Текст книги "В шаге от края (СИ)"
Автор книги: Елена Грушковская
Жанр:
Криминальные детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)
Измученная, я задремала, но дрёму с меня сорвал звонок в дверь. Шатаясь от слабости, я кое-как поднялась и подошла к двери.
– Кто там?
– Я, – ответил голос Орла.
Я открыла, и он вошёл. Я недоуменно уставилась на него.
– Мы что-то забыли сделать? Нужно что-то ещё чистить?
– Я остаюсь с тобой до приезда Ланы, – ответил он. – Чтобы ты не сделала ещё какую-нибудь глупость.
– Спасибо за заботу, – усмехнулась я.
– Я только исполняю просьбу Ланы, – ответил Орёл сухо.
Он осмотрел гостиную, проверил все углы, потом, встав на колено, долго и придирчиво инспектировал пол. Подняв лицо, спросил:
– Мусор вынесла?
– Ой, забыла, – спохватилась я. – Я сейчас…
– Давай, я вынесу, – сказал он.
Я была ему очень благодарна за это: я уже не могла пошевелиться от усталости. Через десять минут он вернулся, запер дверь, погасил лишний свет. Разувшись и сняв куртку, он прошёл в ванную, включил воду, вымыл руки, сполоснул лицо и голову.
– Дай чего-нибудь попить, в горле пересохло.
Я вспомнила, что у меня наготовлена куча еды, и поспешила предложить:
– Может, вы проголодались? У меня есть чем вас угостить.
Орёл усмехнулся, остановившись в дверях.
– Да, Лана говорила, что ты вкусно готовишь. Спасибо, не откажусь.
Ел он молча и сосредоточенно. По его лицу невозможно было понять, нравится ли ему еда, и я робко спросила:
– Ну, как?
Он кивнул. Я присела у стола, подперев голову руками и закрыв глаза. Было пять утра.
Очнулась я от звука льющейся в мойку воды: Орёл, засучив рукава, сам мыл посуду. Я встрепенулась:
– Да я бы сама…
– Ничего, я уже домываю.
Руки у него были покрыты жёсткими чёрными волосами, без шрамов и татуировок. Кожа на голове казалась туго натянутой и блестела.
– Куда можно лечь? – спросил он, вытерев руки полотенцем.
– На диван, – сказала я.
Орёл улёгся на диване в гостиной, скрестив руки на груди. Я села в кресло и некоторое время молча смотрела на него, а потом решилась спросить:
– А куда вы дели тело?
Не открывая глаз, Орёл ответил:
– Туда, где его никто не найдёт.
– Но ведь его рано или поздно хватятся и всё равно будут искать, – предположила я.
– Ну и пусть ищут, – зевнул Орёл. – Если ты сама будешь держать ротик на замке, его будут искать ещё сто лет. Давай-ка, приляг тоже. После такого стресса отдых необходим.
Одно из кресел раскладывалось, и я устроилась на нём. Орёл скоро заснул, а мне, несмотря на ужасную усталость, ещё долго не спалось. Слушая мерное и спокойное дыхание Орла, я передумала о многом, но чаще всего мои мысли возвращались к Лане. Скоро ли она приедет? А когда приедет, что скажет обо всём этом? По телефону она меня, правда, не ругала, но по приезде ещё может устроить мне выволочку. Может быть, даже уволит. Ещё бы – после того, что я тут натворила! И снова придётся искать работу. Я вздохнула.
Может быть, это прозвучит чудовищно, но особых угрызений совести по поводу смерти Рудольфа я не испытывала. Разве не он сам был виноват? А при мысли о его телефонном хулиганстве в моём сердце всё ещё поднималась злость и возмущение. Какому порядочному человеку придёт в голову названивать людям круглыми сутками и молчать в трубку, приводя их к грани психоза? Я уж не говорю о его домогательствах! Разумеется, когда я шарахнула его по голове бутылкой, ни о каком намерении убить его и речи не было, просто сработал инстинкт самосохранения. Да и умер он не от этого удара, а от удара об угол столика, ведь так?.. Во мне вдруг взыграли мучительные сомнения, и я, не выдержав, отважилась разбудить Орла: ведь он, наверное, должен был разбираться в этом гораздо больше моего.
Он открыл глаза и спросил ясным, совсем не заспанным голосом, как будто и не спал вовсе:
– Что?
