Текст книги "Седьмое знамение"

Автор книги: Елена Фирсова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

Эдгар с трудом заставил себя шевелиться, под таким он находился впечатлением. В кассетник вновь вставили RADIORAMу, но танцевать почему-то не хотелось. Компания, тесно сплоченная тем, что каждый теперь знает свое ближайшее будущее, сидела на своих местах и думала мучительно, как теперь себя вести и что делать. Некоторые медленно потягивали пепси-колу, из бокалов или прямо из бутылок. Да, порядком огорошили собравшихся последние новости. И только Борис Новиков и Рая Белова в неземном упоении танцевали медленный танец, очень медленный, как во сне, вразнобой с динамичной музыкой. Фаина призраком возмездия возвышалась в темном углу, возле лестницы, и грустным взглядом взирала на это скопище зла и всевозможных пороков, вопиющих о каре небесной. А Игорь, держа в руках гражданский кодекс и кассету с записью группы «Санкт-Петербург», опирался локтями о спинку выдвинутого в комнату дивана позади Сени Шевченко и иронично улыбался. А когда Эдгар обернулся и спросил у него, как он себя чувствует, ответил, качая головой:

– Детский сад, ей-богу.

Никто не обиделся на такое определение, к тому же из уст такого же малолетки, ровесника. Никто попросту не заметил этих слов, так все углубились в свои невеселые размышления. Тревожные симптомы! И вдруг на верхней площадке лестницы, вовсе не к месту, сработал будильник хозяина дома, заведенный, как обычно, на половину седьмого. Звон у него был ужасающей силы, все вздрогнули, словно он их и в самом деле разбудил, и стали громко возмущаться вслед Эдгару, который нёсся верх по лестнице его отключать.

– Ты что, спятил, Эдька? Убить тебя мало, придурок! Разве можно так пугать людей! Какого черта он у тебя здесь, а не в спальне?

– Мы его вынесли, когда делали уборку. А поставить обратно забыли.

Запыхавшись от неожиданности и досады, он схватил будильник и нажал на кнопку. Звон прекратился, и от тишины сразу заложило уши. Настроение новогодней ночи было уже вспугнуто, как птичка, начиналось утро первого января, начинался новый день, новый год. Не то чтобы гостей отрезвил этот дикий звон, но праздник уже явно завершился, от него почти ничего не осталось, кроме похмелья, сонливости и головной боли После недолгого затишья гости в массовом порядке зашевелились, засобирались по домам, причем сделали это так быстро, что дом опустел буквально в считанные минуты. Уходили ребята в основном не поодиночке – и безопаснее, и девчат проводить надо, и самим удобнее, потому как подвыпили.

Борису Новикову уходить было вроде бы некуда, однако обе его пассии отправлялись восвояси, а он внезапно вспомнил о необходимости приводить в порядок жилое помещение – мыть посуду, таскать в контейнер горы мусора, складывать объедки для собаки в кастрюлю, пылесосить и выполнять еще много всякой грязной работы по дому. Борис тут же надел куртку, шапку и сапоги и исчез вместе с Раей Беловой и Фаиной – какая-никакая, а защита от всяческих хулиганов на улицах. Весомый повод для отлынивания от уборки! На это обратил внимание Игорь Белояр, но не Эдгар, который в тот момент провожал Сеню Шевченко с крыльца. А вернувшись в гостиную, он окинул ее глазами и с обреченным видом сжал пальцами лоб.

– О нет, – простонал он. – Неужели это всё мне?

– О да, – ответил Игорь, по-прежнему опираясь локтями о спинку дивана и держа в руках книгу и кассету. – Жаль, я не догадался попросить ее остаться и помочь. Тогда даже невооруженному глазу стало бы ясно, стоит ли иметь с ней дело.

Эдгар вдруг так смутился, что покраснел:

– Кого? С ума сошел? И что ты вообще имеешь в виду?

Игорь улыбался мягко, как взрослый.

– Глупый, – сказал он. – Или ты думаешь, что никто ничего не увидел?

– И что же ты увидел?

– Что это Раиса Белова. Ну и влип же ты, дружочек. Неужели это и правда Рая?

