Текст книги "Лицо врага: Дверь (СИ)"

Автор книги: Елена Ингверь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

========== Мирите на площади перед университетом ==========

Утро у Мирите началось… не очень. Мягко сказать. Очень мягко.

Для начала, она проспала. Потом по дороге порвала юбку, неудачно споткнувшись и упав при этом в лужу. После этого сочла, что на открытие университета после войны лучше опоздать, чем прийти грязной, оборванной и несчастной, и пошла домой переодеваться. Потом решила, что раз уж она всё равно безбожно опоздала, то можно и пирожок на завтрак купить.

…И так, чуть прихрамывая после падения и доедая на ходу пирожок, она вышла к университету. И не доела.

Кровь и гарь от стенок оттирали все дворники района. Если у кого-то замечали блеснувшую на солнце слезу, печальное выражение лица или трясущиеся руки, то работы оставшимся прибавлялось. Наблюдатели магии на них не жалели.

Мирите затошнило, она поспешила отвернуться. Что случилось, было понятно без слов. Свою вторую родину она уже успела узнать очень хорошо.

Один из солдат направился к ней. Жечь на месте не стал, так как на её лице не было заметно сожаления или печали, но такая реакция всё равно мало походила на одобрение казни и порицание казнённых, которое требовалось демонстрировать всем проходившим мимо жителям.

– Девушка, вам плохо? – спросил он, казалось бы, даже участливо.

– Н-нет… – почти прошептала Мирите, которой отчаянно не хватало воздуха. – Просто я вида крови боюсь… и просто противно.

Несмотря ни на что, она точно знала, что отомстит, что просто не имеет права этого не делать. И именно поэтому ответила на звесском. Иначе бы, наверное, не прожила и мига.

– Сочувствую, – ровно ответил солдат. – Можно ваши документы?

Мирите отвернулась от здания окончательно и достала оба паспорта.

– Мирите ти Марианни? – уточнил он зачем-то. – Почему двойное гражданство?

– Я родилась здесь, но до поступления жила в Звессе, у меня отец оттуда. Родители сразу дали мне двойное, но мне было лень отказываться от лийского. Всё равно я бы потеряла его по достижении двадцати пяти.

Она тоскливо вспомнила, как ругалась с отцом из-за его получения, но сразу же отогнала эти мысли. Когда лжёшь, надо верить в свои слова сильнее, чем если бы они были правдивы.

– Вы учились в этом университете?

– Да.

– Вы сейчас пришли на открытие?

– Разумеется, нет. Я же знала, что оно не согласовано с оккупационным правительством. Я просто гуляла… но не ожидала, что встречу здесь такое зрелище.

– Это будет уроком для всех непокорных, – кивнул солдат. Теперь, встретив человека, с которым можно было поговорить на звесском и на равных, он заметно расслабился. Но сомнения у него всё же оставались. – Вы можете чем-то это подтвердить?

– Ну, открытие должно было начаться, – она глянула на часы, – больше часа назад. А если бы я просто опаздывала, я бы, думаю, бежала сюда бегом и не стала бы покупать пирожок, – она наигранно тоскливо посмотрела на лежащий на земле огрызок. – Но ничего такого, чтобы совсем как алиби, у меня, к сожалению, нет. Вы мне не верите?

– Нет-нет, верю. А как вы узнали о том, что будет открытие? Вы общались с сокурсниками?

– Всех по почте оповестили. Так и написали, что собираются заново открыть закрытый во время войны университет, но не согласовали это. И даже назначили дату защиты, ну, знаете, из-за войны в прошлом году никто не выпустился, хотя она в июне началась.

– Понятно, – кивнул солдат. – Хорошего дня.

Он спокойно пошёл обратно. Мирите украдкой кинула последний взгляд на закопчённые стены и дворников под охраной, навсегда оставляя в душе эту картину, и быстро-быстро пошла обратно – рыдания надо было додержать до дома.

