Текст книги "Бедная Настя. Книга 4. Через тернии – к звездам"
Автор книги: Елена Езерская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)
– Хорошо, – с тихой угрозой произнес Забалуев, – тогда даже не мечтайте снова увидеться с Анной…
– Что ты сказал?! – Корф бросился к Забалуеву и схватил его за грудки, чуть приподнимая над полом. – Повтори, что ты сказал? Что ты сделал с ней, бандит?!
– Желаете узнать, где Анна, – прохрипел Забалуев, размахивая руками и дергая ногами, точно повешенный, – отпустите, иначе никто не будет в силах ей помочь.
– Негодяй! – вскричал Владимир, вынужденный оставить его. Забалуев едва не упал, у него закружилась голова, не хватало воздуха. – Где Анна, говори! Что с ней?
– И чего это вы так разволновались? – Забалуев откашлялся и изобразил на лице лучшую из своих умилительных улыбок. – С госпожой Платоновой все в порядке, вот только свободу она получит лишь после того, как вы заплатите мне за все, что я потерял. А хочу я немного – перепишите на мое имя ваш петербургский особняк.
– Наглец! – зарычал Корф.
– Поберегите силы и эмоции, – как ни в чем не бывало, продолжал Забалуев. – И дважды я повторять свои условия не стану. Хотите убить меня – сделайте это немедленно, я все равно унесу тайну местонахождения Анны в могилу. И тогда вы можете искать ее хоть до скончания века. Надумаете договориться – завтра я сам навещу вас в вашем доме в Петербурге. И не пытайтесь меня обмануть – только я знаю, где сейчас Анна, и от вас зависит ее жизнь. Не будьте жадным, барон, поделитесь с обездоленным и несчастным человеком. Я никому не желаю зла. Я просто хочу вернуть то, что у меня отняли. Я ухожу, но не прощаюсь, – до встречи в столице. Время и место нашей встречи назначено – буду рад видеть вас там…
Глава 4
Потерянная и обретенная
– Вы чем-то расстроены, Натали? – участливо спросил Александр.
Вот уже несколько дней, как княжна Репнина вернулась к своим обязанностям при дворе. Александр несказанно обрадовался, увидев ее в свите государыни, и с большим трудом сдержал радость при встрече с нею. Наташа была связана с самыми светлыми воспоминаниями в его жизни, и Александр боялся нарушить равновесие, установившееся между ними в их последнюю по времени встречу, и бросить даже самую малую тень на прекрасные моменты их прошлого.
Поначалу Наташа сторонилась его – была сдержанна и корректна, но потом все же оттаяла и однажды согласилась сыграть с ним партию в шахматы. Александр с непривычной для него самого нежностью взрослого, умудренного годами и жизнью мужчины, наблюдал за тем, как она перебирает завитки волос и чуть близоруко морщит носик, по привычке, распространенной между светских барышень, редко признававшихся в недостаточности своего зрения.
Все было мило, а сама Наташа – просто очаровательна, и Александр вынужден был признаться себе, что испытал огромное облегчение, узнав о ее разрыве с князем Андреем Долгоруким. И впервые позволил себе назвать чувство, что разъедало его, когда речь заходила о княжне Репниной, – Александра душила ревность. И хотя он по-прежнему не желал себе другой супруги, кроме принцессы Марии, Натали была нужна ему, как воздух, как обязательная составляющая. Александр плохо представлял в такой роли Ольгу, которая стремилась доминировать и обладать им полностью и безгранично. Но Наташа стала другом, оказавшимся важнее и ближе всех – даже самых близких, потому что каким-то необъяснимым образом была неразрывной частью его «я», необходимостью, данной от рождения.
Александр чувствовал – Натали и сама вздохнула свободно, когда вырвалась из Двугорского. Он понимал – она бежала… от чего, от кого? Не только от Андрея, в отношении к которому никак не могла разобраться, – скорее всего, от самой себя, неуверенной в неизбежности этого брака. А еще – от замужества, грозившего стать обязательством – перед семьей, своей собственной и своего жениха, перед ним самим.