– Извините, что разбудила, – пробормотала я. – Просто я хотела бы знать кое-что… Как вы думаете, что было причиной его смерти – мой удар бутылкой или удар об угол столика?
– Теперь это уже не имеет значения, – ответил Орёл. – Кроме того, я не судмедэксперт, чтобы давать заключение о причинах смерти.
– Нет, для меня это важно, – настаивала я. – Вы же видели раны у него на голове… Ведь можно хотя бы примерно сказать, отчего он умер?
Орёл повернул ко мне лицо, устремив на меня холодный и острый, как скальпель хирурга, взгляд.
– И твою совесть успокоит неточное предположение? – усмехнулся он. – Не в моих привычках строить догадки. Впрочем, отчего бы он ни отдал концы, его смерть всё равно на тебе, красавица. Как ни крути, ты ничего не изменишь.
И Орёл отвернулся к спинке дивана, давая понять, что разговор окончен. Мои сомнения остались неразрешёнными, и я улеглась на своё место. Наверно, Орёл был прав: неважно, от какого удара умер Рудольф, главное то, что он умер. С этим не поспоришь. И как ни рассуждай, всё равно убила его я – вольно или невольно. На душе у меня вдруг стало так мерзко и тошно, что впору было удавиться. Орёл как будто заснул, и я потихоньку встала.
В домашнем баре был широкий выбор напитков: виски, коньяк, вино, водка, джин. Скользя взглядом по бутылкам, я раздумывала, из какой бы выпустить зеленоглазого демона, томившегося там и жаждавшего завладеть моим разумом. Мысль о том, что это был всё-таки хозяйский бар, и все напитки там были не из дешёвых, хоть и промелькнула у меня в голове, но не удержалась надолго. Мне было уже плевать. Рассудив, что водка была всё же подешевле, я остановила свой выбор на ней.
Устроившись за кухонным столом, я открыла бутылку и выпустила дракона. Он вылился в стакан, кося зелёным глазом и примериваясь, как бы поудобнее заскочить ко мне в рот, и я, недолго думая, впустила его в себя. Чтобы не так сильно чувствовать желудком его когти, я сбросила следом за ним закуску. Не помню, сколько я после этого ещё выпила, но это мне не помогало. Весь мир вокруг меня скрылся за мутной пеленой, и я осталась один на один со страшной тёмной фигурой, сидевшей напротив меня и бормотавшей: «Ты убила его, ты убила его, ты убила его». Попытка задобрить её стопкой водки не увенчалась успехом: чёрный обличитель не стал пить. Теперь он повторял: «Ты должна отправиться вслед за ним».
– Бельевая верёвка подойдёт? – спросила я его.
– Вполне, – ответил он. – Сделай петлю и всунь в неё голову.
Мои пальцы плохо слушались, верёвка путалась, петля получилась какая-то странная. Верёвка перекинулась через змеевик в ванной, узел завязался. Объятия смерти оказались вовсе не такими уж страшными, они представляли собой всего лишь тонкую верёвку вокруг моей шеи. Мои ноги доставали до пола, нужно было осесть и всем весом повиснуть на ней. Хватит ли у меня решимости? Чёрная фигура стояла рядом и повторяла:
– Отправляйся следом за ним, отправляйся следом за ним, ты убила его, ты убила его.
– Я убила его, – прохрипела я, и мои ноги заскользили на холодных плитках пола ванной. Мне стало трудно дышать.
Сильные руки обхватили меня под мышками и поставили на ноги, вырвав из затягивающихся объятий смерти. К моему рту кто-то поднёс банку с водой, и холодный голос сурово приказал пить. Я сделала несколько глотков, но голос сказал:
– Пей всё, до конца!
Потом он велел сунуть пальцы в горло и давить. Желудок подскочил, содрогаясь в конвульсиях, а зеленоглазый дракон изо всех сил сопротивлялся, не желая вылезать. Но суровый голос укротителя драконов был сильнее, он заставил его выйти из меня. Потом меня подхватили железные руки.
– И чего бы ты этим добилась, дура? – сказал суровый голос.
Меня не особенно бережно брякнули на диван.
Я была в шаге от края.