– Фаина, – сердито ответил Эдгар.

– Эдька, я тебя умоляю. Фаина, конечно, живет в каком-то совершенно другом мире, но если сравнивать их, то не она, а Раиса – настоящее извращение.

– Почему это?

Эдгар уже ничего не отрицал, а Игорь качал головой и разводил руками.

– Эдик, ну ты же не ребенок. Я не скажу ни единого слова, потому что не хочу с тобой ссориться, но ведь у тебя тоже есть глаза, и ты далеко не дурак. Правда?

Эдгар помолчал, затем угрюмо произнес:

– Вот уж не думал никогда, что она клюнет на Бориса. Сегодня праздник, а она любит блистать. Впрочем, он тоже это любит. К тому же, она, наверное, выпила.

Игорь смотрел на него не мигая и ничего не отвечал, только сделал гримасу и самоустранился:

– Дело твое, Эдик. Кто там? По-моему, кто-то пришел.

Со звоном захлопнулась железная калитка, потом – входная дверь, на крыльце кто-то долго отряхивал от снега одежду и обувь, потом Эдгар услышал голоса и вздохнул. Это явились его родители, что означало окончательное завершение праздника, по крайней мере, их личного, юношеского праздника. Первой в гостиную вошла мать Эдгара, огляделась и ахнула. Грандиозный бардак безраздельно царил на первом этаже их дома, такой, что отец Эдгара, войдя сюда минутой позже, скептически приподнял брови и сказал:

– Опа! Надо припомнить, праздновал ли я сам в твои годы с этаким размахом.

Эдгар еще раз вздохнул и потупился:

– Я все уберу. Я уже почти начал, но не успел – гости ушли буквально только что, перед вашим приходом. Я все уберу сам.

Но скепсис его отца отнюдь не уменьшился:

– Свежо предание!

– Я уже начинаю.

– Не беспокойтесь, пожалуйста, я ему помогу, – заступился за друга Игорь и получил от него в награду самый благодарный взгляд, какой можно себе представить.

– Да здесь работы хватит на целую неделю! – воскликнула хозяйка, обретя наконец дар речи.

Но Игорь возразил с улыбкой:

– Глаза страшатся, а руки делают. Да, Виктор Егорович, большое спасибо за кодекс.

– Не за что, Игорь. Если что-нибудь еще понадобится, спрашивай, я постараюсь сделать. Ты все так же намерен поступать на юридический факультет? Тогда будь так добр, постарайся взять с собой и Эдика. У юристов всегда большие перспективы.

– Никакого юридического! – запальчиво крикнул Эдгар. – Даже не мечтайте об этом. Я буду журналистом на телевидении. Идем убирать.

Ребята решили начать с кухни и ушли туда. Родители переглянулись и развели руками, словно хотели сказать извечное: «Переходный возраст».

А в это время Борис Новиков вел под руку Раю Белову, а Фаина, несмотря на все его старания, не позволила ему сделать то же самое и с ней и шла рядом, чуть-чуть позади. Молчала и думала о чем-то своем. А Рая висела на руке Бориса и хихикала, слушая его плоские шутки и самодовольные рассуждения. Этот кавалер нравился ей все больше и больше, она не понимала и не способна была понять, что он, этот завидный со всех сторон кавалер, так распинается тут вовсе не перед ней, а перед Фаиной, которой он был не нужен, даже за вознаграждение.

По той же дороге, только немного впереди, домой шел Сеня Шевченко, неуверенной походкой, он поминутно скользил и всплескивал руками. Он, Рая и Фаина жили в соседних девятиэтажках, недалеко от Подновья, в Печерах, в глубине жилого массива. Сеня тоже думал о своем и почти, как на странно, не вспоминал прошедшую вечеринку. У него было какое-то дурное предчувствие, в течение уже нескольких дней. Оно отвлекало его от действительности и отравляло ее, так что он все свободное время пытался разобраться, что же это за напасть. Наступали моменты, когда ему казалось: его существование на земле – сплошная аномалия, которую надо срочно прекратить, пока не случилось что-то ужасное. И тут его окликнул знакомый голос, голос соседа по площадке, священника по имени Александр.

