Текст книги "Там за облаками (СИ)"

Автор книги: Елена Квашнина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

   У Иры были причины обижаться. Будущий муж ничего не сделал для облегчения её положения в новом обществе. Привёл, представил, усадил на диван между Лёлеком и Болеком и сбежал, всё время держась подальше, в стороне. Ира была вынуждена беседовать со знакомыми по югу парнями.

   Первоначально девушки пытались с ней говорить. Она особого желания общаться не проявила. Им померещились даже некоторая заносчивость, пренебрежительность взглядов и осознание некоего превосходства, проявляющееся в интонации, в мимике. Вы, мол, обычные подружки, а я почти жена и не кого-нибудь, а Закревского. Ох, зря она сразу так. Татьяна закусила удила, Маша её поддержала. Небольшое превосходство быстро сменилось у Иры затравленностью. Противные девицы цену себе хорошо знали и умели её объявлять взглядами, жестами, отменной холодной вежливостью.

   Через час Ира стала походить на загнанного зверька. Славка, замечая всё, делал вид, что ничего не замечает. Непринуждённо общался со всеми, кроме невесты, словно её не было на вечеринке, подолгу пропадал в кухне. Через несколько лет он скажет Маше: "Она знала, что я её не люблю, и плевала на это. Главное, поскорей моей женой стать. Авось, стерпится, слюбится. Я решил, пусть привыкает нелюбимой женой быть, пусть терпит. Вдруг передумает?" Но то через несколько лет. Тогда он ничего не говорил, демонстрировал только, без пояснений.

   Перед застольем, учитывая беременность Иры, девушки выбрались покурить на лестничную площадку, к лифту. Следом за ними выскочил Болек и учинил натуральный разнос:

   – Девки, вы что, обалдели?! Вы что тут устроили? Ей и так тяжело, сами видите. Вместо помощи травить начали. Я не думал, что вы такие стервы. Самые настоящие мегеры. Тьфу, разговаривать с вами и то противно.

   – А чего она сама к нам через губу? – попыталась отбрехаться Татьяна.

   – Да она стесняется, неужели не понятно?

   Девушки, выслушав трёхминутную гневную отповедь, оставшись одни, выкурили не по одной, а по две сигаретки. Обсудили ситуацию, и пришли к выводу: Борька прав; они натуральные стервы; Ира ничего плохого им не сделала; Ире действительно тяжело, учитывая поганое отношение к ней Славки; надо срочно исправлять положение.

   Исправлять положение начали сразу, усевшись за стол. Ира немного расслабилась, начала посматривать с благодарностью. Но дело испортил Славка. Мало того, что сел не рядом с невестой, он к тому же подряд произнёс два взаимоисключающих тоста. Поднялся.

   – Выпьем за мою будущую жену! – опрокинул в себя содержимое рюмки, осмотрел присутствующих, сразу же сам наполнил все рюмки подряд и...

   – А сейчас, ребята, выпейте за мою большую любовь! – смотрел при этом не на Иру, на Машу. Особо смотрел, намекающее.

   Ребята, поставленные в неловкое положение, помрачнев, выпили неохотно. Татьяна с Машей, незадолго до гадкого эпизода капитально пристыженные Болеком, пить не стали, скрытно отставили свои рюмки. Дзынь-нь-нь! Громко звякнуло стекло. Ира пальцами случайно раздавила тонкие стенки бокала с минеральной водой, слишком крепко стиснула. Осколки посыпались на тарелки, на скатерть, на пол. С ладони бедняжки текли вода и кровь. Все засуетились, повскакали с мест. Быстро отодвинули стол. Пока парни собирали осколки, замывали кровь, девушки увели Иру на кухню и там оказывали ей необходимую помощь, успокаивали, разом подобрев, испытывая настоящее сочувствие к ней и негодование в адрес Славки. Бинтуя Ире руку, Маша слышала, как выскочившая в прихожую Татьяна шипела Славке:

   – Длинный, ты гад! Чем девчонка провинилась? Тем, что залетела? От тебя, между прочим, не от чужого дяди. Дождался бы, пока родит.

   – Не могу я, Танька. Тошно мне.

   – Тошно? А невесте твоей не тошно? Ещё и токсикоз по утрам, наверное. Беременных вообще на руках носить надо. А ты гладиаторские бои ей устроил. Гад ты и сволочь.