12. Утро
Потом я провалилась в мучительную невесомость. Помню, мне было очень холодно, и кто-то укрыл меня одеялом. Постепенно я начала ощущать своё тело лучше, даже мелькнуло осознание, что я нахожусь в квартире Ланы, а на кухне кто-то хозяйничает. Невысокая, но крепко сложенная фигура с круглой лысой головой склонилась надо мной:
– Чай будешь?
В горле у меня стояла великая сушь, и мысль о глотке чая моментально приободрила меня. Я даже села на диване.
– Буду.
Странно: не я сама заваривала и подавала чай, а мне его подавали. Причём подавали, как полагается, на правильно сервированном подносе, так что я даже удивилась. Поставив поднос на столик, Орёл присел рядом. Горячий, свежезаваренный чай ароматно заструился в чашки, запахло лимоном и мятой. Я с наслаждением сделала первый глоток. Какая благодать! Орёл бросил в свою чашку один кубик сахара и стал помешивать ложечкой. Хоть он и не был красавцем, но от его небольшой, выкованной из одних мускулов и нервов фигуры исходила спокойная сила, в нём чувствовалось мощное мужское начало, повергавшее меня в трепет. Со мной ещё никогда такого не было. Если бы он сейчас приказал отдаться ему, я бы отдалась – прямо здесь, на диване. Но он ничего такого не требовал, мы молча сидели рядом и просто пили чай.
– Кажется, я здорово напилась, – пробормотала я.
Он ничего не сказал. Он не трогал меня и пальцем, даже не смотрел на меня, и в его взгляде и линии губ мне почудилось презрение. Меня охватило уныние. Впрочем, глупо было бы ожидать от него других чувств. Наверно, я представляла собой жалкое зрелище.
– Вам противно на меня смотреть, да? – спросила я угрюмо.
Орёл чуть приметно усмехнулся.
– С чего ты взяла? Вовсе нет… Ты славная.
Я отпила большой глоток уже остывшего чая.
– Я переживаю сейчас не лучший период, понимаете?
Он кивнул, поставил пустую чашку на столик.
– Наверно, вас не интересует, почему я ударила Рудольфа бутылкой, – продолжала я. – Но я объясню. Он приставал ко мне, причём уже второй раз. В первый раз это вообще было похоже на попытку изнасилования, но Лана вовремя ему помешала. В этот раз он пришёл весь такой раскаявшийся, просил прощения, и я, дура, поверила ему и впустила… Сначала всё было хорошо, но потом он напился и опять взялся за старое. Вот так это и получилось…
Орёл выслушал молча, потом встал и унёс поднос на кухню. Я поджала ноги и обхватила руками колени. На душе опять стало гадко. Зачем я перед ним разоткровенничалась? Похоже, ему было плевать. В его холодных тигриных глазах не отразилось и тени сочувствия. А может, и нечему тут было сочувствовать? Орёл, остановившись в дверном проёме, пару мгновений смотрел на меня, потом растянулся на раздвинутом кресле.
– Сходи-ка в душ, освежись, – посоветовал он. – Вода уносит всё плохое.
Мысль о душе показалась мне своевременной. Я последовала совету Орла: взяла полотенце, смену белья и пошла в ванную. Орёл вдруг сказал:
– Только не закрывайся изнутри.
– Зачем это? – усмехнулась я, остановившись.
– На случай, если тебе опять что-нибудь взбредёт в голову, – сказал он. – Я обещал Лане, что с тобой всё будет в порядке.
Дверь ванной я не стала закрывать. Встав под тёплые струи воды, я закрыла глаза. Как с гуся вода, так с меня худоба-хвороба. К чёрту, к чёрту всё.
Выходя из ванной, я вздрогнула: Орёл стоял возле самой двери, скрестив руки на груди и прислонившись к стене.
– Что? – пробормотала я, опешив.
– Ничего, – ответил он и ушёл на кухню.
Пока я сушила волосы, с кухни начал доноситься вкусный запах: Орёл разогревал макароны с мясом. Я вдруг вспомнила, что не ела уже целую вечность, и в животе у меня было пусто и неуютно, как в подземной пещере. С кухни слышалось постукивание ложки, помешивавшей макароны в сковородке, и от этого звука мне ещё сильнее захотелось есть.
– Пойдём, обедать пора, – позвал Орёл.
Давно я не ела с таким удовольствием, как сейчас. Орёл сидел напротив меня и тоже ел в своей сосредоточенно-отрешённой манере. К нему в полной мере можно было применить поговорку «когда я ем, я глух и нем».