Александр догадывался, что Репнина – вольная птица – оказалась не готова к самопожертвованию, и никоим образом не осуждал ее эгоизм, потому что именно эта ее независимость и стремление к переменам, эта восхитительная воздушность и легкомысленность характера делали Наташу особенно привлекательной и желанной. Ибо ничто так не держит мужчину подле женщины, как угроза ее потерять.
И вот она опять предстала перед ним – в слезах и удрученная. И Александр немедленно принялся перебирать в памяти слова или поступки, которые могли быть сказаны или сделаны им и по неосторожности подвергли княжну осуждению со стороны императрицы.
– Признайтесь, что не я причина ваших слез? – с надеждой в голосе спросил Александр, подходя к Наташе, одиноко сидевшей на мраморной скамье в дальнем углу коридора, ведущего в покои государыни.
Наташа не ответила и лишь протянула ему письмо, которое читала до его прихода. Александр, тронутый таким доверием, осторожно взял листок из ее рук и принялся читать. После первых же строк он в изумлении сдержанно ахнул и соболезнующе взглянул на Наташу.
– Простите, Натали, я не знал, – тихо сказал Александр, пробежав глазами послание Репнина. – Это так неожиданно! И нелепо! Какая бессмысленная смерть!
– Это я убила его, – прошептала Наташа. – Я разбила его сердце, я разрушила его жизнь… Ради меня Андрей отказался от своей любви к той женщине и заставил ее выйти за другого, ради меня Андрей отдал чужому человеку право называться отцом его ребенка, а я… я не приняла его жертвы, пренебрегла ею, и он не смог вынести этого удара.
– Неужели вы всерьез полагаете, что князь Андрей застрелился? – растерялся Александр. – Ничто в письме не подтверждает вашего предположения.
– Вы думаете, Михаил открыл бы мне правду? – Наташа грустно покачала головой. – Думаю, он решил пощадить меня, он брат – он меня защищает. Но я знаю, что была жестока с Андреем, и поэтому виновна в его гибели.
– Но Натали, – убежденно произнес Александр, – разве было бы меньшей жестокостью принять его жертвоприношение и самой сделаться жертвой его благородства? И потом, кто может сказать, какой мукой обернулась бы для вас эта так называемая семейная жизнь, если бы князь Андрей продолжал разрываться между вами и той, другой, и ее ребенком, а вы терпеливо сносили бы все и с каждым годом становились все более одинокой и несчастной?
– Увы, – кивнула Наташа, – именно это предположение и остановило меня, а еще пример матушки Андрея, княгини Марии Алексеевны. Бедная женщина сошла с ума, оказавшись в столь же нелепом и безвыходном положении, и сотворила столько страшных вещей, что ей уже никогда нельзя будет рассчитывать на место в Раю. Ее судьба ужасна, и, узнав подробности ее истории от ее дочерей, я была искренне потрясена и напугана – я не хотела повторения такой судьбы.
– Вы поступили правильно, Натали, – мягко сказал Александр, взяв ее за руку. – И, поверьте, нет вашей вины в случившемся с князем Андреем. Я чувствую это сердцем и умоляю вас не корить себя за то, к чему вы не были причастны.
– Вы утешаете меня или действительно так думаете? – попыталась улыбнуться Наташа.
– И то, и другое, – чистосердечно признался Александр. – Мне искренне жаль князя Андрея, но у каждого человека своя дорога. Его уже закончилась, и мы ничего не можем в этом изменить. Отдадим дань его памяти и отправимся продолжать свой путь, нам предначертанный.
– Возможно, вы и правы, ваше высочество, – кивнула Наташа и утерла слезы платочком.
– Кстати, – Александр обрадовался, что она приходит в себя, – почему вы не приглашаете меня на музыкальные уроки, которые дает моим сестрам наша милая Анна? Или она боится, что мы станем слишком строго судить ее юных учениц?
– Анна? – удивилась Наташа. – Я слышала, что к принцессам будет приставлена по вашей рекомендации новая учительница музыки, но не знала, кто она. И потом ее до сих пор никто не видел во дворце.
– Как это не видел? – нахмурился Александр. – Она уехала несколько дней назад в имение барона и уже давно должна была вернуться и приступить к занятиям.