   – Она сама...

   Татьяна перебила:

   – Ой, только не говори мне, дескать, сучка не захочет, кобель не вскочит. Тебя к ней в постель насильно никто не укладывал. Изволь платить по счетам!

   – Не лезла бы ты не в своё дело.

   – А это моё дело. Это наше дело. Мы тебе друзья, не кто-нибудь с бока припёка. Имеем право своё мнение высказать.

   – Задолбали вы со своим мнением. Лёлек, Болек, Шурик, теперь ты. Серёги и Машки для полного комплекта не хватало.

   – На счёт Казимирыча не в курсе, а Машка тебе тоже самое скажет.

   – Ты уверена?

   – Абсолютно. Я её спрашивала.

   Дальше Маша отвлеклась. Испугалась, вдруг Ира тоже к их диалогу прислушивается? Заговорила сама, громко рассказывая покалеченной невесте разные анекдоты про Закревского, чаем её поила. И оставила-то девочку всего на пять минут – возникла необходимость сбегать в большую комнату, соорудить пострадавшей бутерброд. На столе ещё много всего оставалось.

   В большой комнате порядок уже восстановили. Готовились продолжить застолье. Как вдруг в прихожей послышались возбуждённые голоса, нечто вроде выяснения отношений, слов разобрать невозможно, зато интонации красноречивые.

   – Серёга, – Болек не то попросил, не то скомандовал, – сходи, погаси скандал. Боюсь, Стас дел наворотит.

   Тут сам Славка вошёл в комнату, а из прихожей донеслись громкие рыдания. И понеслось... Иру в маленькой комнате успокаивали девушки, впаривая, какой Закревский непростой тип, терпеть надо, приспосабливаться, и мало ли, что он спьяну наговорил, человек настроения, ничего не поделаешь, мужики все такие, – пока уламывают – города обещают, а уломают – им и деревеньки жалко, – Ире себя беречь надо, нервничать нельзя, всё наладится, всё обойдётся. Мололи без остановки. В большой комнате парни воспитывали Славку.

   Закончился скандал неожиданно просто. Славка, взяв Иру подмышку, отчалил с посиделок. Все облегчённо вздохнули. Помариновались за столом с часик, обсудили ситуацию, обругали Славку за скотское поведение, выпили для расслабухи раз, другой, третий. Затеяли танцы, в перерывах снова расслабляясь. Что выпили много, Маша поняла не сразу. Через некоторое время заметила – развезло всех. Её и саму пошатывало. Надо бы полежать, отдохнуть. Ребятам до дома три минуты по-пластунски ползти, а ей пилить и пилить. Недолго думая, она выговорила у друзей право покемарить в маленькой комнате без помех. Выключила там свет, легла на диван и закрыла глаза. Подрёмывала, вяло обдумывая нынешний вечер. Могла и уснуть, дело к тому шло. Её встряхнул чей-то визит. Она сквозь дрёму услышала звонок в дверь, звук отпираемого замка, тихие голоса в прихожей. Лениво было открывать глаза, вставать, высовывать нос в прихожую. Вслушиваться в негромкий разговор и то было лениво. Сон вовсю подбирался на мягких лапах. Шаги и голоса удалились влево, к столу с закусками и напитками. Маша приготовилась окончательно провалиться в тёмную, желанную глубину ночного забытья. Болек растолкает при необходимости. О, вот опять шаги. Не дадут покемарить, поросята.

   Дверь в маленькую комнату, скрипнув, приотворилась. Маша вздохнула и открыла глаза, щурясь на яркий свет, бивший из прихожей. В дверном проёме стоял Славка.

   – Я вернулся, – известил он, прошёл, захлопнув дверь поплотней, и, не спрашивая разрешения, сел на краешек дивана. Маша занервничала. Двусмысленное положение возникло. Вдвоём, в тёмной комнате, оба не совсем трезвые, она, ко всему, и лежит. Сердце быстро и гулко застучало. Она подтянулась на руках, села. На случай, если кто из друзей заглянет.

   – Как Ира? С ней всё в порядке?

   – Всё путём, не волнуйся. А ты чего здесь кантуешься?

   – Перебрала слегка, решила немного отдохнуть перед возвращением домой. Вечер не самый томный, согласись. Не знаю, как другие, лично я зверски устала.