Я осторожно поинтересовалась:
– А кем вам доводится Лана?
Орёл прожевал, проглотил и только после этого ответил:
– Она моя сестра.
С минуту я переваривала эту информацию. Всматриваясь в черты лица Орла, я не отмечала особого сходства его с Ланой. Я пыталась определить его возраст, но это было трудно.
Потом мы курили на балконе. Звонкие детские голоса носились в воздухе, отскакивая от асфальта и от стен домов, как мячики. Ясный осенний денёк блистал голубизной чистого неба и золотом листвы, дым от наших сигарет улетал и растворялся вдали. Орёл сказал:
– Если тебя так занимает вопрос о причине смерти этого типа, я скажу тебе своё частное мнение… Удар бутылкой вряд ли был смертельный.
– Это уже ничего не меняет, – сказала я.
13. Возвращение хозяйки
Орёл уже спал на разложенном кресле сном человека, никогда не испытывавшего мук совести, а я ворочалась на диване с боку на бок. Бледное лицо Рудольфа с пересекающей лоб полоской запёкшейся крови стояло у меня перед глазами, и я не знала, куда деваться от этого. Он лежал теперь закопанный где-нибудь в лесу, а его неупокоенная душа металась между небом и землёй, не находя себе пристанища. От этих мыслей мне становилось жутко, и темнота давила мне на грудь, надвигалась со всех сторон, сжимала меня, проникала в меня. Всепоглощающая темнота, от которой было некуда скрыться.
Заслышав звук поворачивавшегося в замке ключа, я затаилась, сжавшись под одеялом в комок, а Орёл моментально проснулся. Он встал и пошёл в прихожую, а я лежала и слушала. Темноту немного отогнал включенный им там свет, а тишину решительно прогнала вернувшаяся домой хозяйка.
– Ну как? – спросил Орёл.
– Всё в лучшем виде, – ответила Лана. – Непростое было дельце, но ничего, мне это не впервой.
– Ты молодец, – сказал Орёл. В его тоне слышалась улыбка. – После такого дела можно устроить себе небольшой отпуск.
– Пожалуй, я так и сделаю, – сказала Лана. – Возьми-ка мою сумку и поставь вон туда.
Пока Орёл ставил увесистую дорожную сумку, она разувалась. Повесив на вешалку плащ, она спросила:
– А у тебя тут как?
– Всё в порядке, – ответил Орёл кратко.
Помолчав секунду, Лана спросила:
– Как она?
Она имела в виду меня, догадалась я. Орёл ответил тихо:
– Переживает. Пришлось из петли вытаскивать.
– Что?!
Лана бросилась в гостиную, но Орёл остановил её на пороге:
– Да тихо ты, она спит…
Я высунула нос из-под одеяла и подала голос:
– Я не сплю.
Услышав это, Лана в три шага оказалась возле меня.
– Дурочка, зачем ты так? – прошептала она, склоняясь надо мной. – Ох, Лида, Лида… Ну зачем же так? Вешаться из-за этого урода! Как ты до такого додумалась? Ведь он мизинчика твоего не стоит.
– Каким бы ни был он уродом, я не имела права отнимать у него жизнь, – проговорила я сквозь зубы, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не заплакать. – И то, как мы избавились от тела, тоже неправильно… Так нельзя. Без нормальных похорон, без отпевания… Это не по-человечески… Ведь у него же, наверно, родители… Уж лучше бы я во всём призналась…
Едкие, как уксус, слёзы душили меня, а я пыталась их удержать в себе. Лана гладила меня по волосам.
– Ш-ш… Тихо, тихо. Лидочка, ты или святая, или совсем глупенькая. Он тебя чуть не изнасиловал, а ты печёшься о его душе. Ну-ну. – Лана усмехнулась. – Наверно, ещё и в справедливость веришь? Прости, но я вынуждена снять с тебя розовые очки. Малыш, если бы ты знала, кто у него папочка, ты бы так не жаждала правосудия. Его папа из тех, кого называют крупной рыбой… Он и следствие может купить, и судью. За своего сыночка он засадит тебя ох как надолго! Слава Богу, если он ограничится лишь этим, а может на этом и не остановиться. В его власти сделать так, что ты и месяца на зоне не проживёшь – прирежут где-нибудь в тёмном углу, и концов не сыскать.