========== Мирите после университета ==========

Трупы лежали ещё долго. Мирите не смогла бы сказать сколько – она, как и всегда во внеучебное время, потеряла счёт дням и не помнила ни даты, ни даже месяца. Это ещё раз напоминало, что трупы те когда-то были её однокурсниками, преподавателями, теми, кого она встречала в коридорах, с кем сидела рядом и разговаривала, кому радовалась и кого терпеть не могла. Мертвецы лежали на площади, сидели, прислонившись к стене университета, и никто их не хоронил. Звессцам это было не надо, а остальные, конечно, боялись. Люди просто обходили переулками эту площадь, или, спеша, отворачивались и задерживали дыхание, пока воняло, и просто отворачивались, когда похолодало и вонять перестало.

Мирите сидела дома или бесцельно шаталась по городу, не зная, куда себя деть, но оставаться наедине с собой было ещё более невыносимо. Воровала еду – и только. Каждый день ближе к вечеру, на закате или в сумерках, она приходила к мертвецам.

Мёртвые были везде. Всех, кого убивали захватчики – всех, кто показался им слишком наглым, слишком грубым или борющимся за свободу – никто не хоронил. Всех, кого убивали голод и холод – всех, кого они убивали прямо посреди улицы, присевших отдохнуть, или во время работы – никто не хоронил. Когда выплакались все дожди и наступили сильные холода, Мирите поняла, что в этом нет ничего удивительного. Что без мертвецов на каждой улице по всему городу, везде, куда ни направишь взгляд, было бы неправильно, было бы всё не так, как надо – это время не было бы этим временем, этот город не был бы этим городом, а люди вокруг не были бы сами собой. Город таким образом показывал истинную суть себя, времени и мира. Скорее, она не могла объяснить это понимание. Наверное, потому, что не смирилась ещё с этим. Наверное, если бы смирилась, то поняла бы, почему это так, почему у неё такое чувство.

К одним конкретным мертвецам она приходила каждый день. Ближе к вечеру, на закате или в сумерках. Она смотрела издалека – ей тоже было слишком плохо, она тоже не могла на них смотреть. Но приходила всё равно каждый вечер. И каждый вечер подходила всё ближе и ближе. Не могла смотреть и не могла не смотреть – но неосознанно старалась двигаться, хотя бы ползком, хотя бы медленно-медленно, в сторону одного из этих путей.

Она приходила туда не одна. Всё чаще замечала фигуру на другой стороне площади, фигуру светлую и мужскую, но одновременно такую же, как сама она – будто бы тень, преследующая её, или зеркальное отражение. Знание, что она не одна такая, никак не облегчало и не помогало всё это время, оно просто было. Что делать с таким знанием, если ты не один, но ты ничего не можешь? Вы оба ничего не можете. Вы оба стоите на перепутье и не можете ни пойти куда-то, ни оставаться на одном месте – такой вот замкнутый круг размером с одну точку, растянутую до границ одного человеческого тела и одного человеческого сознания. Две точки? Две точки – но друг от друга безгранично далеко. Было бы хоть десять, были бы хоть многие миллионы, а всё одно. Одна пустота между, между.

Мирите так не хотела. Мирите пыталась понять, куда же она может и что же она может. Когда она подошла достаточно близко, когда она смогла подойти достаточно близко, она вторую точку узнала.

– Айнаре, – тихо сказала она, так, что сама себя едва слышала. Он тоже остался неподвижен, не вздрогнул даже, никак не отреагировал, но ей, наверное, это было и не нужно. – Давай их похороним?

========== Мирите с домогающимся Инице ==========

– Жратва тебе там валяется, – грубо сказал Инице, заглядывая в дверной проём.

– Спасибо, – коротко ответила Мирите, даже не повернувшись.

– Всё, что там лежало – это нам?

– Вам.

– А что это ты делаешь?

Он явно старался начать разговор, но Мирите не было до этого никакого дела – она и правда была занята. Эти идиоты, гордо называющие себя партизанами, её и так уже достали, а общаться на темы природы-погоды настроения просто не было. Вообще ни с кем. Уже довольно давно не было и в ближайшее время не предвиделось.

– Мух из ловушек собираю. – Мирите продемонстрировала бумажный кулёчек с, собственно, дохлыми мухами внутри.