– Мало ли что могло задержать влюбленных, – пожала плечами Наташа, и ее голос звучал вполне доброжелательно и с легким оттенком зависти.
– Разве что они помирились, – задумчиво сказал Александр. – Барон недавно тоже был здесь и просился на Кавказ, ввиду своей размолвки с Анной. И я знаю, что император согласился вернуть ему звание и командировал в часть, ведущую там боевые действия. Но я умолил его отменить свое решение и как раз собирался сообщить ему новость через Анну в надежде, что это станет поводом для их сближения.
– Вам кажется – что-то случилось? – Наташа испытующе посмотрела на него.
– Кажется, мне следует самому сообщить о милости Его Величества и навестить барона, – покачал головой Александр.
– Вы собираетесь ехать в Двугорское? – вздрогнула Наташа.
– Судя по всему, если барон намерен прибыть в часть, то он уже должен вернуться в Петербург, а значит – его можно застать в его особняке, – кивнул Александр. – А вы не составите мне приятную компанию в этой поездке, Натали?
– Я? – смутилась Наташа. – Но как это воспримут в окружении Ее Величества?
– А мы никому не скажем о том, куда вы ездили, – подмигнул ей Александр. – Вы якобы отправитесь навестить родителей, что в свете произошедших событий выглядит вполне естественно, а я буду безымянной и молчаливой фигурой, которая таинственным образом окажется вашим соседом в карете.
– Это заговор? – улыбнулась Наташа.
– Обожаю заговоры, – в тон ей ответил Александр…
* * *
Корф встретил их с удивлением и досадой, и отсутствие радости на его лице насторожило Александра и обидело Наташу.
– Похоже, мы не вовремя, Ваше высочество, – не очень любезно сказала она, глядя, как Корф напряженно посматривает на часы.
– Не думал, что окажусь незваным гостем, – не церемонясь с бароном, поддакнул ей Александр, тоже отметивший про себя нервозность Владимира.
Корф даже не отреагировал должным образом на известие об отмене его командировки на Кавказ – принял это сообщение, как само собой разумеющееся, сухо поблагодарил и снова замкнулся в себе.
Александр и Наташа переглянулись – Корф, конечно, славился мизантропией, но быть настолько неблагодарным по отношению к царской особе, оказавшей для него не просто милость – фактически спасшей ему жизнь?
– Вы сегодня как никогда любезны и отзывчивы, барон, – бросила Наташа, давая понять, что намерена тотчас уйти.
– Нам что – даже не предложат присесть? – поддержал ее Александр.
– Ваше высочество, княжна, – развел руками Владимир, – я действительно ждал совершенно другого гостя. И, поверьте, именно эта встреча должна оказаться для меня весьма неприятной. Но я не расположен сейчас к дружескому общению, ибо принужден к действиям, которые могут повлечь за собой последствия, способные оказаться роковыми для одного очень близкого мне человека.
– Надеюсь, вы говорите не об Анне? – встревоженно спросил Александр.
Что-то в голосе Корфа подсказало ему: переживания барона связаны с делами любовными.
– К сожалению, – после тягостной, почти трагической паузы, признался Корф.
– Объяснитесь, – строгим тоном велел Александр.
– Прошу вас, садитесь, – усталым голосом сказал Корф, жестом приглашая их пройти в гостиную. – Еще раз умоляю вас простить мою невежливость, но я не спал ночь, гнал лошадей, чтобы засветло приехать в Петербург и попытаться найти Анну.
– Значит, она все-таки пропала? – воскликнула Наташа.
– Пропала? – не понял Корф.
– Анна поехала к вам, в Двугорское, несколько дней назад, – пояснил Александр. – Я сам провожал ее до кареты. Но с тех пор о ней нет никаких известий, и я решил, что с нею что-то случилось.
– Теперь все ясно! – воскликнул Владимир. – Она возвращалась ко мне! Милая моя… А я был в тюрьме, и этот подонок увез ее!
– О чем вы, барон? – не понял Александр, и Наташа удивленно приподняла брови.
