Текст книги "Злодей ее романа (СИ)"
Автор книги: Елена Чаусова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)
Злодей ее романа
Злодей ее романа
Следовало признать, что план развлечься и не страдать от скуки в одиночестве с треском провалился. В одиночестве страдать от нее было куда как лучше, чем в компании напыщенных благопристойных и до скрежета зубовного унылых болванов, составлявших местное светское общество. А ведь «вечер танцев» звучало так многообещающе! Лестер уже было решил, что маркиз Гринмаркский – человек веселый, раз устраивает эти самые вечера каждую декаду в предновогодний месяц. Но танцы тоже были унылыми, хоть и немного веселее разговоров, от которых хотелось напиться и пойти утопиться в озере. Но Лестер благоразумно воздерживался даже от первого, и даже от того, чтобы встрять в беседу, покуда его не вывел из себя плешивый тип, который, размахивая бокалом пунша, вещал:
– И трудно найти во всей Логрии лучший образец морали, чести и благопристойности, нежели наше правящее королевское семейство. И вот в чем причина процветания нашей страны: оно зиждется на короле и королеве, как высочайшем примере для подданных! И те, в стремлении своем к нему приблизиться, приумножают славу Логрийской империи.
– Вас послушаешь – так впору начать думать, что королевское семейство достигло таких высот благопристойности, что не ест, не спит и в уборную не ходит, – не собираясь скрывать язвительного тона, сказал Лестер.
Уж кому-кому, а принцу Аквилонскому о нравах и благопристойности королевского семейства было известно если не все, то многое. Впрочем, плешивому об этом было лучше не рассказывать. Как и о собственном титуле. Он был в Альбии инкогнито и хотел оставаться неузнанным. Однако препираться с подобострастным кретином это совершенно не мешало.
Плешивый тип начал краснеть, бледнеть и наконец смог выговорить:
– Да как вы смеете! Что позволяете себе вы, нахальный выскочка? Как вы можете говорить такие ужасные вещи в приличном обществе, да еще и о правящей семье!
«Слышали бы вы, что о королевской семье говорит мой дядюшка герцог Флинтмаркский, вас бы удар хватил», – подумал Лестер. Тот в кругу семьи ругался хуже портового грузчика. Согласно концепции плешивого, в Логрии от этого должны были наступить засуха и голод года на три, не меньше. Раз уж благополучие страны зависит от благопристойности монаршей семьи.
– И что же я неприличного сказал? Про уборную? Но что в этом такого? Всем людям нужно ходить в уборную. Или здесь есть те, кому не нужно? Тогда покажитесь, проклятые зомби! – Лестер обвел взглядом толпу, которая постепенно стекалась поглазеть на скандал. И то верно: когда такая скукотища, ссора – хоть какое-то развлечение!
– Ах, – сказала одна из дам, а потом томно и нарочито упала в обморок.
Судя по позеленевшим лицам парочки стоящих рядом ее подруг, они очень пожалели, что не додумались до этого первыми. Часть общества захлопотала вокруг обморочной, а плешивый тип выпятил грудь и постарался, как можно более грозно нахмурив брови, сказать:
– Вы, хам, из какого вообще дикого леса вы в наше прекрасное приличное общество явились, что такое себе позволяете?
– Я себе позволяю намекнуть вам, – невозмутимо ответил Лестер, – что благосостояние державы зависит не от благопристойности монарха, а от его интеллекта и способности управлять государством. А от одной благопристойности без ума и понимания выходят только благоглупости вроде тех, которые вы нам тут вещаете.
Плешивый начал раздуваться и тут одна из престарелых дам воскликнула:
– Ах, хватит ссориться, давайте лучше попросим мисс Гринмарк нам сыграть!
– Просим-просим! – поддержали ее некоторые гости.
Лестер повернулся туда и увидел как девица со смоляными волосами, которая с улыбкой смотрела на него, потупилась и сказала:
– Ах, что вы, зачем столько слов! Я с удовольствием развлеку вас своей скромной игрой.