– Мерзость какая, – сморщился парень.

– На ваши амулеты, между прочим. Если вам мерзость, то крыс мне ловите или трупы человеческие таскайте. Из них и энергию черпать удобнее, и много её там. Не то что в мухах.

– Ещё чего – крыс тебе ловить. Мы солдаты, а не дворники!

– Ну вот и не кривляйся тогда. И не мешай. Я работаю.

Девушка отвернулась, продолжила освобождать ловушки и понадеялась, что раз Инице не знает, что ещё сказать, то теперь он от неё отстанет. Но парень решил по-другому. Если не знаешь, что сказать, надо начинать действовать, ведь так? Поэтому ниже талии, но чуть выше явно желаемого места на тело Мирите тяжело опустилась широкая потная ладонь.

Мёртвые мухи оказались на полу. Мгновением спустя на руке его красовался длинный облезающий ожог, и он с визгливым воплем отскочил назад.

– Ты что, совсем сдурела?! Шлюха звесская тупа…

Последним звуком он захлебнулся – магическая нить сдавила горло.

Просто обжечь и заткнуть его Мирите было явно мало, но она сдержалась. Не сейчас.

Только выставила щит и наложила маленькое, совсем незаметное сосущее проклятие.

Мух он ей рассыпал ведь, так? То есть, сделал так, чтобы они рассыпались. Вот пусть и компенсирует энергией собственной загаженной души. А что умирать будет в мучениях… так разве нужны гордой стране Лие такие мерзкие, невоспитанные, недостойные даже по земле своими ногами ходить, испорченные защитники?

– Если в следующий раз опять пришлют тебя, – спокойно сказала она, – вы ничего не получите. Я серьёзно. А теперь вон отсюда. Пока я тебе все эти амулеты в жопу не позапихивала и не выжала твою душу в следующие.

Что ж. Всё равно она единственный некроартефактор в столице, до сих пор не раскрытый и всё ещё согласный на них работать. Пусть поучатся.

В послеследующий-то раз они его точно не смогут прислать.

========== Мирите ждёт короля Звессы ==========

Весна в этом году выдалась грязная и дождливая. Военная стража патрулировала улицы медленно и лениво, иногда не выходя на них вообще. В здании университета было почти так же холодно, как зимой. Мирите куталась во всё, во что могла, тоскливо смотрела в окна и впервые радовалась, что выходить отсюда ей не стоит.

Правда, она не была уверенна, что всё ещё может испытывать радость.

Тёмное небо за мокрыми окнами почти полностью отражало её состояние. Она всё ещё работала над амулетами, много и однообразно. Защитные, взрывающиеся, скрывающие, захватывающие в клетку, выпивающие силы, проклинающие человека или место, дающие сил, накопители магии… всё одно. Всё одно. Их забирали, приходили, оставляли еду и иногда одежду, уходили. Уже не пытались ни заговорить, ни облапать, ни поругаться, ни посетовать на нелёгкую жизнь, ни выведать её отношение к Звессе. Молчали.

Отчаялись.

До Мирите доходили слухи, что во главе одного из отрядов теперь Айнаре. Он списывал у неё домашку когда-то, он у всех списывал напропалую, но у неё больше всех. Она ещё ему нравилась. Что, если встретится, так же будет лапать и достанет грязными намёками? Раньше она думала, что хотелось бы иметь там кого-то знакомого, но теперь ей было всё равно. Или, может, немного грустно. Она сама не разобралась и разбираться не хотела. Айнаре был редкостным раздолбаем. Прогуливал, почти ничего не делал в срок, много ныл, постоянно просил конспекты и списать. Это – и лидер? Было бы смешно, если бы она помнила, как смеяться. Ей могло быть только противно и тоскливо.

Мирите сама уже не понимала, жива ли она. Вокруг неё была только пустота и разруха. Отчаянье. Огромный омут отчаянья, который уже затянул и её, им всех вокруг, лишал возможности думать, видеть и чувствовать, заставил забывать, что такое эмоции и желания, лишал души смысла, а тела – ощущения, хоронил заживо у себя на дне.

