Текст книги "Гравюры на ветру"
Автор книги: Елена Хотулева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц)
* 7 *
Я заметила Алекса еще издали – неизменный мешковатый костюм цвета земли, делал его похожим на заблудившегося в мегаполисе медведя.
– Борода тебе к лицу, – я провела пальцем по его клочкастой щетине. – Ты совсем не изменился.
– Ты тоже, – он увернулся от моего прикосновения. – Давно ждешь?
– Нет. Только пришла.
Прислонясь к стволу аляповатого вяза, я спряталась от редких капель. Мы смотрели друг на друга и никак не могли начать разговор, чувствуя шлейф неловкости от нашего недолговечного романа. Почему нельзя просто оставаться друзьями? Мне это было непонятно. Но слова Алекса о том, что, однажды встав на путь близости, уже никогда нельзя будет общаться духовно, еще звучали у меня в ушах. Алекс, Алекс, как ты любишь все усложнять.
– Так с какой писательницей ты хотел меня познакомить?
– Что? – он вздрогнул, видимо вернувшись к реальности из своих фантазий. – Да… Знаешь, она так же как и ты окрылена идеей вечной любви. Мне это претит. Мысли о потерявшихся половинках…
– Ты непоколебим…
– Конечно. Ну так вот. Она написала книгу… Я не стал ее тебе приносить – захочешь, купишь сама. Понимаешь, в этом тексте она рассказала о своем опыте воспоминаний. И все ее рассуждения мне так напомнили твои слова, что я не мог не провести параллели.
– Думаешь, что там есть ответ на мой извечный вопрос? – я грустно улыбнулась.
– Возможно. Тебе стоит пообщаться с ней. Я только для этого и пришел, – он взглянул на часы, едва державшиеся на потертом кожаном ремешке. – Анн сейчас подойдет. Встречу отменили, но я устроил так, чтобы она с тобой поговорила.
– И почему же она согласилась? – я удивленно взглянула на Алекса. – Что ты такого наболтал ей обо мне?
– Только обмолвился, что ты тоже многое помнишь. И потом, я не сказал тебе еще кое-что…
– О чем ты?
– Те картинки прошлого, которые ты видела. Они отпечатались в моей памяти. Удивительно, но многие из них странным образом похожи на те, что она описала в своей книге.
– Как это может быть? – я приподняла ворот куртки, спасаясь от усилившегося ветра.
– Еще одно доказательство того, что иногда можно встретить самого себя… Ладно, вот она идет. Пойдем, я вас познакомлю.
Мы пошли навстречу женщине в длинном сливочно-кремовом плаще, которая пересекала разбитые трамвайные пути. Что-то в ее внешности показалось мне знакомым. Обменявшись с ней приветствиями, Алекс суетливо сказал:
– Анн, я вас оставлю. Мне уже пора бежать, а вы, я думаю, найдете много общих тем для разговора…
После того, как он ушел, оставив нас возле хлюпающего тента открытой веранды, Анн кивнула в сторону стеклянной двери:
– Пойдемте, посидим в этом кафе. В такие пасмурные дни не стоит оставлять слова на ветру.
Мы зашли в пропахшее шоколадом тепло. Я давно не была здесь, и ремонт, украсивший стены кофейни немного выпуклыми палевыми цветами, стал для меня неожиданностью. Под протяжный стон блюза мы заняли столик возле прозрачной стены, за которой виднелась акварель парковых деревьев.
– Неплохой вид, – Анн сбросила сырой плащ на треногу вешалки.
– Да, мне нравится это кафе. Когда-то это было наше с Алексом любимое место.
Я не знала, с чего начать беседу, и чтобы как-то скрыть неловкость, зашуршала желтовато-дынными страницами меню.
– Что-нибудь выбрали? – сутулый парень с глазами коалы, вытащил из кармана блокнот.
Я выпалила первое, что пришло на ум:
– Да, мне, пожалуйста, кофе с корицей и гранатовым сиропом.
– А я, наверное, выпью горячего чая с мятой.