«Мисс Гринмарк… дочь маркиза?..» – подумал он, но тут же припомнил, что у маркиза только двое сыновей. Племянница, выходит. Прехорошенькая, и к тому же резко отличающаяся в лучшую сторону о сборища местных ханжей. Она смотрела на него с улыбкой, подумать только! Не стала падать в обморок, шокированно бледнеть или возмущенно краснеть вместе со всеми, а нашла в его выходке какое-то веселье. Лестер уже был готов предложить ей самую теплую дружбу. Он бы и больше предложил, но вряд ли его предложения, хм, более интимного характера окажутся в ее вкусе. И еще он совершенно точно собирался послушать, как этот гринмаркский цветок музицирует. Надеясь, что не хуже, чем улыбается. И поспешил вместе со всеми в первых рядах к роялю.
Для начала девушка выбрала очень печальную пьесу, которую исполняла с большим чувством. И Лестер, который еще несколько минут назад пламенно раздражался на местное общество, полностью отдался этой одновременно легкой и глубокой тоске, которую мисс Гринмарк так пронзительно передавала в музыке. О, юная маркиза умела быть выразительной в исполнении, как немногие! А уж Лестер исполнителей повидал немало. И теперь замер в самом неподдельном восхищении. Закончив, она обвела присутствующих чуть затуманенным взглядом и сказала:
– О, давайте лучше я сыграю что-то танцевальное! У нас же танцевальный вечер, в конце концов! Мазурку? Или, может, польку?
– Вальс, – предложил Лестер, уже представивший, как заиграет мелодия в ее исполнении. Какой-нибудь жизнерадостный, в противовес прошлой пьесе. Он не сомневался – мисс Гринмарк наполнит и его нужным настроением тоже.
– В самом деле, отличная идея! – она улыбнулась Лестеру и объявила: – Вальс «Зимнее утро».
И снова заиграла весьма бегло. Чувствовалось, что она много играет. «Зимнее утро» было удивительно подходящим для нынешнего времени года, и, как Лестер предполагал, настроение мисс Гринмарк создала мелодией моментально – он будто попал со скучной вечеринки на настоящий хороший новогодний праздник. Даже танцевать впервые за вечер захотелось. Он бы, конечно, саму молодую маркизу и пригласил, если бы она не сидела за роялем… Но, возможно, потом?.. «В танцах ничего такого нет, это хороший повод для знакомства», – мысленно сказал себе Лестер. Хотя, по правде, его собственные реакции на девицу Гринмарк уже начинали его беспокоить. Не имел он, член королевской фамилии, права влюбляться в кого попало. А еще больше не имел права влюблять этих кого попало в себя и потом разбивать сердце. Потому что о помолвке даже речи пойти не может. Но один танец – это ведь ничего страшного! Они могут стать с маркизой добрыми приятелями… Лестер немедля замечтался. И о танце, и о том, что они бы могли гулять среди местных холмов и рощ, в приятном обществе друг друга. Одинокие прогулки ему уже порядком наскучили, потому он и притащился на вечер танцев к маркизу. И уже отчаялся найти себе компанию тут, как вдруг ему, будто высшее благословение, явилась мисс Гринмарк.
Другие молодые люди меж тем воспользовались случаем потанцевать и пары закружили по залу. Лестер поглядывал на них с легкой завистью: танцевать с прочими ему не хотелось, и раз уж маркиза играла, он снова возвращался взглядом к ней, к ее вдохновенному лицу. Она легко и светло улыбалась, но в этой улыбке, как и в радостной певучей мелодии, Лестеру чудился скрытый драматический надрыв. Он пытался уловить его, но тот ускользал, и Лестер, мотнув головой, снова переводил взгляд на публику. Гости постарше предпочитали чересчур легкомысленных вальсов не танцевать, дамы чинно обмахивались веерами, а мужчины стояли, заложив руки за спину. Будто похоронный оркестр слушали, а не юную девицу, играющую для танцев. И это усугубляло наваждение Лестера: ему все сильнее чудилась за внешней жизнерадостностью скрытая трагедия, особенно когда мелодия вышла к кульминации, и мягкие легкие звуки стали пронзительными, надрывными – теперь он больше не косился на гостей, снова весь целиком обратившись в слух и глядя лишь на исполнительницу. Она играла, все так же отдаваясь музыке, а когда вальс закончился, смущенно поблагодарила за аплодисменты и, будто спасаясь от комплиментов, скользнула в дальний уголок.