Я содрогнулась.
– Зачем вы меня запугиваете?..
– Я тебя не запугиваю, я просто открываю тебе глаза. Будем надеяться, что никто не знает, куда Рудольф пошёл, перед тем как исчезнуть.
– Он звонил сюда, – сказала я. – Значит, на нас выйдут.
– То, что он сюда звонил, ещё ни о чём не говорит. Его здесь не было, мы ничего не знаем, и всё.
14. Человек в темноте
– Ну, всё, золотце, иди.
Я вышла из машины Орла и захлопнула дверцу. Железная дверь подъезда была открыта настежь, на лестничной клетке царил мрак: опять перегорели лампочки, а может, какой-то запасливый человек выкрутил. Прямоугольник дверного проёма зловеще чернел, пустой тёмный двор казался незнакомым и жутким, будто я вовсе и не к себе домой приехала, а совсем в другое место, где меня никто не ждёт. Как будто мы с Орлом каким-то образом попали в параллельный мир, где всё вроде бы так же, и одновременно не совсем так. Признаться, я не была уверена, окажется ли на прежнем месте моя квартира и будет ли она действительно моей.
– Ну, что? – спросил голос Орла возле моего уха.
– Страшновато чего-то, – ответила я шёпотом, поёживаясь от холода и жутких мурашек. – Темно…
– Покажи мне твоё окно, – попросил Орёл.
Я показала.
– Вон, на втором этаже… Это кухня, а рядом – комната. А зачем вам?
Чиркнула зажигалка, пламя осветило лицо Орла, кончик сигареты зажёгся оранжевым.
– Как зайдёшь в квартиру, сразу включишь свет на кухне и подойдёшь к окну. Это будет означать, что всё в порядке. Если через три минуты этого не произойдёт, я приму меры.
Я сглотнула шершавый ком.
– К…какие меры?
– По твоему спасению, – усмехнулся Орёл. – Давай, иди. Не трусь, я на стрёме.
– Ладно… Попробую.
Я двинулась к двери. Чёрная пасть подъезда поглотила меня, первая ступенька коварно подвернулась мне под ноги там, где я её совсем не ожидала встретить, и я замахала рукой в поисках перил. Они оказались там, где и должны были находиться, и это спасло меня от падения. Скользя по ним рукой для страховки, я продолжила моё восхождение в темноте, ежесекундно обмирая. Площадка, окно и… тёмный мужской силуэт с сигаретой! Я замерла на месте, сердце ледышкой повисло в груди. А тёмная фигура вдруг сделала шаг мне навстречу, то ли стараясь разглядеть меня, то ли с другой, ужасной целью… Даже не крикнув – горло парализовал ужас – я рванула прочь из подъезда огромными прыжками. Выскочив навстречу слепящему свету фар, я заметалась в поисках спасительной фигуры Орла, но его нигде не было. А не было его, потому что он уже припёр незнакомца к стенке рядом с дверью подъезда и познакомил его подбородок с дулом своего пистолета.
– Ты кто такой? – сурово спросил он.
На это незнакомец, щурясь от света фар, пробормотал, заикаясь:
– Я… Я Ми-ми-миша…
– Чего тебе тут надо? – задал Орёл второй, не менее суровый вопрос.
– Я… Я ту-ту-тут живу, – последовал еле слышный ответ.
Я бросилась к ним.
– Не надо, всё нормально! Я его знаю, это мой сосед. Просто в темноте не разглядела.
Орёл отпустил Мишу и спрятал пистолет.
– Ладно, сосед… Живи пока. – И кивнул мне: – Иди.
Я уже спокойно вошла в тёмный подъезд, Миша ошарашенно поднимался следом за мной. Пока мы поднимались, между нами произошёл следующий диалог:
– Какого хрена ты там делал в темноте?
– Курил…
– В темноте?
– Так лампочка не горит…
– А вкрутить не судьба?
– У меня нету…
– «Нету»! А то, что люди могут испугаться, тебе по барабану?
– Испугаться? Кого? Меня, что ли?
– Ну, а кого же ещё?
– До тебя два человека прошли – и ничего… Никто не испугался. Это только ты какая-то шуганная. И что это был за лысый перец с пушкой?
– Мой знакомый.
– Ни хрена себе у тебя знакомые! Такой прихлопнет и не задумается… Ты уверена, что с ним можно дружить?
