Текст книги "Тайна черной жемчужины"

Автор книги: Елена Басманова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

Глава 22

Измученный Клим Кириллович Коровкин смотрел с недоумением на младшую дочь профессора Муромцева – глаза ее горели, щеки покрыл яркий румянец. Она настаивала на том, что необходимо срочно ехать опять к проклятой аптеке! Она готова была сорваться с места и мчаться туда, где из окна безжизненного здания бил в глаза доктору солнечный луч. Никакие доводы на Муру не действовали.

Доктор осторожно говорил о своих сомнениях. Во-первых, это могла быть просто игра света – упал солнечный свет на какой-нибудь блестящий предмет, трюмо, вазу, раструб граммофона – и отразился невинный луч, попал прямо на фигуру доктора... Во-вторых, дом, похоже, необитаем. Никаких признаков жизни вокруг него не наблюдалось – ни людей, ни экипажей. В третьих, да как же можно проникнуть в чужой запертый дом? Как объяснить окружающим вторжение в чужие владения? И как открывать двери? Для этого надо было родиться взломщиками!

Мура, казалось, ничего не слышала. Она искала поддержки у Полины Тихоновны, которая внимательно следила за развернувшейся дискуссией Тетушка Полина видела, что ее племянник скептически относится к предложению Муры. Но, по мнению любящей тетушки, грех было не воспользоваться единственным шансом, пусть и неверным. Как бы потом не пожалеть о бездействии! Если не приходит в голову ничего лучшего, надо сделать хоть это. На душе станет спокойней.

– Жаль, что нельзя посоветоваться с Ипполитом, он бы поддержал вас, дорогая Машенька, – сказала тетушка доктора Коровкина. Деятельный человек. Даже обедать отказался. Торопился на велосипедные гонки.

Полина Тихоновна и Мура перешли в гостиную, а сердитый доктор Коровкин отправился в спальню профессора осмотреть больного. Его беспокоило, правильно ли дамы выполняют его врачебные предписания. Строфантин, белый кристаллический порошок, поднимающий артериальное давление и энергию сердца, вреда принести не мог, но передозировка наперстянки, в общем-то хорошего регулятора сердечной деятельности, могла вызвать и паралич сердца. Удовлетворенный состоянием Николая Николаевича и убедившись, что лекарства женщины давали больному правильно, он вместе с Елизаветой Викентьевной вскоре присоединился к взволнованной тетушке и негодующей Муре. Елизавета Викентьевна поддержала Муру и даже разрешила ей сопровождать Клима Кирилловича...

И Клим Кириллович вынужден был вновь взяться за свой медицинский саквояж – если Брунгильда томится в здании напротив аптеки, если удастся ее освободить, кто знает, не придется ли начать с брома или валерьянки?

Угасающий день казался Климу Кирилловичу бесконечным. Он трясся рядом с Мурой в коляске и почти не слушал ее фантастические предположения.

– Вы так и не научились стрелять, Клим Кириллович? – Неожиданный вопрос спутницы прервал горестные размышления доктора Коровкина.

– Нет, милая Машенька. Да и оружия у меня нет, кроме скальпеля.

– Выньте его из саквояжа и положите в карман, – потребовала Мура, – вдруг пригодится?

– Зачем? – отпрянул доктор. – Не думаете же вы, что мы будем угрожать оружием кому-нибудь?

– Угрожать оружием могут нам, – продолжала криминальные фантазии младшая дочь профессора Муромцева, – а мы не должны выглядеть беззащитными. Я прихватила с собой пистолет.

– О боже! – вскричал доктор. – И вы туда же! Откуда вы его взяли?

– Память о графе Сантамери (Е Басманова «Тайна древнего саркофага»). – Губы Муры дрогнули в легкой усмешке. – Не бойтесь, он не заряжен. Но может нагнать немало страху на тех, кто нам попробует помешать.

– Да нас же арестуют и отправят в кутузку, стоит только дворнику крикнуть или свистнуть, и ближайший городовой примчится – неприятностей не оберешься, – простонал Клим Кириллович. – Мало того что мы собираемся проникнуть в чужой дом, так еще нас могут обвинить в попытке грабежа...