– Сенечка! Здравствуй. Подожди меня, дойдем вместе. Я должен тебе кое-что сказать.

Сеня обрадовался этой встрече, так как она отвлекла его от тягостных мыслей. Поэтому он дождался отца Александра, и дальше они пошли вместе.

– Сенечка, я недавно видел Людмилку и не узнал ее. Она была слишком вульгарно одета и накрашена, но это ерунда. Сеня, она была среди ребят Димы Красноплескова, одна девочка среди этих хулиганов! Я боюсь за нее, Сеня. Неужели ты совсем ею не занимаешься? Ей уже тринадцать, она повзрослела очень, и Сеня, пожалуйста, проследи за ней, она сейчас в таком возрасте, когда ее нужно контролировать, иначе будет поздно. Это для ее же пользы, Сеня, потом она будет благодарна тебе за то, что ты не позволил ей скатиться в пропасть. Понимаешь? Сеня, ты слышишь меня? У тебя есть мать и бабушка с дедушкой, и младшая сестренка, за которую ты несешь ответственность перед людьми и Богом, потому что ты старше и потому что ты – мужчина!

Сеня ничего из его речи не слышал – его опять отвлекли какие-то интуитивные предчувствия, чуть ли не ясновидение, он будто бы находился под гипнозом и не осознавал, что делает.

– Сеня! Сенечка!

Отец Александр звал его и теребил за рукав, но не смог возвратить к реальности до конца. Сеня ответил:

– Да-да, я поговорю с ней.

Отец Александр только покачал головой. Тут мимо них, мимо их подъезда, прошла шумная, хохочущая парочка. Это были Борис Новиков и Рая Белова. Они избавились от осуждающего присутствия Фаины, которая вошла в свой дом, напротив этого, через квадратный двор. Вообще-то, Рая жила в одном подъезде с Сеней и отцом Александром, этажом ниже, но они с Борисом решили еще немного пройтись, им было хорошо вдвоем. Одно лишь портило эту идиллию – Борис уже планировал новую встречу с Фаиной, по возможности – без посторонних.

Беловы

Ей снились вовсе не цветы и не поющие птицы. Принимая во внимание нежный возраст девушки и очаровательную наружность, это легко можно было бы предположить. Нет, райские кущи – вовсе не для Раи, она предпочитала земной рай. Ей снилась поистине царская комната – она видела такие в Эрмитаже, когда их класс ездил на экскурсию в Ленинград. Возле открытого окна стояла она, Рая, в пышном атласном платье и с дымчатой накидкой на плечах, она окутывала фигуру с ног до головы, подобно облаку… И глаза округлялись всё удивленнее, и тонкие ноздри, трепеща, жадно вдыхали редкостный аромат амбры…

– Рая! Раечка!

Хлопнула дверь.

– Дочка, вставай, – прозвучал ласковый голос совсем близко, над кроватью.

Рая продрала глаза, застланные туманом.

К ней наклонилась Полина Михайловна, ее лицо сияло радостью.

– Вставай, дочка, уже пора.

– Не называйте меня так! – крикнула Рая, в ярости забывая желание спать. – Я не ваша дочь!

Лицо Полины Михайловны потухло.

– Хорошо, Раечка. Я открою форточку? – Но голос остался кротким и очень нежным.

– Открывайте, – буркнула Рая.

Полина Михайловна подошла, раздвинула шторки, растворила форточку. В комнату ворвалась морозная свежесть, вытеснила теплый домашний воздух, казавшийся теперь противным и нездоровым. Рая встала у трюмо и оглядела себя пристальным взглядом. Всё было донельзя привлекательно. Она олицетворяла собой (так ей казалось) все страсти мира грешного, какие только можно себе представить: любовь, ненависть, азарт и месть. Худенькая фигура просвечивала сквозь тонкую ночную рубашку с широким вырезом. Узкое белое кружево украшало рукавчики и длинный, до самого пола, подол.

Осмотрев себя в зеркале и оставшись довольной этим осмотром, Рая повернулась в комнату. У окна стояла Полина Михайловна прижатой к груди рукой и восхищенными глазами.

– Ой, Раечка… Какая же ты… красавица! – вполголоса произнесла она. Однако на Раю это не подействовало ничуть.