Ее тут же сменила за роялем компаньонка жены хозяина, бесцветная дама, которую Лестер запомнил исключительно из-за старой и немодной, но красивой камеи на шее, и танцы продолжились. Но Лестер ими теперь и вовсе не интересовался: сперва он высматривал, не сбежала ли его прелестница с праздника вовсе, а потом принялся искать взглядом ее тетушку, жену маркиза, чтобы попросить представить его девице. Лестер желал познакомиться с ней во что бы то ни стало. Конечно, и предположить было нельзя, будто мисс Гринмарк от природы достался Дар… Нет, так повезти не могло никому, а Лестеру – тем более. Потому он намеревался полюбить это прекрасное создание сугубо целомудренно и дружески, наслаждаясь ее обществом, как эстет и ценитель прекрасного.
И тут до него донеслась фраза той самой дамы, что уговаривала мисс Гринмарк сыграть:
– Ах, как же жаль молодую маркизу! Такая талантливая девочка, и ей так недолго осталось жить на свете… Несправедливо! И так жаль терять ее талант. Без выступлений мисс Гринмарк вечера здесь станут намного скучнее.
– Что с ней?! – резко развернувшись на пятках, выпалил Лестер. Сердце у него болезненно сжалось, к горлу подступил комок – он так разволновался, что даже забыл разозлиться на эту старую клушу за то, что та переживает о выступлениях маркизы больше, чем о ней самой.
– Ах, вы ведь тут внове и даже не знаете! – закудахтала она, – У несчастной маркизы бледная сухотка и врачи совершенно ничего не могут с ней поделать. Она чахнет буквально на глазах, но все же продолжает радовать нас собой.
По крайней мере, это объясняло, почему ее так слушали, но это было не главным. Сердце Лестера забилось от возможной надежды. «Нет, быть того не может! В жизни так никому не везет, только в романах, да и то не всегда…» – попытался рассудительно успокоить себя он. И бледной сухоткой болели и безо всякого дара. Болезнь вовсе не означала, что мисс Гринмарк… что она могла бы стать его женой, а не только сердечной подругой. Бледная сухотка – вовсе не обязательно признак скрытого дара, такого же, как у самого Лестера. И не следует раньше времени обнадеживаться, ведь если у мисс Гринмарк Дара нет, жениться на ней Лестер не сможет: ему суждено вступить в брак только с такой же, как он сам.
Но чувства не слушали всех этих здравых рассуждений, они все были устремлены в укромный уголок, где скрылась самая очаровательная девица на этом вечере. Та, в которую Лестер, вполне возможно, вероятно – мог впервые в жизни счастливо влюбиться! Он должен был проверить, прямо сейчас!
К маркизе Гринмаркской он подлетел тоже совершенно хамски, даже не расспросил, как у нее дела, и не поговорил о погоде. Сразу выпалил, что был очарован игрой ее племянницы и хотел бы выразить впечатления лично, и не могла бы маркиза их представить друг другу. Та посмотрела на него с тоской и сочувствием, однако, спасибо ей, отказывать не стала. И вскоре Лестер вновь увидел предмет своих переживаний. Она сидела на кушетке у стены, наблюдая за танцующими парами.
– Эрика, девочка моя! Это граф Тенландский, он впечатлен твоей музыкой и желает, чтобы вы были представлены друг другу, – тоном, которым говорят обычно с детьми, проговорила маркиза. – Маркиз, моя племянница, мисс Гринмарк.
– Лестер, – коротко представился он, отвесив легкий поклон. Эрика – красивое имя! Ему хотелось, чтобы она тоже знала, как его зовут на самом деле. Не только по этому титулу, под которым он тут скрывался. – Так будет справедливо: я теперь знаю ваше имя, и вы должны знать мое…
– Спасибо, – мисс Гринмарк застенчиво улыбнулась, – Я польщена, что мои скромные опыты в музицировании показались вам интересными.