– Что вы так испугались? – Мура, казалось, не слышала стенаний своего верного спутника. – Я пошутила. Лучше придумайте какой-нибудь повод для того, чтобы мы могли осмотреть дом.

– Да какой же повод? – в отчаянии воскликнул доктор. – Мы же не можем утверждать, что в этом доме сидит похищенная Брунгильда и пускает солнечные зайчики. Нас даже дворник сочтет сумасшедшими.

– Значит, надо придумать что-то другое. Если, как вы утверждаете, дом необитаем, то попросим дворника его открыть и осмотрим под благовидным предлогом – возможность покупки, аренды.

Окончательно разгневанный доктор Коровкин отвернулся и оставшуюся часть пути ехал молча Когда извозчик остановился, доктор помог Муре сойти на тротуар, расплатился и стал ждать, что предпримет девушка. Она огляделась по сторонам – на противоположной стороне улицы красовалась витрина аптеки, на дверях с двуглавым орлом по-прежнему висел замок. На той стороне, где стояли Клим Кириллович и Мура, простирался незастроенный когда-то участок, превратившийся в зелено-желтый оазис. За ним высился трехэтажный облупленный дом с потрескавшимися лепными наличниками. Посередине фасада три полукруглые ступени вели к внушительным дверям, охраняемым нависшими жирными лепными амурчиками. По обе стороны от двери располагались окна – широкие в первом этаже, более узкие – во втором и совсем крошечные, квадратные – в третьем.

Мура повернулась и решительно направилась по тропинке к подозрительному зданию. Доктор Ко ровкин покорно поплелся за ней, надеясь, что ничего непоправимого не случится.

Поднявшись по ступеням крыльца, Мура оглянулась на своего спутника. Клим. Кириллович молчал.

Дверь оказалась незапертой.

– Видите, милый Клим Кириллович, – зашептала торжествующе девушка, – ничего страшного. Дом обитаем. Сейчас мы зайдем и поднимемся на второй этаж. Там все и выясним.

Доктор решительно отстранил Муру и первым вступил в полутемную прохладу площадки первого этажа. Он, наслушавшись бредовых предположений Муры, опасался, что в здании устроена засада. Тогда пусть пострадает он, мужчина, а не беззащитная девушка: если случится какое-нибудь несчастье и с их младшей дочерью, Муромцевы не переживут!

Но в прохладной тишине пахнущего плесенью пространства не раздавалось ни единого постороннего звука. Доктор стал медленно подниматься по лестнице, ведущей на второй этаж, Мура, затаив дыхание, следовала за ним. Вот и площадка с двумя дверями и высоким узким окном. Резная темная дверь, возле которой не было ни звонка, ни таблички, явно вела в сторону, где располагались комнаты с выходящими на левую сторону фасада окнами.

– Стучать, что ли, в дверь? – недоуменно задал вопрос в пространство доктор Коровкин. – Барабанить кулаками? Звать? Но кого?

Доктор взялся за ручку двери и неуверенно потянул ее на себя – дверь подалась. С бешено колотящимися сердцами Мура и доктор заглянули в образовавшийся сумрачный проем. Коридор, слабо освещенный проникавшим в лестничное окно светом и еле тлеющей керосиновой – лампой, уходил вдаль.

– Эй, есть тут кто-нибудь? – на всякий случай подала голос Мура.

– Я же говорил вам, что ваши домыслы не имеют никакого отношения к Брунгильде! – злорадно констатировал после небольшой паузы доктор. – Никто не отзывается. Есть ли смысл входить в чужую квартиру?

– Есть, есть, милый Клим Кириллович, – торопливо заговорила Мура, умоляюще заглядывая ему в глаза, – мы ничего не взламывали, двери открыты... Скажем, что заблудились, если кто-то появится.

– Но это же явный бред и ложь. – Доктору Коровкину очень не хотелось входить в чужую квартиру. – Все очень подозрительно. А вдруг мы обнаружим там труп?

– Вы боитесь, что это будет труп моей сестры? – Мура сдвинула брови.

– Не обязательно, – замямлил доктор, – может быть, вообще какой-нибудь посторонний труп... А на ручке двери, между прочим, остались отпечатки моих пальцев.