– Я с ним и не дружу.
– А&$енно…
Уже на нашей площадке Миша спросил:
– У тебя точно всё нормально?
Я вставила ключ в замочную скважину. Было ли у меня всё нормально? Ну, если не считать, что меня два раза чуть не изнасиловали, три дня изводили звонками, а потом я ударила Рудольфа бутылкой, а он взял да и умер – да, если не считать всего этого, то у меня всё было просто отлично.
– Всё путём, Миша. Спокойной ночи.
– И тебе.
И каждый из нас закрыл свою дверь.
Сначала я включила свет в прихожей, разулась, всунула ноги в заждавшиеся меня и успевшие соскучиться тапочки и повесила куртку на вешалку. Потом прошла на кухню, включила там свет и подошла к окну. Наверно, Орёл уже уехал, и делать это было уже не обязательно, подумала я с какой-то странной тоской и стеснением в груди.
Фары были ещё там. И оранжевый огонёк сигареты. Он описал дугу, вспыхнул ярче, потускнел, упал на землю. Потом хлопнула дверца, и фары уехали. Я вздохнула.
15. Покаяние
Всё было по-прежнему. Вселенная всё так же расширялась, планета Земля продолжала лететь по своей орбите, электричество бежало по проводам и заставляло телевизор показывать мне всякую ерунду и новости. С самого утра лил, не переставая, дождь, и город размок, но продолжал жить. По лужам колесили автобусы, в которых люди куда-то ехали, по тротуарам плыли мокрые зонты, во дворах зябли мокрые собаки. Всё было, как обычно, только с лица этой вращающейся планеты исчез человек – может быть, никчёмный и никому не нужный, но всё-таки человек. Тело его покоилось под слоем глинистой, а может быть, песчаной почвы, и его ели черви, а душа зависла между небом и землёй, и для её упокоения не было прочтено ни одной молитвы.
Это был мой выходной. Славный денёк, не правда ли?
Вчера Лана отпустила меня, сказав, что мне нужно прийти в себя и успокоиться. Она заботилась о моих нервах, и я была ей очень за это благодарна, вот только отдых-то как раз и не мог мне помочь. Ничегонеделание порождало уныние, а уныние, как известно, не могло привести ни к чему хорошему.
Надев юбку и платок, я вышла в дождь. Небесным хлябям, низвергавшим на город потоки воды, я могла противопоставить только старый зонтик с одной торчащей спицей: натянуть и пришить на место ткань всё как-то не доходили руки. Путь мой лежал в церковь.
Поднимаясь на мокрое крыльцо, я чувствовала внутреннее содрогание. На моих ногах тащились две железные гири, и ещё одна висела на шее. Сам Бог со всем своим воинством, все его святые и угодники обрушились на меня: «Убийца! Убийца!» Высокий свод храма вдруг показался низким и тяжело давил мне на макушку. С трудом шевеля губами и перебарывая оцепенение, я обратилась в окошко:
– Можно заказать заупокойную службу?
Добрая пожилая женщина в платочке спросила:
– Сорокоуст?
– Да, наверно, – пробормотала я.
Это всё, что я успела сказать беспрепятственно. После этого словно захлопнулась какая-то дверь, и перед моей ищущей спасения душой начали вырастать непреодолимые преграды. Началось с того, что требовалось полное имя покойного – фамилия, имя и отчество, а я могла сказать только имя. Я попыталась убедить добрую служительницу, что случай чрезвычайный, и упрашивала её принять заказ по одному только имени: Господь и так знает каждого своего раба. Служительница была уже готова согласиться, но само имя Рудольф почему-то вызвало у неё сомнение в том, принадлежал ли покойный к православной вере. Я призналась, что не владею такими сведениями.
– Ну, даже если он и не православный, так что же? Бог для всех один – и у христиан, и у иудеев, и у мусульман. Религии придуманы людьми, а Бог всё равно один.
Служительница колебалась. Она сказала, что в этом вопросе нужно проконсультироваться с батюшкой, а без этого она не имеет права принимать заказ.
– Вы что, даже не знаете, отпевали ли его?
Чувствуя всё большее давление купола на мою душу, я пробормотала, что этот раб Божий не был похоронен по христианскому обряду.
– Ну, тогда и говорить не о чем, – последовал ответ.
– Как же мне быть? – пробормотала я, уже не чувствуя под собой ног.
Добрая служительница возымела сочувствие. Она посоветовала подойти к батюшке и спросить у него, что делать в моём случае.
Я ступила в пространство под куполом. Стоя на расплывчатом освещённом островке, я обвела взглядом по сторонам. Моя обнажённая душа трепетала на перекрестье испытующих взглядов Христа, Богородицы, святых, а сверху на меня взирал Некто, от кого нельзя было ничего утаить. Священник был недалеко – он стоял с одной прихожанкой возле иконы Николая Угодника и о чём-то вполголоса с ней разговаривал. Совсем не старый, с редкой курчавой бородкой, в очках. Неужели и он скажет, что говорить не о чем?
Я не подошла к нему. Он ушёл, а я осталась, трепеща, как на Страшном Суде. Нет, меня здесь не принимали и не прощали, хотя и видели насквозь. Все иконы были закрытыми дверями, и ни у одной я не находила сочувствия. Я осталась одна среди закрытых дверей.
Мои дрожащие пальцы достали деньги, а взамен получили свечу. Я всё-таки осмелилась подойти к высокому деревянному распятию, покрытому белой фатой, как у невесты. Меня колотила дрожь, а внутри всё было выжжено дотла этими испепеляющими всезнающими взглядами. Моя свечка покосилась, а мои непослушные, резиновые губы не могли выговорить слова, напечатанные на бумажке рядом. Я чувствовала: ещё немного, и дрожь перейдёт в судороги. На деревянных, плохо повинующихся ногах я заковыляла к выходу.
Надо мной было только серое небо, но от этого было не легче. Чувство давящего купола оставалось. Прислонившись к чугунной церковной ограде, чтобы не упасть, я вдыхала сырой холодный воздух, жадно пила его, и постепенно к телу возвращалась нормальная чувствительность. Моя душа была прочитана, моё сердце взвешено, и весило оно целую тонну.
Кто-то тронул меня за локоть.
– Девушка… Что с вами? Вам плохо? – спросил участливый голос.
Нестарая ещё женщина со светлыми и добрыми глазами, в платке. Да, ей я могла бы сказать, что со мной, она не была закрытой дверью, она не осуждала и не клеймила. Она хотела помочь.
– Да, – хрипло и глухо ответила я. – Мне очень плохо… Нет, у меня ничего не болит, мне плохо от того, что у меня вот здесь. – Я приложила руку к сердцу. – Камень.
– Может быть, вы рано покинули храм? Давайте вернёмся.
Я замотала головой. Её рука мягко, но настойчиво звала меня обратно.
– Пойдёмте… Ваша душа просит очищения, вот ей и плохо. Вам нужно покаяться.
Я снова замотала головой.
– Моё раскаяние не принимают там.
– Ну что вы, вам это кажется, – ласково возразила она. – Если раскаяние искреннее, Господь его всегда примет, как велик бы ни был грех.
– У меня… не получится. – Моя рука цеплялась за ограду, хотя я не отдавала ей такой команды.
– Получится, надо только открыть Богу свою душу.
– Нет. – Я снова замотала головой. – Это страшно… Слишком страшно.
– Надо пройти через это, без этого никак. Вы выдержите, всё у вас получится. Господь не отвергает никого, кто пришёл Нему с покаянием.
Я снова сказала «нет».
– Я, наверно, ещё не готова.
– Вы готовы! Раз вы пришли сюда, значит, готовы.
Моя рука отцепилась от ограды, но не для того, чтобы вернуться под давящий свод. Я пошла прочь.
– Девушка, куда вы? Вернитесь! Не уходите!
Я побежала. Ноги были уже не деревянные, они хорошо несли меня, и я бежала долго, пока не споткнулась. Вокруг никого не было, только мокрый сквер и пустые скамейки. Я поднялась на ноги, потирая ушибленное колено, опустилась на сырую скамейку. Не зная, обо что вытереть испачканные ладони, я отёрла их о влажную спинку скамейки. Снова пошёл дождь. Едва его первые капли упали мне на голову, как во мне что-то прорвалось и выплеснулось из меня наружу. Сначала в глазах что-то набухло и защипало, в горле встал ком, но это длилось недолго и разрешилось обильным слезоизвержением. Всю мою онемевшую, как после обезболивающего укола, душу терзали раскалёнными щипцами, но это был знак, что она на месте и по-прежнему может чувствовать. А может, лучше бы она ничего не чувствовала, чем так мучиться?