   – Тогда чего села? Ложись. Я посижу рядом. Ты не против?

   – Сиди, если ребята не возражают.

   – Не, я им сказал, что поговорить с тобой хочу.

   – Поговорить? О чём?

   С каждой фразой их голоса звучали всё тише, интимней. Темнота в комнате создавала определённую атмосферу. Сердце у Маши уже не стучало быстрее, оно прямо-таки колотилось о грудную клетку, заглушая тиканье часов, стоявших на подоконнике.

   – Да ни о чём особом. Ты на меня сердишься?

   – Да. Хотя... Ты, друг мой, совершенно невыносим, но на тебя трудно сердиться долго.

   – Точно? Тогда... – он оборвал себя и крепко обнял Машу. Она не успела и пикнуть. Запрокинув ей голову, долго целовал. Не так, как прежде. Целовал тяжело, страстно, не давая ей ни одного шанса отстраниться, передохнуть. У Маши помутилось сознание, не хватало воздуха, нечем было дышать. Начинался форменный бред. Она впервые столкнулась с настоящей мужской страстью. Что-то тёмное, древнее, неподдающееся рассудку и неумолимое окутало их, против чего выступать бессмысленно.

   К счастью, непоправимого не произошло. Дышать тоже иногда надо. Когда Славка ненадолго оторвался, и она смогла сделать один глубокий вдох, другой, третий, голова начала яснеть, прочищаться. Тело требовало повторения, погружения в то тёмное и властное нечто, отступившее ненадолго и караулившее удобный момент. Одна совесть встала в оппозицию ко всему существу Маши. Славка опять начал целовать девушку, заваливая её на диван. Но... Совесть не позволила девушке второй раз потерять голову, настойчиво стучала единственной мыслью в пустом черепе: "Ты не имеешь права... вы подлость творите... на чужом несчастье...". Маша отлепила свои губы от Славкиных, уткнулась ему в плечо и призналась:

   – Я тебя люблю, Слав. Я тебя очень люблю. Сильно и крепко. Вот так, – она сама обняла его и стиснула изо всех сил, как маленькие дети стискивают, не умея иначе показать размах своих чувств. Мгновение помедлила и, сознавая непоправимость приготовленных для него слов, добавила:

   – Будь у меня родной брат, я не могла бы любить его сильнее. Слав, ты будешь мне братом?

   Славка ошеломлённо замер. Сердце у него стучало, пожалуй, сильней и громче, чем у Маши. О, ему не надо было ничего растолковывать. Он всегда чутко относился к произносимому другими людьми. В одном слове мог прочесть целую главу. Он мгновенно понял предложенный Машей сценарий на будущее. Тяжело перевёл дыхание, хрипло спросил, не обманувшись в её истинных переживаниях:

   – Струсила, да?

   – Да. Нет... не то... Не могу, не хочу причинять Ире боль. А ты и вовсе права не имеешь.

   – А себе боль причинять мы право имеем?

   – Себе – имеем. И ты ведь не хочешь считать себя окончательным подлецом?

   – Не хочу. Я дурак, согласен. Но не подлец. Мань...

   – Что?

   – Поцелуй меня.

   – Что?!

   – Поцелуй меня. Сама. Я прошу. Я очень тебя прошу. Хочешь, как брата? Поцелуй, как брата. В последний раз? Пусть так, в последний. Но поцелуй меня.

   Братское лобзание на братское не походило ничем и длилось бесконечно, а когда закончилось, то:

   – Значит, брат?

   – Брат.

   – Не пожалеешь?

   – Нет.

   – Удержаться сможешь?

   – Не знаю. Но постараюсь, сколько смогу. А ты?

   – И я постараюсь, сестрёнка, – он чмокнул её в лоб, покрытый испариной, разомкнул руки, резко поднялся и вышел.

   Через пару минут в комнату без стука ворвалась заинтригованная Татьяна.

   – Вы чем тут занимались, бессовестные?

   – Братались, – буркнула Маша, спуская ноги с дивана, всё равно подремать уже не получится.

   – Чего-чего? – Ярошевич, разумеется, и не поняла, и не поверила.

   – Побратались мы со Славкой. Решили, что он будет моим названным братом, а я его названной сестрой.