Она так очаровательно смущалась, и Лестер не мог отвести от нее взгляда. И не мог дождаться, когда тетушка-маркиза наконец, выполнив свои формальные обязанности, оставит их наедине. Слава небесам, в общей зале на приеме это было возможно, не считалось непристойным. Но тут, на кушетке, было достаточно уединенно, чтобы поговорить спокойно. И чтобы узнать главное. Едва маркиза скрылась из виду, Лестер подсел рядом – достаточно близко, чтобы ощутить ее, если только… если с ним все же случилось самое удивительное событие в его жизни.
– Они мне показались не просто интересными, – ответил он ей, тоже улыбнувшись. – Меня мало что трогает, мисс Гринмарк. Но вам удалось меня тронуть до глубины души. И музыкой, и… собой.
Ровно на последних своих словах Лестер почувствовал. Ее дар! То биение внутри, которое ни с чем не спутаешь. И как он потянулся навстречу в ответ на легкое, почти невесомое касание магии Лестера. Жадно и… из последних сил. Как тянется к воде умирающий от жажды. И горячая радость моментально сменилась леденящим страхом. Он не думал… она так бодро держалась, эта удивительная трепетная и одновременно сильная девушка! А теперь он ощущал, кажется, всей своей кожей, как крепко взяла уже ее в свои смертельные объятья болезнь. Как бьется в агонии ее дар, не находящий выхода.
На его слова мисс Гринмарк смутилась. Опустила взгляд и пролепетала:
– Ну что вы, я совершенно обычная!
– О нет, мисс Гринмарк, вы очень необычная! – возразил Лестер, не сводящий с нее завороженного взгляда.
Его чувства обмирали, а разум судорожно метался, пытаясь понять, что делать. У него не было времени, совершенно! Юная маркиза была в том состоянии, в котором каждая неделя на счету. Лестер с ужасом представлял себе ухаживания, принятые в таких семьях, как у нее, особенно в провинции, где нравы строже. Месяцы редких свиданий, только в присутствии родственников. Даже если согласятся поспешить, ввиду ее слабого здоровья – все равно слишком долго, мисс Гринмарк не выдержит столько… И он решился, вести себя отчаянно, как никогда бы не повел, будь обстоятельства иными. Но сейчас он должен был попытаться сделать хоть что-нибудь! Предпринять! Помимо светской беседы новых знакомых. Ему было невыносимо бездействие, когда Лестер знал, что речь идет о ее жизни.
– Совершенно необычная, – сказал он и взял ее за руку, готовясь говорить с пугающей даже его самого откровенностью.
Разумеется, это его поведение тоже было за гранью светских приличий, так что не было ничего удивительного в том, что мисс Гринмарк выдернула руку, прижала ее к груди и тихо воскликнула:
– Вы что, граф?
Возможно, сейчас, увидев ее реакцию, Лестеру стоило бы остановиться. Но он уже не мог. Прикоснуться к ней, ощутить тепло ее тела, ее нежную кожу – было слишком много для него, чтобы рассуждать здраво и держать себя в руках. Одного прикосновения оказалось достаточно, чтобы его собственный дар и все желания, с ним связанные, вспыхнули, как столп пламени до неба. Вместе со всеми сильнейшими переживаниями, которые мисс Гринмарк у него вызывала, вместе со вспыхнувшей вдруг надеждой на нежданное счастье. Лестер хотел, чтобы эта прекрасная девушка принадлежала ему. Чтобы она была жива, здорова – и с ним. И был готов сделать для этого что угодно, на любые безумства был готов прямо сейчас. И все же, из последних сил взяв себя в руки, он попытался объясниться:
– Простите, мисс Гриинмарк! Возможно, я чересчур настойчив и тороплив… Но у нас с вами слишком мало времени! У нас его практически нет! Мне рассказали о вашей болезни…
Она продолжала прижимать руки в груди, но спросила уже без возмущения, скорее с любопытством:
– У нас с вами? Что вы имеете в виду?