– Давайте их сотрем, – предложила Мура, – чтобы это вас не беспокоило. Есть ли у вас платок?

Она нетерпеливо переждала процедуру уничтожения отпечатков пальцев и, как только доктор Коровкин смущенно спрятал платок в карман пальто, решительно ступила в чужую квартиру. Она шла медленно, поглядывая по сторонам. В середине коридора, увидев приотворенную дверь, она направилась туда и оказалась в бордовой пыльной гостиной. Взгляд ее сразу же упал на чудесную фарфоровую вазу с крышкой, стоящую слева от двери.

– Так вот же вам доказательство моей правоты, – торжествующе прошептала она, полу обернувшись к безропотно следующему за ней доктору, и указала на ночной горшок.

– Вы... вы... вы думаете, что этот горшок предназначался для Брунгильды? – ошарашенно пролепетал доктор.

– Возможно, – важно изрекла Мура. – Согласитесь, ночная ваза в гостиной – зрелище не часто встречающееся.

– Да, пожалуй, – хмыкнул доктор. На столе, рядом с влажной скомканной салфеткой, он обнаружил несвежую провизию и наполовину опустошенную бутылку сельтерской... Хотелось пить... Но мысль об утолении жажды доктор прогнал – стакан отсутствовал, а пить из горла доктор считал негигиеничным.

– Здесь есть дверь в смежную комнату. – Мура успела обойти бордовую комнату по периметру. – Давайте заглянем туда.

Оба направились к распахнутым белым створкам и остановились на пороге смежной комнаты.

– Спальня, – определила Мура. – На этой постели могла спать Брунгильда – шелк, атлас, балдахин с плотными занавесями...

– Тогда ее плен был не таким уж неприятным, – иронически заметил Клим Кириллович, оглядывая ложе, – постель широкая, мягкая...

– На что вы намекаете? – с оскорбленным видом спросила Мура.

– Я? Э... э... Я просто так, к слову. – С опозданием до доктора дошла двусмысленность его комментария.

Обиженная Мура повернулась и подошла к окну гостиной. Она отодвинула одну из плотных, бордовых штор и сквозь мутное стекло увидела на противоположной стороне улицы витрину аптеки.

– Клим Кириллович, подойдите сюда. Посмотрите, не отсюда ли пускали вам в глаза солнечные зайчики?

Доктор встал у окна и попытался вообразить направление солнечного лучика.

– Да, вполне возможно, – неуверенно согласился он. – Но я ничего не понимаю – двери открыты, в квартире никого нет. Скорее всего, никого и не было. Следов борьбы или какой-то схватки тоже не вижу. На столе, конечно, провизия несвежая имеется. У дверей – ночная ваза. Но нельзя из этого сделать вывод, что здесь томилась Брунгильда.

– Ах, – слушая доктора вполуха, Мура не сводила взгляда с оконного стекла. – Я права. Брунгильда была здесь!

– Была? Но куда же она делась? – растерянно пробормотал доктор.

– Смотрите внимательно на стекло. – От возбуждения в голосе Муры появились визгливые нотки. – Смотрите! Видите?

– Ничего не вижу, – нахмурился доктор. – Что я должен видеть?

– Вы разве не видите? – возмутилась девушка. – Стекло пыльное?

– Весьма, – не стал спорить доктор.

– А что на нем написано?

– Где? Где написано?

– Смотрите! Скрипичный ключ и вензель – Г. Т.!

Доктор похолодел и приблизил лицо к месту, на которое указывала пальчиком Мура. Действительно, под определенным углом зрения на сером фоне стекла четко просматривался скрипичный ключ и две буквы.

– Я знала, я чувствовала, я верила, что найду доказательства моей правоты. – Мура, захлебывалась словами и дергала за локоть доктора. – А вы не хотели считаться с моей интуицией, с моими родственными чувствами, с женским чутьем, наконец.

– Да, похоже, я был не прав, – недовольно прервал ее доктор. – А ваша женская интуиция не подсказывает вам, куда исчезла Брунгильда?

– Но мы еще не обследовали квартиру, – возразила Мура.