Я изрядно промокла, прежде чем раскрыла зонтик. Водой из лужи на асфальте я ополоснула руки. Жаждая забвения, купила бутылку водки и, придя домой, выпила.
16. Гость
Да, мне было паршиво. А что вы думали? Бутылка водки для хрупкой девушки – почти смертельная доза. А если учитывать, что в желудке у неё почти ничего не было, можете умножить эту дозу на два.
В общем, из комы я вышла где-то к раннему утру. Желудок отказывался принимать пищу, отторгая всё, что я в него пыталась спустить. Терпеть он соглашался только кефир, и на нём я исключительно и дотянула до девяти утра. А что было в девять? В девять я пошла на работу. Впрочем, я не была уверена, что сегодня был именно тот день.
Однако всё было правильно, чувство времени меня не подвело. Лана, только что после душа, сушила волосы феном и была в настроении плотно позавтракать. Была гора немытой посуды, грязное бельё, полное ведро мусора и пустой холодильник – в общем, масса работы.
– Мы с Орлом подмели всё, что ты приготовила, – сказала Лана. – Уж извини, такие мы обжоры.
Я не жаловалась. Это была моя работа, и я принялась её делать, преодолевая мерзкое самочувствие и большое желание забиться в угол и свернуться там в позе эмбриона. Постепенно, делая привычные домашние дела, я забылась и перестала о чём-либо думать.
Через час загруженная стиральная машина работала, чистая посуда стояла по полочкам, холодильник был полон, а на столе стоял завтрак – придраться было не к чему. Лана и не придиралась, она с большим аппетитом принялась за еду, а вид у неё был отдохнувший и безмятежный. И это притом, что в её квартире умер человек! Я поражалась её спокойствию.
Я мыла посуду после завтрака, а Лана углубилась в чтение толстой серьёзной газеты, закинув ноги на кухонный стол и не выпуская из зубов тонкую сигару. За чтением её рот приоткрылся, и лицо приобрело то чудное выражение, которое делало её похожей на слабоумную. Босые ступни Ланы, конечно, не были тем, чему полагалось находиться на столе, но я уже не решалась делать кому-либо замечания по поводу манер, а уж тем более, хозяйке квартиры. В самом деле, кто я такая? Приходящая домработница, которая, к тому же, натворила дел в отсутствие хозяйки.
– Лида, ну, как ты себя чувствуешь? – послышалось из-за газеты.
– Паршиво. – Я вытерла тарелку и поставила в шкафчик.
Газета зашуршала, из-за неё показалось лицо Ланы.
– Занимаешься мазохизмом? Брось, он того не стоит.
– Я вчера ходила в церковь. – Я ополоснула мойку, отжала губку и вытерла руки о полотенце.
– Грехи замаливала? Ну-ну. – Лана с шуршанием перевернула страницу.
Я села к столу, зажав руки между коленями. В молчании прошла минута, потом Лана свернула газету и бросила на стол.
– Легче стало? – спросила она.
Я покачала головой.
– Мне было очень тяжело, очень плохо… Как будто все эти святые на иконах видели мою душу насквозь и осуждали меня. Я хотела заказать заупокойную службу по Рудольфу, но мне сказали, что нельзя, потому что он не был похоронен по православному обряду. Вы не знаете, он был православный?
– Я в такие детали не вдавалась, – ответила Лана, стряхивая пепел. – Но креста он не носил. Может, вообще не был верующим.
– А вы? Вы верите в Бога? – спросила я.
Лана усмехнулась.
– Может быть, он и есть, только ему плевать на людей. А церкви и попы – всё это пустое, в этом уже давно нет ничего настоящего. Бессмысленный культ, придуманный людьми. А вообще, мне кажется, люди придумали Бога, чтобы при случае валить всё на него. Стихийное бедствие – Бог наказал. Война, теракты – тоже его рук дело. Болезнь – и это божья кара. Удобно, нечего сказать. – Лана снова раскрыла газету. – Брось, Лидочка, не парься. По моему мнению, ты не грех совершила, а избавила общество от никчёмного прожигателя жизни, мерзавца и эгоиста. Кроме того, ты защищалась. Хватит себя изводить.