Текст книги "Данница (СИ)"
Автор книги: Елена Лаевская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)
Карета въехала в резные ворота. Двор был тщательно выметен, по стенам вился мягкий плющ, на клумбах росли яркие цветы. Обитатели виллы изо всех сил сопротивлялись смерти.
Навстречу Миху уже спешил еще более раздобревший контез Вац, вытирающий об обшлага камзола жирные пальцы, еще более высохший, но не менее подвижный, старый контез Жан, повзрослевший наследник титула, бонна с малышом на руках. Сзади пугливо жалась невеста наследника – полная высокая девушка в дорогом платье с глубоким вырезом. Особо не церемонясь, девушек здесь выдавали замуж лет в четырнадцать, в лучших традициях средневековья. У наследника уже начала пробиваться жиденькая пока бородка – значит, скоро не миновать свадьбы.
Миха проводили в комнату Родко. Бросив быстрый взгляд на бедного ребенка, который полусидел в кровати обложенный подушками, прозрачного до синевы, с черными кругами под запавшими глазами, услышав тяжелые хрипы при каждом вымученном вздохе, Мих понял, что дела плохи. Очень плохи.
Мих ободряюще улыбнулся ребенку: «Ничего, Родко, еще вместе на рыбалку пойдем!»
– Сначала наловим рыбы, а потом ты проводишь меня к небесной лодке? – серьезно спросил мальчик.
Очень хотелось отвести глаза, но этого-то Мих и не мог себе позволить. Добрый доктор Айболит должен был внушать надежду.
– Что ты, дурачок. Я пришел тебя лечить. Я – самый умный в мире лекарь. У меня много волшебных снадобий. Давай, я тебя выслушаю и язык посмотрю. Скажи – а-ааа.
Осмотр ничего утешительного не принес. Судя по всему, туберкулез захватил большую часть обоих легких. Родко оставалось жить совсем немного.
Об этом он и сказал контезу Вацу за стаканом молодого яблочного сидра. Честно. Без обмана. Добавил еще: «Нужна чеканка».
– Сам знаю, что нужна, – мрачно вгрызся контез в гусиную ногу. – Но, как на зло, все Данники куда-то исчезли. Мои люди прочесывают город уже третью неделю – никаких следов. Ублюдочный город. Ублюдочное море. И люди здесь ублюдочные. По мордам видно… Сону жалко. Ночами не спит. Почернела вся. Ты точно ничего не можешь сделать, Мих?
Мих вздохнул. Объяснять контезу про двухмесячный курс антибиотиков было бесполезно.
Неделю Мих не отходил от постели Родко. Поил соком алоэ, смешанным с медом, ставил на грудь ледяные компрессы и просто развлекал, рассказывая сказки. Те, что помнил с детства. Про ковер-самолет, Змея Горыныча, Василису Премудрую, старика Хоттабыча.
На седьмой день Родко проснулся неожиданно бодрым и повеселевшим.
В несчастных глазах госпожи Соны появилась надежда. Но Мих хорошо понимал, что происходит. Перед агонией организм больного пускал в бой последние резервы. Такое улучшение наступало обычно на день. А ночью или рано утром человек умирал.
Госпожа Сона и Контез цвели улыбками, и у Миха не хватило духа сказать им правду. Да и не стоило, честно говоря.
Мих чувствовал себя уставшим и опустошенным. Выпотрошенным, как лежащая на кухонном столе индюшка. Уставшим от бессилия, от стоящего в воздухе густого запаха крови, от строгого, все понимающего взгляда Родко. Он малодушно оставил на некоторое время лихорадочно-возбужденного мальчика в окружении родителей и отправился к морю. Ничто так не успокаивает, как бесконечно бьющаяся о скалы волна в оборках белой пены.
Мих поднялся по узкой горной тропе на один из утесов. Солнце вот-вот должно было скрыться за горизонтом. Небо цвело нежно-алым цветом девичьего румянца. На краю утеса сидела спиной к нему молодая женщина, бездумно бросала в воду мелкие голыши. Крепкая шея, пшеничного цвета коса до плеча, длинные руки с широкими запястьями показались чем-то знакомыми.
Ивка? – cильнее забилось сердце.
– Ивка, – еще не веря в удачу, позвал Мих.
Девушка обернулась. Радостная улыбка осветила круглое лицо. Она немного располнела с предыдущей их встречи. Округлился живот под фартуком, округлились щеки.
