Текст книги "Лицо врага: Дверь (СИ)"

Автор книги: Елена Ингверь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Муань Миэюй здесь вела себя как цивилизованная женщина Лие, а не как закрытые, сдержанные, томные и не поднимающие глаз девушки Венея, ходила устойчивой, твёрдой походкой, одевалась удобно, то есть, по здешним меркам, по-мужски, касалась кого хотела и не обращала внимания на реакцию окружающих. Многим здесь это было в новинку, казалось странным или неприличным, но вслух никто не комментировал. Лично Лаое просто смущался и немного нервничал, когда она оказывалась слишком близко или касалась его просто так… хотя, конечно, нервничал он примерно всегда. Миэюй тоже не очень любила к кому-то близко находиться и кого-то много трогать всеми частями тела, кроме рук, так что ей это не мешало.

– Империи всё равно будут нужны деньги, – подумав, не согласился Лаое.

– Империи будет нужно спокойствие. А уйтуддинйу точно постараются обеспечить нам обратное. Мы не должны давать им повода.

Лаое почесал переносицу, мотнул головой, ударился об стенку рогами и отдёрнулся обратно. Миэюй только усмехнулась и поправила ему подвеску на роге. Он смутился ещё больше.

– Ты думаешь, вообще нет шансов сделать из них что-то приличное?

– Я думаю, что они точно так же смотрят на нас и думают, можно ли сделать из нас что-то приличное. Если мы будем заниматься деланием друг из друга чего-то приличного, то мы никогда не добьёмся цели. Никакой. Я думаю, лучше оставить эти мысли и сосредоточиться на том, что сейчас важнее всего.

Лаое посмотрел на неё нечитаемым взглядом, вздохнул и ответил:

– Возможно, я просто не привык.

– Ну разумеется, – сказала она. – Привыкнешь. А дарёным солдатам в любом случае в зубы не смотрят.

Лаое фыркнул и вышел. Миэюй вытащила из коробки следующую мышь, одним движением отрезала ей голову и начала концентрировать энергию для нового амулета.

А Муриам понимала жоесинский диалект куда лучше, чем приезжие вейцы думали. Закончила уборку и пошла рассказывать отцу о сомнениях самого главного и словах его мудрого друга, которого с его тёмной магией надо бы ещё на змей с орлами натравить. Только одного Муриам понять всё не могла: этот полезный и мудрый друг – мужчина или женщина?

========== Миэюй – уничтожение восставших ==========

Миэюй честно не хотела никуда уходить. Она вообще не любила, когда происходит что-то важное, а её нет рядом. Но раз уж ты один из сильнейших магов восстания, то будь уж добр, оказывается, ещё и слетать обратно – разбудить проспавшего товарища, сволочь такую. Нет, она, конечно, узнала об истинной причине его неявки на финальный акт столь важного дела, но до этого искренне думала, что случилось что-то ужасное. Лаое тоже так подумал, вот и попросил её слетать, посмотреть и помочь, если надо.

Но помощи Юэшену не требовалось. Требовался хороший пинок и немного нецензурных воплей. Собрался он, правда, куда быстрее, но Миэюй на всякий случай поорала ещё. Один из лидеров, чтоб его…

Да, оправдания на тему «не знаю, что на меня нашло», «может быть, это сонное заклятие», «у чая был какой-то странный привкус» и прочее подобное блеяние она предпочитала не слушать. Было немного неприятно иметь дело как с ним лично, так и с такими людьми вообще.

Юэ, правда, очень быстро сообразил, что если оторваться от сумасшедшей громкой женщины и лететь далеко впереди, то будет только в ушах шуметь, и проявил такое рвение во благо революции, что Миэюй за ним еле успевала. И пришлось замолчать, чтобы не простудиться. Ходить охрипшей, ругаться с Лаое шёпотом и командовать войсками при помощи телепатии она точно не хотела.

Но когда они долетели…

Когда они долетели, Миэюй забыла всё, о чём только могла подумать. Потому что рисунок излучающей клетки, поставленной над площадью магами Собрания, как раз вспомнила. Недавно созданное заклинание против нечисти, почти прорыв в боевой магии, красивое и трудоёмкое. А главное – действующее и на людей тоже. Даже слишком хорошо действующее.

Накрываешь стаю вурдалаков и просто ждёшь, да?

Суки.

Чтоб их.

Надо порвать клетку. Порвать, порвать, ну же, любое плетение может чему-то поддаться, на любую нить есть лезвие, это первый закон любого вида магии, надо только это лезвие найти, она же многое может, она же одна из сильнейших среди повстанцев, она же может… А внизу перекошенные лица, а в ушах крики, а внизу вон кто-то пытается заколоться своим же мечом, лишь бы не было этой всепоглощающей боли, а она, Муань Миэюй, чудотворная победительница, одна из сильнейших, ничего сделать не может, никому помочь не может, даже боль их ужаснейшую разделить не может, не…

Юэшен закрыл её щитом от нити заметившего их мага Собрания. Отвесил хлёсткую, в нормальное время непоправимо оскорбительную пощёчину, но она почти не почувствовала боли, она не заметила, она пыталась разорвать плетение, но оно не поддавалось, но…

– Миэюй! – Ничего. – Муань Миэюй! – Пусть в жопу идёт. – Миэюй!!

Он что, не видит? Почему он не помогает?! Почему только защищается от магов Собрания? Почему он…

Он подхватил её, потянул за талию, попытался утащить, но она, гибкая от природы, извернулась, пнула, не глядя, он взвыл, а она продолжила рвать, но оно не рвалось, но наступила тьма, но…

========== Эксперимент Миэюй ==========

Муань Миэюй не любит Саян Лаое. Однозначно – нет. Да, он ей немного дорог. Немного. Сколько-то. Так, даже не друг, просто товарищ. Забавное недоразумение, почему-то – зачем-то – влюблённое в неё. Это почти смешно – то, как он в неё влюблён.

Муань Миэюй ставит на нём эксперимент. Просто – эксперимент, всё во благо науки. Ну и что, что как-то странно действовать во благо науки на войне, когда у тебя нет ничего, а у твоих противников есть всё, и когда надо воевать, а не ставить эксперименты. Ну и что, что она связывает его душу со своей. Ну и что, что от её души должен – по идее эксперимента – оторваться кусок тогда, когда он умрёт. Ну и что, что некроэнергия, отданная этим куском души, должна будет создать ему новое тело. Ну и что, что созданная ею связь должна будет притянуть его душу в это новое тело.

Ну и что, что Саян Лаое ничего о её эксперименте не знает.

Он так мил, так наивен, когда отдаёт ей свою кровь. Когда носит все амулеты, которые она ему даёт. Он так глуп. А может быть, так влюблён. А может быть, просто доверчив.

Неважно.

Она видит даже не тело – размазанную по мостовой жидкую кашу и слизь, среди которой лежит странно белый на этом фоне скелет, который легко отличить от сотен скелетов вокруг по золотистым рогам на черепе. Она не чувствует в себе никаких изменений. Она не видит никаких изменений в скелете.

Очевидно – её эксперимент полностью провалился.

Это был всего лишь эксперимент. Это был всего лишь эксперимент, и он провалился. Она не смогла внести никакого вклада в науку. Она не смогла внести никакого вклада в науку, но ничего, она внесёт его когда-нибудь потом, она же выжила, она же сбежала.

Она идёт по лесам Шаома, она знает, что придёт в Богось, она знает, что она будет жить, что она, возможно, будет экспериментировать ещё. Она отгоняет предательские мысли о том, на ком.

И да, ей жалко Лаое. Ей жалко всех, кто там погиб. Ей очень горько от того, что они погибли.

Но почему-то хуже всего от того, что погиб Лаое.

И не воскрес.

От того, что провалился её эксперимент.

И неужели только от этого – ей так горько?

========== Миэюй идёт в Богось ==========

Леса, самим временем признанные непроходимыми, как будто расступались перед ней – за три дня пути (если так можно было назвать унылое шатание примерно в сторону заката) Миэюй даже почти не запачкалась. Дуракам везёт, что ли? Или в данном случае скорее покойникам? Живым… покойникам. Или даже не живым. Тем, кому до смерти осталось всего лишь найти эту смерть?

Миэюй смерти не искала. Не специально, по крайней мере. Миэюй хотела бы обрести хоть какую-то цель, чтобы назвать её смыслом жизни и смочь не ждать больше этой смерти. Но и её не искала. Она просто не знала, как. Она сбежала от ищеек Собрания, не придумав ничего лучше, чем забраться в леса Шаома, и шла всё дальше и дальше от центра страны, вроде бы в горы, хотя не знала наверняка, ищут её или нет.

А дальше…

Как сказать. Идти было хотя бы осмысленнее, чем сидеть на одном месте и плакать. Или чем понимать, что плакать она больше не умеет.

Ощущения были как после победы в Лие.

Удивляться было нечему, и Мирите это прекрасно знала.

========== Волот даёт Мирее должность ==========

– А ты что умеешь? – спросил Волот у генерала Марской. – Что ты можешь в мирное время?

Та фыркнула.

– Что я умею кроме того, что воевать? Умею убивать. Казнить умею. Палачами командовать. Искать жертв для себя и для них.

Все засмеялись. Лишь некоторые отвернулись, боясь, что Марская может заметить жалость у них в глазах. Один царь не смеялся и не жалел её. Он думал. А после лицо его приобрело торжественное выражение.

– Хорошо, – сказал он. ¬– Ты будешь убивать, казнить и командовать палачами. Любому царю нужна тайная стража. Забирай себе всех шпионов, заговорщиков, мятежников, – это теперь твои жертвы. Делай с ними что хочешь, лишь бы моя власть была нерушима. Дави их во младенчестве, в материнских утробах, в отцовском семени. Выбери себе из стражи и армии верных людей, допроси пленных тайнюков об их секретах, создай нам новую тайную стражу… назовём её службой, чтобы люди, слыша её название, не вспоминали о тайной страже царя Веденея.

– Благодарю вас, Ваше Величество, – сказала она церемонно и отстранённо.

– Отлично, – ответил царь. ¬– Но если захочешь попробовать себя ещё в каком-либо занятии, то приди и скажи мне об этом.

– Благодарю вас, Ваше Величество.

Жалость в глазах теперь прятали многие. И поэтому лишь некоторым могло показаться, что царь смотрел на неё с надеждой.

Лишь Алении Хейгорёвой не было дела до жалости и надежды.

– Но, Ваше Величество, – сказала она, зло сузив глаза. Царь же выглядел так, как будто пытается что-то вспомнить. – Я ведь уже это сделала. Я три дня назад предоставила вам отчёт. Я сразу знала, что вам понадобится тайная стража, я начала работать над этим ещё на войне, вы знаете об этом, и…

– Отлично, – перебил её царь. – Заберёшь свой отчёт, передашь госпоже Марской. Мирея, воспользуешься её наработками.

– Да, Ваше Величество.

– Но, Ваше Величество…

– Негоже тебе, дуре, тайной стражей командовать. Ну… ладно, будешь в ней генералом. Мирея, найдёшь, где ей генеральствовать, ясно?

– Да, Ваше Величество.

Аления зло выдохнула. Но – злилась она только на Мирею Марскую. В её взгляде на царя господствовало смирение.

========== Доклад Неяндру о прошлом Миреи ==========

– Впервые эта женщина появилась в Богоси три года назад. Жители села Кривые Лодочки вспоминают, что в конце лета из-за реки пришла женщина, называвшая себя Мирита. Из-за реки – то есть, из Подрожных лесов. Крестьяне были очень удивлены, потому что, согласно их преданиям, в Подрожных Лесах живёт некое Древнее Зло. Поэтому её сразу сочли очень могущественной волшебницей. Мирита не понимала по-божески ни слова, однако быстро училась. Вспоминают, что в селе относились к ней хорошо, поскольку к ней можно было прийти практически с любой проблемой, и она была готова помочь. Некоторое время она прожила там. Согласно воспоминаниям крестьян, именно деревенские старухи переименовали Мириту в Миру, а после уже в Мирею. Когда она ушла из села, нам неизвестно, крестьяне путаются в показаниях. Возможно, к ним было применено стирание памяти. Зачем – пока не установлено, однако один из жителей слышал от неё оговорку о неких «ищейках Собрания», которые могут её искать. После этого она направилась в город Хостогор в…

– В Тысячерогой волости, – жёстко закончил Хорогов. – Дальше я и сам всё знаю. Меня интересует, что она делала до того, как появилась в том медвежьем углу и начала лечить крестьянскую скотину. Что там за ищейки Собрания? Венейцы?

– Да. Мы сверились с данными внешней разведки. Скорее всего, до этого она участвовала в восстании в Венее, воевала на стороне самопровозглашённого императора Цзиньюэ, известного также как Саян Лаое. Её звали Муань Миэюй, и она командовала…

– Всеми войсками мятежников. Не знал. Ничего себе у нас советница… Как она выжила после подавления мятежа?

– К сожалению, нам пока не удалось этого выяснить. Вероятнее всего, она скрылась в лесах Шаома. Венейцы верят, что в них живут очень страшные злые духи, так что её не должны были преследовать. Затем она перешла Высыльные горы и уже наши Подрожные леса.

– Замечательно. Есть только одно но: она не венейка. Судя по акценту, она откуда-то с Запада.

– Простите, господин генерал, но это всё, что нам известно. Мирита – тоже точно западное имя, но мы пока не смогли ничего больше узнать. Мы продолжим искать…

– Нет. Вы прекратите искать. Иначе привлечёте лишнее внимание. Все бумаги по расследованию уничтожить. Исполнителей – тоже. Кроме: тебя, Орейского, Мироедова, Косова, Виньева.

¬– Будет сделано.

========== Аления – убийство Надеи ==========

Лестницы в замке крутые и тёмные, узкие-узкие. Винтовые, конечно. По ним бегать нельзя, по ним можно только медленно, осторожно идти.

Идти. Медленно. Сейчас?! Эти лестницы просто выбешивали. Выбешивало всё: козлина Неяндр, его любовница малахольная, его звание, его должность, его замок, его поведение… лестницы были лишь каплей в море.

Он. Ей. Отказал.

Ах, как же! У него уже есть женщина! Он ей верен! Он собирается жениться! Да ни один мужчина, ни один не смел ей такое сказать! Да бабёнка его бледная как поганка, худая как нищенка – что она, способна с нею сравниться, что ли? С нею, с прекраснейшей из женщин при дворе, с царской фавориткой?

Злоба требовала выхода. Злоба требовала побежать, стукнуть кулаком об стенку, стукнуть кулаком кого-то, что-нибудь, что-нибудь сделать. Но никого вокруг не было, биться об стенку было бы больно, а бегать мешала треклятая лестница.

Она, кипя внутри от бешенства, дошла до третьего этажа, и в дверном проёме возникла светлая фигура.

– Вы не останетесь на ужин, госпожа Хейгорёва?

Бледная поганка, худющая нищенка, безродная девка… А смотрит как! Как будто вообще ничего не понимает! И одновременно – как будто бы видит насквозь.

Аления даже не сообразила, как это произошло. Руки будто бы сами схватили Надею за плечи, развернули, толкнули вниз.

Чем она лучше?

Надея даже не вскрикнула. Просто упала и осталась лежать. Неподвижно. Её светлые-светлые волосы, собранные даже не в причёску, а в простую до неприличия косу, стали будто бы наливаться алым. Аления подошла, посмотрела: тут уже ничем не помочь. Хотелось ещё пройтись, поломать каблучками её тонкие косточки, но разум уже возобладал над эмоциями, и она понимала, что нельзя оставлять следов. Так-то не видно, помог ли ей кто-то, или же нет. Так-то она и сама могла так упасть.

А сама Аления… если что, то она спускалась по другой лестнице, всё равно в замке их четыре. Вот прямо сейчас пойдёт на другую, чтобы никто её случайно не увидел внизу.

========== Мирея и Волот – об именах ==========

– Как тебя звали раньше, прекраснейшая?

«Прекраснейшая» – без какого-либо восхищения, конечно. Просто обращение такое. Не милой же её называть. И не по имени.

Он не любит фальшивые имена.