Мирите уже знала, что победы не будет. Надо лишь сражаться до последнего и умереть достойно.

Разве что… разве что король Звессы вот собирался в поездку по столицам захваченных стран. Её личная война лет так с… четырнадцати? По крайней мере, уже тогда юная девочка Мирите впервые захотела его убить, просто так ещё, без личной мести, просто за то, что он делал с её пусть и не родиной, но до боли любимой страной.

Король собирался.

Мирите – тоже.

========== Мирите идёт убивать короля Звессы ==========

Для визита на королевский военный совет Мирите надела лучшее платье. Достала звесские документы, положила их в лучшую сумочку. Надела свои лучшие сапожки. Подпоясалась, заколола пояс красивой большой брошью.

Самодельной.

Вышла из университета и направилась к реке.

У моста, конечно же, дежурила звесская военная полиция. По новым правилам лийцам запрещалось посещать старый город. Жителям Парлаувья – пересекать реку.

Мирите спокойно достала звесские документы.

Спокойно. Главное – спокойно.

Солдат, проверявший документы, сказал, что она очень красивая.

Улыбнуться на комплимент.

На мосту она остановилась посмотреть, как несёт свои воды Лаува. Красиво. Спокойно. Как будто ничего не происходит. Как будто Мирите видит её не в последний раз в своей жизни.

Как будто Мирите видит её не в последний раз в своей жизни.

В порту стояли звесские военные корабли.

Мирите дошла до дворца. Подошла к охранникам у дверей. Улыбнулась им. Вскинула руки – и на стене остались два чёрных пятна. На земле две горсти пепла.

Теперь – бежать.

Почему-то – не переставая улыбаться.

Охрана, охрана, охрана – всего лишь люди. Всего лишь горсти пепла. Они не маги, им нечего ей противопоставить.

Как стали горстями пепла преподаватели и студенты её университета. Как множество, множество партизан. Как множество, множество лийцев.

У дверей в зал совещаний – бывший зал совещаний короля Лие – охрана из магов.

Но они не успевают среагировать. Просто – не успевают.

Мирите врывается в зал. Не ждёт, когда в неё полетят плетения – внутри охраны как раз почему-то много. Не ждёт, касается пальцами цветка на броши на поясе.

И – ничего не происходит.

Она швыряется последними плетениями в своей жизни – и ей требуется мгновение, чтобы понять, что они не последние.

Король Звессы, высокий и очень холодный на портретах, сейчас в своём страхе кажется очень жалким. Он пытается пробраться к окну, он пробирается, он прыгает – и Мирите принимает единственно верное решение – она срывает брошь с пояса и кидает вслед, и вслед же летит огненный шар.

И теперь брошь срабатывает.

Взрыв покрывает набережную, вскипает вода в реке – наверное, пострадали ещё люди, но ей плевать, они ведь не лийцы. В разбитом окне почти осязаемо клубится энергия смерти.

Она отбивается от шокированной охраны и генералов короля. Она не знает, сколько это занимает времени. Она черпает энергию, силы и магию из чужой смерти, из смерти людей за окном, она купается во тьме. Она убивает всех. Она падает на колени на окровавленный пол, у неё сломаны рёбра, у неё сломаны пальцы, её платье превратилось в окровавленные тряпки – бурое на сожжённом красном – и по всему телу ожоги.

Она падает на колени, на лицо ей падает выбившаяся из причёски прядь волос, и она видит, что прядь седая.

Надо будет вернуть ей цвет.

Она едва-едва понимает, что произошло.

Дверь распахивается, и ей плевать, даже если это ещё охрана, даже если это её пришли добивать.

Она должна была умереть уже.

Но нет, это не звессцы. Это партизанский отряд Айнаре – с ним же самим во главе. Да, точно, они вроде говорили, что хотят убить короля, она слышала…

Ей плевать, на самом деле, и на это, но…

Айнаре шокированно откашливается.

– А мы думали, ты звесская шпионка, – говорит он. Так, как будто удивляется чему-то обычному, бытовому.

И Мирите впервые смотрит на него с ненавистью.