Анн посмотрела вслед прихрамывающему официанту, и достала из сумочки картонный прямоугольник сигарилльной пачки:
– Мне всегда очень зябко. Даже в жару.
– Почему? – удивилась я.
– Это оттого что однажды я умерла, замерзнув от холода.
– Вы верите в перерождения?
– А вы разве нет? – она как-то грустно улыбнулась.
На миг мне показалось, что пространство вокруг нас стало плотнее. Анн… Она совсем не стесняется говорить о мире, в котором живет. Спокойно признается, что помнит прошлые жизни… У нее хватает на это смелости, как и у Алекса. А я так не могу – меня поцарапала легкая зависть. В отличие от нее, я никогда не разрешала легализоваться своей вере. Всегда считала себя балансирующей на грани безумия… Теряла силы и не могла принять происходящее. Нет… Конечно… Я тоже верю в реальность реинкарнаций, многое помню, иногда вижу картины. Но все это дается мне с такой мучительной болью, что нередко я насильно лишаю себя внутреннего зрения и искусственно становлюсь такой же как все. А потом… Когда в очередной раз действительность кидает меня в разочарование, я снова возвращаюсь в свои сны и из последних сил утешаюсь воспоминаниями. А Анн? Откуда же она черпает энергию для того, чтобы жить одновременно по обе стороны реальности? Занервничав, я стала складывать ромбом бумажную салфетку:
– Я не часто решаюсь говорить на подобные темы. Люди к таким признаниям относятся, как к болезни, считают веру в многомерное прошлое чем-то несерьезным. Хотя на самом-то деле очень многим кажется, что одна жизнь им слишком тесна.
Анн вытянула из серебра обертки бурую сигариллу и, щелкнув зажигалкой, прикурила:
– Вы напрасно скрываете свои знания. Они могли бы пригодиться многим людям. Как это говорилось в какой-то дальневосточной притче? Бабочке не стоит забираться обратно в кокон. Лучше рассказать окружающим о возможности полета.
– Боюсь, что у меня нет на это сил, – я посмотрела на извивающийся ступенями дым. – Кажется, я устала ждать.
– Любви?
– Да. Но это всего лишь слово. А речь ведь идет о гораздо большем, – я отпила глоток своего кофе, пряно пахнущего корицей. – Алекс сейчас бы меня раскритиковал. Разговоры о поиске вечной любви приводят его в негодование.
Она вспыхнула взглядом:
– Не всем дано понять, что у некоторых любовь спрятана за иконами.
Мне показалось, что Анн знает обо мне гораздо больше меня самой. На минуту мне стало страшно.
– Он говорил, что вы написали книгу. Где ее можно купить?
– Я вам ее сейчас подарю, – она перестала курить и вытащила из сумки синий томик. – Вот, возьмите. У некоторых она исполняет желания. Надеюсь, что вам повезет.
Исполняет желания? Мне вдруг отчаянно захотелось в это поверить. Но почему только у некоторых? И что нужно сделать, чтобы попасть в этот круг умеющих оживлять мечту? Я не произнесла ни слова и только молча разглядывала синеву лежавшего передо мной переплета. Однако Анн, должно быть, приняв мое молчание за скептицизм, проговорила:
– Иногда людям не хватает до счастья каких-то полшага. Кажется, именно в этих случаях мои произведения оказываются способны им помочь.
– А если надо больше, чем полшага? Если километры? – у меня заколотилось сердце.
– Я думаю, ваши полшага приведут к новой дороге, – она пристально посмотрела в глубину черной аллеи. – Знаете, что. Давайте сделаем так. Если вы поймете, что слова любовь бывает недостаточно для описания мечты, чиркните мне несколько слов. Вот, я написала здесь внизу адрес. И тогда я расскажу вам, как сделать еще один шаг.
– Вы всем помогаете его сделать?
– Нет.
– А почему же именно для меня вы решили сделать исключение?
Анн провела пальцем по шероховатой обложке:
– Существует такое поверье. Если человек, взглянув в глаза прохожему, понимает, что встретил себя, он не должен проходить мимо.