– Вы думаете, это что-то даст?

Мура молчала. И в наступившей тишине оба вдруг явственно расслышали чьи-то тяжелые шаги. Мура опустила руку в карман и побледнела. Доктор сделал шаг в сторону от нее, потом шаг вперед – прикрыть девушку своим телом В проеме дверей, ведущих из коридора в гостиную, показалась фигура степенного, почти величественного дворника. Увидев нежданных посетителей, он остановился:

– День добрый, господа любезные. Ищете княжну Бельскую?

– Да, – хрипло ответил доктор. – Но, видимо, мы опоздали.

– Опоздали, опоздали, чуточку, – добродушно подтвердил дворник, – недавно отбыть изволили. Их сиятельство говорили мне, старому дураку, чтобы двери запер, да я не поспешил исполнить их приказание. Проверю порядок в фатере да запру хозяйское добро.

– Жаль, что мы опоздали. – Мура вышла из-за спины доктора и осторожно продолжила:

– А куда их сиятельство отправились?

– Велели всем говорить, что поехали в театр.

– В театр? – одновременно выдохнули Клим Кириллович и Мура.

– Как есть в театр, Аполлон прозывается, слово-то мудреное – Вы оказали нам неоценимую услугу, милейший, – строго сказал доктор. – Княжна Бельская нам нужна, а в театре мы ее легко разыщем. Не будем вас более задерживать.

Многозначительный взгляд доктора, брошенный на Муру, заставил ее наконец сдвинуться с места. Оба спешно покинули квартиру.

– Вы что-нибудь понимаете? – спросил доктор, сойдя с крыльца и пройдя несколько шагов по тропинке к тротуару. – Неужели княжна Бельская и есть Брунгильда? Зачем же она выдает себя за другую?

– Меня интересует не это. Если это она, почему она отправилась в театр, вместо того чтобы вернуться домой, успокоить родных? Мама себе места не находит!

– В голову приходит только одна безумная мысль, – виновато склонил голову доктор. – Ваша сестра возомнила себя обладательницей актерского дара. Выдавала себя за княжну Бельскую И отправилась в театр. «Аполлон» – это же антреприза господина Иллионского-Третьего.

– Я тоже об этом сразу подумала, – недоуменно взглянула на усталое лицо Клима Кирилловича Мура. Оба уже выбрались на тротуар и теперь стояли на Кирочной.

– Так может быть, сердце вашей сестры поразил господин Артист, а не покойный Глеб Тугарин?

– Она написала на стекле Г. Т.! – упрямо заявила Мура. – Ничего не понимаю. Надо ехать в театр!

– Наши родные будут беспокоиться. Мы и так долго отсутствуем, – попытался остудить девичий пыл доктор.

– Мы быстренько, только посмотрим и помчимся сразу же домой. – Мура поглядывала по сторонам: не покажется ли извозчик.

Доктор счел за лучшее не противоречить. Он собрался с силами – терпеть, по его мнению, оставалось недолго. Он не был до конца уверен, что княжна Бельская и есть Брунгильда. Скрипичный ключ и инициалы, нарисованные на стекле, могли означать, что княжна тоже занимается музыкой, инициалы могли оказаться простым совпадением. Их можно расшифровать по-разному: Г., например, может быть и Григорий, и Георгий, и Гавриил. Альков с балдахином и ночная ваза тоже ни о чем не говорили. Однако доктор сомневался в том, что они на верном пути не только по этим причинам – под салфеткой, с засохшей едой лежал сиротливый марципанчик. Неужели Брунгильда, если она провела здесь трое суток, отказалась бы от своего любимого лакомства? Она могла пренебрегать пищей, но марципанчик непременно бы скушала!

Так размышлял доктор Коровкин, трясясь вместе с Мурой на подвернувшейся пролетке, направлявшейся теперь к Фонтанке, к театру Суворина. Младшая дочь профессора Муромцева молчала – видимо, обдумывала план дальнейших действий.

Климу Кирилловичу с трудом удалось достать два билета в ложу второго яруса. Какой смысл смотреть шекспировскую трагедию? – он не понимал. Неужели Мура предполагает, что ее сестра может и впрямь появиться на сцене в роли Реганы или Корделии?