   – Хватит врать-то, – Татьяна плюхнулась рядом. – Ты знаешь, в каком непотребном виде он к нам вышел? Не только я, парни от его брюк глазки стыдливо отводили.

   – Чего это вы все на его брюки смотрели? Других предметов для обзора не хватало? Ладно, парни, но тебе для чего на некоторые места у Славки пялиться? У тебя свой объект для обозрения есть, "эти очки напротив", – за возмущением Маша старалась спрятать накатившую растерянность. К тому же она боялась, вдруг Татьяна захочет включить свет и увидит тогда подругу взлохмаченную, помятую, с горящими губами и щеками.

   – Никто не пялился. Зрелище оказалось во всех смыслах выдающееся, само всем в глаза бросилось, – обиделась Татьяна. – Хорошо же вы братались, раз Славка так сейчас оконфузился. А если серьёзно?

   – Серьёзно и говорю, – Маша прислонилась щекой к плечу подруги, подпустила задушевности в голос. – Я ему сказала, что очень его люблю, так сильно только брата можно любить, и спросила, не хочет ли он быть моим братом.

   Татьяна, приученная Славкой просекать намёки с пол-оборота, многое сразу уяснила.

   – А он?

   – Он согласился. Сестрёнкой назвал, – Маша подумала, что у них с Закревским, вероятно, новая игра появилась, не более.

   – "Я вас люблю любовью брата и, может быть, ещё сильней..." – процитировала Ярошевич задумчиво. – Вы со Стасом Пушкина начитались до полной одури. Может, ты и способна его братом воспринимать, а вот он тебя сестрой никогда не сможет. Бабник потому что, Кобеллино.

   – Ладно, Тань, чего теперь это обсуждать, – вздохнула Маша. – Дело сделано. Назад не повернёшь.

   И они действительно долго не говорили о Славке. Тем более, что Татьяна вскоре опять пропала, пропустив самое интересное и объявившись летом замужней дамой.

   Маша одна не осталась. Неожиданно рядом начал отираться Шурик Вернигора. Позванивал, заглядывал. То поможет книжные полки повесить, то сопровождает в магазин в качестве носильщика. Маша не удивлялась, воспринимая Шурика связным между собой и своей почти бывшей кампанией. Почти бывшая компания передавала ей через Шурика ценные указания:

   – Без Татьяны в обществе пяти молодых парней Маше одной появляться неприлично.

   Вот так, а весной было прилично. С чего это вдруг они приличиями озаботились?

   – Славку немедленно оставить в покое, он, считай, женатый человек и вскоре молодой папочка;

   – На провокации Славки, иметь совесть, не поддаваться и гнать его от себя поганой метлой;

   – Категорически отказаться от приглашения на свадьбу и ждать дальнейших мудрых советов разных Казимирычей и Болеков.

   Шурик не только ценные указания передавал. Он, как бы через силу, стесняясь и робея, пересказывал, кто и что говорил о Маше. У девушки щёки полыхали. Она никогда раньше не подозревала, насколько стервозна, порочна и невыносима для общества порядочных молодых людей. Принято считать, будто со стороны виднее. Маша ужасалась постороннему взгляду на собственную персону. Вовсе уж плохой себя не чувствовала. У неё зародилось подозрение: Шурик – не связной, Шурика ребята к ней приставили в качестве сексота и сторожа. Она не встречалась с ребятами, не звонила Славке, отказалась от приглашения на свадьбу, но, заподозрив Шурика в шпионско-охранной деятельности, оскорблённая в лучших чувствах, перестала жаловаться Вернигоре на Славку.

   Первоначально она честно и благородно не отвечала на его звонки, высылала Маргошку открывать дверь и, если приехал Закревский, сообщать, что Маши нет дома. Славка лихо обходил те заградительные рогатки, которые она изобретала. Добившись личной встречи, высказывал свои обиды и поганой метлой не выметался из её дома ни под каким видом. Обидевшись на почти бывшую компанию, Маша перестала выполнять данные ей рекомендации, перестала прятаться от Славки. Не искала встреч сама, но и не гнала больше. Мозги ему, правда пыталась прочистить. Объясняла, сколь безобразно его поведение.

   – Я к тебе лезу, пристаю? – иезуитски вопрошал Славка.

   – Нет, – вынужденно признавала Маша.