А она не любит прошлое.

Но – она знает – он не будет её так называть. Он никак не будет её называть.

– Миэюй.

– Нет.

– Да.

– Нет. Ещё раньше.

– Мирите.

Молчание.

Это странно. Но где-то внутри эта Мирите, хотя, скорее уж, её забытый отголосок, ещё осталась. Она почти не помнит это «раньше», но добавляет зачем-то:

– Майлоне.

Волот глухо смеётся.

– Ти Марианни.

Разведка при Веденее была хороша.

Ей, правда, плевать. Она молчит. И не двигается. Ни жестом, ни даже взглядом.

Царь продолжает смеяться.

========== Неяндр – Надея и поиск ==========

С каждым годом в Рогатом замке почему-то становилось всё холоднее и всё светлее, как будто боги, если они есть, или весь мир, если он есть, или просто собственные чувства, если они ещё остались, хотели что-то ему таким образом сказать. Неяндр не слушал. Неяндр работал. Неяндр искал. Неяндр только надеялся, что к концу его поиска не станет совсем невыносимо холодно.

Надеялся.

Надея.

Из слуг в замке остались одни только старые-престарые бабки-близнецы, горничная и кухарка, да какой-то блаженный парень, назначения которого никто давно не помнил. Остальные разбежались даже раньше, чем начала это делать падчерица, и правильно – если место принадлежит смерти и безумию, то и нечего в нём делать живым и настоящим. Иногда навещали бывшие сослуживцы, которых мысль не поднималась назвать друзьями, но они в основном спрашивали что-то по работе и спешили откланяться, отговариваясь той же самой работой.

Работа.

Надея.

Лишь только начальница бывшая (наверное, она-то скорее подруга?) залетала чаще остальных и служебных вопросов не задавала. Сама всё знала и умела. Даже слишком хорошо. Зато рассказывала, как дела в том мире, от которого он давно отошёл, интересовалась, как идут его изыскания, подкидывала идеи, приносила книги и артефакты, делала их сама по его редким просьбам, пила с ним чай и угощала сладостями. Он не знал зачем, тем более, что молочный шоколад он, например, не очень любил, но был благодарен. Как мог. Она тоже заботилась о нём, как могла. Но к нечаянным (или чаянным, но притворяющимся нечаянными) издёвкам, к словесным ударам хуже ножевых, к тёмной давящей атмосфере её рвущейся наружу силы, к напоминаниям и намёкам на бессилие он давно уже привык. Или делал вид – перед самим собой в первую очередь – что привык. Он уже понял, что она без этого не может. Он только одного не знал: что с ней в жизни случилось такого, что она так хорошо его понимает?

Кажется, эта женщина была именно тем, чем его хотела бы видеть Хелена. Да он и сам иногда жалел, что он не такой. Что он не способен на такое. Даже о том, что он не Хеля.

Хеля.

Надея.

Хеля в замке, как ни странно, иногда всё же появлялась, хотя Неяндру иногда казалось даже, что она вообще от него отречётся и никогда больше не встретится с ним добровольно. Не одна, правда, а с подругой, чтобы был кто-то, удерживающий её на краю этой пропасти, но кому-то лишнему в замке он был даже немного рад. Подруга эта, кстати, не казалась в замке чем-то чуждым и излишне живым. В дни их приездов он просил Надею не ходить по замку и не встречаться с дочерью. Раньше – магией. А теперь она уже начала понимать человеческую речь. Только вот нашёл он пока лишь малую часть души. Только вот не помнила часть эта, кто она такая.

Надея.

Надея.

Он восстанавливал ей душу по кусочкам, из мельчайшего праха. Ничто в мире не исчезает бесследно, это простое и ясное правило, и Неяндр искал эти следы как только мог. Иногда находил. Чаще терялся сам. Он уже не помнил, чему его на факультете Смерти когда-то учили, он забыл, что такое некромантия, с трудом вспоминал, что такое магия как наука. Но абсолютно точно знал, как искать и удерживать осыпающийся сквозь пальцы и плоть ладоней прах. Он уже вышел куда-то за грань, при редких возвращениях оттуда смотря с возвращением и непониманием не только на учебники Хели, судорожно вспоминая, чему он хотел её научить, но и на неё саму и даже в узкие окна замка. Он уже и не хотел оттуда возвращаться.

Но он знал, что надо.

Надо.

Надея.

========== Неяндр и Надея – прикосновения ==========

У Неяндра была лишь одна дурная привычка: когда он волновался, беспокоился, он брал Надею на колени и подолгу с ней так сидел. Или, если беспокоился совсем уж сильно, поднимал её на руки и начинал так ходить. Надея успокаивала.

Надея умерла. Брать её на руки теперь было отчего-то страшно. Он ненавидел себя за это, но прикасался к ней – даже кончиками пальцев – очень редко, только во время очередных попыток её вернуть. Она была холодна. Это было невыносимо.

Он собирал её душу руками, по капельке, по малейшей крупиночке, и вкладывал в зеркала её глаз. Глаза отражали весь мир, но всё ещё внешний, не внутренний. Крупинки души помогали не сильно.

Так странно – он брал себе в руки её душу. А к ней самой прикасаться не мог.

========== Львидия и Беляна – мечты ==========

– Когда-нибудь все будут звать меня Львидией Новопрестольной. Хорошо звучит, да? Или Львидией Новостольной, я пока не решила, как лучше.

Беляна молчит, улыбается краями губ, глазами. Чуть-чуть.

Львида ложится, кладёт голову ей на колени.

– Можно, да?

Львида такая милая и нежная, не верится. Так робко спрашивает.

Беля молчит и гладит её по голове. И только.

Можно, да.

– Нас же не увидят твои дети, да?

Беляна наконец заговаривает:

– Марьяна с Ясной гулять ушли, – Львида поджимает губы. – Меда и Мирта в саду должны быть. Верушка в детской. Вряд ли они придут сюда?

– Ты такая беспечная.

– А что, с ними что-то может случиться?

А на самом деле Львида, девочки (кроме Верены, самой маленькой, трёхлетней, с которой ещё ничего не случалось), наёмники и случайные люди из Нового Престола условились, что ничего и правда случиться не может. Ни к чему Беляне лишний раз беспокоиться.

Львида лишь обещает себе, что когда-нибудь это станет правдой.

Но всё же.

– Ну, мало ли?

Беляна молчит.

– Знаешь, – говорит Львидия, – когда у меня будет независимая страна, и я буду королевой… я увезу вас всех к себе. Можно?

– Конечно. – Беля улыбается.

Львида молчит долго. За окном уже сумерки, и она смотрит на наступающую синюю темень с печальной надеждой.

– А можно, я возьму тебя в жёны?

– Что ты?…

Беляна вздрагивает, – но, против воли, – глупо улыбается. Хорошо, что Львида не видит.

– Не бойся. Я буду королевой. Никто и слова не скажет. Просто… так я точно смогу быть уверенной, что вы все в безопасности. И что у вас всё хорошо. Правда. Что… больше тебя никто не тронет.

========== Львидия и Беляна – о муже ==========

Львиде до сих пор стыдно. Мучительно. И больно.

Беля смотрит серьёзно.

– Это был только мой выбор.

– Да. Но я должна была понять сама. Тогда бы это был и мой выбор тоже.

– И ты бы его сделала.

Определённым образом.

Те, кого ненавидит Львида, быстро перестают давать ей поводы для ненависти.

– И я бы его сделала.

И я безумно ненавижу себя за то, что была настолько невнимательна. И лишила себя возможности сделать выбор настолько рано, насколько это было вообще возможно.

========== Беляна – шахматы ==========

Беляна не любила играть в шахматы. Да и не умела. Так, знала, как фигуры ходят, как основные дебюты выглядят, как царя съесть так, чтобы точно съесть, а не ждать, пока противник шаха не заметит. Со Львидой удивительно было бы этому не научиться. Вот любви к шахматам она так и не переняла. Но – каждый раз садилась и расставляла фигуры. Но – научила этому всех детей, рассказала всё, что знала. Меде вот нравилось. Она лет с пяти с «тётей Львидой» играла.

Наверное, шахматы были для Львиды отдельным способом разговора, только ей одной и понятным.

Она играла со всеми, кто был ей дорог. И – со всеми своими врагами. Меда, не по годам умный ребёнок, сказала как-то, что так она отличает одних от других. У Беляны не было оснований не верить дочери, но и верить было довольно странно.

Беля, конечно, всегда проигрывала. Хотя Львида специально поддавалась, убирала с доски иногда даже ведьму. Вот Меда, та иногда выигрывала, но тоже – Львида давала ей фору в целую ведьму. Вроде как никому ведьм с доски не снимала, на поддавалась. Это смущало.

Говорят, из всего Нового Престола иногда выигрывал только Юлий – какой-то там её четвероюродный родственник, самый лживый и бесполезный из её приближённых. Львида говорила – хорошо, что он бездельник, иначе он доставил бы проблем.

Беляна хорошо её знала. Она не верила. Про Юлия.

========== Ассиохари и семья ==========

Это выглядит и чувствуется так, как будто ты лишаешься одной из несущих стен своего дома. Опорного столба. Ножки стола, если ты – стол, или подпорки, если ты – подвязанный куст. И вроде дом стоит, и стол стоит, и ты стоишь, и куст растёт… но чего-то нет. И ты иногда (часто?) хочешь опереться, повернуться в ту сторону, улыбнуться в ту сторону, задать вопрос, получить ответ, просто узнать, как дела, иметь возможность туда посмотреть, просто возможность. А нельзя.

И ты начинаешь медленно, почти незаметно со стороны туда валиться. Ты хватаешься за другие стены, остальные ножки, целые подвязки и ровные столбы, и стоишь спокойно, и радуешься жизни. Но иногда ветер снова сносит в ту, опавшую, отвернувшуюся сторону, снова хочется туда посмотреть, улыбнуться, что-то спросить, и так далее, и ты снова хватаешься за остальные стены, чтобы не падать туда, не думать о пустоте и не знать, как там дела.

Ты не упадёшь, нет, не упадёшь никогда. Это же такая мелочь – всего лишь одна сторона из многих имеющихся на самом деле и тем более из теоретической бесконечности. Но ты ещё долго будешь туда оборачиваться, падать и хвататься за остальные. Такая пустота долго зарастает… и, наверное, немножко остаётся навсегда.

И ты вроде бы сделал всё правильно… Ты вроде бы сделал всё как надо, нашёл лучший выход из бесконечности худших – Тиоссанири ведь сам это сказал, прощаясь, и всё равно. И всё равно ушёл. Всё равно не хочет видеть, не хочет слышать, знать не хочет, каждые несколько недель неожиданно берётся за поиск соглядатаев, и даже, находя и отсылая обратно мгновенным прямым телепортом, не передаёт, не пишет, не говорит ни слова. Не хочет. Ясно даёт понять, что не собирается терпеть эфемерное присутствие брата в виде тайной охраны, саму тайную охрану и даже то, что Ассиохари вообще о нём беспокоится, как будто родной брат не имеет права вообще думать о нём. Как будто своим беспокойством, даже просто мыслями, оскверняет его, грубо нарушает его границы. Ассиохари в какой-то момент осознал, что он, казалось бы, знающий брата дольше, что он знает себя сам, этих неозвученных границ иногда не понимает. Не понимает, где они проходят, не видит, не чувствует. Как спорные территории, которые оба соседа считают своими, и при этом вроде бы не настаивают, но оба искренне удивлены тем, зачем же сопернику какое-то маленькое неказистое болотце, и совсем не думая о том, зачем оно вообще сдалось им самим.

С сестрой хоть общается. И то хорошо.

Та ушла в себя почти сразу. Это внутренне. А внешне – в лабораторию. С головой. Там, говорят, и ночевала даже. Она так и не смогла принять происходящего, постаралась отойти от него в сторону настолько далеко, насколько могла. Но оставила брату возможность потихоньку себя приближать. Но хотя бы ещё разговаривала, пусть и почти никогда не начинала разговоры первой. Позволяла к себе прикасаться, не уезжала из столицы надолго и уж тем более – навсегда, не отказывалась от денег, а позже и сама начала их просить, не смотрела холодно, отвечала всегда честно, давала свои красивые, пусть и иногда далёкие от реальности советы, если просил, потом и сама начала говорить, если какими-то его действиями недовольна, не отказывалась от помощи, не запрещала приходить.