Спеша занять свои места, доктор и Мура поднялись по узенькой лестнице, открыли спрятанную за бархатной драпировкой дверцу и остановились, чтобы отдышаться и приучить глаза к темноте. Спектакль уже шел.

Через пару минут оба сидели в уютной ложе. Клим Кириллович поймал в темноте благодарный взгляд девушки, на секунду повернувшей к нему возбужденное лицо, и пожалел, что давно не приглашал Муру в театр. Никакого праздника для юной души, лишь учение да учение, пыльные фолианты и скучные книги...

Посмотреть на гениального актера, исполняющего заглавную роль, собралось и взыскательное общество: дамы в роскошных туалетах, мужчины во фраках, блестящие офицеры и публика совсем скромная. Доктор с огорчением подумал, что даже не успел переодеться в свежую крахмальную рубашку, привезенную на квартиру Муромцевых заботливой тетушкой.

Прикрыв глаза, доктор сидел за спиной Муры и вполуха слушал ритмические завывания и крики шекспировских героев.

– Твой нрав приветлив, кроток и незлобен... У ней свирепый взгляд; твои ж глаза мне сердце услаждают, а не жгутся... – Звучный бас Иллионского не давал доктору окончательно заснуть. – Кто моего слугу сажал в колодки? – надрывно вопрошал Лир, заглушая звук трубы, раздавшийся из-за кулис.

– Кто трубит там? – Доктора Коровкина оглушил еще один мужской голос.

После реплики: «Приехала сестра» – пауза чрезмерно затянулась, и Клим Кириллович с трудом открыл глаза и, приподнявшись, глянул на сцену.

Шекспировские герои застыли в неестественных позах и безмолвствовали. Казалось, текст своей роли забыл и кумир петербургских барышень Максим Иллионский в живописных лохмотьях, босиком, с торчащими во все стороны патлами и седой бородой, король Лир стоял недвижно на авансцене. Остановившимся взором он следил за неотвратимо приближавшейся к нему высокой тоненькой девушкой. Выйдя из правой кулисы, она шла твердо и медленно, высоко вздернув точеный подбородок и тоже не сводила взгляда с короля Лира. Доктор даже не сразу понял, что костюм появившейся героини не соответствует шекспировской эпохе. Новоприбывшая дочь Лира, одетая в модную пелеринку черносливового цвета, из-под которой выглядывала серо-голубая юбка, несла на своей царственной головке лихо нахлобученную, вполне современную, шляпку с коротенькой, оставляющей лицо открытым, вуалеткой. В правой руке дочери Лира довольно угрожающе болтался пузатый ридикюльчик...

Доктор вслед за Мурой подался вперед, чтобы лучше рассмотреть сцену, заставившую затаить дыхание весь зал.

Король Лир тем временем медленно опустился на колени и пополз на четвереньках навстречу грозно шествующей златокудрой красавице.

– Брунгильда! – истошно завопила Мура, вскакивая со стула. – Брунгильда!

Но крик ее перекрыли другие вопли, раздавшиеся из-за кулис:

– Занавес! Дайте занавес!

Глава 23

Карл Иванович Вирхов, как только закрылась дверь за королем петербургских сыщиков Карлом Фрейбергом и его ассистентом Антоном Пиляевым, бросился к окну. Он стремился быстрее открыть раму. И через несколько мгновений в лицо ему хлынул прохладный сентябрьский воздух, и следователь, прикрыв глаза, стал наслаждаться его ароматами: лиственная прель, конский навоз, печные дымы – все казалось ему несравненно приятней крысиного запаха, которым, как ему мерещилось, пропитался его кабинет.