   – Тогда какие претензии? Могу я за дружеской поддержкой обращаться, когда мне хреновей некуда?

   – Можешь, конечно. Но не логичнее к Казимирычу или Болеку идти?

   – От них дождёшься поддержки, как же. Держи карман шире. Одни нотации и гадость разная. Ты мне сейчас больше друг, чем они все вместе взятые.

   Вообще, Славка будто с цепи сорвался. Он ежедневно звонил и почти каждый день заглядывал на пару часиков. Пил чай с вареньем. Громко рассуждал о будущей семейной жизни и повествовал, какая Ира замечательная и талантливая.

   – Она лучше тебя стихи пишет. Она вот так идёт, – он показывал ладонью направление вверх почти вертикально. – А ты вот так. Но, наверное, ты дальше пойдёшь, если не бросишь. И всё равно, сейчас у неё стихи лучше.

   – Да? – обижалась Маша. – Что же ты тогда просил тебе на свадьбу тетрадку с моими стихами подарить?

   – А это на память, – безмятежно улыбался Славка. – Вот женюсь, видеться с тобой мы не будем. Вдруг соскучусь? Открою тогда тетрадку, стихи твои почитаю, вроде, как повидался.

   – Свин! – возмущению Маши не было предела.

   – Да, я такой. Я даже ещё хуже: подлец и негодяй. Ты разве не знала? – дразнил он, и снова принимался петь дифирамбы в адрес будущей жены. Дифирамбы пел старательно. Складывалось впечатление, что он сам себя пытался убедить в её необыкновенной привлекательности, в собственном везении – такую девушку нашёл, в наличии у себя чувств к невесте. Маша жалела его, бедного. Попал, как кур в ощип. Чем ближе подступал день его заклания, тем сильней он нервничал. Однажды спросил:

   – Ты уже купила себе парадное платье?

   – Парадное платье? Для чего? – удивилась Маша.

   – Ты хочешь ко мне на свадьбу в том синем идти? Я не спорю, оно тебе очень к лицу. Но мы тебя в нём тысячу раз видели.

   – На свадьбу? – переспросила Маша, насторожившись. – Мне казалось, вопрос решён. Окончательно и бесповоротно.

   – Почему?

   – Не могу и не хочу.

   – Значит, ты мне не сестра и не друг, – веско припечатал Славка. – Не желаешь поддержать в трудную минуту. Нет, если бы ты меня любила до безумия, тогда тебя понять можно, ревность, то, сё...

   Маша в безмолвном негодовании смотрела на лишённого совести шантажиста.

   – Мань, – Славка жалко улыбнулся. – Мне нужно будет тебя там видеть. Ты единственная, кто меня понимает. Ну что тебе, сложно, а?

   – Слав, – Маша, подавив первый порыв возмущения, постаралась осветить ему некоторые не учтённые им аспекты. – Во-первых, Ире неприятно будет, она не полная дура. Всё-таки самый большой праздник в её жизни. Зачем его портить? Нехорошо, некрасиво, неправильно.

   – За Иру не волнуйся. Я ей объясню, что ты мне хороший друг, а не то, что некоторым мерещится.

   Объяснит он! Наверняка, Ира воспринимает "хорошего друга", как совсем недавно Маша воспринимала "О, Алину!".

   – Так она тебе и поверит.

   – Ещё как поверит. Сама тебя позовёт.

   Маша вздохнула, задумалась. Непробиваем. Хоть кол на голове теши.

   – А во-вторых? – прервал её размышления Славка.

   – Что?

   – Ну, ты сказала "во-первых", следовательно, есть "во-вторых".

   – Во-вторых, не хочу скандала у тебя на свадьбе.

   – С чего вдруг тебе скандал пригрезился? – забеспокоился он. – Для чего надо всё усложнять?

   – Я не усложняю, – грустно усмехнулась девушка. – Видишь ли, мне не разрешили идти к тебе на свадьбу. Приказали отклонить приглашение.

   – Приказали? – не поверил Славка. – Кто?

   – Наши с тобой лучшие друзья. Лёлеки-Болеки, Шурики-Казимирычи.

   – И ты позволяешь им командовать собой?

   – Обычно нет. Но в данном случае они совершенно правы.