– Рада тебя видеть, Мих!
– Я тоже страшно рад. Но сейчас не до этого. У тебя еще есть чеканки?
– Как раз сейчас думаю о том, куда пристроить оставшиеся.
– Больше не думай. Идем со мной. У тебя уже есть покупатель.
Они успели вовремя.
Родко, растеряв последние силы, задыхаясь, лежал в подушках. Рубашка была в красных пятнах. Увидев лекаря, он приподнялся, хотел что-то сказать, но тут из горла хлынула кровь.
Закричала госпожа Сона, отшатнулся назад контез.
– Скорее, – Мих подтолкнул Ивку к кровати.
Девушка торопливо достала чеканку, приложила к прозрачной детской руке. Чеканка начала погружаться в плоть. Лекарю показалось на мгновение, что Ивкина рука тоже растворяется, плавится вместе с причудливо вырезанными серебряными краями.
Кажется, Ивка сама это почувствовала. Отняла ладонь.
Кровотечение прекратилось. Родко без сил откинулся на подушки. Он мгновенно уснул. Худая грудь едва заметно приподнимала одеяло. Со щек исчезли красные пятна. Выровнялось дыхание.
Контез потребовал, чтобы Мих немедленно осмотрел мальчика. Мих осторожно, чтобы не разбудить, приложил к груди деревянную трубку. Хрипов почти не было слышно.
Госпожа Сона беззвучно плакала, вытирая глаза ладонью, как простая крестьянка. За всей этой суматохой лекарь не заметил, что Ивка исчезла. А когда заметил – отправился ее искать.
Мих обнаружил исчезнувшую девушку во дворе виллы. Ивка стояла, прижав к груди заплечный мешок, и вид у нее был затравленный, как у загнанного зайца.
– Мих! Помоги, – кинулась Ивка к нему. – Ворота заперты, а мне надо уйти. Немедленно. Очень, очень надо.
Мих удивился: «У контеза тебе ничего не грозит. Ты только что спасла его сына. Вокруг виллы высокий забор, ставни на окнах, стража. Ты гораздо больше рискуешь, если отправишься неизвестно куда на ночь глядя. Ты еще не получила плату, Ивка. Неужели добровольно откажешься от золотого и еще нескольких серебряных монет милостью контеза Ваца, сытного ужина и мягкой постели?»
– Мих! Ты не понимаешь! – в голосе Ивки звучал неприкрытый ужас, рука теребила цепочку на шее. – Прикажи открыть ворота. Пожалуйста! Стражники тебя послушаются.
– Ну, если не понимаю, тогда сейчас, – Мих сделал шаг в сторону ворот. И замер изрядно удивленный. Нет, из кустов не выпрыгнул живой бенгальский тигр, но выскользнула ужом темная человеческая фигура. На таких Мих насмотрелся в голливудских фильмах про ниндзя (не тертл, не тертл, не думайте). При свете факелов Мих ясно увидел, как человек распрямляется, поднимает руки, и что в руках он держит что-то до смешного напоминающее пистолет.
На лбу у Ивки загорелась неоновая красная точка. Лазерный прицел. Откуда?
Девчонка, естественно, ничего не понимала. Не подумала увернуться, спрятаться, хотя бы присесть.
Мих бывал в тире всего несколько раз в жизни. Он всего один раз выстрелил из найденного в крепости «Смит энд Вессона». Просто чтобы убедиться, что пистолет исправен. Но вычистил. И зарядил. И держал в кобуре под рубашкой. На всякий случай. Не то, чтобы он считал, что случай когда-нибудь представится, даже, скорее, наоборот. Но, береженого бог бережет.
Плохо соображая, что делает, Мих дрожащими руками рванул кобуру, выхватил старое оружие и, почти не целясь, выстрелил в темную фигуру. Новичкам везет. Ниндзя покачнулся и осел на землю. Мих нажал на курок еще раз и, наконец, покрылся холодным потом. Стрелять в живых людей ему не приходилось ни разу. Впрочем, в гусей и перепелок – тоже.
Прозвенев, прорезала теплый вечерний воздух быстрая стрела. Всполошенные грохотом пистолетного выстрела высыпали из дома хозяева и слуги.