– Ну что вылупились на меня? – огрызнулась она. – Я и без вас знаю, что я красивая. Завтрак готов?

– Ах да! – воскликнула Полина Михайловна, всплеснув руками. – Вот я глупая, совсем забыла. Иду, иду…

Когда дверь за ней закрылась, Рая перестала злиться. Ее лицо разгладилось, она сладко потянулась, зевая. Потом скинула ночную рубашку и надела халат.

Беловы жили как раз под квартирой отца Александра Рудакова. Их было две: Полина Михайловна и Рая. Пока. Скорее бы уже закончился учебный год, экзамены, и тогда можно будет, наконец-то, начать самостоятельную жизнь, без капания на мозги и чтения морали. Она так устала от всего этого за семнадцать лет своего земного существования. Тем более если уверена совершенно точно, что достойна лучшего. И тем более если знаешь, как достичь цели.

Прикрыв постель покрывалом, Рая забралась в ванну – освежиться. Это была одна из ее любимых процедур, не считая расчесывания волос, раскрашивания лица и примеривания всяких нарядов. Прямо над ее головой, этажом выше, уже шумела вода – умывался отец Александр. Рая заулыбалась и громко запела:

– Музыка нас связала, тайною нашей стала…

Она знала, что там, у отца Александра, ее хорошо слышно, и вскоре перешла на более вызывающий репертуар:

– Прикоснись ко мне, поцелуй меня и скажи, что ты любишь меня!

Голос у нее был хороший, и со слухом все было в порядке, так что пела она вполне прилично. Не произойдет ли чудо, и отец Александр оценит ее музыкальность? Ну не может быть, чтобы он не замечал ничего. Он же ведь не евнух, в конце-то концов. Рая никогда не встречала таких симпатичных молодых мужчин, как отец Александр. Высокий приятный голос, густые блестящие локоны, прозрачные серые глаза с мягким взглядом. Чем не идеальный возлюбленный для девочки в переходном возрасте? А его священничество придает еще и дополнительный такой шарм, экзотику, нечто вроде неуловимого аромата обаяния.

В квартире сверху вода уже давно не шумела. У Раи исчезло удовольствие от мытья, она быстро выбралась из ванны и вприпрыжку направилась в свою комнату, одеваться. И там находилась ее любимейшая вещь в доме – зеркало. Она была готова глядеть в него до умопомрачения. Там она видела, разумеется, себя: высокую худенькую фигуру с покатыми плечами, длинные черные волосы, круглые карие глаза и острый нос, маленький, тонкий и приподнятый. Несколько темных, почти черных веснушек на носу и под глазами придавали ей задорный вид, ее небольшое лицо было подвижное, выразительное и могло очаровать кого угодно. Ее фигура напоминала греческую амфору, когда она стояла спокойно. Каждое движение ее обладало гибкостью змеи. Ей подошла бы любая одежда, от купальника бикини до монашеской рясы. Кроме того, ей казалось, будто она в совершенстве владеет техникой макияжа. Улыбалась она своими длинными выпуклыми одинаковыми губами с гипнотической силой.

Уборка комнаты заняла не более пятнадцати минут. Покончив с ней, она выбралась на кухню. Там Полина Михайловна, решившая порадовать дочку сладеньким, начинала делать тесто на пирог. Рая отодвинула ее в сторону.

– Дайте, я сама… Ведь все равно напортите что-нибудь. Почистите лучше картошки к обеду.

Было такое впечатление, что недовольное ворчание дочери мать слушала как музыку. «Хорошо еще, что хоть так говорит, а если бы совсем со мной не разговаривала?» – вздыхала она сочувствующим соседкам, как будто это что-то объясняло. На такой мазохизм ради своих детей способны только матери-одиночки. Через несколько минут на другом столе появилась большая кастрюля крупной картошки, ножик и развернутая газета. Полина Михайловна взяла в руку нож. Из-под светящегося на солнце лезвия шустро поползла тонкая извилистая кожурка и стала падать на газету, которая темнела от воды. За спиной матери пыхтела Рая, взбивая желтки. Если бы Полина Михайловна не была уверена в том, что это именно Рая готовит тесто для пирога, то подумала бы – человек поднимает непосильную тяжесть, такие слышались там охи и вздохи. При этом Полина Михайловна мечтала. Перед ее глазами была умилительная картина: дочка, ее муж (молодой, красивый и работящий) и их дети (трое или четверо) сидят вместе с ней, Полиной Михайловной, за большим накрытым столом. На Новый год. Раечка счастлива и улыбается умиротворенно, и все они загадывают желания и поют песни.