========== Мирите с бывшими одноклассницами в Звессе ==========

Викте выглянула из-за угла и сразу спряталась. Мимо тут же пролетел боевой пульсар, но целились, к счастью, не в неё. Её, похоже, до сих пор вообще не заметили, а если и заметили, то не обратили внимания. Она очень надеялась, что и не заметят. Однако опрокинутая повозка была очень плохим укрытием – слишком низкая, да ещё и деревянная, от прямого попадания пульсара вспыхнет.

Викте подождала, выглянула ещё раз, закусила губу и рванула на другую сторону дороги. На полпути – поскользнулась на льду. Успела распрощаться с жизнью. Но тут её подхватили телекинезом, а чужой щит отбил летящий пульсар.

Девушка ещё не успела понять, что жива, как оказалась у чьих-то ног в тяжёлых армейских сапогах. Подняла голову и упёрлась взглядом в протянутую руку – тонкую, женскую. Приняла её, встала.

И обмерла – её спасительницей оказалась лийская военная. Девушка, наверное, не старше её самой, была закутана в какой-то огромный и дурацкий клетчатый шарф, скрывавший и голову, и плечи, и даже не дававший полностью разглядеть лицо, но тёмно-красная форма не оставляла сомнений. На лийке не было шинели, только этот глупый шарф, но по ней нельзя было сказать, что ей холодно. Наоборот, она сама выглядела как ледяная статуя, зачем-то одетая в шарф и лийскую форму, и была будто бы создана для окружающего пейзажа зимы и послевоенной разрухи. Особенно глаза её были к месту – почти такие, какими рисовали глаза офицеров Лие на плакатах – холодные-холодные. Только жестокости немного не хватало. Вместо неё была усталость, но её было совсем чуть-чуть. Её глаза, как ни странно, казались знакомыми.

– Скоро явится патруль, я вызвала, – как ни в чём не бывало, сказала лийка. – А нам лучше бы поскорее отсюда уйти.

Говорила по-звесски она чисто и без тягучего лийского акцента. И – знакомым голосом.

– Мири? – Вдруг поняла Викте. – Мирите ти Марианни?

– Не без этого. Привет. Но лучше не произноси эту фамилию, я сменила её после оккупации.

Бывшая одноклассница, неожиданно представшая в форме вражеской армии, уже уверенно уводила её от места разборок. Бандиты тем временем уже отстреливались от патруля лийской военной полиции, так что уходить можно было спокойно, хотя у Викте всё ещё дрожали руки. Несмотря на то, что в последнее время было страшно выходить даже на людную улицу в середине дня, она раньше никогда не оказывалась случайным прохожим в эпицентре боя. Она, конечно, не верила, что временное правительство само попросило оккупантов помочь с наведением порядка, его, скорее всего, заставили принять эту помощь, чтобы, опять же, заставить звесских граждан чувствовать благодарность к захватчикам, но, по крайней мере, они действительно помогали.

– Боялась, что лийцы тебя за одну только фамилию пристрелят? – удивлённо спросила Викте. Она не чувствовала осуждения или презрения – слишком привыкла сама выживать всеми доступными способами, но не верила, что из-за звесской фамилии и звесского отца у Мири могли быть реальные проблемы. В армию бы, наверное, не попала, да. Или она хотела в армию?

– Боялась, – Мири криво улыбнулась. – В начале оккупации в городах было всё на вид спокойно, но как только звесские солдаты далеко и криков не услышат, так у нас линчевали и за меньшее. Даже за слишком чистый звесский выговор как-то было, чтоб их. Потом-то мы порядок навели, конечно… Но трудновато, знаешь ли, спасать родину, когда родина хочет спастись от тебя.

И только сейчас Викте сообразила, и то, с трудом, что Мири имела в виду не оккупацию Звессы лийскими, а оккупацию Лие звесскими.

Значит, у них было так. Что ж. Нельзя сказать, что это неожиданно.

– Понятно.

– Ты куда шла? – деловым тоном спросила Мири.

– Я… домой, – ответила Викте. Нервно махнула рукой в сторону, в которую шла.