Этот ее интерес вселил в Лестера надежду, что мисс Гринмарк, может быть, его выслушает. И даже прислушается! Ее нужно было спасать, срочно, прямо сейчас – Лестер ощущал это с каждым ударом ее сердца, чувствовал, как неровно биение жизни в ней, как оно трепещет и грозит погаснуть, будто маленькое робкое пламя свечи на ветру.
– У нас с вами, мисс Гринмарк… Я должен сказать вам прямо, потому что откладывать нельзя! – выпалил Лестер, не зная, что еще тут можно поделать, кроме как быть предельно откровенным. – Ваше состояние… чтобы вам могло стать лучше, вам нужен мужчина. Чем скорее, тем лучше.
Мисс Гринмарк вскочила со словами:
– Да как вы можете так, граф! – после чего ощутимо ударила его ладонью по щеке и побежала к дверям зала.
«О нет!» – заполошно пронеслось в голове Лестера, и он тоже вскочил, чтобы кинуться следом за ней.
– Стойте, мисс Гринмарк! Дайте мне объяснить! – воскликнул он и бросился догонять.
«Идиот, болван! Ничего не можешь объяснить как следует! И с девицами разговаривать не умеешь!» – ругал он себя на ходу, но в этот поток самоуничижения неожиданно ворвался скрипучий голос:
– Граф, вот вы где, а я вас как раз ищу!
Лестер резко обернулся, и увидел мистера Татвика, единственного своего соседа, с которым был знаком. Переехав сюда, Лестер сказался больным, и это позволило ему ни с кем не знакомиться, не наносить визитов и с соседями почти не общаться. Но мистер Татвик был настойчив: покуда поместье, занятое теперь Лестером, пустовало, он пользовался тайком чужими лугами для выпаса. И теперь настаивал, чтобы ему это разрешили официально.
– Какого?.. – раздраженно выпалил Лестер. Промедления, вызванного мистером Татвиком, хватило, чтобы мисс Гринмарк выбежала прочь из зала. И Лестеру хотелось попросту оттаскать соседа за дурацкие рыжие вихры, торчащие у него на голове. Но он сдержался, разумеется. – Да, мистер Татвик, что вам угодно? – спросил он настолько ровно, насколько мог сейчас.
Сосед к интонациям Лестера оказался равнодушен и немедля завел речь о своем
– Дорогой граф, я понимаю, что я несколько не вовремя, но вас так трудно найти! Давайте же уже наконец обсудим условия аренды и составим договор!
– Это вечер танцев! – практически рявкнул на него Лестер. – Здесь танцуют, а не договоры подписывают! Потом приезжайте… как-нибудь… – и, не дожидаясь ответа, снова бросился к дверям. Но тщетно: мисс Гринмарк уже нигде не было.
Лестер остановился посреди пустого коридора, горячечно пытаясь сообразить, что же ему теперь делать. Он думал, что мисс Гринмарк с ним больше и говорить не захочет. Она расценила его поведение, как крайне непристойное, и не станет слушать, что бы они ни говорил. Наверняка! И он не сможет ее убедить, раз не смог с первого раза. И предложение руки и сердца от него наверняка не примет. А даже если и примет, прислушавшись к мольбам и уговорам Лестера, все это слишком долго и слишком поздно. Ее нужно было спасать сейчас, немедля! Пока болезнь не иссушила ее окончательно. И тогда Лестеру пришла в голову безумная идея. Которая сейчас, когда он был почти в отчаянии, виделась ему единственно возможным выходом.
Приняв решение, Лестер почти сразу успокоился. Ужас нависшей катастрофы отступил, и его сменила ясная рассудительность, с которой он принялся продумывать и воплощать дальнейшие свои действия. Он пошел по коридорам поместья, поднялся по лестнице на второй этаж и оправился дальше – до тех пор, пока не услышал характерные звуки: металлическое позвякивание, плеск и шебуршание. Покуда все были внизу, горничная делала уборку. Лестер дождался, пока она выйдет из приоткрытой двери в комнату, и принялся с энтузиазмом ломиться в ближайшую запертую дверь.
– Мистер… сэр… Что вы здесь делаете?! – ахнула горничная.