– Почему?
– Потому что судьба посылает такие встречи неслучайно. Никто не сумеет сделать для вас того, что удастся мне. Но помогая вам, я одновременно спасу себя. Ведь мы с вами – отражения одной души, пересекшиеся во времени и пространстве. Такое бывает ох как не часто.
Она улыбнулась, глядя на меня своими странными глазами, и мне, кажется впервые в жизни, показалось, что все мои мечты скоро обретут реальные очертания. Но достаточно ли будет прочтения ее книги, чтобы жизнь открыла передо мной ранее запечатанные двери? Я снова не решилась задать ей этот вопрос, однако она, как мне показалось, не всегда нуждалась в словах – достав из сумочки тонкую перьевую ручку, Анн сказала:
– К сожалению, я еще не догадалась, что надо сделать, чтобы обрести истинную любовь. Но ваше желание сбудется, я уверена. Хотите, я оставлю вам автограф?
– С удовольствием.
Она пододвинула к себе раскрытую книгу и написала размашистым почерком: «Елене. С пожеланиями счастья и удачи. От автора».
– Теперь, – она протянула мне книжку, – я буду ждать вашего письма. Да, и вот еще что. Алекс сказал мне, что многое из ваших собственных воспоминаний перекликается с тем, что я описала. Не удивляйтесь – судьбы наши похожи, только дороги разные. Ваша цель – любовь и семья. Но вы не сможете получить всего этого без моего умения писать волшебные книги. А моя цель… – она запнулась, наверное, боясь открыть мне какую-то тайну.
– Очень странно… – я испытующе посмотрела на Анн.
Этот полуреальный разговор сеял в моей душе скользкие зерна страха и сомнений. Удивительная женщина с глазами египетской жрицы, заброшенная в этот простуженный город из мира грез и снов… О чем же таком она мечтает, что ей необходимо именно мое благополучие?
Анн слегка улыбнулась:
– Странно или нет, мы с вами узнаем только по прошествии какого-то времени. А теперь, – она встала из-за стола и, расплатившись с услужливо подоспевшим официантом, накинула плащ, – к сожалению, мне пора. Желаю вам не сильно расстраиваться, когда что-то из задуманного начнет сбываться. И помните, я жду вестей.
Она вышла под дребезжащие струи проливного дождя и скрылась в пелене вечера. На секунду мне стало грустно и одиноко, как будто безвозвратно потерялась какая-то часть меня. Неужели, это бывает? Говорят, что великий поэт однажды встретил себя на мосту. Заговорил ли он сам с собой или прошел мимо? Возможно, он не решился сделать то, о чем говорила Анн, и именно поэтому столь рано погиб…
Так, размышляя и восстанавливая в памяти весь наш диалог, я поехала домой, где меня ждал соскучившийся по играм Филипп и мама, приготовившая сладкие пирожки, пропитанные добротой и детством.
* 8 *
В шесть пятнадцать я припарковал свой седан в подземном гараже дома – встреча с партнерами, проходившая в одном перехваленном ресторане, закончилась раньше, чем планировалось. Я был сыт, доволен заключенной сделкой и почти счастлив от сознания того, что больше мне не грозят бесцельные свидания с Марой.
Поднявшись в квартиру, я первым делом сварил себе кофе. Как оказывается хороша может казаться жизнь, если ее рассматривать только со стороны фасада. Невидимым облаком поплыл по кухне терпкий аромат неподдельных ямайских зерен.