Всё-таки, это было слишком неожиданно. Да, в классе все знали, что Мирите имеет два гражданства, и сама считает себя патриоткой Лие. Мирите не скрывала этого даже в детстве, в начальной школе, когда её за это травили. Но, всё-таки, когда теперь она идёт рядом в форме армии Лие, когда она офицер Лие, и когда ей ничуть не странно и не неприятно быть захватчицей Звессы…

– Уже скоро вечер, и станет ещё опаснее. Почему ты одна?

– Так получилось, – сказала Викте. С мужем, который обычно её провожал (и от которого при этом толку было немного, разве что моральная поддержка) она с утра поссорилась, и посвящать в свою семейную жизнь лийскую захватчицу не собиралась. Они и в школе не особо дружили, так, сидели за соседними партами и общались друг с другом чуть чаще, чем с большинством остальных одноклассников.

– Я тебя провожу. Здесь правда не стоит ходить одной. – Не вопрос и не предложение, а строгое утверждение, почти приказ. Да уж, сразу видно – лийская командирша. Они всегда такие – не кричат, не указывают, но отказаться ты не можешь.

– А ты ещё что тут делаешь? – раздалось сбоку. Прямо не возвращение домой с работы, а встреча выпускников какая-то.

Что ж поделать, они с Анье после школы пошли в один университет, и сейчас работали в одном институте, только в разных лабораториях.

И сейчас будет противно. Встретились Мири и Анье, заговорили о политике, и сейчас будет скандал. Можно было бы сказать, что как в старые добрые школьные времена, но только что-то как-то совсем не смешно. И – тогда, в школе, когда Анье, никогда не бывавшая в Лие, доказывала, что сорок лет, которые Лие входила в состав Звессы, были для лийцев великим благом, и что лийцы ненавидят Звессу страшной ненавистью, а Мирите старалась улыбаться и разговаривать с ней цензурно – кто бы мог подумать, что этот вечный бессмысленный спор будет продолжен тогда, когда лийцы действительно будут ненавидеть звессцев и изощрённо мстить за всё: и за сорок лет первой оккупации, и за три года второй, выставляя уже свою оккупацию чуть ли не спасением Звессы и её народа. Кто бы мог подумать.

– Стою, – приветливо, но холодно-холодно улыбнулась Мирите. – Привет, кстати.

Она действительно остановилась, увидев Анье. Вежливо, но как-то угрожающе. Она тоже всё прекрасно помнила, наверное, даже намного лучше.

– Привет, – Анье вроде бы тоже вспомнила о приличиях, но сказала это совсем зло.

– Сегодня какой-то день неожиданных встреч. А остальные наши как? Выжили?

Мирите, пожалуй, слишком сильно изменилась.

– Да… из нашего класса все живы, – чуть печально улыбнулась Викте, не уточняя, в каком они все сейчас состоянии. Но Мири, похоже, было этого вполне достаточно.

– Как ты вообще можешь такое спрашивать? – немедленно вызверилась Анье. – Поиздеваться хочешь? Ты уже достаточно поиздевалась, так что можешь уже заткнуться.

– Я спрашиваю только то, что хочу узнать. Я могла бы посмотреть сводки и списки погибших, но так, согласись, чуть быстрее.

– У меня жених погиб, если тебе интересно!

– Сочувствую, – ровно сказала Мирите, не потрудившись добавить в голос ни капли участия и даже слегка улыбнувшись. – Хотя, на самом деле, совсем нет. Из-за таких, как ты, и началась война.

– Что?!

Эти слова стали шоком, наверное, для всех.

Мирите говорила очень спокойно и честно, и ей не было никакого дела до того, что о ней подумают. И эту фразу она тоже сказала честно.

– То. Вы – такие, как ты – умеете только говорить. Кричать, ругаться, просто трепаться… Но вы не умеете думать, и поэтому говорите лишь то, что в ваши головы вложили те, кого вы слушали чаще всего. Вы способны лишь разносить свои слова, поливать необоснованной грязью всех, кто с вами не согласен, и создавать всё больше и больше других таких же, умеющих лишь говорить, и говорить лишь только одно и то же. Вас надо убивать на месте, пока вы не успели открыть свой поганый рот. Потому что потом каждое твоё слово превращается в чью-то смерть, Анье.