   – Нашла правых! – загорелся Славка. – Они вообще ни черта не смыслят. Командовать ещё будут! Разбежались! В конце концов, это моя свадьба. Кого хочу видеть, того и зову. Короче, ты идёшь и точка.

   – Нет, – она отвернулась, упрямо поджала губы.

   – Опять нет. Что ещё мешает?

   – Ты хочешь, чтобы наши с тобой друзья прямо на свадьбе скандал устроили и при остальных гостях меня с позором оттуда выгнали?

   Славка остро и хитро взглянул на неё.

   – Маня, а если они сами к тебе прибегут и уговаривать станут?

   – Тогда ладно, тогда пойду, – согласилась она, не веря в предложенный Славкой вариант развития событий ни секунды. Потому и согласилась.

   – Пообещай!

   – Обещаю, – она успокоено откинулась на спинку стула. Славка понятия не имеет, насколько несгибаемы в вопросах морали и приличий, чести и достоинства Казимирыч с Болеком. Где на них Закревский сядет, там и слезет.

   Получилось, это она понятия не имела о пробивных способностях Славки, об его изворотливости. Разумеется, сами серые кардиналы когда-то дружной компании не прибежали. Их, принципиальных, ломало, корёжило и плющило. Но белый флаг вывесили, по обыкновению прислав беспринципного Шурика.

   Шурик приехал через два дня. Смущаясь, бормотал:

   – Тут такое дело, Маш... Ты нас извини, но приходится тебя просить.

   – Просить? – Маша ожидала новых заморочек от почти бывшей своей кампании даже с некоторым страхом. Заставят уехать из Москвы на время? Проклянут на веки вечные? Придавят в подъезде вечером? Какие казни египетские способны породить их ограниченные мозги?

   – Ага, просить. Сходи к Стасу на свадьбу?

   – Что? Я не ослышалась? – она в полном недоумении воззрилась на Шурика.

   – Сходи к Стасу на свадьбу, повторил Шурик, отведя взгляд. – Ненадолго, часика на три. Ребята очень просят.

   – Просят? – едко среагировала Маша. – Что-то новенькое. Не из их репертуара. Я думала, они просить не умеют, только приказы отдавать и ценные указания.

   – Честно, очень просят.

   – С чего вдруг?

   – Чаю с вареньем дашь? Тогда расскажу, – Шурик с надеждой поглядывал в сторону холодильника. Он был неисправимым сластёной. Душой, сердцем и желудком успел прикипеть к клубничному варенью, которое в больших количествах варили в семье у Маши.

   – Подумать надо, – Маша не рвалась сдавать позиции, в очередной раз подчиняясь хотениями некоторых товарищей, не будем называть имена.

   – Ты мне чаю налей, не жадничай, а сама думать будешь. Я подожду, сколько надо, – с наивной хитростью предложил Шурик.

   Маша не варенья для него жалела, она сейчас его видеть не могла. Замучили выбрыками. Делай то, не делай это. Однако жаль Шурика, вон какой взгляд голодный. Бессильно уронила:

   – Так и быть, получишь чашку чая.

   Шурик, разулыбавшийся, помыл руки, сел за стол и приступил к чайной церемонии. Если обычно Машины гости пили чай, сопровождая его небольшими порциями варенья, то Вернигора, наоборот, поедал варенье, запивая его небольшими порциями чая. Выходило где-то, примерно, полбанки сладкого на чашку жидкости.

   – Давай, рассказывай, – потребовала девушка, усаживаясь за стол напротив Шурика, подпёрла щёку рукой. – Что там у вас снова стряслось? Почему задули ветры перемен?

   – Стас дурит, – невнятно высказался Шурик. Он успел вымазать скулу и пальцы клубничным сиропом. – Буянит. Тебя требует. Иначе, говорит, жениться не буду, в ЗАГС не пойду.

   Маша в полной мере оценила изобретательность Славки. Шантажист – пробу ставить негде.

   – И вы поверили? Это он нарочно, пугает только. Никуда не денется, пойдёт в ЗАГС, как миленький.

   – Не, не пойдёт. Ты Стаса плохо знаешь.

   О! Всем кажется, что она плохо знает Славку. Все его знают лучше. Ну-ну.

   – Причём здесь я?

   – Я же сказал, тебе надо побыть на свадьбе часика три, – проурчал Шурик, весь сосредоточившись на вожделенной банке.

