Текст книги "Данница (СИ)"
Автор книги: Елена Лаевская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)
Рядом корчился в агонии дракон. Зеленая, зеленее весенней травы, кровь толчками била из перекушенной шеи. Дракон, закатив желтые глаза, судорожно дергался, бил по земле хвостом.
Чуть поодаль лежал юноша-бурати. Выл сквозь прикушенные губы в алых каплях, зажимая руками рваную рану на животе. Под руками пульсировало, рвалось наружу месиво внутренностей.
– Чеканку! Давай чеканку! – это кричал и тряс Ивку за плечи Валей, хозяин каравана.
Ивка замерла под его руками. Чеканки. Чеканки только за деньги. Золотой за штуку. Достать просто так? Бесплатно? Никто так не делает. Так нельзя. Неправильно.
Валей понял: «Дам! Дам я тебе этот золотой. Давай чеканку, к потеряшам тебя!»
Ивка очнулась, заскребла пальцами по поясу юбки. Пальцы не слушались. Узел на мешке не развязывался.
Юноша-бурати затрясся вдруг, выгнулся и затих. Загорелые исцарапанные руки упали безвольно вдоль туловища. Вывалилось на снег скользкое, белесое человеческое нутро.
– Дура! – плюнул Валей. – Такого парня!
Ивке показалось, что ее сейчас ударят. Сжалась, прикрыв лицо рукой.
Валей страшно дернул щекой и отвернулся.
Юношу наемника похоронили в одной из глубоких расщелин, завернув в щедро отрезанный кусок волшебного полотна и залив вход быстро засыхающей и твердеющей на воздухе смолой.
Глотнули из фляг за уплывающую душу. Ивка в сторонке вытирала распухший от слез нос. И все терла снегом измазанный драконьей кровью передник и никак не могла оттереть.
Вечером, оглядываясь, к ней подошел знакомый говорливый возница. Сказал шепотом, будто оправдываясь.
– Купил я чеканку в Милограде. Договаривались, что не будем. А я купил и никому не сказал. Мать у меня грудной болезнью мается. Рука не поднялась отдать. От лукавого все эти чеканки. Самую муть в душе поднимают.
Потоптался на месте, сунул Ивке серебряный таллен и отошел в сторону.
Больше с Ивкой никто из Данников не разговаривал. И в ее сторону не смотрел. Бурати-наемники глядели сквозь девушку своими странными разноцветными глазами. На душе было погано. Путешествие начиналось нехорошо.
По приезде в Мерец Валей сказал Ивке: «С нами дальше не поедешь. Ищи другой караван. Вроде уходит сейчас один в столицу. Попросись к ним. Может, возьмут. Тебе все равно туда надо».
И ушел.
Маг-У-Терры
«В Университете, собравшись вечером в чьей-нибудь комнатушке потеплее, мы часто обсуждали сложные вопросы мироздания. Когда ты молод, беспечен, а вино и эль льются рекой, как же тогда легко жонглировать судьбами мира, вселенной и человечества.
Большинство моих сокурсников, включая задушевного друга Фагосея, придерживались классического учения. Мир держат в лапах три Дракона, он накрыт твердой полусферой, по которой движутся по статическим орбитам негасимые факелы Солнце и Луна. И создал его Великий Часовщик.
Разуму было тесно в рамках этой теории. Меня, в связи со своей немочью привыкшего больше читать и думать, чем говорить, воображение и фантазии просто разрывали на части. Я был и есть большой поклонник новой теории о том, что Земля есть шар, висящий на невидимых канатах в воздушном эфире, что окружает его не полусфера, а сфера, и что звезды есть прорехи в ней, сквозь которые проникает к нам вселенский Свет, и он же питает Солнце и Луну, не давая им погаснуть.
Лишь в одном я был согласен с классиками: у такого сложного и многостороннего механизма, коим является наш мир, обязательно должен был быть Механик, подогнавший когда-то все шестеренки и винтики, вставивший ключ в замок и повернувший его по часовой стрелке. Или против.
Помню, как спорили мы ночами до хрипоты, а несколько раз, исчерпав разумные доводы и окончательно потеряв нить рассуждений, пускали в ход кулаки. Именно кулаки, несмотря на то, что многие владели магией. Стыдно в этом признаваться: но что было, то было. В подтверждение своей правоты хотелось подбить друг другу глаз. И никак иначе.