Анье открыла рот. Закрыла. Побелела. Развернулась и побежала. Спотыкаясь, не разбирая дороги и не смотря вперёд. Мирите, в отличие от них, в своей Лие училась магии, а также была лийским офицером, и могла убить кого угодно на людной улице средь бела дня, и лийский патруль бы вежливо ей улыбнулся и убрал бы за ней тело. И все это прекрасно понимали.

– Пошли, – сказала Мирите.

Ну да. Это Анье всегда говорила гадости. Викте всегда молчала. Викте ни в чём не виновата.

Но – по улице навстречу быстро шёл Лешта, и она была спасена.

– Вон мой муж идёт. Он обычно всегда меня провожает, но сейчас он не смог вовремя.

– Хорошо, – Мирите снова улыбнулась. Эти улыбки уже начинали пугать. – Пожалуйста, выживи. Все выживите.

Она отошла на пару шагов, собираясь развернуться и уйти. Похоже, она не хотела продолжать импровизированную встречу выпускников ещё и общением с Лештой.

– Подожди. А… как тебя сейчас зовут?

– Мирите Майлоне. – Она снова улыбнулась. И вот теперь, вместе с пониманием, почему маршал Майлоне всегда казалась такой знакомой, пришёл наконец настоящий ужас. Но это был ужас не перед Мирите. Наверное, и её следовало бы бояться, но как-то не получалось. Получалось бояться лишь последних трёх лет и того, во что они всё вокруг превратили.

Мирите развернулась и пошла прочь.

========== Лаое и советник Хушао – Лаое думает о Небе ==========

– Ваше Величество, посланник мудрейшего Неба на неразумной земле… – Шийче Хушао всегда соблюдал придворный этикет полностью, до каждого, даже самого незначительного слова, до каждого шага при приближении, не говоря уже о глубине поклона, положении рук и направлении взгляда. Ему всё равно, что Лаое ещё не коронован, и он мудро обходит в обращении тронное имя, ему нет дела до того, что они в горах, прячутся, как крысы, и живут скорее как люди разбойные, а не как войско Императора и его блистательный двор. И он в этом искренен, хотя, если бы не Миэюй с её странным колдовством Запада, он бы точно принял это за лесть ради доверия и близости к лидеру восстания и будущему Императору. Но он искренен, и – единственная проблема, – он не поддаётся на уговоры. А приказывать быть проще и отринуть этикет и своё почтение Лаое не хочет – по сути, просто стесняется. Ему кажется, этим он обидит старого советника. Ему кажется, его не поймут. Он ещё не умеет быть Императором, и сам, к своему глубочайшему сожалению, слишком хорошо это понимает.

Ему кажется, что и после коронации он не сможет истинно называться посланником Неба. Да, он дракон. Единственный выживший из династии. Но он не чувствует величия Неба. Он… слишком земной, что ли? Слишком низкий… Нет, плохое слово. Но – точно слишком земной.

Миэюй сказала, Небо принимается и понимается – особенно понимается – не в величии. Миэюй сказала, что просто не было ещё такой ситуации, в которой Лаое смог бы понять Небо. Она надеялась, её и не случится, и Лаое словами понял, а духом – ожидаемо, нет. Понял не Небо, конечно, а то, о чём она пыталась рассказать.

Но только Миэюй – Запад, а он – Восток. Миэюй – человек, а он – дракон. Миэюй, при всех её достоинствах, всё же существо земное, от Неба слишком далёкое. Миэюй не сможет быть ближе к Небу, чем он, как бы высока она ни была и прекрасна ни казалась.

Наверное.

Но, всё же, нет.

– …Генерал Муань также докладывает об успешном взятии Учэня. Маршал Мин и прочие военачальники Собрания за свои преступления против Империи были публично высечены на главной городской площади, а после повешены. Однако небольшой отряд под командованием маршала Шанже смог прорваться и скрыться в Башне Полумесяца. – Лаое отвлёкся и вслушался снова только тогда, когда случайно услышал слишком важную фамилию.