Карл Иванович был в недоумении. Визит гостей не только не добавил ясности в дело, но еще больше его запутал. По мнению Фрейберга, – а с ним следователь привык считаться, – погоня за Шлегером была пустой тратой времени. О подозрительной Соне Фрейберг почти не высказывался, зато много внимания уделил Марии Николаевне Муромцевой. Он напомнил Карлу Ивановичу, что почти два года назад, когда расследовалось дело о похищении младенца из ширхановской булочной, в поле зрения следствия оказывалась и эта девушка* (Е. Басманова «Тайна серебряной вазы»). А в прошлом году, когда разразился дипломатический скандал, который едва удалось замять, кое-кто из замешанных в нем персон давал понять о причастности к нему и младшей профессорской дочери** (Е Басманова «Тайна древней гробницы»). Поэтому, считал король петербургских сыщиков, нельзя пренебрегать тем, что вновь всплыло ее имя. Девушка, вместо того чтобы слушать лекции, сначала отправляется под именем госпожи Тугариной в лавку ювелира Михневича, а затем ее видят вблизи дома, где проживает порядочный господин, горничная которого служила у жертвы недавнего преступления. Случайное ли стечение обстоятельств? Или за поступками младшей Муромцевой что-то скрывается?

Карл Иванович тяжело вздохнул и отошел наконец от окна. Разумеется, он должен был сразу после убийства Тугарина допросить профессора Муромцева с дочерьми, также присутствовавших на достопамятном собрании. Возможно, что-то добавилось бы к тем скудным фактам, которые он получил в свое распоряжение в результате дознания. Но времени на все не хватало, прошли сутки, и Карл Иванович не хотел марать честное имя университетского профессора (так же как и великого Стасова) даже намеком на их касательство к делу об убийстве в Медвежьем переулке. Он полностью исключал причастность к нему и профессорских дочерей. И может быть, напрасно. Но возможность исправить допущенную ошибку есть. Во всяком случае, вреда от разговора с профессором и его барышнями не будет. Только вот вызывать к себе их не стоит – придется нанести им визит.

Следователь решительно взялся за папку с бумагами, направился в приемную, где проинструктировал своего помощника – всем служащим оставаться на своих местах, момент ответственный; если появится в библиотеке Анемподист Кайдалов, о чем непременно сообщит пасущийся там агент, срочно выслать полицейских и доставить библиотекаря в участок Обо всем важном, требующем его, Вирхова, участия – телефонировать на квартиру профессора Муромцева.

Карл Иванович вышел на улицу, кликнул извозчика и направился на Васильевский.

Дверь профессорской квартиры ему открыла хорошенькая горничная: пухленькая темноглазая особа в темном платьице, белом чепчике. Девушка вроде бы даже обрадовалась, когда он назвал себя, но сообщила, что профессор лежит с сердечным приступом в спальне, беспокоить его супруга вряд ли позволит, да и сама барыня никого не принимает, не отходит от мужа.

– А барышни, дома ли барышни? – поинтересовался у нее Вирхов.

– Мария Николаевна скоро будет, – многозначительно ответила служанка.

– Я могу и подождать, – улыбнулся Вирхов, – да с вами, милая, побеседовать. Глаша вспыхнула.

– Я ничего не знаю, – засмущалась она, – да и беседовать со мной неинтересно. Я провожу вас в гостиную, там сейчас Полина Тихоновна Коровкина, и справлюсь у барыни, не выйдет ли она.

Следователь вслед за сконфуженной Глашей направился в гостиную.

– Дорогая Полина Тихоновна, никак не ожидал вас здесь встретить. – Он подошел к зардевшейся тетушке Клима Кирилловича и заметил, что она с некоторым замешательством подает ему ручку для поцелуя. – Простите, что нарушил ваш покой. Заехал побеседовать с профессором, да неудачно – сказали, что он болен. Собирался задать несколько вопросов Марии Николаевне – и ее не застал.

– Да, дорогой Карл Иваныч. – Полина Тихоновна отвела глаза в сторону. – Николай Николаевич перенес тяжелейшее потрясение, у него случился сердечный приступ. Волновать его Климушка категорически запретил.

– Я понял, понял и весьма сожалею. – Вирхов, усаживаясь на предложенный ему стул, постарался повернуться так, чтобы на лицо его славной старинной знакомой падал свет из окна: он хотел разобраться, с чем связано некое напряжение в голосе его собеседницы.

– А Машенька должна скоро вернуться, – с деланной улыбкой продолжила Полина Тихоновна. – Чем же она может помочь вам в ваших делах?