– Если Земля круглая, – брызгал мне слюной в лицо Фагосей, почему никто, выйдя из одной точки и пустившись на запад, никогда не вернулся в эту же точку с востока?
– И как бы он это сделал? – ехидно отвечал я. – Всем прекрасно известно, что наш мир отгорожен с одной стороны бесконечным морем, с другой стороны – непроходимой горной грядой, с третьей – ледяной пустошью, а с четвертой – горячими песками. Обойти вокруг Земли элементарно невозможно физически.
– И зачем же все эти ограждения? – кипятились мои оппоненты.
– Все просто, – орал я. – С нашим миром граничат другие миры. И Часовщик не хочет, чтобы мы и они соприкасались. Потому что если разные Вселенные проникнут друг в друга и смешаются – тут же наступит слияние и конец всего. А теория Драконов – это самая большая глупость, когда-нибудь произнесенная в этих стенах. Животных таких размеров не существует, они будут раздавлены собственным весом!
У Фагосея и его союзников нехорошо, как у впавших в транс эльских боевых свиней, загорались глаза.
– Ну-ну, – разнимали нас друзья. – Хватит спорить. Давайте лучше выпьем и отправимся к девицам.
На сем наши споры всегда кончались. Выпить и к девицам хотели все и немедленно.
Но при первом удобном случае споры наши возобновлялись с новой силой.
Закончив учебу и вернувшись домой, желая утолить жажду познания, я погрузился в чтение старинных фолиантов из фамильной библиотеки. Теории, находки, приключения великих ученых захлестнули меня с головой.
Мир оказался еще более многогранным и загадочным, чем я предполагал. Теперь я – студент – казался сам себе круглым невеждой. Убогим незнайкой. Выскочкой. Пустозвоном.
В своем подневольном путешествии я собираюсь совместить приятное с необходимым и посетить три самых загадочных места в нашем мире: Каменную Крепость в пустыне, Кладбище Гигантов и Драконью ферму. Может быть, и даже скорее всего, с научной точки зрения это будет весьма полезно. А может, и не полезно. Но интересно и познавательно уж точно будет».
Записки о Мироздании, сделанные Магом-У-Терры во время путешествия.
Путешествие продолжалось уже несколько часов. Маг-У-Терры успел, зажав в пальцах новейшее изобретение технической мысли – грифельный карандаш, пройтись по тщательно разработанному плану поездки, перекусил свежей булкой и остывшим кофе, вздремнул на мягких подушках.
Делать больше было нечего. За окном проплывал однообразный пейзаж смешанного леса, скрипели рессоры, всхрапывала тройка драконов.
Всплывала в голове и пропадала неизвестно откуда пришедшая строчка. Не хотела уходить. То ли слышал ее где-то, то ли сама родилась.
Мой дядя самых честных правил…
Мой дядя самых честных правил…
От нечего делать молодой маг стал придумывать рифму к прицепившимся словам. Он иногда баловался стихами. Но так, ничего серьезного. Барышням в альбом, в основном.
Мой дядя самых честных правил,
Вдруг завещание исправил.
Все хорошо. Только ведь дядя его и не составлял. Вот такой оригинал. Хотел, чтобы все родственникииз-за наследства передрались. Хулиган. Или самодур. Как посмотреть.
Мой дядя самых честных правил,
Своей жене рога наставил.
Так ведь не был дядюшка женат. В свое время всех невест распугал склочным характером. Так один и живет. Скукой мается. Големов создает – соседей пугать. Предсказывает разные страсти – затем же. Редкое животное, крокодил, у него в спальне под кроватью прячется. Это уже совсем неизвестно зачем.
Мой дядя самых честных правил,
Он уважать себя заставил.
Вот это уже лучше, можно и записать.
Но ничего записывать юный маг не стал. И через некоторое время строчка забылась, стерлась из памяти так же легко, как и появилась.
Поздно вечером, уже в темноте, карета остановилась перед родовым замком регины Меллори. Узнав, что Маг-У-Терры отправляется в путешествие, регина отправила ему одно за другим с полдюжины посланий и, наконец, добилась, чтобы молодой маг остановился у нее по дороге.
