу с сознанием своей полной правоты.
Маше ничего не оставалось делать, как расхохотаться. Отсмеявшись, она продолжала свои расспросы:
– Ну, к сожалению, этот вопрос не нам с тобой решать. А как ребята в твоем классе? Как учительница? Нравятся они тебе?
– Нравятся! – радостно ответила Ксюша. – Людмила Павловна – она хорошая, добрая. И молодая совсем, и красивая. Почти такая же, как ты, только ты все равно красивее всех.
– А с ребятами ты подружилась? – обняла Маша дочку.
– Ага! Со Светкой Потапенко, и с Сережей Ветровым, и с Катей Останиной, и с Дениской Кузнецовым…
Перечисление новых друзей заняло довольно много времени, и Маша с удовольствием отметила, что ребенок у нее растет общительный и незакомплексованный. Ксения излагала свои новости с пулеметной скоростью, пока не выдохлась. После этого она с завидным аппетитом позавтракала, изредка выдавая новые короткие очереди сногсшибательных новостей, и, удовлетворенная общением с матерью, понеслась сломя голову гулять во двор.
– Только на два часа – потом к бабушке с дедушкой пойдем! – крикнула ей вслед мать, но, похоже, Ксюша ее уже не услышала.
Маша осталась наедине с мужем и решила воспользоваться этим, чтобы выяснить, что именно, в конце концов, происходит. Она прошла в комнату и увидела, что Михаил сидит на диване, внимательно уставившись в одну точку.
– Мишка, что с тобой происходит? – ласково спросила она, устраиваясь, как всегда, рядышком с ним и прижимаясь к его теплому боку.
– Абсолютно ничего, – ответил Мишка, не повернув головы и не делая ни малейшей попытки обнять жену.
Однако Маша решила проявить настойчивость:
– Миш, ну я же вижу, что ты совершенно не такой, как всегда. Что случилось? Ты действительно не рад меня видеть?
– Маша, все в полном порядке, – ровным голосом ответил Михаил, все так же не поворачиваясь к ней. – Ничего не случилось, и все дома, как обычно. И давай эту тему вообще оставим – она превращается у тебя в навязчивую идею.
– Ну и пожалуйста! – фыркнула Маша. – Оставим так оставим. Если ты на меня за что-то обижен, то лучше, по-моему, сказать за что. А раз не хочешь можешь дуться, пока не лопнешь. Я пошла обед готовить.
Маша действительно с удовольствием принялась возиться на чистенькой кухне. Пожарив баклажаны и залив их майонезом с толченым чесноком, она принялась варить борщ. За возней она не переставала думать о том, что же такое случилось с мужем. Сам он уверяет, что ничего не произошло, но Маша слишком хорошо его знала, для того чтобы поверить в это.
Никогда Мишка не был таким сдержанным и холодным, как сейчас. Странно, если он действительно сердился на нее, то всегда говорил за что. У них не принято было долго таить обиды или скрывать свое недовольство чем-нибудь. Поэтому и Ксения росла у них открытой и правдивой, предпочитая сразу признаваться во всех своих проделках. Мама с папой очень рано сумели убедить ее в том, что гораздо легче сразу рассказать все, чем ходить несколько дней с тяжестью на душе. «А я-то сама что делаю? – внезапно подумала Маша. – Я-то ведь тоже от Мишки скрываю, что в поле произошло. Но не могу же я ему об этом рассказывать! Пользы от этого не будет никакой, если он узнает, ему будет гораздо тяжелее. Лучше уж промолчать, и все забудется само собой».
Маша вновь принялась резать капусту для борща, но вдруг опустила нож на стол. Ей в голову пришла еще одна неожиданная мысль: «А может быть, Мишка молчит по той же причине, что и я? Ведь он же не говорит, что на меня обиделся, стало быть, вполне может быть таким странным из-за того, что у него у самого на душе неладно. В конце концов, меня по нескольку месяцев дома не бывает, а он – здоровый молодой мужик, легко ли это ему? Ну если так, тогда мы с ним оба хороши!»
Правда, Маше все-таки не верилось в то, что ее Мишка мог отправиться искать приключения на стороне, но мало ли… В жизни всякое может случиться… А ведь, пожалуй, он прав – лучше вообще об этом не думать и продолжать жить, как будто ничего не случилось. Не нужно обращать внимания на его странное настроение, чем бы оно ни было вызвано. Может, у него на работе какие-то проблемы, о которых он не хочет говорить. Хотя, впрочем, он всегда делился с ней тем, что происходит у него на работе. Ну не обязательно работа – может быть, его мамочка вновь что-нибудь отчудила. А про нее он действительно говорить не любит. Ну, как бы там ни было, нужно просто жить как всегда – вот и все.
– Миш, пойдем обедать! – позвала она.
С удовольствием она уселась за стол и налила себе и мужу по тарелке темно-красного, восхитительно пахнущего борща. Бросила ложку сметаны и попробовала – замечательно!
– Мишка, как приятно есть из тарелки, а не из миски, красивой ложкой, да еще и вкусную еду. Нам в этом сезоне такая повариха попалась, что ей только в санэпидстанции работать, крыс травить, – оживленно болтала Маша.
Михаил молча слушал ее, лишь изредка отвечая «ага» или «надо же». Понемногу это начало раздражать Машу, но она твердо решила не подавать виду и никак не реагировать на такую реакцию мужа.
Маша была уверена, что вскоре Мишка станет таким же, как всегда, но он упорно продолжал отделываться от нее односложными ответами, не заговаривал первым без крайней необходимости и оживленным бывал лишь с Ксюшей. Однако сдаваться она не собиралась. Что ж, она сделала попытку выяснить, в чем дело, Мишка ей навстречу не пошел. Теперь, если он хочет, пусть дуется и дальше.
Да и, честно говоря, ей было просто некогда обращать внимание на настроение мужа. Маша была полностью поглощена своей работой. Близился срок отправки научных материалов на конкурс, а работы оставалось невпроворот.
Профессор Скворцов, как только увидел Машину находку, пришел в неописуемый восторг. Правда, как только он узнал о том, что второй образец, гораздо лучшей сохранности, исчез, ярость его была еще сильнее восторга.
– Маша, мы должны немедленно заняться поисками пропавшего образца. Я дам вам лаборантов… Я сам помогу вам в поисках! Нужно развернуть все привезенные экспедицией Рузаева образцы и самым тщательным образом проверить содержимое каждого свертка и мешочка!
– Иннокентий Ильич, – пыталась протестовать Маша, – да ведь это совершенно нелепо. Не мог он попасть в другую упаковку!
Правда, сопротивлялась она недолго. Слабая надежда на то, что удастся вновь обрести драгоценную находку, вновь зажглась под влиянием энтузиазма ее руководителя.
– Идемте в хранилище! И немедленно, немедленно! – вскричал Скворцов, хватая Машу за руку и увлекая ее за собой.
Однако двухдневные поиски, как и следовало ожидать, не дали никакого результата. Сидя за своим поцарапанным столом, Скворцов, по старой экспедиционной привычке отхлебывая крепчайший горячий чай из старенькой кружки, настойчиво убеждал Машу:
– Дорогая моя, вы не должны опускать руки. Предположим, что находка была всего одна – та, которую вы привезли. Так ведь и этого вполне достаточно! Ну конечно, работа будет более трудоемкой, препарировать этот череп будет весьма затруднительно, да и восстановить его полностью вряд ли удастся. Но и это не беда. Я твердо убежден в том, что это – новый вид, и вам придется просто потратить больше времени на доказательство этого.
Маша была полностью согласна с профессором и утвердительно кивала. А тот продолжал кипятиться:
– Ведь это прекрасно вписывается в вашу классификацию! Машенька, убежден, что при наличии такого подтверждения, такого уникального материала победа в конкурсе вам обеспечена! А какое это приобретение для науки! Немедленно, немедленно начинайте работу!
Маша и сама хотела поскорее приступить к изучению своей находки. Она, как и Скворцов, была уверена в том, что ей посчастливилось обнаружить доселе неизвестный вид древней амфибии, и, если ей удастся это доказать, ее классификация станет гораздо более убедительной и веской.
В самом начале, когда только стало известно о конкурсе, Машу захватила сама идея, научные перспективы, возможность поработать с лучшими зарубежными специалистами и приобрести кое-какое необходимое оборудование для лаборатории. Но верилось в это с трудом. Теперь, когда шансы на победу в конкурсе, и без того немалые, еще возросли, она уже целенаправленно стала стремиться к тому, чтобы выиграть его.
Маша сама себе не признавалась в этом, но, кроме научного, ею двигали и личные интересы. Обстановка дома оставалась довольно напряженной и, хотя она старалась не обращать на это внимания, все равно давила на нее. Теперь ей уже хотелось уехать на год в Эдинбург – попросту говоря, сбежать от непонятных семейных проблем.
Она целыми днями пропадала в институте, возвращалась домой уставшая, а Мишка даже не пытался выяснить, как идут ее дела. А возня с исследуемым образцом оказалась более долгой, чем сначала представлялось и Маше, и профессору Скворцову, и она уже начинала бояться, что не успеет завершить ее до последнего срока отправки материалов на конкурс.
Ей хотелось поделиться с мужем своими проблемами и опасениями, однако после первых же попыток прекратила эти разговоры. Он реагировал на ее слова так же равнодушно, как и в первый день после ее возвращения. Точнее сказать, никак не реагировал. А по выходным, когда Маша оставалась дома с дочкой, постоянно куда-то уходил. Конечно, любопытная Ксения каждый раз спрашивала отца:
– Пап, а ты куда?
– На работу, котенок.
– Так сегодня же воскресенье!
– Что ж поделаешь, работы много.
Ксюша отставать не собиралась:
– Пап, а я хочу в парке на карусели покататься. Пойдем, а?
– Не могу, котенок. Сходишь с мамой.
Маша не спрашивала мужа о его работе и о том, почему ему так необходимо все выходные проводить у себя в институте. Она знала, что он ответит ей так же, как и дочке, только совершенно отстраненным, равнодушным тоном.
В конце концов Маша не выдержала первой. В субботу утром, когда Ксюша убежала в школу (ее вполне можно было отпускать одну, так как идти ей нужно было всего квартал), Маша, поставив на стол завтрак, пристально посмотрела на мужа и спокойно спросила:
– Ну что, Миша, так и будем жить?
– А в чем дело? – осведомился он, намазывая на тост плавленый сыр.
– Слушай, хватит прикидываться! Скажешь ты мне в конце концов, что случилось?
– Скажу, – с готовностью кивнул Михаил. – Ничего не случилось.
– Ты что, издеваешься надо мной? – не выдержала Маша.
– Да нет… Ведь и на самом деле ничего не случилось.
– И что, мы вот так и будем жить, как сейчас?
Мишка отставил тарелку и внимательно посмотрел Маше в глаза.
– А это как тебе самой захочется.
– Как тебя прикажешь понимать?
– Как хочешь.
Он встал из-за стола и все так же ровно произнес:
– Спасибо за завтрак. Извини, мне на работу пора. Маша подождала, пока за ним закроется дверь, и только потом в сердцах грохнула в раковину сковородку. Она никогда не была сторонницей громкого выяснения отношений и уж тем более, упаси Бог, семейных скандалов с криками, взаимными обвинениями во всех смертных грехах и битьем посуды. Но сейчас она просто не выдержала.
Присев на подоконник, она подумала немного и решила тоже пойти на работу, хотя бы на несколько часов, до Ксюшиного прихода из школы. Правда, ребенок у них был вполне самостоятельным, и открывать дверь Ксения умела прекрасно, так же как и вскипятить чайник, подогреть обед или пожарить себе яичницу. Но нельзя же, в самом деле, даже по выходным оставлять девочку одну. В конце концов, ей нужно общаться с родителями, а не видеть их по полчаса в день – по утрам и перед сном.
Конечно, за неделю дел немало накопилось и дома, а на работе она мало что успеет сделать за те три-четыре часа, которые у нее оставались. Однако пустая квартира наводила сейчас на нее такое уныние, что, несмотря на отвратительную погоду, Маша все же начала собираться на работу.
Было уже довольно холодно – как-никак октябрь на дворе, хотя и начало. Однако осень в этом году была ранней и прохладной. Маша надела любимые джинсы, свитер, натянула короткую замшевую куртку на молнии и, обувшись, со вздохом сняла с крючка висевший на вешалке зонт. Она терпеть не могла это ужасное приспособление и совершенно не умела с ним управляться. Когда она раскрывала его над головой, то немедленно роняла сумку, задевала зонтом ветки деревьев или держала его так, что дождь все равно заливал ее с головы до ног. Поэтому пришлось брать сейчас сумку на длинном ремне, чтобы можно было повесить ее на плечо и по крайней мере не рисковать уронить ее в грязную лужу.
Выходя из трамвая возле самого института, Маша вновь раскрыла зонт и нечаянно столкнулась распахнувшимся над головой куполом с ярко-желтым зонтиком шедшей рядом по тротуару девушки.
– Извините, пожалуйста, – вежливо произнесла она.
– Да ничего, – ответила та.
Высокий голосок показался Маше знакомым, и она заглянула под желтый зонтик:
– Лена? Какими судьбами?
Это действительно была Леночка – та самая, что проходила в этом году практику в экспедиции Рузаева. Маше стало немного неловко от этой встречи – она вспомнила сцену, разыгравшуюся возле того обнажения, где были найдены кости древней амфибии. Впрочем, это пусть Леночке будет стыдно, а не ей. Как еще она могла отреагировать на то, что эта паршивка чуть не загубила ценнейшие находки? Впрочем, все это уже успело забыться, голова у Маши была теперь занята совершенно иными проблемами. Собственно, сейчас она спросила Лену, как она здесь оказалась, совершенно машинально, просто для того, чтобы хоть что-нибудь сказать. Однако Леночка живо откликнулась:
– Я теперь тут работаю! В лаборатории у Анисимова.
– Как же ты будешь и работать, и учиться?
– А я на полставки. По вечерам прихожу три раза в неделю и в субботу на целый день. И заработать могу хоть немножко, и практика будет. Мне трудовую книжку оформили, и после окончания института у меня уже стаж будет.
– Да-да, это хорошо, – почти не слушая ее, пробормотала в ответ Маша, занятая собственными мыслями. – У Анисимова, говоришь? Он хороший специалист, да и вообще дядька неплохой, добрый. Повезло тебе.
Войдя в просторный вестибюль научно-исследовательского института, Маша поднялась на второй этаж, в лабораторию Скворцова, а Леночка свернула направо, в другое крыло, и Маша моментально забыла о ее существовании.
Напряженная работа приближалась к концу. Еще быстрее, казалось, приближались сроки отправки материалов, но Маша все же надеялась успеть завершить свой труд. А дома все было по-прежнему – равнодушное молчание Мишки, оживленный щебет дочки, каждый день непременно делившейся с родителями школьными новостями.
В понедельник Маша собиралась на работу с особым чувством. Ей казалось, что остается еще масса недоделанных вещей, а выяснилось, что все уже готово к конкурсу и пора отправлять материалы – тем более что вторник был последним днем отправки. Сегодня нужно было распечатывать все, что Маша с деятельной помощью профессора Скворцова успела сделать, и отправлять в Англию.
Она с каким-то странным любопытством держала в руках все эти бумаги с ровными черными строчками текста, разноцветные карты и таблицы – как будто она видела все это в первый раз, а не составляла сама.
– Иннокентий Ильич, – сказала она под вечер своему руководителю, – мне кажется, что ничего еще не сделано, все в совершенно сыром виде и отправлять это на конкурс – верх наглости.
– Это, Машенька, в порядке вещей, – отозвался профессор, глядя на нее поверх очков. – Вот поучаствуете во всей этой научной возне подольше, поездите по конференциям да симпозиумам, тогда и поймете, что любой материал всегда кажется недоработанным. Я, конечно, не хочу сказать, что эту тему мы с вами полностью освоили, над ней еще трудиться и трудиться несколько лет как минимум. Но вот для конкурса все это прекрасно подходит, и не сомневайтесь.
– Ну, в любом случае отступать я не собираюсь, – устало улыбнулась Маша.
– И правильно, Машенька, правильно! Кстати, должен вас предупредить: у вас объявился серьезный конкурент, судя по тем слухам, которые до меня дошли.