– Это ужасная, нелепая ошибка, недоразумение, – начал Корф. – Миша взял с меня слово о молчании, но вам я могу довериться. Князь Андрей Долгорукий погиб в моем присутствии, он сам смертельно ранил себя. Я думал – по неосторожности, но князь Петр и княгиня обвинили меня в убийстве Андрея. Михаилу удалось доказать, что пистолет был специально испорчен, и сделала это сама Мария Алексеевна. Она хотела, чтобы князь Петр «случайно» убил себя, проверяя пистолеты.
– Какой ужас! – вскричала побледневшая Наташа.
– Когда меня оправдали, и я вернулся домой, то ко мне явился некто Забалуев…
– О, понимаю, – кивнула Наташа.
– Кажется, это имя мне знакомо, – нахмурился Александр.
– Думаю, вы догадываетесь, что ничего хорошего из этой встречи случиться не могло, – кивнул Корф. – Он объявил мне, что похитил Анну, и потребовал выкупа за ее жизнь. Завтра он обещался прийти сюда в полдень, вместе с нотариусом, чтобы заключить сделку – этот особняк за свободу Анны. И поэтому я спешил сюда, чтобы попытаться найти его прежде, чем он явится предъявлять мне ультиматум. Я искал его, зная пристрастие господина Забалуева к картам и женщинам низкого поведения, но – ничего, он как сквозь землю провалился.
– Жаль, что вы не приехали ко мне за помощью, – мягко укорил Корфа Александр, – но в вашем положении подобная нерасчетливость вполне объяснима. Узнав об опасности, поджидающей Анну, вы сразу сами ринулись в бой. Странно, если бы мужчина первым делом бросился за помощью к сильным мира сего, а не попробовал ринуться на поиски. Но, похоже, в этом случае вам следовало поступить именно так, ибо я знаю, как найти упомянутого вами негодяя.
– Откуда? – в голос удивились Владимир и Наташа.
– А я знаю того, кто знает, – усмехнулся Александр. – Едемте, мы кое-кого сейчас же навестим…
* * *
– Ваше высочество? – растерянно произнес Бенкендорф. Наследник сам приехал к нему домой, решительный и весьма суровый. – Прошу извинить меня за домашний вид, но я сегодня не в присутствии – болен.
– Ничего, ничего, – покровительственным тоном махнул рукой Александр, – болейте спокойно, меня интересуете не вы, а один из ваших верных вассалов, действия которого перешли всякие границы. Если, конечно, он не выполняет ваше поручение, граф.
– Я не понимаю, о чем идет речь, ваше высочество, – осторожно сказал Бенкендорф, посильнее запахивая теплый халат, надетый поверх домашнего костюма.
– Ой ли? – засомневался Александр. – Не вы ли устроили всю эту интригу с отправкой князя Репнина на Кавказ, сославшись на сведения, полученные вами от вашего цепного пса в Двугорском? И не вы ли, узнав, что замысел ваш провалился, велели тому же человеку похитить актрису Анну Платонову, дабы еще больше досадить моему другу барону Корфу?
– Анну Платонову? Зачем мне похищать какую-то актрису? – вздрогнул Бенкендорф. – Поверьте, ваше высочество, у моего ведомства и у меня лично слишком много забот государственного масштаба, которые требуют оперативного вмешательства и постоянного контроля. Но то, в чем вы меня обвиняете, унижает мое достоинство и умаляет заслуги и деяния подчиненного мне ведомства.
– Вот как? – недобро усмехнулся Александр. – Значит, вы утверждаете, что мое сообщение для вас – новость, и вы не имеете к случившемуся никакого отношения?
– Именно так, ваше высочество, – поклонился Бенкендорф. – Моя задача – стоять на страже интересов моего монарха и всего государства. Мадемуазель Платонова, если я правильно произношу ее имя, представляется мне слишком мизерной целью для того, чтобы использовать арсенал и личный состав жандармского корпуса.
– А почему же такая честь была оказана мадемуазель Калиновской? – поддел Бенкендорфа Александр.