   – Не хочу. И не буду.

   – Это как? – разинул рот Шурик, не ждавший сопротивления. – Ты же сначала собиралась, согласие дала?

   – А потом передумала, – небрежно отмахнулась Маша. – Мне популярно объяснили, кто я на самом деле и какой разрушительной деятельностью занимаюсь. Я поверила, прониклась.

   – Маш, ты на нас обиделась, что ли?

   Что ли. Обиделась – не то слово, слишком мягкое. Но ребятам свои истинные настроения Маша показывать не собиралась.

   – Зачем? Не обиделась. Осознала и стараюсь исправиться.

   – Вот сходи на свадьбу, а потом исправляться начинай.

   – Никогда не надо откладывать на завтра то, что следовало сделать ещё вчера, – нравоучительно заметила она, подняв указательный палец вверх для усиления ёрнического эффекта. Налила и себе чаю.

   – Не понял, – Шурик на минутку забыл о варенье.

   – Что же непонятного? Не пойду

   – Ага, и ты, как Стас, дурить начала. Давно заметил, что вы с ним два сапога от одной пары. Тебе Иру совсем не жалко? Ты такая злая?

   Маша быстро поднялась. Посмотрела на Шурика сверху вниз.

   – Жалко Иру. Даже очень. Только один вопрос возникает: почему её все жалеют, а меня никто? Почему с ней, как с китайской вазой, носятся, а со мной поступают как... как... как не знаю с кем. Ноги об меня вытирают, – у Маши от гнева начала кружиться голова, но она сдерживалась, голос не повышала. Тем не менее, мутная волна разнообразных эмоций подхватила, понесла, не остановить.

   – Но, Мань, она же беременная.

   – Не называй меня Маней.

   – Ладно, не буду. Она беременная, Маша! И ты, как женщина, первая должна быть на её стороне.

   – Почему, Шура? Потому, что она залетела от Славки, а он её не любит и жить с ней не хочет? А о чём она раньше думала? Её кто-нибудь силком к Славке в постель укладывал? Её кто-то заставлял на юг ехать, одну, в компанию к пяти мужикам? Это ведь ещё додуматься надо! Мы с Танькой только заикнулись, вы нас сразу чуть не шлюхами выставили. Больше того, заявись мы туда, к вам, вы бы нас выгнали, и рука не дрогнула. А она правильно сделала. Она хорошая и несчастная. Давай, Маша, отказывайся от своего, потому что Ире твоего захотелось.

   – Она его любит, Маша, – тихо проговорил Шурик, опустив глаза.

   – И поэтому, – рассвирепела Маша, – ей можно любое средство использовать, самое нечестное. Замечательная любовь! Всё равно, любит ли он, портит она жизнь ему и другими или нет, всё равно, какими средствами, лишь бы заполучить. Не смей мне говорить, будто она верит, что он её любит. Он её терпеть не может, всячески ей это демонстрирует, ведёт себя с ней скотина скотиной. Она согласна терпеть, лишь бы он её был. А я Славку не люблю, да? И Танька его не любила?

   – Вы с Танькой сильные, найдёте ещё своё счастье. А Ира слабая. Вы должны её пожалеть.

   – Мы никому ничего не должны, не одалживались. Знаешь, Шура, по-честному, мне Иру почему-то не очень жалко. Она из тех, кто просит: "Тётенька, дайте попить, а то так кушать хочется, аж переночевать негде". Мне их ребёнка жалко. Он один ни в чём не виноват, но страдать больше всех будет.

   – Вот, пожалей ребёнка и сходи на свадьбу, – воспрял Шурик, уцепившись за более веский аргумент, случайно оброненный Машей. – А то у Иры выкидыш случится.

   – Может, выкидыш будет к лучшему? – устало бормотнула Маша, возвращаясь за стол. Выплеснулась, изрядно опустошив себя. – Ребёнка нет, жениться не надо, все остались при своём.

   – Одна ты, как честный человек, будешь всю жизнь себя виноватой чувствовать, – согласно поддакнул Шурик и подвинул к ней пустую чашку. Маша автоматически наполнила её чаем, промолвила негромко:

   – Допустим, я пойду. Славка женится. А дальше? Долго они не протянут, разведутся. Прикинь сам. Славка будет изобретать предлоги, и пропадать до ночи, обязательно побежит налево, причём шесть раз в неделю. Ира станет плакать, упрекать его, сцены устраивать, как в прошлую вечеринку. Он в ответ начнёт раздражаться, заводиться и сбегать от неё уже семь раз в неделю.