Меллори слыла в округе особой взбалмошной и эксцентричной. Некрасивая, резкая, острая на язык, она не часто появлялась в обществе (не то, чтобы общество от этого сильно расстраивалось, так, кривило губы), но, как ни странно, не пропускала ни одного бала.
Приезжала последняя, разодетая в пух и прах, сверкая драгоценностями, танцевала всего один танец и уезжала, не дожидаясь ужина.
Вот и сейчас, пренебрегая правилами этикета, регина сама спустилась к карете мага с факелом в руках. Тот поцеловал решительно протянутую крепкую руку с катышками мозолей на ладони
Дрова она сама колет? Или с мечом упражняется? – мелькнула мысль.
– У вас породистые драконы, сударь, – заметила Меллори, провожая Мага-У-Терры к парадной двери.
За изысканным обедом из летающего змея ох, пустынных ежей и густого красного вина молодой маг неожиданно разговорился.
То ли роскошная трапеза, то ли дружеская манера регины так подействовала, только маг расслабился, и речь его текла без труда.
Меллори оказалась на редкость интересной собеседницей. Через полчаса молодой маг признался себе, что совершенно не понимает, почему раньше считал регину безнадежно некрасивой.
Ну да, худа, без плавности движений, но зато какая прекрасная белая кожа. Крючковатый нос и маленькие, близко посаженные глаза, но ведь искрятся смехом, что твой горный хрусталь. Широкий узкогубый рот, но такая пленительная улыбка.
В этом сезоне модно было иметь веер. Девушки говорили глупости, прикрывшись изделием из тонкого полотна или перьев, и кокетливо стреляли неестественно распахнутыми глазами. Раз – наповал. Два – наповал. Три – мимо…
Регина не говорила глупостей и смотрела прямо, не отводя глаз. Веер ей был ни к чему. И магу это было очень по душе.
Разошедшийся Маг-У-Терры посвятил регину в недавно записанные мысли об устройстве мира.
Меллори слушала внимательно, задавала исключительно правильные вопросы.
– Из какого материала сплетены канаты, на которых подвешена Земля?
– Что там, за небесной сферой?
– Как найти замок, в который Великий Часовщик вставил заводной ключ?
– Меллори, вы самая необычная девушка из всех, с кем мне приходилось встречаться, – восторгался молодой маг, отпивая вино уже из третьего бокала.
Регина беззаботно смеялась.
– Мой опекун тоже так говорит. Только морщится при этом, будто наелся незрелого крыжовника. А потом добавляет, что я полная оторва, и он снимает с себя обязательства, данные моим родителям.
– Если ваш опекун совсем откажется, то буду рад взять эти обязанности на себя, – пошутил (или не очень пошутил) маг.
– А это правда, – вдруг осторожно спросила Меллори, – что вы дали обет не пользоваться магией? Чтобы самому честно встречать невзгоды мира лицом к лицу? Это очень благородно с вашей стороны.
Мага-У-Терры обдало жаром. Запылали, как угли в жаровне, уши. Выступили на лбу капли пота. Вздрогнула держащая бокал рука, несколько алых капель упали на тонкие кружева рубашки.
Признавайся, дурак! – шепнул беззвучно сам себе. Таким девушкам не лгут. Обманешь – потеряешь навсегда.
Не обману – тоже…
– Не хотите отвечать, не надо, – регина положила прохладную ладонь на горячую руку молодого мага. – У меня… У меня есть маленький Дар. Ну, совсем крошечный. По наследству от прабабки. Не возьмете ли на себя труд давать мне уроки магии? Когда вернетесь, конечно.
Последний шанс. Кровь отчаянно стучала в висках. Последняя соломинка. И та выпала из ослабевших пальцев.
– Извините, регина. Из меня очень плохой учитель.
Меллори закусила губы.
– Извините и меня, Маг-У-Терры. Я, кажется, перешла грань приличия. Не обижайтесь, но я вас оставлю, голова неожиданно разболелась.
Шелест юбок по паркету. И все. Ушла. Испарилась. И некого в этом винить, кроме себя. Если бы у молодого мага была с собой рапира, он бы сейчас с огромным удовольствием проткнул себя насквозь!
Утром Меллори не вышла проводить гостя. Прислала мажордома. Молодой маг проклял себя на всех известных ему языках. И слово «остолоп» было там самым мягким из произнесенных.
Кофе показался горьким, варенье – кислым, драконы – плохо отдохнувшими, а верный Хмут – свинья свиньей.
Ни на что не надеясь, он оставил Меллори записку, в которой благодарил за кров и интересную беседу. И приглашал регину с ответным визитом.
Небо было пасмурным. Парило. Несмотря на ровную дорогу, изрядно трясло. День обещал быть мрачным. И мерзким. Но действительность превзошла все ожидания.
Карета неожиданно сильно накренилась. Захрипели, рванулись драконы. Закричал кучер.
Маг выглянул в окно. Путь загораживал бородатый детина, типичный разбойник и душегуб по виду, с топором в руках.
Кучер скатился с козел, кинулся в лес. Кто-то решительно распахнул легкую дверь, ухватил мага за край камзола, вытащил на свет.
Прямо перед лицом мелькнул открытый щербатый рот. Мага поставили на колени, сорвали с пояса кошель, с руки – дорогой перстень. Блеснула в воздухе ржавая сабля.
Маг-У-Терры знал заклинание глубокого сна назубок. Все двадцать слов в нужной последовательности. Но с дрожащих губ слетело только проклятое «Т-т-тром».
Просвистела стрела. Человек со щербатым ртом упал затылком вниз. Остальные бродяги кинулись врассыпную. К карете спешили три вооруженных до зубов всадника. За ними поднимала дракона на дыбы регина в домашнем капоте.
Меллори соскочила с седла. Подбежала к молодому магу. Обняла.
– Вы… Вы… Какой же вы упрямый осел. Черт с ним, с обетом, когда речь идет о собственной жизни. Хорошо, что я почувствовала, что я успела…
Маг-У-Терры осторожно погладил регину по растрепавшимся волосам. Слова с трудом вырывались из пересохшего горла. Ну и черт с ним.
– М-м-меллори. Я п-п-почту за честь учить вас магии. Как только вернусь из путешествия. Т-т-только хочу сказать. Сам-то я ни черта и не умею.
Мих
Мих подошел к стенам Мереца уже после полудня, отшагав часов пять по пыльной ухабистой дороге. Несмотря на то, что жарко не было, рубаха промокла от пота на спине и под мышками, на губы то и дело скатывались соленые капли, ноги в грязных разношенных сапогах немилосердно гудели.
Стены Мереца были высокие, каменные, надежные. Не для защиты от врагов, конечно. Скорее, чтобы в город никто не проник незамеченным и, что еще хуже, бесплатно.
В этом мире, слава богу, сейчас не воевали. Король, Реджинальд Амидей Соколай и кто-то там еще, крепко держал государство за горло волосатой лапой. Хотя про «волосатую» Мих точно не знал: пить с Реджинальдом на брудершафт ему пока не приходилось. Да и в столице Мих не бывал. Но в скором времени собирался.
Впрочем, может, кулак был и не слишком железный. Ведь объединил разрозненные до этого герцогства дед нынешнего монарха уже лет сорок тому назад. Нынешний только пожинал плоды. Но познания по истории этого мира у Миха были скудные. Простой народ, с которым он в основном общался, предпочитал жить настоящим, храня в памяти лишь заклятия, легенды и приметы.
На подходе к воротам возникла давка. Впереди поднимало копытами пыль стадо мелких, длинношерстных овец, которое пастухи с собаками гнали на продажу. Сзади поджимал караван из трех фургонов. Тягловые драконы чуяли скорый отдых и кормежку, пускали вонючий дым, бодро всхрюкивали, тянули повозки. Покусывали овец за круглые бока. Пару раз пребольно тяпнули Миха. В конце концов с измазанным сажей лицом, в штанах, покрытых клоками шерсти, Мих пробился к пропускной будке.
Стражники спросили медную монету. На одиноких путниках в поношенной одежде и с тощим заплечным мешком здесь не наживались. Наживались на купцах или, на худой конец, на тех, кто имел средство передвижения и тягловую силу.
Один из стражников, отъевшийся, пузатый, с красной рожей и, факт, что с гипертонией в начальной стадии, выпирающий из кожаной кирасы, как тесто из квашни, увидев сине-белую лекарскую косынку на шее Миха, не упустил возможности продемонстрировать свою значимость.
– Работать только на площади Хромого Дракона, шума не создавать, не выступать, лечить тихо, смиренно.
– Как же можно выступать! – отозвался Мих. – Я человек мирный. Порядки знаю.
И на всякий случай сунул стражнику еще одну монету, персональную. Тот привычным жестом сгреб медяк в карман.
– Взяточничество это не порок, а состояние души, – философски вздохнул Мих и огляделся: надо было искать какой-нибудь пристойный караван-сарай.
Это оказалось делом несложным. Мих пропустил едущие за ним фургоны и зашагал следом. Караван вывел его на Приезжую Улицу.
Комната в гостинице оказалась маленькой, с колченогой кроватью, коричневыми следами раздавленных клопов на стене и крошечным слепым окошком. Но это не имело значения. Главное – принесли шайку с горячей водой, и Мих смог наконец-то вымыться и переодеться в чистое. Грязную одежду унесла гостиничная девка с обещанием постирать.
– Мыльного корня не экономь! – крикнул ей Мих вдогонку.
С перспективами на дальнейшее передвижение тоже все отлично сладилось. Караван, приведший Миха на Приезжую Улицу, через два дня отправлялся в пустыню. Взять его хозяин согласился сразу: лекарская косынка часто играла в пользу Миха.
Выполнив программу-минимум, доктор пошел обедать, на первом этаже караван-сарая подавали еду.
Мих удобно устроился за столиком у стены, заказал жаркое из кролика и пиво. Огляделся.
Посетителей было мало. Красноносый старик, цедивший, судя по всему, не первую кружку, развалился на табуретке у двери. Напротив худая, недокормленная девчонка лопала картошку с брюквой.
– Высокая какая, – машинально отметил Мих, подцепляя ложкой кусок мяса побольше. Вилок в этом мире пока не существовало. Не додумались местные модники до широких веерных воротников, мешающих донести руку до рта.
Девчонка напротив закончила есть, отодвинула горшок, вытерла ладонью свежий красивый рот, встала, но качнулась вдруг, хватаясь за спинку стула.
Мих едва успел подскочить, подхватить под локоть. Иначе бы точно грохнулась.
Мих вывел побледневшую в прозелень дылду во двор, приказал: «Ложись на траву, ноги, вон, на чурбан положи, чтобы выше головы были. Через пять минут будешь как новенькая».
Подумал еще и спросил: «Тяжелая, что ли? Так чего одна шляешься?»
Девчонка промолчала, отвернувшись.
– Данница, – догадался наконец Мих. – Интересно. Никогда чеканок не видел. Загадочные штуки. Артефакты, блин.
Девчонка на всякий случай отодвинулась. Вцепилась в пояс юбки.
– Истеричка малахольная, – констатировал Мих. – Кому же это надо беременную грабить на свою голову? Полежи еще немного. Да резко не вставай, опять голова закружится. А я пошел обратно. Кролик остынет.
Хотел посоветовать девчонке тоже подналечь на мясо, но подумал, что монет на мясо у нее может и не быть, а делиться с каждым встречным-поперечным в его планы не входило.
Ночью на колючем, набитом соломой матрасе снились Миху странные сны.
Будто стоял он посреди густого, пронизанного солнцем и запахом хвои леса, где звал его, эхом отражаясь от стволов, до боли знакомый голос.
– Ми-и-и-иша! Ми-и-и-ишка! Не бросай меня. Не бросай. Найди. Найди, а то пожалеешь.
Мих пытался определить, откуда идет звук. Но Светкин голос звучал и справа, и слева, и сверху, и снизу. А потом уже и не Светкин. Чей-то совсем другой. Незнакомый. Мих метался, кричал, сходил с ума от беспомощности, бил кулаком по теплым стволам. Переворачивалось, опрокидывалось на землю небо. Разбивалось с хрустальным стоном. Хрустело осколками на зубах.
Мих просыпался, жадно пил воду, снова проваливался в сон.
Некто в синем плаще, с черным провалом тьмы под низко надвинутым капюшоном, тянул за руку, настойчиво шептал в лицо: «Ты ей поможешь. Обещай, что ты ей поможешь. Обещай…»
И снова переворачивалось небо, разбивалось. Летели осколки, раня лицо. Взметалось к небу яростное пламя.
Утром Мих встал с тяжелой головой, совершенно разбитый и злой. Еле удержался, чтобы не пнуть гостиничную девку, не вовремя перебежавшую ему дорогу, не наговорить гадостей хозяину гостиницы. Есть не стал. Выпил кипятку и сразу отправился на площадь Хромого Дракона. В дорогу нужны были деньги.
Площадь оказалась маленькая, карманная, как и все они в этих псевдо-средневековых городах. Правда, мостовая была каменная (улица Репина, кольнуло сердце). И даже крошечный фонтанчик с мутной водой тут имелся. А так: несколько лотков с товарами. Пряности, привезенные из деревень продукты, ткани, скобяные изделия. Бродячий гимнаст, тоненький лопоухий мальчишка в выгоревших лохмотьях, крутил сальто. Ему кидали редкие монетки. Старик-нищий тянул протяжно, но тихо, извечное «подайте, люди добрые». Обосновались на циновках двое лекарей. Оба с пациентами. Мих разложил подстилку подальше от коллег.
Скоро к нему приковылял первый больной, владелец одного из ларьков, с затуманенными болью, в красных прожилках глазами. Бедняга маялся мигренью.
«Это она, опять она, непобедимая, ужасная болезнь гемикрания, при которой болит полголовы» – напевал Мих, разминая в нужных местах сведенные судорогой мышцы на плечах больного. Нажимал, считал до сорока, отпускал и снова нажимал. Так он снимал частые Светкины мигрени. В семидесяти процентах случаев это помогало. Торговцу помогло тоже. Мих получил свои два медяка. Отправил пациента с напутствием отлежаться, точно зная, что он этого не сделает. Торговля в этом мире была важнее здоровья.
Только теперь Мих ощутил чей-то тяжелый взгляд на затылке. Оглянулся по сторонам. Никого не увидел. Но взгляд был цепкий, не отпускал. Стало неприятно.
Потом стало не до взглядов: начался сумасшедший дом. Заполошная, подвывающая в голос молодуха в грязном платье и еще более грязном переднике притащила замурзанного, голопопого малыша, засунувшего в нос сухую фасолину. С Миха семь потов сошло, пока он пытался достать посторонний предмет из крошечной ноздри брыкающегося ребенка. Тем более что ребенок норовил, как нарочно, заехать пяткой или в лицо, или по рукам. Бросил бы десять раз, если бы не понимал, что если не он – никто другой и не возьмется.
Когда вымазанная слизью и кровью фасолинa упала наконец Миху в ладонь, выяснилось, что платить молодухе нечем. Мих плюнул и не стал связываться, звать стражу. Один из лекарей показал ему соответствующую комбинацию из пальцев, означающую, что он, Мих, круглый лох.
Мих сделал вид, что не заметил.
– Все равно ведь угробит ребенка, не так, так этак, – тоскливо подумал он, глядя, как молодуха тащит прочь свое чадо. – Какая здесь детская смертность и думать не хочется.
Он передохнул немного, купив у лоточника пирог с картошкой. Чужой взгляд никуда не делся. Сверлил затылок. Мешал спокойно есть.
Третьим пациентом стал дядька с разорванным боком. Мих навскидку предположил, что мужика потрепала большая псина, но озвучивать догадку не стал. Слишком догадливых в этом мире не жаловали.
Рана была неглубокая, но длинная, рваная. Рубаха сильно пропиталась кровью.
Циновку испачкает, – недовольно подумал Мих.
– Зашивать надо, – сообщил он. – Иначе кособоким останешься. Или, если кости плохо лягут, кровью истечешь. Но шрам все равно будет большой и некрасивый.
Дядька только рукой махнул. Мих достал из мешка моток толстой белой нитки, иглу. Велел мужику лечь поровнее и не трепыхаться. Как мог обработал рану и начал шить. Пациент шипел, кусал губы, ругался от души непотребными словами каждый раз, когда острие прокалывало кожу. Но старался не дергаться, понимал, что так будет еще больнее.