Не стала отказываться от просьбы хоть как-то, хоть мысленно приблизить Тиоссанири обратно. Пересказывала его письма, хоть и очень аккуратно, посылала ему деньги, уговорила представлять эльфов в Совете Ковена – мне, мол, сильно некогда, да и терпеть я не могу кем-то там управлять и организационные вещи вообще, Тиоссанири, милый, пожалуйста… то ли он поверил, хотя тоже прекрасно знал, что Ювенианти терпеть может, а что нет, то ли решил, что у неё могут быть и другие причины его просить, но согласился. Теперь ему приходилось иногда писать брату письма, а ещё, очень редко, присутствовать на княжеских советах. Излагать там свои мысли с бесконечно холодным, отстранённым лицом, очень строгим и официальным взглядом в никуда, вечной сосредоточенностью и пустым спокойствием. Ассиохари не решался к нему лишний раз подойти.

Тиоссанири признавал, что он прав. Но принять эту правоту не мог. Возможно, он всё ещё думал о других вариантах. Возможно, перестал и начал жить своей жизнью, стараясь об этом вообще не вспоминать. Возможно, он заглаживал свои выдуманные грехи, вмешиваясь в людские разборки на той стороне, которая казалась ему правой, а возможно, ему это просто нравилось. А может, и всё вместе.

Мама молчала. Она так ни разу и не дала понять, что на самом деле обо всём этом думал. Как истинная княгиня, как настоящая высокородная эльфийка, как пожилая, мудрая и уже поэтому образцово величественная, преисполненная достоинства женщина, внешне и если того желала – идеал всех правил этикета, она идеально контролировала и взгляд, и улыбку, и голос, и поворот головы, и руки, и осанку, и что угодно, что могло бы сказать читающему её настоящие мысли, и делала это теперь и перед детьми тоже, хотя они всегда были теми, с кем она была искреннее всех.

И уже по одному только этому было понятно, что не согласна она ни с кем. Только с тем, что по-другому никак. И что ей конечно же, очень плохо.

Ты не упадёшь, не упадёшь никогда. Но ты при этом постоянно падаешь. Но ты при этом постоянно находишь вещи, связывающие тебя с тем, кого ты так странно потерял. И ты смотришь на это и понимаешь, что тебе нереально плохо, что тебе отвратительно плохо, потому что ты не можешь уже ни поговорить с ним, ни улыбнуться ему, ничего, ты не можешь даже сказать ему, что не так, или как ты хотел бы попытаться всё наладить, как ты ждёшь, как ты надеешься, как ты изо дня в день заново возвращаешься к размышлениям о том, что ты мог бы сделать лучше, что ты мог бы сделать менее «не так». Ты падаешь, ты пытаешься удержаться, ты отчаянно цепляешься за настоящее, за свои дела, за тех, кто у тебя остался, какие бы они ни были, за то, что тебе всё ещё по-настоящему надо делать всё то, что ты сделал не так, и ты не можешь никуда от этого деться, и поэтому ты, наверное, ни в чём не виноват.

Но ты падаешь. И от этого тоже не можешь никуда деться. Потому что взлететь не сумеешь, и летать надо, учиться до прыжка. И потому, что никогда не упадёшь.

Но – падаешь.

========== Мирея и Аксандр – воскрешение Лаое ==========

Мирея Марская привыкла экспериментировать на себе. Нет, она никогда никого не жалела, да и проблем с поисками подопытных у неё никогда не было – по первому её слову ей готовы были привести любого заключённого. Но зачем – если эксперимент однозначно не опасен и уж тем более если эксперимент может – в случае успеха – сделать подопытного бессмертным? Зачем ей бессмертные заключённые? Нет, для некоторых других проектов это было бы неплохо, но всё-таки это тогда надо специально подбирать кого-нибудь такого, кто со своим бессмертием не сможет, не захочет, побоится навредить. Это надо делать осознанно, а не так, случайно.