– Ее поступки угрожали спокойствию монаршей семьи и вам, в частности, – сухо сказал Бенкендорф. – Что же касается госпожи Платоновой, то она не имеет чести состоять вашей любовницей, а, значит, не представляет никакого государственного интереса.
– Жестоко, но похоже на правду, – Александр не смог сдержать улыбки. – В таком случае, уверен, вы не откажете мне в любезности сообщить, где может в Петербурге скрываться человек, похитивший мадемуазель Платонову.
– Я не понимаю, о ком речь, – Бенкендорф отвел взгляд в сторону.
– Понимаете, еще как понимаете, сударь, – безжалостно воскликнул Александр. – Имейте в виду, Александр Христофорович, после вашей неприглядной неудачи в деле Калиновской, ваша репутация в глазах Его Величества изрядно пошатнулась. Неужели вы хотите усугубить свое положение? Мне ничего не стоит тотчас поехать в Гатчину и рассказать матушке, что учительница пения, которая уже несколько дней, как должна была приступить к занятиям с моими сестрами, похищена человеком из вашего ведомства. И я не уверен, что никто не заподозрит в том и ваше личное участие, граф.
– Почему же вы сразу не сказали, что госпожа Платонова принята учительницей пения к императорским детям? – побледнел Бенкендорф.
– Я думал, что для вас нет тайн в нашем государстве, – усмехнулся Александр.
– Последние дни я болел… – принялся оправдываться Бенкендорф, но Александр остановил его.
– Вот и продолжайте болеть, милейший Александр Христофорович, ваше нездоровье вредно для здоровья нации. Итак, где нам найти некоего господина Забалуева?
Бенкендорф закашлялся, потом принялся глубоко дышать, останавливая спазм. Наконец, ему полегчало, и, недобро покосившись на Александра, он тихо назвал адрес – словно прошелестел. Александр кивнул – это был один из особняков графа Суворова, проданных в свое время в доход для того, чтобы выплатить содержание его бывшей супруге, графине Варваре, установленное ей по суду при разводе.
Александр не без иронии и не очень вежливо пожелал шефу жандармов скорейшего выздоровления и вернулся к Наташе и Корфу, ожидавшим его в карете на улице.
– Вы узнали, где она? – нетерпеливо воскликнул Корф.
– Я узнал, где скрывается ее похититель, – сказал Александр. – Думаю, Анна должна находиться где-то рядом с ним.
– Надеюсь, наша помощь не опоздает? – встревоженно спросила Наташа.
– Мы не промедлим и минуты, – кивнул Александр, легко впрыгивая в карету. – Разве что заедем взять конвой…
– Сейчас я могу сражаться за четверых, – глухим голосом сказал барон. – Так что в лишних действиях нет необходимости, я этого мерзавца голыми руками скручу! Только бы он мне попался!
Но Забалуев и не думал сопротивляться – он был потрясен, увидев на пороге арендованного им дома наследника престола и грозно сверкавшего глазами Корфа, который немедленно и исполнил свое обещание, пребольно заломив Забалуеву руки за спину и потом перевязав их шнуром для гардин.
Однако праздновать победу было рано – Забалуев молчал, готовый унести тайну местонахождения Анны даже в могилу, если таковое наказание будет ему определено. И, как ни старался с угрозами Корф, как ни увещевал его Александр, как ни умоляла Наташа, Забалуев стоял на своем, и взгляд его сверкал ненавистью.
И тогда, оставив Забалуева на попечение Александра – чтобы не вздумал бежать – Владимир бросился искать Анну. Он заглянул в каждую комнату и каждый угол Дома, с факелом, наспех сооруженным из попавшихся под руку тряпок, обследовал подвал и чердачные помещения. Он почти обезумел от ужаса – Анны как будто след простыл. Владимир был близок к отчаянию и почувствовал – еще немного, и он сорвется – станет бить и мучить Забалуева, пока тот либо не признается, где прячет Анну, либо не испустит дух, корчась от боли.
Но Корф не желал обагрять руки кровью, пролившейся не в честном бою, а под пытками, хотя и виновного человека. И, вконец устав от бесплодных поисков и терзавших его сомнений, он призвал на помощь единственного, кого мог попросить и просил о помощи в самые тяжелые моменты своей жизни.