Кто-то невидимый громко вскрикнул и медленно, ломая ветки, выпал из-за кустов бузины. На крыльце стоял старый контез Жан, деловито перезаряжающий арбалет. От ворот бежала на шум стража. Пока никто не видел, Мих, воровато оглянувшись, убрал «Смит энд Вессон» в кобуру.
Ивка запоздало распласталась на земле, прикрыв голову заплечным мешком. Мих помог ей подняться. У девушки постукивали зубы, дрожали руки.
Мих обнял ее за плечи: «Все, все кончилось».
Ивка наконец заголосила, уткнувшись лекарю в шею.
Кому же ты так по-крупному перешла дорогу, девочка, что до тебя пытаются добраться посланные совсем из другого мира вооруженные головорезы? Кому нужна мертвой безвестная беременная милоградка, такая простая и такая, оказывается, таинственная?
Мих и контез повели Ивку в дом, поддерживая под локти.
Ночью Мих лежал на до невозможности мягкой и жаркой перине, потел и, закинув руки за голову, думал о том, что его не гложет совесть оттого, что он убил человека. И что если эти два исполнителя как-то попали в их мир, значит, где-то рядом есть переход. И если бы он так не испугался, то оставил бы ниндзя в живых и очень подробно про этот переход порасспросил. Только ведь потом пришлось бы его добить, здесь никому не стоило знать все преимущества огнестрельного оружия. Мих был совсем не уверен, что так же хладнокровно мог человека расстрелять.
А еще Мих думал о том, как замечательно пахнет Ивка. Ночной свежестью. Свежескошенной травой. И молоком. И какие у нее удивительные печально-упрямые глаза. Раньше он этого не видел. Погружен был в свои печали. Да и вообще считал, что в этом мире по определению ничего заинтересовать его не может. А ведь она уйдет на рассвете. Исчезнет так же незаметно, как всегда. И ищи ее, свищи ее. А хочется снова ее найти? Очень.
Собственно, и отпускать-то не хотелось. Но Мих знал: не удержать. Все равно уйдет.
Хорошо бы сейчас незаметно проскользнуть в Ивкину комнату, опуститься на пол у кровати, обнять за плечи, прижать голову к груди, поцеловать в запекшиеся губы. Наговорить ничего не значащих, глупых, но таких важных вдруг слов. И, может быть, она его не оттолкнет. Потому что устала от одиночества, или из благодарности, что он ее спас, или почему-нибудь еще. Только не потому, что она его ждала.
А так не хотелось. То есть хотелось, конечно, но не настолько.
Глава 6
Глава шестая
– Дорогой мой, на чем держится Мир?
– Мой дорогой, Мир держится на порядке в нем.
Из разговора двух умных магов
Ивка
– Эй, тетка! Подбери пузо, потеряешь.
Рядом с Ивкой остановился хромой мальчишка-торговец с лотком на груди.
– Сам куренок щипаный, – оборвала его Ивка. – Что обзываешься?
– Я не обзываюсь, – мальчишка перенес вес на здоровую ногу, сморщил усыпанный веснушками облупленный нос-пуговку. – Купи пироги. Вку-у-усные.
Ивка взглянула на лоток. Пироги там лежали тесно, бок в бок. От них шел сытный, теплый дух.
– С чем пироги-то?
– Эти, ушастые – с картохой. А круглые – с горохом.
Ивка купила оба. Не удержалась. Кусанула золотистый край. Пироги и вправду были отменные.
– На карнавал пришла? – спросил мальчишка, засовывая монетку за щеку.
Ивка кивнула головой: «Откуда знаешь?»
– Ты не поверишь, сколько народу сюда из-за этого притащилось. Место для ночевки уже нашла?
– Нет еще.
– В гостиный двор не суйся, обдерут как липку. Иди к людям в дом, просись на ночлег. Да хоть к бабке Почуйке. Видишь дом с синими ставнями? Бабка за место много не возьмет. Я знаю.
Из-за угла выбежал трусцой огромный черный пес с длинным хвостом-палкой. Приблизился к Ивке, обнюхал подозрительно.
Та затаила дыхание. Черные, свирепые с виду псы попадались здесь почему-то на каждом шагу.
Город Хо-Хо-Кус стоял на острове посреди глубокого озера. Добраться сюда можно было только на лодке. Или вплавь, если ты уже совсем ненормальный. В отличие от зелено-голубой легкой морской воды, вода озера была тяжелая, маслянистая и серая, как солдатское одеяло. И очень холодная. Желания искупаться в ней не возникало совсем.