Я вышел на балкон и поставил чашку на парапет. В вечерних лучах пробивавшегося сквозь тучи солнца ее тонкий, почти прозрачный фарфор засветился старинной китайской бумагой. Скоро должна прийти эта девушка… Марианна… Интересно, почему Инна вчера так нервничала, когда говорила со мной по телефону? Я вытащил из кармана пачку сигарет и сел в кресло. Может быть, она рассчитывала на то, что я и ей назначу встречу? Я ухмыльнулся – этого она от меня вряд ли дождется. Мечтательница. За те три года, которые я ее знал, она не раз предпринимала попытки перевести наши отношения в формат любовного романа. Мне этого не хотелось – когда-то я обещал ее покойному брату стать для нее наставником, и в мои планы не входило переводить это все в любовную связь. Я помог ей найти свое место в этом огромном городе, сделал из нее модного дизайнера интерьеров – благо, что она оказалась не лишена художественного вкуса – и теперь считал свою миссию выполненной. Она же, к моему великому сожалению, решила, что наша дружба должна превратиться в крепкие семейные узы. Глупое создание.
Мои размышления прервал сигнал домофона. Я взглянул на часы – было без пятнадцати семь. Видимо, эта Марианна очень торопила время…
Я приехала по указанному адресу немного раньше срока и решила немного погулять. Но побродив несколько минут вдоль чугунной ограды, поняла, что больше не могу ждать. Если он действительно видит людей насквозь, то моя нервная торопливость не покажется ему невежливой.
Артис… Странное имя… Хорошо бы он оказался грамотным специалистом. Я быстро пересекла внутренний двор и вошла в центральный подъезд здания. До сих пор мне не приходилось бывать в таких дорогих домах, и я несколько оробела. Какое счастье, что я догадалась надеть свое лучшее платье и недавно купленный плащ – на человека, привыкшего к таким большим деньгам, нужно постараться произвести хорошее впечатление. Позвонив в дверь, я поняла, что слишком сильно волнуюсь. Я приосанилась и заставила вести себя непринужденно…
– Марианна?
– Да. Здравствуйте… Я немного раньше…
– Проходите. Давайте вашу куртку, я повешу ее просохнуть, – мне показалось, что в мою прихожую вошла испуганная гимназистка. – Чувствуйте себя свободно.
– А туфли мне снимать? – она посмотрела на меня собачьим взглядом.
Интересно, какой жизнью надо жить, чтобы ощущать себя такой неуверенной? Меня охватило любопытство. Снимать ли ей туфли? Милый ребенок.
– Как хотите, – я сделал безразличное выражение лица. – Если вам так уютнее, то можете остаться в них. Пойдемте.
Мы прошли в гостиную, и я указал ей на кресло:
– Присаживайтесь. Постарайтесь не нервничать. Может быть, хотите кофе? Или чай? – я едва сдерживал улыбку.
Она выглядела такой трогательной в своем хорошо отутюженном платье, что у меня сжалось сердце. Что мне сделать, чтобы вывести ее из оцепенения? Предложить спиртного? Я сел напротив нее на диван, так чтобы нас разделял журнальный столик.
– Так как насчет кофе?
– Нет. Нет, спасибо. Я всегда немного теряюсь, увидев нового человека, – она опустила глаза и улыбнулась. – Сейчас приду в себя.
– Итак. Вы решили поговорить со мной, потому что какие-то обстоятельства вашей жизни вас не устраивают? Не так ли? – мне было необходимо на несколько секунд встретиться с ней взглядом, чтобы понять, какой она человек.
– Да… Я… – Марианна подняла глаза и посмотрела на меня.
Этого было более чем достаточно. На миг меня обдало ледяной волной ненависти – я увидел ее за минуту до смерти в каком-то времени, детали которого не смог разглядеть. Она умирала, выкрикивая проклятия в мой адрес. Что ж… Совсем не удивительно. Я буду не далек от истины, если скажу, что это уже сотый человек на моем пути, столь чистосердечно желающий мне зла. Жаль только, мне снова не дали узнать, что же именно такое я вытворял в ту неизвестную мне эпоху. Наверное, был вождем племени каннибалов.
Я продолжал разглядывать ее мышино-серый взгляд, купаясь в волнах неистовства. Да, судьба опять заставляет меня отвечать за содеянное. Я хорошо изучил этот закон. Если теперь я добровольно не сыграю роль мецената, врача, благодетеля или еще кого-то доброго и бескорыстного, неудачи загонят меня в такой угол, что адское пекло станет казаться мне раем.
Однако кроме нашей с ней общей истории, в этих грустных глазах прочитывалось еще множество оригинальных сюжетов. Ее муж. Эта связь была не менее насыщена кровавыми драмами. Видимо, девушка очень хочет родить? Увы, от человека, которого она величает своим супругом, ей это вряд ли удастся.
– Скажите, Марианна, вы давно желаете смерти своему мужу? – я специально задал этот вопрос. Мне захотелось начать с ней доверительную беседу.
– Что!? – вскрикнув, она побледнела и схватилась руками за подлокотники. – Откуда вы знаете? Я… Нет, это не возможно… – она опустила голову и закрыла лицо руками…
Я плакала, роняя слезы сквозь пальцы. Как он мог догадаться? Я же боялась признаться в этом даже самой себе. Мне было страшно смотреть на него – этот человек обладал каким-то невероятным взглядом. Казалось, что он способен проникнуть в душу и разбередить в ней все самое сокровенное. Больше всего я хотела бы навсегда убежать из этой до невозможности изысканной квартиры и напрочь вычеркнуть из памяти сегодняшний день. Но не могла. Что это такое? Его гипноз? Мое безволие? Или что-то еще, чему я не находила объяснения?
– Посмотрите на меня, – его голос прозвучал как приказ.
– Нет, – я снова заплакала. – Я не могу. Вы же доктор. Вы должны понимать…
– Вы ошибаетесь, Марианна. Доктором ошибочно называет себя ваш отец, которого, увы, вы очень плохо знаете. А я бизнесмен. Разве Инна не сказала вам?
Это прозвучало для меня столь неожиданно, что забыв о размазавшейся по глазам туши, я подняла голову. Он знаком с папой? Или это он тоже увидел? Бизнесмен? Врач? Мысли в голове сбились в кучу.
– Артис. Вы простите, я зря вас побеспокоила, наверное, просто неправильно истолковала все сказанное Инной. Думала, что вы вылечите меня или хотя бы найдете причину моего бесплодия. Но… Мне лучше уйти, – я попыталась встать.
– Идите. Дома уже поет радиоприемник. Вы, наверное, соскучились по его звукам?
Я откинулась на спинку кресла. Он знает все. А раз так, то уже безразлично кто он на самом деле.
– Артис. Скажите, – я подавила спазм в горле, – вы сможете вылечить мою болезнь?
– Марианна, Марианна… – он встал и сделал несколько шагов по комнате. – Семья врачей испортила ваше мировоззрение. Не все болезни надо лечить, как и не все то, что лечится, зовется болезнями. Я непременно помогу вам. Но только не сегодня и далеко не за один раз. Вы к этому готовы?
– Думаю, да.
– Тогда настройтесь на то, что нам придется много разговаривать. Мы будем беседовать о самых разных вещах… А теперь, – он подошел к двери, – вам лучше поехать домой. Не стоит перегружать ваш недоверчивый разум преждевременными рассказами…
Когда я подавал ей куртку, Марианна вдруг резко повернулась и прижала руки к груди:
– Артис! Я чуть не забыла! Скажите мне, сколько я должна буду платить вам за сеансы?
Сеансы? Это слово, попахивающее медицинскими снадобьями, меня развеселило. Наверное, ее папаша основательно залечил всю семью, раз она никак не может отбросить идею о своей болезни.
– Послушайте, Марианна. Когда вы будете знать немного больше, чем сейчас, вы поймете, что если мой перед вами долг перевести в денежный эквивалент, да еще увеличить его с учетом набежавших годовых процентов, то я окажусь вам должен сотни таких, как вы выразились, сеансов. Потому просто позвоните мне завтра днем, чтобы договориться о следующей встрече – это будет вполне исчерпывающей оплатой моего скромного труда.
Она удивленно посмотрела на меня, скорее всего решив, что я так шучу, и простившись, вышла за дверь. Впереди меня ждали дни бесплатного кино, проецируемого на экран печально-серых глаз.
* 9 *
Из большой комнаты доносились громкие звуки музыки – Карина смотрела по телевизору какую-то юмористическую передачу. Пусть отдохнет. Она сегодня намаялась в школе. Оказалось, что Артура зачислили в биологический класс, и ей пришлось писать кучу разных заявлений о его переводе. Такой толковый парень растет. Наверное, пойдет по моим стопам. Может быть, даже стоит понемногу начать знакомить его с основами медицины…
Я остановился в прихожей, раздумывая не сходить ли мне в магазин, как вдруг раздался тройной звонок в дверь. Неужели снова профессор? Что-то он к нам зачастил. Выглянув на лестничную площадку, я воззрился на своего друга, облаченного в разноперый вытянутый на локтях свитер и холщовые брюки.
– Вы дома?! – радостно воскликнул он, взмахивая как птица руками. – Вот удача, так удача! А мы-то с женой, так сказать по-семейному, собрались сегодня отметить сороковой год совместной жизни.
– Неужели? – удивился я. – Отличный повод для праздника. Поздравляю.
– Так, вот, – старик поежился и посмотрел в сторону разбитого оконного стекла. – Даю вам и вашей Карине на сборы полчаса, и будьте любезны… Приходите к нам. Пропустим по рюмочке, поболтаем…
Я помотал головой, пытаясь отказаться от неожиданного приглашения:
– Ну, что вы. Это же такое личное торжество… Причем же здесь мы?
Однако профессор был непреклонен:
– Ничего не хочу слышать, – он подергал меня за рукав. – Вы наши лучшие друзья, а значит, мы без вас и за стол сесть не сможем!..
В итоге, сдавшись под напором лившейся через край профессорской энергии, я клятвенно пообещал ему явиться не позднее семи и вернулся в квартиру.
– Карина, – я присел на диван рядом с женой, – собирайся. У соседей, оказывается, сегодня нешуточный юбилей. Нас пригласили. Отказываться неудобно…
– Да? – она взглянула на меня поверх очков. – А что они празднуют?
– Сорок лет в браке.
– Вот, молодцы какие! Надо обязательно пойти, – отставив в сторону корзинку с рукоделием, она встала и подошла к гардеробу. – Что бы мне такое надеть? Может быть, красную кофту? Как ты думаешь?
Я посмотрел на ее отражение в распахнутой зеркальной дверце:
– Да, так вот и иди в домашнем платье. Они же это, как говорится, без галстуков, по-простому… – я потер какое-то темное пятно у себя на брюках. – Забежим к ним на полчасика, и вернемся. Ты и так хорошо выглядишь. Сними фартук, да пойдем.
Карина растерянно застыла с алой тряпицей в руках. Мне показалось, что ей очень захотелось принарядиться.
– Ладно, не настаиваю, – я пожал плечами. – Если это для тебя что-то значит, то одевайся, как хочешь. Только побыстрее, а то старики совсем заждутся…
Спустя десять минут мы уже восседали за столом в соседской квартире. Жена профессора – пышная хозяйственная женщина с мясистыми руками – наготовила кучу всякой снеди и пыталась заставить нас съесть в несколько раз больше возможного. За тостами и разговорами часы пролетали незаметно. Карина сидела раскрасневшаяся и, улыбаясь, рассказывала о том, какие трудные тесты достались Артуру на экзамене. Профессор в ответ восхищенно цокал языком и сетовал на современную систему образования.
Я заскучал и, поняв, что этот вечер рискует затянуться надолго, решил выпить немного больше, чем обычно себе позволял. Салаты и закуски убывали, игристое закончилось. Мы с профессором перешли на водку, а женщины отсели поболтать в дальний угол комнаты.
– Эх, подумать только, четыре десятка! – воскликнул старик, подливая мне в рюмку. – Кто бы мне сказал об этом лет эдак тридцать назад… Я бы счел его безумцем!
– Это от чего же? – я сонно водил пальцем по застарелому масляному пятну на кружевной скатерти.
Профессор озорно захихикал:
– В те времена я был не такой праведник как сейчас.
– Неужели?
– Представьте себе, – он перешел на свистящий шепот. – Будучи уверенным в том, что кавалер, познавший меньше двух дюжин прекрасных дам не достоин носить звание рыцаря, я отчаянно и безответственно изменял своей несчастной жене.
Мне показалось, что он не лукавит, однако, зная профессора, как фанатичного и углубленного в науку математика, я слегка засомневался в правдивости его слов:
– Честно говоря, мне трудно представить вас с какой-то другой женщиной. Да и вообще, кажется, вас всегда больше интересовали формулы. Как там, кстати, ваша последняя статья? Уже готовится к печати? – я попытался было перевести разговор на другую тему, но мой друг, глотнувший лишнего, говорить о науке был явно не настроен.
– Какое же это счастье, держать в объятьях женщину, которая тебя самозабвенно любит, – рассуждал он, похрустывая соленым огурцом. – Заглядывать в ее полуприкрытые от наслаждения глаза…
Поняв, что старика основательно понесло, я решил вывести его на свежий воздух:
– Может быть, постоим на балконе? Капельку подышим?
– Да? Ну что ж, неплохая идея, – он закивал и, громко отодвинув стул, пошатываясь направился к приоткрытой двери. – Пойдемте, там есть куда присесть.
Мы опустились на прохладные и слегка сырые табуретки, и только здесь в дождливой темноте вечера я почувствовал, что пьян не меньше профессора. И что на меня нашло? Я же так редко позволяю себе спиртное… Мне пришлось обмахиваться какой-то попавшейся под руку газетой – в голове гудело, а перед глазами заплясали сияющие круги.
Старик приподнял ворот полотняного пиджака:
– Кажется, мы с вами перебрали, – его смех перешел в недолгий сухой кашель.
– Да, уж. Дорогой друг, – я посмотрел на его расплывшееся в улыбке морщинистое лицо. – За вашими-то игривыми разговорами…
– А что? – он стукнул меня ладонью по плечу. – Будто вы не знаете, что такое настоящая страсть? А? Молчун вы эдакий! Поделитесь со старым пройдохой. Сколько раз нежные голоски шептали вам слова любви? – профессор хмыкнул и потер руки. – Может быть, и сейчас вашего звонка ждет молодая красивая женщина? Вам пошел на пользу роман… Знаете, с красивой тридцатилетней матерью-одиночкой…
Я понял, что его не остановить и, демонстративно взглянул на часы:
– О, к сожалению, нам уже пора. Что-то мы у вас засиделись. Мне завтра рано на работу. Жене встречать родственников… Так что пора и честь знать, – я бросил газету и распахнув балконную дверь зашел в комнату. – Карина, собирайся! Спасибо за угощение… Еще раз поздравляем…
После долгих проводов, поцелуев и рукопожатий нам наконец удалось вернуться домой. Когда мы улеглись в кровать, было уже за полночь. Артур давно спал, и в квартире было слышно только гулкое тиканье больших напольных часов.
– Герард? – шепот жены нарушил тишину.
– Что?
– Хочешь спать?
– Да, в общем-то нет, – я повернулся и попытался разглядеть ее лицо в темноте. – А что?
– Да, так… – она тихонько рассмеялась и провела рукой по моему плечу.
Сегодня какой-то любвеобильный вечер. Скачала профессор со своими воспоминаниями, теперь Карина, на ночь глядя… Мне было неудобно отказывать, и я стал не торопясь переползать на ее половину кровати…
Через некоторое время я снова вернулся на свое место.
– Спокойной ночи, Герард.
– И тебе доброй ночи, голубушка.
Я лежал с открытыми глазами и мучился от бессонницы. Зря я столько выпил. Теперь буду валяться часов до четырех. Проклятый юбилей. И старика совсем развезло, и Карина что-то развеселилась… Я посмотрел в сторону спящей жены. Как он там говорил? Держать в объятьях женщину, которая тебя самозабвенно любит… Заглядывать в ее полуприкрытые глаза… Я кисло ухмыльнулся – а ведь по правде сказать, мне и не доводилось испытать всего того, о чем болтал этот старикан. Страсть, красивые женщины… Я повернулся на бок и подоткнул кулаком подушку. Так вот живешь, живешь, и даже не задумываешься, сколько всего пролетело мимо. Дочка вышла замуж, сын скоро заканчивает школу… И все это как-то без особенных волнений. Нет, ну конечно были и у меня забавные фрагментики, но разве такое кто принимает всерьез.