– Отец! – вскричал Владимир, падая на колени в спальной, которую он обследовал последней. – Я был тебе не лучшим сыном, но ты был лучшим из отцов. Ты всегда поддерживал меня и в горе, и в радости. Ты всегда приходил мне на помощь и открывал мне глаза на то, к чему я оставался слеп по наивности или высокомерию своему. Не оставь меня и сейчас! Подскажи, где она? Куда этот изверг спрятал ее?! Ты же всегда любил Анну, ты охранял ее, неужели сейчас ты позволишь ей погибнуть в безвестности, и мы с ней никогда не будем счастливы? Отец, умоляю, заклинаю тебя – протяни руку, укажи, куда мне идти, где искать ее! Обещаю, что изменюсь, что стану другим человеком. Я смирю гордыню, я буду благочестив и послушен, только верни мне ее! Мне нет жизни без Анны! Умрет она – я уйду вслед за ней. Не позволяй свершиться несправедливости, не бросай нас, твоих детей! Я покаюсь за все обиды, что когда-то нанес ей и тебе, я больше никогда ни словом, ни делом не ступлю поперек – лишь пусть она вернется. Живая и невредимая! Слышишь ли ты меня? Веришь ли мне? Уповаю на тебя и Отца нашего небесного! Снизойдите к просьбе моей, дайте знак, хотя бы случайно, мимолетно – я пойму, я догадаюсь, я почувствую, что это вы подсказываете мне…
Владимир не договорил – откуда-то из глубины плательного шкафа раздались глухие, но настойчивые удары – как будто кто-то из последних сил стучал кулаками в дверь. Корф бросился к шкафу и, раскрыв его, принялся выбрасывать висевшую на перекладине одежду. И, чем свободней становилось в шкафу, тем отчетливей доносились до Владимира звуки, в которых чудился призыв о помощи. И, наконец, Корф увидел деревянную дверь, встроенную в стену, к которой был приставлен шкаф, хитрое устройство без задней панели.
Корф попытался открыть дверь, но она оказалась заперта. Владимир подумал, что ключ непременно должен быть у Забалуева, но возвращаться не стал – из-за двери послышался женский голос, отдаленно напоминавший голос Анны, и тогда Корф одним сильным ударом вышиб дверь.
Предчувствие не обмануло его – в полумраке потайной комнаты с лестницей, уходившей куда-то вниз, в изолированную часть подвала, он разглядел бледную, похудевшую и измученную затворничеством Анну.
Увидев Владимира, она вскрикнула и упала в обморок. Корф успел подхватить ее, и, бережно прижимая к себе драгоценную ношу, вынес на свет. Он боялся даже дышать на Анну, но понимал, что девушке необходим воздух. Тогда, усадив ее на стул, он принялся обмахивать ее какой-то из брошенных на пол вещиц – ажурной накидкой, и вскоре Анна пришла в себя и открыла глаза.
– Анна, милая… – Корф был готов расплакаться, – почему ты прежде не подавала знака, что ты здесь?
– Я так устала, – слабым голосом призналась Анна, – я уже не хотела ничего… Силы оставляли меня. Я не понимала, как я здесь оказалась, я не знала, какой сегодня день и что сейчас – утро или полночь. Отчаяние подавляло меня, и вдруг – этот свет! Я увидела Ивана Ивановича! Он приблизился ко мне, взял за руку и повел по лестнице наверх, из подвала. Он улыбался и говорил мне, что помощь близка. Это он велел мне стучать в дверь…
– Отец! – вскричал Корф. – Отец! Благодарю тебя! В который раз ты спасаешь нас, и теперь, обещаю, мы никогда не расстанемся. Аня, прошу тебя, останься со мной, не прогоняй! Я думал, мое сердце разорвется, если я снова потеряю тебя.
– Я ехала к тебе, – кивнула Анна, – я хотела сказать, что прощаю тебя. Я тоже поняла, что не могу жить без тебя.
– Благодарю тебя, Господи! – страстно прошептал Владимир. – Ты даровал мне прощение, я обещаю Тебе начать новую жизнь.