Наконец Мих закончил, осмотрел свою работу. Стежки лежали ровно. В пору было собой гордиться.
– Через неделю приходи снова. Меня не будет, но любой лекарь нитки выдернет.
– Сам выдерну, – дернул мужик подбородком. Достал кошель, отсчитал медяки.
Такой выдернет, – согласился про себя Мих.
Когда «рваный бок» ушел, Мих оттащил циновку к фонтану, смыл кровь, пока не засохла. Потом уселся на камни, стал разминать уставшие руки.
– Доброго дня, лекарь, – раздалось рядом.
Мих поднял глаза. Перед ним стоял невысокий плотный человек. Из состоятельных. Прилично одетый, дочиста отмытый, пахнущий духами. Остатки светлых волос были тщательно зачесаны за уши.
– Что привело ко мне важного господина? – Мих не поленился встать и низко поклониться.
Человек поморщился, ответил негромко: «Я поверенный господина главного судьи города. Наблюдаю за тобой все утро. Мне нужен хороший лекарь. Я выбрал тебя».
– Какая помощь нужна господину?
– Узнаешь в доме судьи. За работу получишь серебряный таллен. И будешь держать язык за зубами, когда закончишь. Когда ты уезжаешь из города?
– Послезавтра, мой господин.
– Завтра было бы лучше. Но ладно. Куда направляешься?
– Я ухожу с караваном. И я умею хранить тайны своих больных.
– Меня зовут Илей. Идем, – сказал как отрубил человек-поверенный. Повернулся и пошел не оглядываясь. Был уверен, что Мих двинется за ним. За серебряный таллен-то!
Как Мих и ожидал, дом господина главного судьи оказался весьма представительным, под стать, наверное, своему хозяину: высоким, массивным, но и не без некоторого изящества. Двухэтажный кирпичный, с большим свежевыбеленным крыльцом. По фасаду упрямый плющ тянулся к новой черепичной крыше. Перед домом была разбита небольшая лужайка, на которую, уж можете быть уверенными, помои не выплескивались. Во всяком случае, запах роз перебивал запах нечистот, легким флером накрывающим город и днем и ночью.
Мих бы точно от такого жилья не отказался. Что в той, что в этой жизни. Только окошки бы сделал побольше.
Илей провел Миха в темный коридор. На деревянной скамейке маялась беременная девчонка-Данница, которой он помог накануне. Девчонка подняла на Миха затравленный взгляд, но виду, что узнала, не подала.
Илей в коридоре не остановился, прошел дальше, в комнату, пропустив Миха вперед.
– Итак, – сказал он. – Ты делаешь свое дело. Получаешь таллен и держишь язык за зубами.
– Так, – подтвердил Мих.
Илей помолчал, тщательно заправил редкие волосы за уши и заговорил медленно, тщательно подбирая слова.
– У господина судьи тяжело больна жена. Тебе нужно ее осмотреть и сказать, есть ли надежда на выздоровление. И кое-что еще. Если потребуется. Понятно?
Чего уж тут непонятного, – подумал про себя Мих. – В коридоре сидит Данница с чеканками. Но господин судья скуповат и не хочет зря тратить деньги. Ведь тем, кто может выздороветь сам, чеканки не помогают. Даже страданий не облегчают. А позвали меня, неизвестного приблудного лекаря, так как в процессе лечения жены господин жмот перессорился со всеми врачами города.
Вслух же Мих произнес: «Я все понял, где больная?»
– Идем.
Больная, еще недавно молодая, цветущая женщина, лежала в маленькой спальне с плотно задвинутыми шторами.
Увидев ее, Мих понял, почему срочно послали за Данницей. Больная выглядела плохо. За годы работы у Миха выработалось профессиональное чутье, когда при быстром взгляде на пациента можешь приблизительно определить тяжесть его положения.
Всего несколько секунд потребовалось Миху, чтобы увидеть неестественную худобу, сероватый оттенок кожи, гримасу боли на все еще красивом лице с правильными чертами.
В комнате стоял густой, спертый запах немощного тела, мочи, благовоний и оплавившегося стеарина со свеч.
Услышав шаги, женщина приоткрыла глаза, равнодушно оглядела вошедших.
Из темноты выступил долговязый, сутулый человек. Бросил на Миха цепкий, неприязненный взгляд. Поморщился.
– Я привел лекаря, господин судья. Я объяснил, зачем он здесь, – осторожно заговорил Илей. – Мне показалось, что он знает свое дело.
Хозяин дома поморщился еще раз.
– Оставь нас одних, – приказал Илею. Потом обратился к Миху: – Что тебе нужно, чтобы дать ответ?
– Господин, разрешите осмотреть больную.
Судья скривился, хотел что-то сказать, но сдержался и шагнул в сторону.
Мих подошел к женщине, посчитал пульс, оттянул бледные веки, провел пальцами по увеличенным лимфоузлам на шее.
Больная осталась безучастной к чужим прикосновениям, лишь дрогнули худые руки, лежащие поверх простыни.
Пальцы Миха спустились ниже, на тонкого батиста рубашку.
Отчетливо прощупывалась опухоль размером с грецкий орех на левой груди. Печень была увеличена. Женщина сморщилась от боли, когда Мих дотронулся до края реберной дуги. Метастазы. И, судя по хриплому, влажному дыханию, – в легких тоже. Сделать здесь ничего не смог бы ни один врач.
Мих закончил осмотр, прикрыл больную одеялом. Хозяин дома направился к двери, поманил за собой Миха.
– Ну?
– Сожалею, господин судья, – склонил Мих голову. – Мой прогноз самый неутешительный.
– Думаешь, чеканка поможет?
– Я никогда не работал с чеканками, господин.
– Илей, – поколебавшись, позвал хозяин. – Кликни Данницу.
Они вернулись в комнату больной.
У девчонки-Данницы от напряжения и испуга дрожали руки с зажатой в них серебряной чеканкой. На поверхности артефакта отчетливо проступали темные руны.
Девчонка прижала чеканку к исхудавшему предплечью больной, вдавила в бледную кожу. Загадочный предмет начал наливаться красным, будто плавился. Руны еще ярче обозначились черными обгоревшими строками. Данница отняла пальцы, затрясла ими в воздухе, как будто обожглась. Чеканка начала погружаться внутрь сквозь кожу и мышцы. От нее шел теперь легкий розовый дым.
Больная, выгнувшись, закричала страшно, распахнув безумные, ничего не видящие глаза. И вдруг затихла и обмякла на кровати. Края чеканки все больше и больше врастали в плоть, утончались, сливались с ней и в конце концов просто растворились, оставив на коже ярко-розовое пятно, как от ожога.
– Что теперь? – спросил судья, явно потрясенный увиденным.
– Надо ждать, – прошептала Данница. – Господин маг Зарев говорил, что с первой чеканкой изменения начнутся не раньше, чем через час.
– Илей, – позвал хозяин, – с Данницей пока не расплачивайся. Подожди, начнется ли улучшение. И глаз с нее не своди. Чтобы не удрала в случае чего… А ты, лекарь, подожди в коридоре. Через час я тебя позову.
Мих потоптался на месте, еще раз проверил пульс больной, прислушался к дыханию. Женщина была жива. Находилась то ли в обмороке, то ли глубоко спала. Лекарь вышел из спальни.
Девчонка-Данница все еще сидела на деревянной скамейке, поджав ноги и спрятав ладони под передник.
– Как она там?
– Сама сказала: час ждать надо.
– Это моя первая чеканка.
– Я понял.
Девчонка немного поерзала на жестком сидении, проговорила нехотя.
– Спасибо за вчерашнее.
– Чего там. Воды пей больше. И ешь часто, но понемногу. Зовут тебя как?
– Ивка, а тебя?
– Мих.
– Если хочешь, дождись меня, – предложил Мих. – Я тебя провожу.
Девчонка промолчала.
Мих подождал еще немного, поднялся и пошел проверить больную.
Изменения он увидел сразу.
Разгладилась, порозовела кожа. Исчезла с лица гримаса боли. Дыхание стало глубоким и чистым. Женщина спокойно спала, вольготно раскинувшись на постели. Может быть, в первый раз за многие недели.
Господин судья, сгорбившись, сидел в кресле, положив руку на ладонь жены.