– О, простите! Кажется, я забрел не туда?.. Я просто искал комнату для джентльменов.
– Комната для джентльменов, как и для дам – на первом этаже! – подав губы и вздернув нос, ответила горничная, указав зажатой у нее в руке влажной тряпкой в пол.
– О, как неловко вышло! – Лестер всплеснул руками. – Надеюсь, по меньшей мере, это не комната юной маркизы! А то вышло бы еще более неловко…
– Ну уж нет! Комната мисс Гринмарк – в другом крыле на третьем этаже, – фыркнула горничная. – А тут – кладовка!
– И то хорошо. Простите еще раз, – извиняющимся тоном ответил Лестер и поспешно удалился, внутренне ликуя. Его маленькая провокация прекрасно удалась, и теперь он знал, где искать свое сокровище.
Но в соседнее крыло он, разумеется, не пошел, а спустился вниз и вернулся в общий зал, как ни в чем ни бывало. Ненадолго, впрочем: сославшись на дурное самочувствие, он вскоре засобирался домой. Точнее, сделал вид, что туда собирается. Сделать это было не так уж трудно, раз он все это время прикидывался больным. И рассказывал, что приехал в провинцию, в поместье покойного дядюшки, чтобы поправить здоровье, по совету лекарей. Собственно, в части дядюшки Лестер даже не врал – старому графу он и вправду приходился четвероюродным племянником. Поместье же было куплено им у кузена, родного племянника графа, когда Лестер решил сбежать из столицы в провинцию.
Сейчас и думать было смешно, но причиной побега стало настойчивое желание всей родни, начиная с правящей бабушки королевы, как можно скорее Лестера женить. Вот только он ни в какую не желал жениться на произвольной «хорошей девушке» и «подходящей паре», которая только тем и была хороша, что у нее был Дар. Скрывающийся в глубине его души отчаянный романтик желал брака исключительно по любви. И он, между прочим, мог себе это позволить, находясь в списке престолонаследников на почетном пятом месте, после старшего брата матушки, двух его сыновей и самой матушки. Но семья была настойчива, Лестер был непреклонен – и в конце концов он сбежал сюда, в Альбию, чтобы спастись от постоянного давления и семейных ссор. Здесь Лестер ощущал себя привольно: в Альбии испокон веков был свой собственный король, пусть и подчиненный Логрийской короне. Но Лестеру было легче ощутить, что досюда не дотягивается влияние его всемогущей бабушки.
И подумать только – именно здесь он нашел себе ту, которую желал бы видеть своей избранницей. Мисс Гринмарк заворожила его с первого взгляда, с той самой улыбки, которой она удостоила его рассуждения и наглую выходку. Лестер вовсе не рассчитывал найти понимание хоть в ком-то, и вдруг нашел! А музыкой она покорила его окончательно. В ней были и ум, и тонкость, и богатство чувств, и нежная скромность, которая обрамляла эти достоинства, и сила духа перед лицом болезни, осеняющая эти прекрасные качества натуры внутренним светом. Наверное, такими представлялись рыцарям прошлых веков их прекрасные дамы – такими, какой сейчас виделась Лестеру мисс Гринмарк. И он желал быть с ней всем сердцем. Если только у него выйдет задуманное! Нет, безо всяких «если», одернул он себя, покуда коляска, запряженная двойкой серых в яблоках лошадей, выезжала из поместья. Должно выйти. Речь не о его личном счастье, речь о жизни мисс Гринмарк! А это намного важнее, и Лестер обязан справиться, каким бы опасным и радикальным ни был его план.
Отъехали они недалеко, лишь до ближайшего перелеска: поместье маркиза стояло на самой окраине города. Здесь Лестер велел выпрячь одного коня и переседлать его верхом. Он так делал не раз, начиная с поздней осени, когда ощущал, что ехать в коляске без движения слишком уж зябко, и упряжь всегда была под рукой. Потом он забрал из коляски фонарь и огромный тяжелый тулуп с шапкой, приторочил все это к седлу – и велел кучеру ехать домой и дожидаться там его возвращения. А сам, вскочив в седло, поехал обратно к поместью.