– Мы вместе начнем ее, ты и я, – улыбнулась Анна. – Я готова следовать за тобой, куда ты скажешь. Веди меня, любимый мой, муж мой…
* * *
Похороны Андрея прошли тихо, навеяли еще большую грусть, опустошили души. С родового кладбища семья возвращалась в унынии и холодном отстранении друг от друга. Правда, Соня и Лиза вели мать под руки, но, скорее, из предосторожности – Долгорукая уже второй день была вынуждена принимать прописанное доктором Штерном успокоительное. И потому выглядела вялой и вела себя соответственно – передвигалась медленно, словно вслепую, на ногах держалась нетвердо, постоянно смотрела в сторону, а на лице застыла полуулыбка полнейшего равнодушия.
Репнин из вежливости корректно соблюдал дистанцию, следуя чуть поодаль, чтобы в случае необходимости помочь сестрам Долгоруким, или, что тоже было не исключено, предупредить вспышку неконтролируемого гнева, который уже не раз посещал княгиню Марию Алексеевну. Но Долгорукая вчера впала в прострацию и при прощании не шелохнулась, а вот Лиза и того – хуже – окаменела и, даже встречая незаметное сердечное пожатие руки Михаила, не отвечала на него и замороженно глядела куда-то сквозь людей и предметы. Соня же по молодости лет переносила утрату и легче, и естественней – плакала без стеснения и так жалобно, словно щенок, потерявший любимого хозяина.
Князь Петр давно ушел вперед вместе с Полиной. Он не стал смотреть, как слуги принялись бросать подогретую кострами землю на гроб, – горестно обнял Полину и попросил ее увести его домой. Репнин с ужасом наблюдал, как разом и одинаково хищно повернулись в его сторону головы женщин-Долгоруких, – как будто мать и сестры в едином порыве послали уходящим свое страшное и необратимое проклятие.
Репнин расстроился – смерть Андрея и так оказалась для него довольно сильным ударом, но атмосфера в доме превзошла все его ожидания, подавив своей мрачностью, безысходностью и растущей с каждым днем ненавистью к старшему Долгорукому и его вновь обретенной дочери. Репнин считал подобные настроения неуместными в такой тяжелый час, но не мог повлиять на эту ситуацию – князь Петр сам провоцировал ее. Он вызывающе противопоставлял Полину членам своей семьи и оказывал ей столь предпочтительное внимание, что это задевало даже стороннего наблюдателя – Репнина.
И еще – его обидело отсутствие Наташи. Репнин немедленно после всех этих событий написал ей, но сестра так и не появилась. Хотя, вполне вероятно, что ее задержала и уважительная причина, но – какая? И, если случилось, то – что? В прихожей Аксинья шепотом передала Лизе, что барин желает видеть всех у себя. Кивнув, та попросила Соню отвести мать в кабинет отца, а сама подошла к Репнину и бросилась ему на грудь. Михаил обнял ее и погладил по голове – Лиза была сейчас похожа на маленькую, несчастную девочку, одиноко чувствовавшую себя в чужом и пугающем ее доме.
– Плачь, плачь, родная, – говорил ей Репнин, – не держи горе в себе. Слезами беде не поможешь, но очистишь душу и сбросишь с сердца невозможную тяжесть переживания. А я не покину тебя, буду с тобой, и часть твоей грустной ноши возьму на себя. Только не бойся отдать ее мне – я сильный, не сломаюсь и тебя поддержу…
Неожиданно на пороге появились судья и нотариус. Судья, завидев заплаканную Лизу, смутился и принялся извиняться за вынужденный визит и все бормотал соболезнования. Нотариус прятался за его спиной и лишь тихо поддакивал и согласно кивал головой.
– Все это, конечно, хорошо, – нахмурился Репнин. – Но, Фрол Прокопьевич, что означает ваше появление в этом доме в столь неурочное и недоброе для его обитателей время? Мне казалось, что уже все вопросы решены. Или вы опять получили указания сверху против меня или барона Корфа?