   – Это будет уже не твоя вина, Стаса.

   – При условии, что он ко мне бегать не будет.

   – А ты гони. Тебе очень хочется в самый конец длинного списка его любовниц попасть?

   – Он ко мне не за постельными радостями бегает, Шура.

   – А за какими же?

   – За пониманием и моральной поддержкой. Я с ним общаюсь, как с тобой, на расстоянии в два метра.

   – Так я тебе и поверил.

   – Твоё дело. Хочешь – верь, не хочешь – не верь. Убеждать не буду. И на свадьбу, так и быть, пойду. Считай, уговорил. Но при одном условии.

   – Каком? – встрепенулся Вернигора, почуяв успешное окончание своей нелёгкой миссии.

   – Претензий вы мне больше не предъявляете и сами будете от меня Славку отгонять. Лично ты выступишь в роли моей неотступной тени.

   – Э-э-э, а если там симпатичные девушки будут? Мне тогда не познакомиться, не поухаживать. Почему я? В отместку, да?

   – Размечтался. Всё проще. Казимирыча от одного моего вида трясёт. Болек меня на пять сантиметров ниже. Хорошо, не на пять, но ниже. Не буду же я позориться? Лёлек меня поймёт неправильно, не дай бог, влюбится, и опять я виноватой останусь. Ты, Шура, оптимальный вариант. Потерпишь один вечер. И нечего рожу кислую делать. От меня же требуете терпения, унижения, уступок всяческих? Вот и вы разок потерпите, не сахарные. Не мне одной за всех отдуваться. Ещё поможешь мне платье к свадьбе покупать. Понял? А иначе дома останусь, никуда не пойду.

   Через несколько дней бедный Шурик, пыхтя, сопровождал её на охоту за платьем. Маша, из случайно обнаруженной в её натуре вредности, потащила его на другой конец города. В Кунцево только-только открылся универмаг "Молодёжный", где недорого продавались дефицитные вещи. Туда она и устремилась.

   Огромные очереди тянулись к дверям шмоточного рая. Шурик молча тосковал, стоя в очереди подле Маши, на шутки не реагировал. Ничего, будет знать, каково ей приходится. Не полностью знать, разумеется. Так, краешек заденет. И то хлеб.

   Вообще, им в тот день повезло. Они могли простоять в очереди до вечера и попасть в нужный отдел к шапочному разбору. На их счастье случилась андроповская облава, их здорово выручили студенческие билеты, и они наконец добрались до отдела готового платья. Продавщица предложила на выбор несколько моделей. Первая же модель оказалась выстрелом в яблочко. Раздвинув шторки примерочной и сделав два шага на божий свет, Маша имела удовольствие увидеть остолбеневшего, с отвисшей челюстью Шурика. Понятно, в этом на свадьбу идти нельзя, будешь выглядеть лучше невесты. Но совсем отказать себе в небольшой радости девушка не могла. Она красиво покрутилась, демонстрируя Шурику вид со спины, с боков, в пол-оборота, изгибаясь, принимала ту или иную эффектную позу. Находившийся в отделе народ скапливался у Шурика за спиной, сбежались продавщицы. Мягкие складки персикового цвета платья из японского, с люрексом, трикотажа так красиво облегали и подчёркивали девичьи формы, что начался ажиотаж.

   – Девушка, – требовала толстая, "в возрасте", тётка. – У вас ещё есть? Я такое же хочу!

   Продавщицы, тихонько посовещавшись, громко объявили:

   – Всего два экземпляра. Этот и на "штанге", 48-го размера.

   Дамы ринулись к "штангам", искать платье. Маша вздохнула и направилась было в примерочную, расставаться с шикарной тряпочкой, как вдруг услышала позади голос Шурика.

   – Мы берём. Сколько стоит?

   Она, услышав цену, стремительно повернулась, недоумённо посмотрела на приятеля.

   – Я себе никогда не прощу, – осклабился Шурик, – если ты его не купишь. Нельзя же тебя всего на свете лишить.