– Она слишком добра, – отстранённо прокомментировал он, испугавшись, что советник заметил отсутствие внимания. – Надо было применить к ним казнь тысячи лезвий.

Дальше он, конечно, собирался слушать очень внимательно, но как ни крути, а половина доклада прошла мимо, и пытаться её вспомнить было бесполезно.

Всё-таки, так себе из него Император. Более чем так себе. А если не пытаться лгать самому себе, Император из него ужасен. Как стать хорошим правителем, как вести за собой войска, если он даже советника выслушать не способен?

Ладно, дальше задача простая (нет, совсем нет, но, наверное, проще, чем понять Небо и стать хорошим Императором): попросить повторить всё с самого начала и не потерять при этом лицо.

========== Лаое и Миэюй – имя ==========

– Какое имя ты бы себе хотела?

– Не знаю. Выбери на свой вкус.

У Лаое становится такое лицо, будто он собирается преподнести ей великолепный подарок. Он будто светится изнутри.

– Уже придумал, да? – с тихой обречённостью спрашивает Мирите. – Заранее?

Улыбка Лаое чуть гаснет, но не исчезает.

– Твоя проницательность не имеет границ.

– Насколько заранее придумал?

Лаое немного мнётся, говорит тихо:

¬– Давно.

Мирите молчит. Лаое перестаёт улыбаться.

– И как же меня теперь будут звать? – спрашивает она наконец. В её голосе будто совсем нет эмоций.

– Муань Миэюй, – говорит Лаое.

Мирите Майлоне – или же ти Марианни – не отвечает ему ничего. Она и так понимает, что новая её фамилия означает «алая орхидея», а новое имя – «госпожа небесных высей». Она и так понимает, что такое имя он хотел бы дать своей императрице.

========== Лаое, Миэюй и уйцы ==========

– И что же нам всё-таки с этими уйцами потом делать? – с ноткой брезгливости спросил Лаое, наблюдая за подметающей пол девушкой.

От маленькой горной деревушки был день пути до соседней такой же и неделя – до ближайшего городка, от неё отличавшегося, впрочем, только размером. Поэтому даже сборщики податей, и те ленились заезжать дальше него, требуя, чтобы жители им сами всё привозили. Новых людей здесь не появлялось уже месяц, новых вейцев – уже больше года. Местные быстро выучили, что если привозить всё в срок и вести себя тихо, то всё будет хорошо, или, по крайней мере, без вмешательства властей. Поэтому они спокойно молились свои положенные восемь раз в день, праздновали свои странные запрещённые праздники и называли детей именами, которые в Венее нельзя было произносить. Эта Муриам, младшая дочь хозяина дома, могла спокойно ходить с бритой головой и вычерненным ртом, как и все незамужние женщины народа уйтуддинйу. Нравился ли ей и прочим жителям деревни подобный образ жизни, приезжие вейцы спрашивать опасались. Но самим им, считавшим себя цивилизованными людьми, такое не нравилось абсолютно точно.

– Ну, они же требуют автономии, – сказала Миэюй, оторвавшись от нового амулета.

– И что, дать?

– Дать. – Лаое посмотрел на неё с ярко выраженным сомнением. – Во-первых, ничего полезного на этих территориях всё равно нет, и в ближайшее время не предвидится. Во-вторых, сдержать обещание и правда надо, мало ли где ещё тебе их поддержка понадобится. Да и просто честным императором себя покажешь, народу понравится. Ну, то есть, автономия не понравится, – подумав, исправилась она, – но честность, выполненное обещание кому бы то ни было – всегда хорошо. Ты по-любому в проигрыше, но если не выполнишь – проблем будет несколько больше. И да, позорить империю своим образом жизни они тогда точно не будут.

Женщина критически оглядела амулет, добавила ещё один небольшой значок, замкнула плетение и надела на Лаое. Тот лишь смущённо и благодарно улыбнулся. Смущённо – в большей степени.