– Я понимаю ваше волнение, князь, – принялся оправдываться судья, – но причина моего прихода не вы и не кто иной, как сам Петр Михайлович. Он послал за мной и просил быть с нотариусом сразу после похорон, дабы подтвердить факт составления нового завещания.
– Что? – вскинулась смертельно побледневшая Лиза и стремглав кинулась в кабинет отца.
Репнин укоризненно посмотрел растерявшегося судью и последовал за нею. Нотариус тоже собрался пойти за князем, но судья его остановил – кто знает, что сейчас произойдет, лучше переждать в гостиной, пока князь Петр сам не выйдет к ним и не пригласит оформить бумаги. Аксинья приняла от гостей шубы, и, с трудом взгромоздив их на вешалку, с поклоном развела руками – мол, проходите, садитесь.
Судья с благодарностью ей кивнул и попросил принести им с дороги чаю – он не исключал, что, возможно, придется долго ждать, пока утихнут страсти в кабинете. А в том, что подобные дела всегда чреваты семейными войнами, Фрол Прокопьевич и не сомневался – завещания всегда вносили в дома раздоры, а перемены в праве на наследования – и того больше…
* * *
– Как вы посмели, папенька?! – вскричала Лиза, врываясь в кабинет отца.
От ее неожиданного крика Полина, стоявшая подле князя Петра, шустро спряталась за кресло и теперь выглядывала оттуда, по-крысиному мелко поблескивая глазками. Долгорукая вздрогнула и как будто очнулась – Соня почувствовала, что ее прежде безжизненная рука налилась силой и снова стала теплой. Репнин, вбежавший с опозданием, хотел успокоить Лизу, но она не слушала его – шла словно напролом, надвигаясь на отца, сидевшего в своем кресле за письменным столом, и одаряя его пламенными, но совсем не добрыми взглядами.
– Ты ведешь себя неприлично, Лиза, – стараясь держаться с достоинством, сказал князь Петр. – Ты кричишь в доме, где еще недавно умер твой брат.
– Нет, это ты ведешь себя отвратительно! – с негодованием шумела Лиза. – И девяти дней не прошло, а ты уже осквернил его память, торопясь лишить последнего – права на наследство.
– Мертвому-то оно зачем? – вылезла Полина.
– А тебя, самозванка, не спрашивают! – бросила ей Лиза. – Но ты, папенька, как можешь вести себя столь безрассудно – ведь у тебя скоро появится внук, у Татьяны от Андрея родится ребенок, твоя кровь, между прочим! Ты и малыша хочешь наказать, обрекая на нищету и бесправие?
– Ты преувеличиваешь, Лиза, – поморщился князь Петр. – Я всего лишь хочу восстановить справедливость.
– Ты не справедливости ищешь, ты мстишь своим близким за то, что они не желают смириться с твоей жестокостью и душевной глухотой! – не отступала Лиза.
– Можешь кричать, сколько угодно, – с деланным равнодушием кивнул ей отец, – это ничего не изменит. Я за тем и собрал вас сейчас, чтобы объявить о переменах, ожидающих вас.
– Подлец! – вдруг зарычала Долгорукая и прыжком бросилась к мужу. – Ты исковеркал мою жизнь, но я не дам тебе убить всех моих детей! Не дам!..
Репнин успел схватить княгиню и прижал к себе, удерживая до тех пор, пока она не затихла и не сникла – безвольная и опустошенная.
– Посмотрите, что вы наделали, папа, – промолвила Соня, поднимая на отца опухшие от слез глаза, – вы убиваете маменьку! Андрей уже мертв, а нас вы хотите пустить по миру. Как вам не стыдно?
– Извините, Петр Михайлович, – решился вмешаться Репнин. Он, наконец, отпустил Долгорукую, и Лиза тотчас усадила мать на кресло подле стола, – но вы ведете себя неразумно. Конечно, я не оставлю Елизавету Петровну, и мы поженимся…
– Насколько я помню, она еще замужем, – опять вставила со своего места Полина.
– Уже нет, – раздался от двери знакомый и величественный голос.
Все разом обернулись посмотреть на вошедшего.
В кабинет, ведя под руку печальную Наташу, вошел Александр, за ними на пороге появились и Корф с Анной.