Рая за работой тоже мечтала, чтобы хоть так скрасить унылую действительность. Только в ее голове рождались совсем другие картины: она, Рая Белова (хотя лучше будет придумать себе новую фамилию, погромче и пороскошней, говорят, это возможно), идет по высокому подиуму в вечернем платье из шелестящего прохладного шелка, нет, из парчи, из ее длинных черных волос сделана умопомрачительная прическа, она видела такие в импортных журналах у девчонок в школе. Зал в шоке от подобной красоты, а она смотрит на зрителей холодно и высокомерно, как снежна королева на грязный сброд. А потом ей дают за этот показ деньги, много-много денег, и она начинает их тратить: на рынке покупает себе ведро апельсинов и мандаринов, еще обязательно ананас, хотя она понятия не имеет, как его нужно есть. И еще – шампанского, или другого какого-нибудь вина, она пока не знала, какого, но наверняка из тех тяжелых вин, которые льются в бокал густо, как сметана, и светятся там темным красным светом, похожие на кровь. Потом она купит себе чудодейственный крем от прыщиков на лице – редко, но появлялись у нее такие. (Везет же Фаине, у нее кожа, как свежее молоко.) Купит еще зеркальные тени для век, тушь для ресниц и губной помады тюбиков пять. Крем и пудру очень нежного цвета, цвета легкого загара. Одежду она покупать не будет – слышала где-то, что «звезды» имеют своих персональных портних и на ширпотреб не размениваются. А на выходе с работы ее ждет черная «Волга», и в ней – самый шикарный парень, какого можно себе представить. У него черты лица, как у отца Александра, с одним существенным отличием: он смотрит на нее, словно она является единственной богиней этого мира. Да и одет он в черный костюм и при галстуке. Весьма светский парень. С Раисы прямо-таки готов пылинки сдувать.

Тесто для пирога было давно готово. Рая размазала его по противню, сверху положила яблочное варенье и сунула противень в духовку. На этом ее миссия на кухне, по ее мнению, заканчивалась. Поэтому она ушла к себе в комнату, продолжать свои метания. При этом она сначала обрабатывала свои ноготки пилочкой, напевая песенку, так как настроение у нее снова повысилось, а затем села поближе к зеркалу и размотала полотенце на голове. Влажные длинные волосы тяжелыми прядями упали на плечи и спину. Поправив рукой челку, она встала и неторопливо оделась. У нее, несмотря на зимние каникулы, были неотложные дела в городе.

На завтрак, кроме пирога к чаю, была гречневая каша и чуть-чуть колбасы. Еда Рае не очень нравилась, вдобавок мысли были далеко, но и в любом другом случае за столом царило бы полнейшее молчание. На плите в это время варилась картошка к обеду. А Полина Михайловна любовалась грацией и изяществом дочери и не осмеливалась предложить добавки. Обычно в ответ на это раздавалось: «Я на диете, боюсь разжиреть, как вы», хотя она была такая худенькая, что разжиреть ей явно не грозило.

Поев, она с грохотом опустила тарелки и ложки в раковину, а сама пошла к себе, собираться в город, по делам. Надела теплые шерстяные носки, черные гамаши и толстый свитер с узором из веточек и листьев. Накрасилась, и это потребовало около получаса – ювелирные движения щеточки сделали ресницы мохнатыми, тени для век она выбрала серые, а две совершенно одинаковые по очертаниям губы разрисовала помадой влажного вишневого цвета. Затем удовлетворенно улыбнулась своему отражению в зеркале – она была готова покорять мир.

В прихожей она обмотала голову длинным темно-красным шарфом в виде башлыка – писк моды, застегнула на длинных ногах красные сапожки, надела красивое светло-серое пальто с меховым воротничком. Ее свитер, шарф, носки и варежки был ручной вязки – на работе Полина Михайловна развлекалась тем, что мечтала обрадовать дочурку удобными теплыми вещицами. Рая изнашивала эти вещицы до дыр, но радовалась ли она им – большой вопрос. Пожалуй, куда больше ее обрадовала бы норковая шапка или кожаные перчатки с «молнией» и кисточками. Она видела такие на базаре. Увы, зарплата продавщицы в «Галантерее» исключала подобную роскошь.

Предупреждать о своем уходе, и тем более вдаваться подробности Рая, разумеется, не стала. Просто застегнула пальто на все пуговицы, завязала пояс, повесила на плечо свою сумочку и ушла. Когда вернется домой, она пока и сама не знала. Ее ждала жизнь – ее жизнь начиналась вне стен дома.

На улице была замечательная погода. «Мороз и солнце, день чудесный» – отец Александр опередил ее всего на десяток шагов. Она думала было припустить за ним, но вовремя спохватилась, ей надо было идти на другую остановку. Отца Александра можно оставить на потом.

Подружку по имени Люба мало кто помнил, она теперь проживала очень далеко, в Автозаводском районе. Ехать предстояло с пересадками. Но народу было не много. Для людей все еще продолжались новогодние праздники, и они предпочитали сидеть в выходные дома и отдыхать с размахом по-русски. Сначала Рая доехала до Московского вокзала, оттуда – на улицу Дьяконова. Собственно, «подружка» – слишком сильно сказано. У нее не было близких подруг, так как она не хотела ни с кем откровенничать, а подружками называла тех, кто мог оказаться полезен.

Сюда в столь ранний час ехать было рискованно, но все обошлось – Люба была дома и уже не спала. Рая вернула ей взятый почитать журнал. Точнее, не почитать, потому что журнал был на английском языке, а поглазеть на красивые фотографии безумно красивых женщин, которые дали необыкновенный толчок ее и без того богатому воображению.

– Классно! – сказала она, с сожалением протягивая журнал его законной владелице. – Как отметила Новый год?

Люба махнула рукой:

– И не напоминай! Я так жалею, то не попала к Эдику Тимофееву. Мы ездили к бабушке в деревню. Всю ночь, как примерные ученики, смотрели телевизор и ели «оливье». Я на него теперь смотреть не могу. Ни тебе танцев, ни салютов, ни одного парня, в клуб меня не пустили, и я в три часа уже легла спать. Такого ужасного Нового года у меня еще не было. А родителям что – они нас с брательником сплавили, а сами оттянулись по полной программе.

– Так всегда бывает, – выразила сочувствие Рая.

– А что было у Эдика? Расскажи!

Рая задумалась.

– Ну, – протянула она, – вечеринка у него и правда была что надо. Музыку он ставил – просто прелесть, импортная. Я такой никогда не слышала. Наверное, что-то новейшее, ты же знаешь Эдика. Он всякую музыку, если ему нравится, из-под земли достанет. Знаток. А еще – «Кар-Мэн» и «Мираж». Тоже новые. Ой, слушай, мы ведь гадали, как в прошлый раз, на бумажках, помнишь?

– Да! И как?

Рая хохотала при одном воспоминании.

– Ну, как же там было? – настаивала Люба и теребила ее за рукав. – Не смейся! Не смейся же и рассказывай лучше.

– Да что рассказывать-то?

– Рассказывай, кому что выпало! Кому какое предсказание досталось?

– Ты что, разве я помню? Разве это можно запомнить?

– Ну хоть что-нибудь!

– Ну… Мне вот выпало – много труда, работы и всего такого. Ну, и есть шанс, что я добьюсь своего, если буду хорошей девочкой. Кстати, Файке выпало самое хорошее предсказание. Исполнение всех желаний. Везет же дуракам! Заем Файке исполнение желаний? У нее ведь и желаний никаких нет!

Люба скривилась:

– А что там делала Файка?

Рая задумалась, потом ответила:

– Вообще-то это я взяла ее с собой. Если честно, не знаю, зачем.

– Развратить ее, что ли, решила? Бесполезно, Раиска.

– Не знаю, не знаю. Уламывала я ее, кажется, целую неделю. Или даже больше. По-моему, это не удивительно. Но мы ее на вечеринке почти не видели. Она где-то все время пряталась. И в гадании участвовать не хотела ни за что. Мне за нее пришлось вытаскивать бумажку. И вот что я ей вытащила.

Люба засмеялась:

– Зато теперь мы точно узнаем, какие у нее желания! Вдруг она их тщательно скрывает? Вдруг на самом деле она мечтает о потрясающем парне или о том, чтобы стать популярной певицей или актрисой?

– Она мечтает о женском монастыре с самыми жесткими правилами и даже самоистязанием. Там ей самое место. И туда ей и дорога, сказать по правде.

– Да, – подтвердила Люба. – А что было в предсказании у самого Эдика?

Вот тут Рая должна была поднапрячься, потому что помнила праздник кусками и иногда была не уверена в правдивости своих воспоминаний.

– Слушай, Люб, я не помню дословно, что-то непонятное там Белояр написал… Кстати, там был и Белояр, Любка, я бы никогда не подумала, что он такой классный. Весь из себя.

– Герой боевика, – с гримасой поддержала подружку Люба.

– А уже Сеньке Шевченко он чего понаписал – сам черт ногу сломит. Про какую-то пропасть и всякие опасности. Я не говорила? Предсказания писал он, Белояр. В общем, все было здорово. Если он, Эдик то есть, надумает и следующий Новый год справлять вот так, то я обязательно пойду туда снова. Мне очень понравилось.

Люба завистливо вздохнула.

А Рая думала, как бы половчее перейти к той теме, которая ее больше всего интересовала, и не показать возможной конкурентке, как это для нее важно. В таком деле главное – не дать обойти себя на поворотах. К счастью, Люба первая заговорила о перспективах и будущем.

– Раиска, у меня большая трагедия.

Раиска в ответ не особенно переполошилась, да и тон Любы был отнюдь не трагедийный.

– Что случилось?

– Я спрашивала у родителей, можно ли мне записаться в школу моделей. Ох, слышала бы ты, какой тут начался лай! Они кричали так, будто я спрашивала разрешения пойти работать на панель. С ними было невозможно разговаривать. Ничего не хотели слушать. А ведь я всё про эту школу узнала. Возле кинотеатра «Москва», с черного хода. Узнала даже, что заведует там какая-то Василькова, но каждое шевеление воздуха там зависит от еще какого-то Афанасьева. Я и была там, видела вывеску, только внутрь не заходила. Представляешь?

Рая выразила на лице живейшее сочувствие и даже жалость, а в голове у нее со скоростью света выстраивался план по пунктам, как действовать дальше.

– Может быть, твои родители просто не хотят платить за обучение? – предположила она.

Люба разгневанно фыркнула:

– Ну да, что за ерунда! Пятнадцать рублей с носа в месяц – разве это деньги? Просто они убеждены, что манекенщицы все до единой… – И она зашептала Рае на ухо щекотливые подробности, словно их кто-то мог подслушать. Они хихикали и пожимали плечами.

– Вот так, Раиска. Для меня пока нет никакой надежды. Но я их еще упрошу, не беспокойся. Будет по-моему.

Рая в этом сомневалась, потому что у Любы вовсе не было характера, но на лице ее продолжало оставаться сочувствующее выражение. Правдой или преувеличением являлись сообщенные подружкой щекотливые подробности – Рае было все равно. Это был ее путь, и она с него не свернет. Он выведет ее из нынешнего безвременья.

– А мне купили новую шубку, – похвасталась Люба. – Хочешь посмотреть?

– Давай.

Люба вышла в прихожую и через пару минут вернулась в хорошеньком енотовом полушубке, который Рая придирчиво осмотрела, пощупала, подергала за мех, прогладила ладонью, заглянула и наизнанку, словом, вела себя как знаток. Люба гордилась шубкой и собой в этой шубке, и не замечала алчный блеск в глазах Раисы – та думала, насколько выгоднее на фоне серого меха выделялось бы ее, Раино, маленькое, но яркое лицо и черные завитые волосы, а не Любины. Но Любины родители могли себе позволить делать дочери такие подарки хоть каждый год, они ходили в директорах, не то что Полина Михайловна.