Ему пришлось выбить заднюю садовую калитку, запертую на навесной замок. Потому что она была чугунной, а стена – каменной, и магия Лестера была здесь решительно бесполезна. Годилась только грубая сила. Но он справился и въехал обратно незамеченным, и оставил коня тут, поближе к выезду и забору, за какой-то хозяйственной пристройкой. А сам направился к поместью, чтобы проникнуть в него через черный ход. И там уже – направиться на третий этаж того крыла, где располагались комнаты мисс Гринмарк.
Нашел он ее не сразу: стучал во все комнаты подряд, рассчитывая, что остальные до сих пор внизу, и кроме мисс Гринмарк здесь быть некому. И надеясь, что она еще не спит и отзовется. Когда перед ним была уже четвертая дверь, и сердце Лестера от волнения билось все чаще, когда он, постучав, наконец услышал уже знакомый голос, сказавший «войдите» – и вовсе, кажется, собралось выпрыгнуть из груди. Но он взял себя в руки: ему сейчас требовалось действовать четко и быстро, чтобы осуществить задуманное. Он сделал три медленных глубоких вдоха, ощущая, как выравнивается сердцебиение, а потом распахнул дверь.
Прода 11 января
От вечера Эрика устала как обычно, но из-за этого графа Тендланда еще и ужасно разволновалась. Сначала он ей показался довольно интересным, его рассуждения о том, что для королевской семьи важнее думать, чем быть благочестивым, показались умными и очень смелыми, но потом он так по-хамски повел себя с ней, что Эрика была вынуждена признать, что это была не смелость, а попросту невоспитанность. И это оказалось весьма обидное разочарование. А кроме того ей из головы не выходило, как он мог подумать о ней такое! Что она неприличная женщина! Неужели у нее такой ветреный вид, что человеку со стороны кажется, что она легко может согласиться со столь непристойными предложениями? Она краснела кажется до самых пяток от мысли об этом, и ужасалась, что в ней нечто могло навести на мысли, будто она согласиться с едва знакомым человеком, чужаком, что ей нужен мужчина. Это было ужасно!
Эрика никак не могла расслабиться. Выпила успокоительный ромашковый чай, съела с ним лишних конфет, хотя не любила наедаться на ночь и обычно не имела на то аппетита, и все равно книга ей в голову не шла. Но даже при этом она не боялась того, что случилось на самом деле! Не представляла, что этот наглый граф ввалится к ней в комнату! Она думала, это тетушка зашла ее навестить и узнать, как Эрика, но тут вошел граф, и она вскочила, попытавшись возмущенно спросить: «Что вы тут делаете?», – но успела произнести лишь первые два слова.
– Простите, мисс Гринмарк! Я делаю то, что должен, и не могу никак иначе, – сказал этот наглец, а дальше произошло нечто совсем уж невообразимое.
Из его нагрудного кармана вылетел платок и стремительно полетел к Эрике, прямо на лету скручиваясь в жгут. Он влетел ей в рот с такой силой, что она аж слегка назад отшатнулась. И тут же завязался узлом на затылке, запечатывая любые попытки Эрики что-то сказать. А потом из руки графа вылетела веревка, и так же быстро и ловко обвила Эрике руки, связывая и стягивая запястья вместе у нее перед грудью. Граф Тенланд подскочил к ней, схватил за талию, притягивая к себе, и она совсем близко увидела его усики. Надо сказать, еще на вечере она отметила, что у него довольно злодейские усики и внешность: граф был слишком красивым, щеголеватым брюнетом с красивым вьющимися волосами, бледной кожей и горящими глазами. И усики эти еще, ну прям точно злодей прямо с обложки романа.
Правда пока она про это думала, граф совершил нечто не совсем злодейское: схватил с кресла, где сидела Эрика, плед и накинул ей на плечи. И подхватил ее на руки, закутав в этот самый плед поплотнее.
– Вот так, на улице холодно! А вам нельзя мерзнуть и простужаться, – сообщил он шокирующе заботливым тоном и поволок ее из комнаты в коридор.