Я снова лег на спину и закинул руки за голову. Перед мои мысленным взором с быстротой молнии пролетели картинки поезда, в котором лет шесть назад я ехал в командировку. Тогда судьба забросила меня в одно купе со странной тихо плачущей женщиной, которая страдала от своего некрасивого лица. Помню, мне стало жаль ее, и, когда она неправильно поняла мое предложение сесть рядом друг с другом, я не решился сказать ей нет. Потом была еще эта самовлюбленная докторесса из нашего филиала. Какие я посылал ей письма! Казалось, ведь, что я был сильно влюблен. Даже пару раз приезжал к ней в город. Правда она лишь однажды снизошла до меня, да, впрочем, чего-то особенного между нами почти и не случилось…
Чем же я мог похвастаться еще? Я стал припоминать. Нет, те молодежные марафоны, которыми мы страдали во время институтской практики в больнице, я в расчет не беру – то было без любви, просто в силу возраста. Какое-то мельтешение тел, обнимания на кушетках…
Так промелькнула юность. Потом я встретил Карину. Мы поженились. Странно… Оказывается, она ни разу не объяснялась мне в любви. Надо же… Если бы профессор не завел сегодня этот дикий разговор, я бы и не задумался о таких вещах. Выходит дело, что я так ничего и не видел? Мне стало тоскливо. Я встал и, набросив на себя Каринин халат, вышел на кухню.
Подогрев на плите чайник, я сел за стол и стал болтать ложкой в стакане. Жаль, что жизнь прошла столь быстро. Вот так взглянешь на себя со стороны, и оказывается, что ничего-то ты не знаешь ни о страсти, ни о любви. А какой-то сумасшедший профессор математики с трясущимися от старости руками сойдет в могилу, вспоминая чьи-то полуприкрытые от вожделения глаза…
Отхлебнув чай, я тяжело вздохнул и посмотрел на висевшую под потолком полку с вареньем – из-за самой большой банки немного выглядывал корешок синей книги, которую вчера вечером я спрятал от жены. Вот, пожалуй, чем стоит заняться, пока меня одолевает бессонница. По крайней мере, здесь мне никто не помешает, и я смогу спокойно, без причитаний жены, узнать, чем же эта книжица так понравилась моему чудаковатому другу.
Я достал томик и, поудобней устроившись на своем потрепанном стуле, начал читать. Шуршали страницы, разворачивался сюжет, я перестал следить за временем.
Странное и немного печальное произведение воспевало бессмертие земной любви – главная тема сегодняшнего вечера продолжалась. Я читал и одновременно думал о своей жизни. Мне представлялись лица женщин, некогда поразивших меня своей красотой, и не удостоивших меня даже взглядом, унылые маски тех, кому я сам не захотел ответить взаимностью… Все то, что раньше лежало нетронутое на дне моей памяти, неожиданно начало переоцениваться. Давно позабытые встречи вдруг вспыхивали перед глазами яркими пятнами, заставляя вновь и вновь сожалеть о так быстро пролетевших годах. Я мечтал о любви, я хотел испытать это всепоглощающее взаимное чувство, я желал получить это любой ценой. И мне было безразлично, как долго мог бы продолжаться такой роман…
Занялась заря. Последние строчки эпилога окрасились в бледно-розовый цвет. Я снова убрал теперь уже прочитанную книгу за банку с черносмородиновым вареньем и, тяжело соскочив с табуретки, поставил на плиту чайник. Все незваные мысли этой ночи растворились в моей крови медленнодействующим ядом. Я включил телевизор и начал свое обычное утро. Минувшие часы показались мне не более чем сном.