– Хорошая вещь, – одобрила Рая, стараясь сделать это без скрипа зубов. – Импорт?

– Угу. Мама сказала: «Эксклюзив». Врут, конечно, эксклюзив сюда вряд ли дошел бы. Но мне нравится. Я в ней уже ходила. В школу приду – вот девчонки попадают!

В глубине души, разумеется, предполагалось, что в первую очередь попадают мальчишки, а не девчонки, но и у тех было бы приятно вызвать зависть. Еще год назад Люба училась с Раей в одном классе, но затем ее отец получил новую квартиру, и вся семья переехала в Автозаводский район. Рая иногда забегала к ней в гости, чем вызывала отчаянную ностальгию по прежней школе и старому образу жизни. Однако же гибкая психика уже позволила Любочке адаптироваться на новом месте, подружиться с новыми людьми.

Они заглянули журналы и обсуждали их до тех пор, пока не пришли родители Любы и позвали дочку за стол. Рая тут же откланялась, заручившись обещанием Любы оповестить ее немедленно, как только появятся новые номера. Рая с удовольствием осталась бы с ними обедать, чтобы хоть раз в сто лет попробовать бекон и настоящие эклеры, но родители у Любы были строгие и знакомых из низших слоев общества не поощряли. Рая безошибочно чувствовала такое отношение и старалась избегать, лишь бы только не возникло конфликта, который мог бы повредить карьере.

Ей очень не хотелось домой. Поэтому она прибыла туда не в духе, обедать и ужинать не стала, закрылась у себя и прильнула к зеркалу, дабы еще раз оценить свои шансы, по возможности трезво. Она самым придирчивым образом оглядела себя со всех сторон, подсчитала все размеры до миллиметра и не нашла в себе ни единого изъяна. Она высокого роста, невероятно стройна и гибка, словно южная лоза. У нее, кроме того, самое фотогеничное лицо в мире. Жаль только, у нее нет имени и родственников. Хотя, с другой стороны, иметь столь темное происхождение даже выгодно – можно повоображать себя потомком какой-нибудь графини, княгини, которая в силу превратностей жестокой судьбы вынуждена была отказаться от дитяти, а теперь, может быть, разыскивает ее, чтобы сделать наследницей титула и, главное, денег.

Тут ее мысли приняли совсем другое направление. Такое приятное направление, что ни о чем другом думать было уже невозможно. Это легкое возбуждение привело к бессоннице. Рая всю ночь ворочалась с боку на бок, измяла всю подушку, а простыня под ней скрутилась, как жгут. Как тут уснешь? Поэтому утром она встала все еще возбужденная и выглядела неважно. Глаза болезненно блестели, под ними выделялись синие круги, щеки были чуть ли не желтыми, даже веснушки, казалось, слегка размылись. Несмотря на это, чувствовала она себя великолепно. Вскочила на стол и распахнула форточку. От свежего воздуха желтизна кожи сменилась румянцем. От душа она окончательно пришла в себя, хотя в квартире сверху было очень тихо. Ничего удивительного – отец Александр наверняка давно ушел, ведь рабочий день.

Песня оборвалась. Рая в халате, сияющая, с полотенцем на голове, мелькнула в прихожей на миг. В следующую секунду она опять запела Овсиенко, уже в своей комнате, сидя перед зеркалом, высушивая волосы феном и наводя марафет. Затем она оделась в самое лучшее, что у нее было – синий свитер, украшенный перламутровыми бусинками, и черные шерстяные брюки. Теперь она выглядела хорошо. Но ее все еще раздражала темнота под глазами. Немного пудры – и от удовлетворения немедленно расцвела улыбка. В тот день она должна была быть во всеоружии и продемонстрировать все, на что способна.

Полина Михайловна уже копошилась в прихожей, собираясь на работу. Рая ее почти не заметила, так как там, у двери в зал, раздался звонок телефона, и предполагаемая звезда подиума бросилась туда и схватила трубку. Сквозь треск все-таки можно было узнать голос Эдгара Тимофеева.