– Пока не знаю. – Карл Иванович, вглядываясь в преувеличенно оживленное лицо приятной дамы, на всякий случай решил не открывать сразу все карты. – Просто я не исключаю, что она, как девушка наблюдательная, унаследовавшая отцовский острый взгляд, дополнила бы мои знания о том, что произошло недавно на квартире у Стасова.

– Очень смешная встреча. И такие умопомрачительные проекты, – затараторила обрадованно Полина Тихоновна, стараясь всеми силами отвлечь внимание следователя от вопроса о местонахождении Брунгильды Николаевны. – А не повлечет ли их осуществление рост криминальной обстановки?

– В каком смысле? – недоуменно приподнял белесые брови Вирхов.

– Разве не опасно кормить блинами гуляющий на Дворцовой площади народ? Массовые скопления и так благоприятная почва для краж и иных преступлений, а при раздаче блинов просто подавят друг друга. – Озабоченная Полина Тихоновна пыталась втянуть Вирхова в отвлеченные рассуждения.

– Совершенно согласен с вами. Потребуется привлечь всех городовых, конную полицию, специальные части, чтобы предотвратить возможные неприятности, – постарался рассеять опасения госпожи Коровкиной следователь. – Но блины – дело относительно далекого будущего. А сейчас меня интересуют свершенные преступления. И конкретно – убийство Глеба Тугарина.

– Бедный мальчик, – с искренним соболезнованием вздохнула тетушка Полина. – Климушка говорил, что вы расследуете это дело.

– Даже доктору, думаю, неприятно обнаружить труп в пустой квартире. Не вовремя он зашел за медицинскими книгами. – И безразличным тоном спросил:

– А откуда Клим Кириллович знал, что у покойника есть такие книги? Он же не был знаком с Тугариным?

– Не был, – после некоторого замешательства подтвердила Полина Тихоновна и недоуменно добавила:

– Да я и не задумывалась, откуда Климу известно о книгах.

– Дорогая Полина Тихоновна, если б доктор Коровкин был здесь, поинтересовался я бы у него самого. Но поскольку он отсутствует, попробуйте ответить вы – откуда он знал, что у Глеба Тугарина есть какие-то медицинские книги?

– И у Стасова могли говорить, и кто-то из пациентов мог сказать, – безучастно перечисляла Полина Тихоновна. Она все еще не могла прийти в себя от услышанного: почему Клим не сказал никому, что он обнаружил мертвеца. Что делал ее племянник в Медвежьем переулке?

– Проверить пока невозможно, – сокрушенно вздохнул следователь, – одной нет, другой болен.

Кстати, а что вызвало сердечный приступ у профессора?

– Переволновался из-за немецкого оборудования, – бойко ответила госпожа Коровкина и опустила глаза.

– А где же сам Клим Кириллович?

– Поехал с визитами к другим пациентам. – Полина Тихоновна сосредоточенно изучала бахрому на шелковой скатерти. – Он попросил меня побыть у Муромцевых, помочь Елизавете Викентьевне.

– А Брунгильда Николаевна, по всей видимости, в консерватории? – Пристальный взгляд следователя заставил Полину Тихоновну вновь углубиться в изучение скатерти, на этот раз ее внимание привлек изысканный тканый узор.

– Ей всегда приходится много трудиться в классах над программой предстоящего концерта, у нее очень требовательный педагог, сама Есипова. – Полина Тихоновна, благополучно уклонившись от прямого ответа, решилась взглянуть в спокойное лицо следователя. – Музыка отвлекает от тягостных размышлений и воспоминаний, а девушка весьма расстроена. Да и недавний ее праздник – день рождения – был омрачен...

– Да, я припоминаю, Клим Кириллович что-то говорил мне о хулиганском телефонном звонке, – осторожно сказал следователь. – Неужели гнусная выходка так расстроила девушку?

– Тонкая душевная организация страдает и от меньших потрясений, – с легкой укоризной заметила Полина Тихоновна, – а тут не только хулиганский звонок, тут еще присовокупилось и амурное дело.