Эрика как-то совершенно спокойно подумала, что если он ее несет обесчестить где-то тут в замке, то надо сделать вид, что ничего не произошло. Она все равно скоро умрет от сухотки, так пусть никто не знает, что обесчещенной. Но если он ее увезет к себе, то в пледе она точно замерзнет, простудится и долго не проживет, так что можно тоже не волноваться о том, как к ней будут относиться в обществе. И в любом случае можно уже не волноваться, поскольку в этом нет никакого смысла.
Нес он ее, надо сказать, с изрядной скоростью – будто Эрика почти ничего не весила. И она, конечно, исхудала от болезни, а все же он был очень сильный. Значит, ей с ним было не справиться, даже если бы граф не был магом. Он стремительно пронесся по коридору к черной лестнице и побежал по ней вниз, будто за ними гнались. Хотя, наверное, и впрямь боялся, что заметят и погонятся. Но никого не было. Ни в коридоре, ни на лестнице, ни тем более – на улице, где стояла холодная зимняя тьма.
– Здесь стало еще холоднее за эти двадцать минут! – возмущенно сказал граф, посильнее прижимая ее к себе и укутывая пледом. А потом снова обратился к ней, тем же заботливым тоном: – Не волнуйтесь, моя лошадь совсем недалеко. Не успеете замерзнуть. Мы поедем ко мне, так нужно… необходимо. Приедем – напою вас горячим чаем. Ванная у меня тоже есть. Водопровод! Не какая-нибудь древняя кадушка.
Эрика фыркнула, хотя звук через кляп получился приглушенный. Вот еще! Не собиралась она мыться ни в какой чужой ванной! Хотя про чай уже не была уверена, вряд ли ей хватит духу отказаться от чая с мороза.
– И даже не вздумайте отказываться от чая, – не меняя заботливого тона, продолжил он, будто мысли ее прочитал. Хотя скорее уж интонацию фырканья уловил, чтение мыслей – всего лишь байки. – Вам и впрямь простужаться нельзя, у вас здоровье совсем ослаблено. Просто кошмар, до какого состояния вы дошли!
Как будто она могла на это повлиять. Или кто-то еще мог, хотя все целители разводили руками и признавались, что медицина тут бессильна и от бледной сухотки лекарств нет. И утешали неестественными голосами, рассказывая, как организмы некоторых пациентов сами справляются. Но было очевидно, что Эрика сама справиться не может.
Сверху падали редкие снежинки, которых постепенно становилось больше – по всему, скоро должен был начаться сильный снегопад. Они шли в почти полной непроглядной тьме, но у графа будто было кошачье зрение – он шел уверенно и прямо, хрустя снегом, покуда они не уткнулись прямо в лошадиный бок. Эрика услышала тихий конский храп, а потом оказалась сидящей боком в седле, куда граф ее поднял в одно движение.
– Тулуп, – сказал он, и на Эрику, поверх пледа, навалилась тяжеленная груда грубого меха. – Овчинный. Теперь не замерзнете, – и вскочил в седло позади нее. Поправил плед, укутывая им ноги Эрики, а потом нахлобучил на нее такую же грубую меховую шапку, обнял одной рукой и стронул коня с места. Луна на мгновение выглянула из-за облаков, и Эрика поняла, что конь стоял за их каретным сараем, а теперь они уезжают прочь от дядюшкиного поместья, прямо вглубь близлежащей рощи.
Тут Эрика наконец подумала, впервые за все время, так она растерялась и шокировалась, что все таки это довольно романтично – похищение в ночи. Хотя вообще она любила сочинять про романтичное и раньше думала, что если бы ее похитил какой-то разбойник, она бы обрадовалась, а не пугалась, визжала и падала в обмороки, как девицы в книгах. А она зачем-то не обрадовалась, а стала думать, что о ней подумают другие. Ведь не поверят, что ее правда похитили, решат, будто сбежала и сочтут ее пропащей. И все это было очень странным, и похищение казалось нереальным. Правда ведь, в жизни так не бывает! Хотя в книгах тоже: никто там особо про тулупы для похищенных девиц не вспоминал. Наверное, просто они неромантичны и слишком сильно пахнут овчиной.