Стражники на пристани брали мзду за въезд. На этом их миссия заканчивалась. Дальше поддержание порядка брали на себя черные хвостатые псы, невозмутимо патрулирующие чистые улицы и высматривающие, где затевается безобразие. Мелкие недоразумения улаживали на месте. Безобразников безо всякого почтения конвоировали в участок – разбираться. Пытающихся убежать догоняли, слегка трепали и волокли дальше.
Ивка отломила кусок пирога, помялась, протянула поближе к широкой темной морде. Пес недовольно чихнул и чуть приподнял в оскале верхнюю губу, обнажая влажные клыки. Ивка попятилась.
– Подлизаться хочешь? Ничего не выйдет. Они ученые. И веди себя хорошо, а то загрызет ненароком.
Мальчишка весело засмеялся своей глупой шутке.
– Господин пес, отведите эту тетку к дому бабки Почуйки. А то заблудится ненароком.
Пес задумался на мгновение, а потом подтолкнул Ивку крупом в бок, направляя в сторону синих ставен. Попробуй, не подчинись!
– Иду-иду, – подхватилась Ивка. – Только если дорого окажется, я не останусь, господин пес, так и знайте.
Угол у бабки Почуйки пришлось делить с двумя девицами из близлежащего городка. Девицы были сестрами, шумными и скандальными. Они то ссорились, то мирились, то целовались липкими от сахарных петухов губами и, со своими чуть навыкате белесыми глазами, гладкими волосами и вечно приоткрытыми ртами, были похожи на двух болтливых карасей.
Узнав, что Ивка из Милограда и тяжелая ребенком, и незамужняя, девчонки прониклись к ней жалостью и напились дешевого кислого вина за ее здоровье.
Потом их рвало у маленькой вонючей уборной на дворе. Сестры вернулись в дом красные, влажные и, наконец, притихшие.
Девчонки с завистью глазели на новое Ивкино платье, щупали, цокали языками. Им самим такое было не по карману. Сестры ограничились вымазанными белилами масками с круглыми прорезями для глаз и рта и пестрыми кушаками с кистями.
Ивка, с трудом влезающая теперь в жемчужно-серый наряд, купила полумаску в виде бабочки, расписанную причудливыми узорами. Девушка решила, что полумаска придает ей таинственности. И, может быть даже, кто-нибудь примет ее за знатную барышню: контезу или регину. Ведь не может быть такого, чтобы карнавал обошелся без присутствия высоких особ.
Город весь был украшен цветочными гирляндами и разноцветными фонариками. На тротуарах стояли вазоны с розами, тюльпанами и гладиолусами. На главной площади построили помост для комедиантов, улицы подмели, вдоль домов встали палатки с товарами. Огромные черные собаки обзавелись белыми гофрированными воротниками. Таверны, в ожидании наплыва посетителей, выставили на улицы столы, чтобы каждый желающий мог поесть знаменитого Хохокусcкого жаркого, не упуская ни минуты развлечений.
Девчонки-соседки сообщили Ивке, что ожидается шествие служащих мэрии и учеников школы, танцы и фейерверк.
Шествие началось рано утром. Стоя на краю улицы, Ивка, засунув за щеку леденец, глазела, как мимо нее топали служащие городской мэрии в синих мантиях и в синих же бархатных шапочках. Впереди, в открытой, богато украшенной резными накладками карете, ехали сам мэр и главный судья города и благосклонно кивали по сторонам, махая руками. В карету был запряжен золотой дракон. Чешуя его сверкала и плавилась на солнце. Ивка сначала задохнулась от восхищения и только потом сообразила, что дракон просто выкрашен золотой краской. Шкура его от этого, как видно, сильно свербела, так как дракон периодически останавливался и яростно скреб шею передней лапой.
За служащими вышагивали ученики единственного в городе ликея в холщовых рубашках. Каждый держал в руках свернутый пергамент или книгу. На каждую ушастую головы был надет картуз с гусиным пером.
Далее ехали три повозки. В первой две девушки-комедиантки, разодетые в пух и прах и густо нарумяненные, приседали в реверансах и посылали толпе воздушные поцелуи.
На второй два бородатых разбойника размахивали топорами и делали страшные глаза.
На третьей была прикреплена виселица. В петле качалось вполне натурально выполненное подобие человека, сшитое из мешковины и набитое торчащей в прорехи соломой. Глаза, нос и рот были нарисованы краской. Изо рта свисал длинный язык из красной тряпки.
За телегами отплясывали неизвестный Ивке танец несколько молодых пареньков. Они лихо приседали, высоко подпрыгивали, плели ногами в начищенных сапогах замысловатые кренделя.
Завершали шествие шесть черных собак. Верхом на каждой из них, в искусно сделанных маленьких седлах, сидели мальчики и девочки пяти-шести лет. Дети улыбались, собаки смотрели вперед влажными, грустными глазами и, кажется, тоже улыбались. В усы.
После парада веселье переместилось на главную площадь города Хо-Хо-Куса. Ивка поглазела на товары в палатках и ларьках. Примерила серьги с розовым камнем, серебряное колечко, приценилась к гребню для волос, косынке на шею. Посмотрела выступление комедиантов. Девушка и юноша на помосте, обнявшись, очень душевно пели про любовь. Потом появился отец девушки и заколол юношу кинжалом. А девушка выпила яд и упала бездыханная рядом с любимым. Ивка прослезилась и кинула монетку в подставленную шапку.
Захотелось есть. Ивка купила горячий медовый сытень. Знакомый хромой мальчишка сновал между зеваками с лотком. Увидев Ивку, широко улыбнулся, крикнул: «Красиво смотришься, пузатая».
Теперь на лотке у мальчишки лежали свежие калачи. Ивка взяла два: с маком и в сахарных крошках. У калача в сахарных крошках был подгоревший бок. От этого он казался особенно вкусным.
Девушка и на скрипучей карусели прокатилась. На деревянной лошадке с облупившейся краской. А потом вернулась в дом бабки Почуйки – переодеться к карнавалу.
Сестры-соседки уже были там. Затягивали потуже корсеты, красили сажей ресницы, румянили клюквенным соком губы. Видно, собирались в конце снять маски.
– Я страсть как танцевать люблю! – оживленно говорила одна. – Любого до смерти затанцую. Вот бы выловить в толпе знатного господина, да и сплясать с ним.
– А ты смотри, кто богаче всех одет. Не прогадаешь, – посоветовала Ивка.
– Ну да, богаче всех купцы одеваются. А сами-то несколько лет назад в драных портках бегали.
– А я и с купцом пойду, – заявляла другая сестра. – Он мне потом морожена купит. А может, и подарит чего на память.
– Ага. А потом в кабак потащит. Расплачиваться.
– А тут надо вовремя удрать. А еще лучше потом заставить на себе жениться.
И вообще, в жизни надо уметь рисковать.
– Больно ты умеешь.
– Я учусь.
Ивка надела праздничное платье, натянула новые полусапожки, а чепец надевать не стала. Вместо этого распустила по плечам пшеничные волосы. Если бы Ма Оница такую вольность увидела, враз бы по щекам отхлестала. Но Ма Оницы рядом не было.
Осторожно, боясь помять или испачкать, приложила к лицу маску-бабочку, завязала на затылке тесемки.
Девчонки-сестры обиженно примолкли. Их наряды ни в какое сравнение не шли с Ивкиным.
Ишь вырядилась, тяжелая. У самой пузо, а туда же, – читалось на сестриных вытянутых лицах.
Ивка только победно хмыкнула и выскользнула за дверь.
Было такое впечатление, что весь город высыпал на улицы. Некоторые были в костюмах, большинство просто нарядно одетые, в масках и полумасках. Мимо Ивки пролетела разрумянившаяся девушка в пышной юбке знатной особы, но в старых, разношенных башмаках. На весь костюм у нее явно не хватило денег. Хмурый дядька провел на цепочке мужика в медвежьей шкуре с кольцом в носу. Пробежало несколько мальчишек в полосатых колпаках, с поросячьими носами.
В воздухе стоял терпкий, чуть хмельной дух праздника. Ивка вдохнула его полной грудью.
– Сегодня можно все, – подмигивали с неба звезды.
– Сегодня ни за что не надо платить, – шептали гирлянды цветов на фонарях.
– Сегодня сбудутся все желания, – подталкивали в спину нетерпеливо раскачивающиеся ветви деревьев.
Толпа вынесла Ивку на главную площадь перед ратушей. Палатки и лотки с нее исчезли, а на подмостках, где утром выступали комедианты, отстукивал быстрый ритм барабан, тревожно звенел бубен, рвала душу скрипка, соловьем разливались флейты. Рядом с подмостками уже самозабвенно отплясывали самые нетерпеливые.
– Станцуем? – перед Ивкой остановился паренек в широких синих шароварах, перевязанных красным кушаком.
Ивка улыбнулась и протянула руку. Лоб у паренька был влажным от волнения, но ладонь была сухая, теплая. От него чуть-чуть пахло пивом.
Толпа уже вовсю кружилась вокруг, подчиняясь мелодии с подмостков.
Поворот. Шаг вперед. Поворот.
Парнишка крепко прижал Ивку к себе. Положил одну руку на пояс, другую выгнул коромыслом, повел по кругу, пристукивая каблуками.
– Ты местная?
– Местная, – соврала Ивка. – Из Хо-Хо-Куса. Ей почему-то вдруг очень захотелось стать одним из жителей такого прекрасного города. Пусть только для одного незнакомого юнца.
– Хорошо тебе, – стараясь перекричать музыку и гомон толпы, крикнул ей в ухо паренек. – А я сюда целых два дня шел. Ну, чтобы поглазеть. И не жалею ничуть.
Поворот. Взмах рукой. Поворот.
Под мышками у парнишки расплылись темные пятна. Резко пахло мужским потом. Не противно, нет. Карие глаза. Белые зубы. Брови вразлет. Только познакомились, а кажется, вечность танцуют бок о бок. Как его зовут? Вроде представился. Забыла. Не важно.
Поворот. Шаг назад. Поворот.
Ночь обволакивала темнотой. Случайный партнер на час нежно касался губами разгоряченной щеки. Ивка теснее прижалась к нему. Мелодия разливалась вокруг, волновала. Дарила забвение и негу. Хотелось, чтобы музыка никогда не кончалась.
Поворот. Шаг в сторону. Поклон.
Танец закончился. Взмокшие от усердия музыканты опустили инструменты. Стало вдруг очень тихо.
Вседозволенность раннего вечера растворилась в наступающих сумерках.
Сальные волосы. Толстый нос в черных точках. Рука, настойчиво шарящая пониже спины. Хриплый шепот.
– Пойдем. Пойдем со мной.
С какой стати. Ивка не с нашеста свалилась.
– Сейчас. Сейчас вернусь. Жди.
Ивка отступила в толпу. Снова заиграла музыка. Загадочно заблестели глаза у женщин. Мужчины расправили плечи.
Девушка налетела на вихрастого мальчишку в синем плаще. К плащу неумелыми стежками были пришиты кривобокие тряпочные звезды.
– Ага! И ты тут, пузатая.
– Старый знакомый.
– Станцуем?
Не дожидаясь ответа, мальчишка схватил Ивку за руку и заплясал не в такт и не в лад.
Ивка бесцеремонно руку вырвала.
– Где твои калачи, малявка?
– Проснулась. Все давно распродано. Самое время веселиться. Не хочешь танцевать, пошли смотреть, как фейерверки устраивать будут. В город специально для этого мага из столицы пригласили. Большого умельца, говорят. Полезли на крышу. Оттуда лучше видно.
Мальчишка привел Ивку к ратуше, отворил неприметную калитку сбоку, поскакал по узкой, крутой лестнице, поднялся на чердак, подтащил Ивку к окну.
– Отсюда вид как на ладони.
Ивка осторожно выглянула наружу. Все-таки четвертый этаж. Непривычно. Тем более что окно большое и без ставен. Можно просто шагнуть вперед и… Ивка отступила назад.
В наступившей вдруг темноте еле виднелись остроконечные черепичные крыши. Светлым пятном проступала освещенная масляными фонарями площадь. Музыки слышно не было. Люди отдыхали, пили пиво, ели жареные колбаски, ждали новых развлечений.
– Сейчас начнется. Смотри, рот не разевай. Нигде больше такого не увидишь, – мальчишка трещал, как испуганная сорока.
Но рот Ивка все равно разинула, было от чего. Где-то вблизи как будто бы гром прогремел. Черное небо над головой полыхнуло оранжевым светом, и на нем расцвели аляповатые огненные цветы.
Внизу на площади захлопали в ладоши, заулюлюкали, засвистели. Цветы опали вниз разноцветными искрами.
И тогда в снова потемневшее небо вырвался дракон – весь из мигающих золотых звезд. Сделал плавный круг над площадью, взмахнул крыльями, открыл огромную пасть, рыгнул пламенем и растаял в воздухе.
За драконом выплыла красная рыба-кит, задрала хвост, пустила из спины голубой фонтан. Взмыл в небо королевский дворец с воротами и башнями. А потом небо снова усеялось горящими цветами. Раскрывались и закрывались бутоны. Тянулись вверх желтые тычинки, трепетали лепестки, и не было этому конца.
– Пойдем посмотрим, как маг колдует, – уже подталкивал Ивку в спину нетерпеливый мальчишка.
– Ну тебя, – повела плечом Ивка. – Я досмотреть хочу.
– Ну и оставайся, пузатая. А я пошел, – и мальчишка с грохотом ссыпался с лестницы.
Цветы плели в небе причудливый венок. Закружились совсем близко от земли огненные колеса, отбрасывая языки пламени. Очень хотелось ступить на подоконник, шагнуть и полететь.
Вдруг тишину внизу разорвал истошный вопль: «Горим!».
Да, горим, – не сразу сообразила Ивка. – Небо в огне.
Но в огне было не только небо. На одной из улиц яркими свечками вспыхнуло сразу несколько домов. Ударил колокол. Забегали внизу люди. Ивка поспешила к лестнице.
Метались, кричали, толкались жители города и его гости. Пронеслась мимо телега. Девушку несло в темноте, как щепку в водовороте. Несколько раз она споткнулась и чуть не упала. Пахло гарью, ел глаза дым.
Ивку вынесло к почерневшим, полуразрушенным домам. Где-то сгорела только крыша, где-то еще и стены, а где-то одиноко торчала печная труба.
Человек в плаще со звездами, с крашенными серебряным цветом ногтями брезгливо вытирал ветошью испачканные золой руки.
– Последнее заклинание плохо сложилось. И потом, я никогда не умел усмирять огонь.
Его пытались увести прочь: «Господин маг, никто вас не обвиняет, идемте».
В нос ударил сладковатый, тошнотворный запах горелой плоти.
Рядом с обугленной балкой лежала обожженная жертва. Красные волдыри до неузнаваемости обезобразили опухшее лицо. Кое-где кожа обгорела до черноты. Волос не осталось. Скрюченные пальцы скребли сухую землю.
Зашлось сердце: раненый был завернут в прогоревший до дыр синий плащ с самодельными кривыми звездами.
Рядом скреб землю когтями пес с опаленной, выгоревшей до мяса шкурой и странно вытянутыми неподвижными задними лапами.
– Пацана, видать, вытащил, а сам под падающую балку угодил, – сказал кто-то рядом.
– Хорошо бы, пацан умер, не приходя в сознание. Боли бы не почувствовал. А собаку пришибить надо, чтобы не мучилась.
У Ивки брызнули из глаз слезы.
– Сейчас, вот уже сейчас, – торопливо зашептала побелевшими губами.
Мешок на поясе, кожаные завязки, чеканка.
Серебряный металл лег на обгоревшую руку. Взвился к небу красный дым. Ивка едва успела отдернуть ладонь от раскаленного края.
Мальчишка приоткрыл красные веки с обгоревшими ресницами: «Ты откуда здесь, пузатая? Догнала все-таки?»
– Спи, – положила ему Ивка ладонь на разглаживающуюся на глазах щеку. – Проснешься, и все будет хорошо. Ты даже и не вспомнишь ни о чем.
За спиной тяжело, со всхлипом, вздохнули. Ивка повернула голову. Умирающая собака смотрела на нее уже подернутыми тусклой пленкой глазами. Без ненависти и без надежды.
«Я знаю, чеканки только для людей, – читалось в собачьем взгляде. – Я ни на что не рассчитываю и ничего не требую. Просто мне больно и я боюсь».
Ивка присела, взяла слабо заскулившего пса за лапу.
– За собаку никто не заплатит. Что ты делаешь, умом тронулась? Держите сумасшедшую девку.
Никого не слушая, отталкивая мешающие руки, Ивка достала еще одну чеканку. Это было неправильно, этого нельзя было делать, но это было – по совести.
Утро застало Ивку в ратуше стоящей перед господином мэром и господином столичным магом. Плащ господина мага был начисто отстиран и накрахмален. Сам маг с интересом разглядывал Ивку как какое-нибудь редкое животное.
– Милая Данница, – начал мэр и поморщился так, как будто проглотил муху, – у нас случились неполадки во время празднества. – Но, благодаря тебе, удалось обойтись без жертв. Это, безусловно, очень важно. Карнавал – гордость Хо-Хо-Куса, мы готовимся к нему целый год и всегда стараемся, чтобы он прошел без сучка, без задоринки. Но ведь бывают непредвиденные обстоятельства. Городская казна выделяет тебе золотой за спасение Ольдига Тешеля, вот, получи и поставь крестик. А за собаку, уж извини, мы ничего дать не можем. Спасение пса было полной глупостью. И город не будет за нее расплачиваться. Хватит с меня того, что в ратушу уже поступили на тебя жалобы за безответственное поведение. Но все же Хо-Хо-Кус у тебя в долгу не останется. Ты можешь провести в городе неделю, и ночлег в лучшей гостинице, и стол будут у тебя бесплатные.
– Спасибо, господин мэр, – Ивка склонила голову в новом чепце. – В этом нет необходимости. Я навещу Ольдига и отправлюсь в дорогу.
Она спустилась по широкой лестнице, покрытой мягким ковром, вышла на улицу.
Ивку вдруг окликнули. Девушку догнал давешний маг.
Потоптался на месте, сказал важно: «Знаешь, Данница. Я бы мог тебе компенсировать. Ну, за пса…»
– Учиться надо было лучше, – Ивка не собиралась дерзить, слова сами слетели с губ.
Рассерженный маг схватил ее за руку: «Не смей грубить!».
Рядом зарычала собака. Маг быстро отдернул ладонь, как обжегся. Возле Ивки остановился огромный черный пес. Недобро взглянул на мага, приподнял верхнюю губу. Того как ветром сдуло.
– Это ты, вчерашний? Которого я вылечила? – спросила Ивка, осторожно погладив лохматую спину собаки. Пес лизнул ей пальцы. Уселся рядом, всем своим видом показывая, что никуда он без Ивки не уйдет.
Так они и зашагали по улице: девушка в сером платье и страшная черная зверюга с желтыми острыми клыками.
За углом Ивка остановилась – что-то неладное творилось у нее внутри. Живот вдруг стянуло железным обручем. Данница испуганно положила на него ладонь. Под рукой заколыхалось, выгнулось, шевельнулось.
Ребенок, – вдруг поняла Ивка. – Он там подрос и уже дает о себе знать. Ма Оница говорила. А я забыла, что так должно быть.
– Ну что, пузатая? – спросила Ивка себя. – Идем дальше в дорогу. Теперь уже вдвоем. Или втроем. Как посмотреть. Только как я такую громадину прокормлю?
– Пес, – спросила она, – ты охотиться умеешь?
Собака только снисходительно улыбнулась в ответ.
– Я буду звать тебя Хвост? Ты согласен?
Пес гавкнул утвердительно. Он был вполне согласен.
Маг-У-Терры
«Все детство мое прошло по часам. Па был страшным педантом, не терпящим никаких опозданий, небрежности в работе и бесцельно потраченного времени.
Завтракали в доме ровно в семь, обедали в час, ужинали в шесть. Все мои занятия были строго расписаны по дням недели и соблюдались неукоснительно. В назначенное время я брал в руки перо, шпагу или кисть. Становился в боевую стойку или делал танцевальное па. Подносил к губам флейту или выпевал баллады.
На ночь одежда моя была аккуратно сложена на стуле в строгом порядке, игрушки расставлены по местам, ночной горшок задвинут под кровать точно на расстояние вытянутой руки.
Перед сном ко мне заходили родители. Ма целовала в лоб, а Па присаживался на край кровати и рассказывал истории или сказки, останавливаясь на самом интересном месте, когда приходило ему время заняться чем-то другим.
Слуги наши уважали и боялись Па. Он никого никогда не ударил и не обидел, был строг, но справедлив. У нас в замке никогда не применялись физические наказания, но, осерчав, Па произносил заклинание, и у провинившегося вырастали кроличьи уши или ослиный хвост. И бедный слуга на неделю, а то и на месяц становился всеобщим посмешищем.