– Вот как? – Брови следователя поползли вверх, и, провоцируя симпатичную даму на откровенность, он прибег к откровенной лжи:

– Клим Кириллович что-то говорил вскользь, но я не придал должного значения. Неужели серьезное увлечение?

– Трудно сказать, – Полина Тихоновна перешла на шепот, – но такие вещи женщин потрясают... – И, встретив недоумевающий взгляд острых светлых глаз, торжественно пояснила:

– Я имею в виду поцелуй ботика.

– Не понял, – растерянно улыбнулся Вирхов, – ботик кого-то поцеловал?

– Да нет же, покойный юноша, Глеб Тугарин, поцеловал ботик Брунгильды Николаевны. Это ее очень поразило.

Следователь с удивлением смотрел на помолодевшее, просветленное лицо госпожи Коровкиной.

– Представляю, – важно изрек он, – если б кто-то поцеловал мою галошу, это бы меня тоже потрясло.

– Скажу вам по секрету, дорогой Карл Иваныч, – Полина Тихоновна решилась поделиться некоторыми своими наблюдениями с опытным человеком, – девушка получила несколько странных поздравлений с днем рождения. От них веет мистическим ужасом. Особенно когда подумаешь, что слова о смерти повлекли за собой гибель человека.

– А кто писал о смерти? – спросил Вирхов, стараясь выглядеть равнодушным.

– Да все, кто был у Стасова! – воскликнула Полина Тихоновна. – Прямо как заколдовала она его гостей, красавица наша. Но погиб-то один Тугарин!

– Кстати, а как, Брунгильда Николаевна восприняла смерть юноши?

Вирхов заметил, что госпожа Коровкина несколько побледнела и огляделась по сторонам.

– Никак, – быстро прошептала она, – мы от нее скрываем.

– Зачем? Почему? – Следователь выдохнул свои вопросы автоматически и тут же спохватился:

– Разумеется, пока ей лучше об этом не знать. А далеко ли поздравление Тугарина? Нельзя ли взглянуть на него?

Полина Тихоновна задумалась.

– Я понимаю вас, – сказала она наконец, – вас интересует все, что связано с личностью убитого. Вы хотите взглянуть только на записочку или и на подарок?

– Взглянул бы на все, – ответил следователь с внутренним трепетом, который ему и нравился в его сыскном деле – трепет говорил о приближении чего-то важного для расследования дела Полина Тихоновна встала с дивана и подошла к шестигранному столику, где среди неразобранных визитных карточек лежал и оставленный Мурой кипарисовый ларчик.

Карл Иванович начал с листка с бумаги, написанные на нем слова показались ему трогательными – бедный юноша явно пытался выразить всю глубину и силу охватившего его чувства. Несомненно, он влюбился в Брунгильду Николаевну!

Следователь отложил в сторону бумагу и откинул крышку ларчика.

– Обратите внимание, дорогой Карл Иваныч, на искусство резьбы по дереву, – светским тоном произнесла тетушка доктора Коровкина.

– Да? – рассеянно спросил Вирхов, не отрывая взгляда от тускло мерцающей жемчужины, покоящейся на красном бархате, выстилающем дно ларца: под ее сизыми прожилками просвечивал внутренний, почти черный слой .. – А жемчужина? Чья она?

– Как чья? – удивилась тетушка. – Ее прислал в подарок Брунгильде Николаевне Глеб Тугарин... Вы думаете, она принадлежала не ему?

Вирхов безмолвствовал. Он решил, что Полине Тихоновне не обязательно знать, что подобная жемчужина была обнаружена в вагоне поезда, в котором совершено покушение на Татьяну Зонберг. Он не стал говорить и о том, что его московские коллеги ищут похитителя серебряного оклада в жемчугах, варварски содранного грабителем в Успенском соборе Кремля. Но недаром он считался одним из лучших петербургских следователей, в арсенале его средств были не только доверительные душевные беседы, притупляющие внимание допрашиваемых. Он владел и искусством неожиданного вопроса, деморализующего собеседника. Он испытывал искреннюю симпатию к тетушке доктора Коровкина, но интересы дела превыше всего. И Карл Иванович, глядя прямо в ясные глаза сидевшей перед ним женщины, грозно спросил: