355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Елена Коровина » Великие авантюры и приключения в мире искусств. 100 историй, поразивших мир » Текст книги (страница 9)
Великие авантюры и приключения в мире искусств. 100 историй, поразивших мир
  • Текст добавлен: 15 октября 2016, 05:55

Текст книги "Великие авантюры и приключения в мире искусств. 100 историй, поразивших мир"


Автор книги: Елена Коровина



сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Авантюры «старца» Мальтийского ордена

Караваджо вытер обильный пот и истово перекрестился. Небеса в который раз спасли его! Теперь он не только в безопасности на святом острове, он – один из мальтийцев: рыцари приняли его в орден. Это тоже была явная авантюра, но он добился признания. Как? А как всегда – живописью. Пять месяцев работал как одержимый. Написал множество портретов, сценок и, главное, монументальное полотно «Усекновение главы Иоанна Крестителя» для церкви Сан-Джованно в Ла-Валлетте, столице Мальты. Когда-то он, еще юный дурачок, твердил кардиналу дель Монте, что не будет изображать ни пыток, ни мук человеческих. Но теперь-то он понял: вся человеческая жизнь – сплошная мука. И потому на «Усекновении главы» художник впервые за все свое творчество поставил подпись – той же самой краской, что изобразил кровь, льющуюся из отрубленной головы святого.

Картина произвела огромное впечатление. Чтобы взглянуть на нее, съезжались художники со всей Европы. Сам Великий магистр Мальтийского ордена Алоф де Виньякур уважительно назвал Караваджо «мальтийским старцем», что являлось одним из почтительнейших обращений на Мальте, и заказал художнику свой портрет. В лихорадочном темпе за несколько дней Караваджо создал монументальное творение – почти два метра на полтора. Магистр стоял в героической позе в рыцарских доспехах, а рядом паж держал его шлем. Портрет понравился Виньякуру, но он пожелал собрать самых видных соратников и обсудить работу с ними.

И вот обливающийся потом Караваджо ждет вердикта. Что можно так долго обсуждать?!

Дверь распахнулась рывком. Разъяренный магистр заорал с порога: «Хорошо, хоть братья-соратники открыли мне глаза! Ты опозорил меня, проклятый авантюрист! Как ты посмел нарисовать рядом со мной, храбрым воином, давшим обет безбрачия, какого-то изнеженного красивого мальчика? На что ты намекаешь?!»

Караваджо хотел объясниться, что поставил юного пажа рядом с почтенным старцем ради уравновешивания композиции, но ему не дали произнести ни слова. Шесть шпаг уперлись ему в ребра, спину, грудь. Художник еще успел что-то хрипло крикнуть, но тьма обволокла его, и он потерял сознание.

Караваджо медленно обвел взглядом темницу. Кошмар превратился в реальность: он в самой страшной тюрьме мира – каменном мальтийском каземате. Видно, тут ему и предстоит сгнить заживо. Скрипнули ржавые петли, приоткрылась железная дверь. «С тебя снято звание мальтийского рыцаря, и скоро тебя предадут суду! – громко возвестил стражник. И вдруг зашептал еле слышно: – Я не запру дверь. В тоннеле справа – стражник. Тебе придется его оглушить. Потом повернешь вправо. Там – оконце. У края – веревка. Спускайся вниз по стене форта. Сейчас ночь, тебя не увидят. От стены пойдешь влево. Там ждет фелюга!»

Дверь заскрипела, но явно не закрылась. Подождав пару минут, Караваджо ринулся из камеры. Он не думал, кто его спасители. Мир итальянских контрабандистов, окутавший всю Европу и проникший даже на Мальту? Римские покровители, до сих пор верившие в его талант? Какая разница?! Важно главное – он может попасть на свободу!

Сицилия, Мессина, Неаполь. Чердаки, подвалы, мастерские, сооруженные наспех. Жизнь вперемежку, когда безудержные пьянки с ворами-приятелями чередуются с почтенными пирами богатых заказчиков. И множество картин. Муки Христовы на холсте «Се человек», надежды на счастье на полотне «Воскресение Лазаря». И вдруг письмо из Рима: друзья-покровители подали прошение о помиловании художника.

От такой вести у Караваджо задрожали руки. Чтобы успокоиться, он отправился в тратторию. Успокоение затянулось за полночь. В ночь Караваджо вывалился, плохо стоя на ногах. Его встретили четверо. Кинжал под ребра, дубинка по голове. В потасовке плащ одного из нападавших распахнулся, и Караваджо увидел крест Мальтийского ордена.

Нашли художника только спустя пару дней. Головорезы бросили его на уличных задворках, посчитав убитым. Но Караваджо очухался и, едва придя в себя, взялся за давний холст – «Давид с головой Голиафа». Когда-то и он, как юный, еще ничего не знающий о жизни Давид, мечтал о подвигах и славе. А теперь его собственная голова держится на тоненьком волоске мучительной судьбы… Художник вздохнул и замазал нарисованное. Теперь он напишет по-другому: наивный Давид – он сам в молодости, а Голиаф – он, теперешний, с перекошенным лицом и жутким шрамом на лбу.

Второе письмо пришло в июле 1610 года. Друзья извещали, что сам кардинал Гонзага упросил папу помиловать художника, и тот вот-вот подпишет указ. А посему друзья советовали Караваджо немедля передать папскому нунцию – кардиналу Сципионе Боргезе – свою самую лучшую картину. Она и станет даром в обмен за сохранение его нечестивой жизни.

Конечно, Караваджо не стал медлить. Он тут же зафрахтовал фелюгу до гавани Порто-Эрколе, что недалеко от Рима. Однако в плавании у художника начался страшный жар. Капитан, взглянув на больного, тут же скомандовал: «На берег!» Караваджо высадили, ответив на его вопль: «Мы не берем на борт малярийных!»

Сгорая в лихорадке, Караваджо побрел пешком. Но уже за поворотом его поджидала стража. Напрасно кричал он, что его ждет в Риме сам папа, показывал мальтийский крест, уверяя, что он – член ордена. Стража бросила его в тюрьму Порто-Эрколе. Но это была маленькая тюрьма, и в ней работали бедные тюремщики. Дрожащим голосом Караваджо предложил одному из них небольшую сумму денег – все, что у него оставалось. Ночью, тайно открыв ворота, тюремщик выпустил узника. И тот снова побрел в Рим. Потом пополз. Потом свалился в канаву. И снова ему пригрезилось его вечное наваждение: двое в темных плащах хватают его. Сопротивляться нет сил. И вдруг Караваджо видит: у темных фигур – крылья. Выходит, это не убийцы, это ангелы-спасители.

Художника нашли в канаве в конце июля. Через пару месяцев, 28 сентября 1610 года, ему исполнилось бы сорок лет. Ну а поскольку он умер от лихорадки, его тело скинули в море, опасаясь заразы.

Римляне откликнулись на происшедшее: «Его жизнь, как и смерть, была нечестивой». О его живописи тут же забыли. Но этого Караваджо уже не узнал. Как не узнал и того, что Павел VI все-таки помиловал его. Потом прошло еще несколько столетий, но только ХХ век признал Караваджо великим художником. Интересно, ангелы на Небесах рассказали ему об этом?..

Картина в обмен на жизнь, или Посмертная тайна Нечестивца

Больше трех веков полотна Микеланджело Меризи, прозванного Караваджо, считались посредственными. Отчего их словно не замечали, не было большой тайной. Молва считала художника бродягой и убийцей. Впрочем, мало ли слухов и сплетен вилось вокруг жизни многих великих живописцев, но ведь как-то их помнили, и работы их заслуженно входили в перечень произведений искусств. Но о Караваджо в истории живописи не было даже упоминаний. Отчего так?

Конечно, многие картины мастера были просто уничтожены (то ли временем, то ли кем-то преднамеренно), но и по немногим сохранившимся ценители могли бы увидеть, сколь гениальны на его полотнах противопоставления света и тени, сколь необычна перспектива, сколь неординарен угол зрения и трактовка сюжетов. Так, может, кисть новатора Караваджо просто опередила свое время?

Однако уже в следующем веке после жизни мастера художники вышли на дорогу света и перспективы, которую проложил некогда забытый художник. Почему же о нем не вспомнили?! Может, в его отчаянной жизни были такие тайны, о которых лучше забыть навсегда? Он же был забиякой, хулиганом и, возможно, даже убийцей. А может, искусствоведов смущали его гомосексуальные пристрастия? Впрочем, вряд ли. Ведь артистическое племя всегда тяготело к разным «порчам». Так в чем же дело – отчего Караваджо оказался вне истории искусства?

Разгадка оказалась проста – не беспутная жизнь художника тому виной, а его странная смерть, чью тайну удалось расшифровать только в начале XXI века.

До сего времени считалось, что, возвращаясь в Вечный город вымаливать прощение у папы римского, Караваджо умер от внезапно вспыхнувшей болезни, предположительно малярии, тогда бывшей неизлечимой. Капитан судна, на котором он плыл, высадил больного в безлюдной местности, побоявшись заразы. Проще говоря, кинул художника умирать. Но отчего капитан поступил так – неужели только из боязни малярии? Это странно, ведь малярийные больные месяцами плавали на кораблях в то время, их просто запирали в отдельную каюту. А тут и проплыть-то надо было всего половину суток, к тому же Караваджо заплатил за рейс. Как же капитан осмелился выкинуть с судна работодателя? Кроме того, следуя правилам тех времен, Караваджо уплатил только половину стоимости, остальное моряки должны были получить после окончания рейса. Так неужели они отказались от платы?!

Все эти вопросы разрешились только после того, как нашлась могила Караваджо. Это и само по себе было удивительным открытием, ведь традиционно считалось, что тело умершего художника было выброшено в море. Об этом имеются упоминания в архивах маркизов Орсини, которые владели той местностью, где, по преданию, скончался Караваджо и где его тело бросили в море, дабы не распространять заразу. Так откуда же взяться могиле?!

Но захоронение нашлось – и в нем тело! Группа ученых под руководством Винченцо Пачелли, перерыв массу старинных документов, пришла к выводу, что искать надо в одной из небольших часовен, коих так много на северо-западе городка Порто-Эрколе. Ученые оказались правы. Они нашли останки великого живописца. Но как?! В духе истинных приключений!

Когда поиски по часовенкам не дали результата, в группу пришла молодая дама-археолог. Она вспомнила, что лет тридцать назад, когда она была еще ребенком, в одной из часовен Порто-Эрколе проводились работы по перезахоронению. Любопытная девочка постоянно вертелась вокруг рабочих и видела, что одно из вынутых тел оказалось завернуто в плащ с сохранившейся вышивкой мальтийского креста и куском картона, на котором тогда еще можно было прочесть: «Умер 18 июля 1610 года Микеланджело Меризи из Караваджо». Казалось бы, увидев такое, специалисты должны были бы возрадоваться еще 30 лет назад. Однако работы тогда проводились безграмотными рабочими, специалистов не приглашали. Ведь это был обычный перенос старинных перезахоронений, которые мешали современной жизни часовни.

Услышав рассказ дамы-археолога, группа решила вскрыть общее захоронение, устроенное за стеной часовни. Там оказалось 40 тел, которые решено было исследовать. Радиоуглеродный анализ выявил тех, кто умер примерно в 1610 году. Подключили специалистов – историков, медиков и даже криминалистов. По характерным деталям (переломам костей, известным при жизни Караваджо, и т. д.) исследователи отобрали несколько тел. Из них выделили одно, но с неоспоримой «уликой», указывающей, что это был художник. Дело в том, что Караваджо пользовался красками с высоким содержанием свинца. Отсюда и его взрывчатое поведение, буйный нрав – это все признаки отравления свинцом. Так вот – в выбранном теле обнаружилось огромнейшее содержание свинца. Значит, точно – художник! Но Караваджо ли он?

Перешли к анализу ДНК. Правда, прямых потомков живописца не осталось. Сам он детей не имел, потомки его сестры умерли еще в XVIII веке. Но нашлись до сих пор сохранившиеся фамилии земляков художника, которые в его времена все были в родстве. Провели эдакую «экспертизу ДНК землячества». И – о, чудо – найденные останки оказались идентичными ее результатам.

Это было тело Караваджо! Но вот неожиданность – на теле нашлось и то, что никак не должно было быть на теле человека, умершего от малярии или еще какого вирусного заболевания. Под лопаткой у Караваджо зияла рана – его убили кинжалом! Абсолютно профессиональным, единым ударом – насмерть…

Так что же это?! Получается, великий художник, столь раздражающий всех при жизни, проклятый Нечестивец, как его называли светский и церковный суды, вовсе не умер от «постыдной нечестивой болезни», а был убит. Коварно, под покровом ночи. Ибо именно в это время он совершил последний побег из тюрьмы.

Но ведь это произошло в безлюдной местности. Откуда же взялся убийца? Скорее всего, он ожидал художника. Но тогда и капитан, высадивший Караваджо, и тюремщик, открывший ворота, знали, что и где надо сделать. Да они были в сговоре – капитан, и тюремщик, и убийца!

Но как в их сговоре оказались замешаны маркизы Орсини?! Ведь это в их дневниках упоминается о том, что они, владельцы той местности, встретили больного Караваджо и даже попытались дать ему другую шхуну, но бедняга быстро скончался. Вот его и бросили в море…

Только о каком море речь, если Караваджо похоронили в заброшенной часовне на окраине городка?! И сделали это тайно, быстро, заметая все следы и распространяя заведомо ложные сведения.

Кстати, в то время маркизы Орсини слыли не в фаворе у папы римского. Провинились чем-то. Так, может, своей ложью они вымаливали прощение?

Но кому было выгодно убийство?

Изучив множество архивных документов, группа исследователей во главе с Винченцо Пачелли пришла к простому выводу – художник умер в результате покушения, организованного мальтийскими рыцарями по указанию римской курии, которой, по мнению Пачелли, «было удобно устранить человека, ставившего под сомнение догматические принципы церкви и обращавшегося со святынями безо всякого почтения». Недаром же нашлась переписка кардинала Сципионе Боргезе, к которому и ехал Караваджо, и папского нунция Деодато Пачеллио, где говорится о том, что Караваджо куда как лучше умереть, нежели приезжать в Рим. И даже указывается место возможной смерти – близ Неаполя. Есть и свидетельства недовольства папы поступком мальтийцев, приютивших мятежного художника. Так, может, роковой удар кинжалом – это плата мальтийцев за новые милости Рима?..

Вот и вся тайна полного забвения Караваджо. О его «беспутной жизни» просто необходимо было забыть в приказном порядке. Ибо, изучая картины и жизнь Нечестивца, исследователи неизбежно пришли бы к загадке его смерти. Ну а потом – к отгадке: великого художника зарезали по приказу высших чинов тогдашней католической церкви. Разве таким тайнам можно позволить стать известными?!

Время золотого брегета

С подачи драматурга А.Н. Островского российское купечество воспринимается ныне «представителями темного царства», эдакими безжалостными авантюристами. Жизнь этого героя действительно авантюра – местами смешная, местами грешная. Но как без грехов прожить-то?..

Отец и сын лаялись не хуже собак прямо в комнате полицейского пристава. «Я тебя кормил-поил! – кричал отец. – А ты уйти задумал! Наш Осташков – городишко крохотный. А ты на столичный Питербурх замахнулся!» Сын вопил не сдаваясь: «Я уж три года сам кормлюся – мясо с лотка продаю. По-своему жить хочу!» Отец воззвал к приставу: «Не давайте ему прогонной бумаги, ваше благородие! Пропадет в Питербурхе мой Савка, собачий сын!»

Пристав обмакнул перо и вывел: «Выдана сия бумага Савве… – подумал и дописал: – Собакину». Отец всплеснул руками: «Какой он Собакин?! Я крещен Яковом, значит, сын мой – Яковлев!» Пристав оторвался от бумаги и вперил в старика тяжелый взгляд: «Сам сказал – собачий сын. Я только покрасивше записал, переписывать не стану. А в столицу ехать он волен. По новому указу императрицы Елизаветы Петровны нельзя чинить запретов торговым людям. Лучше дай ему родительское благословение».

Яков охнул и неуклюже перекрестил сына: «Бог с тобой, Савка! Не пропади только в столице!» Савка облобызал родителя и, схватив бумагу, выбежал во двор. Пристав поднялся: «И ты иди домой, Яков!» Но тот вдруг беспомощно всхлипнул, ощупывая пояс: «Савка, собачий сын! Полтину у меня стянул!..» Тут пристав и расхохотался: «Ну, точно не пропадет твой Собакин!»

М.Н. Колокольников. Портрет Саввы Яковлевича Яковлева (Собакина)

В далеком городе-столице Санкт-Петербурге императрица Елизавета Петровна пребывала не в духе. Выкушала всего пару чашек чаю на балконе, завешанном расшитым тюлем – и от солнышка, и от чужого глаза. Третью чашку и в ручку не взяла. А все оттого, что вечор слушала новых певчих, привезенных с Малороссии, да всех забраковала. А уж так хотелось новый голос услышать – любит государыня певческое искусство.

«Све-жа-я те-ля-тин-ка-а-а!» – донеслось вдруг с улицы. Елизавета вскочила, опрокинув стол. Напев-то какой – свежий, сладенький. А на улице опять: «Све-жа-я те-ля-тин-ка!» Государыня обернулась к придворным: «Привести певуна!»

И вот он стоит пред очами императорскими – высок, строен, молод. В сильных руках – лоток, полный свежего парного мяса.

«А ну, спой еще!» От приказа императрицы Савка соловьем залился. Елизавета сама ему подпела. «Сколь хорош голос! – молвила. – Пусть гофмаршал возьмет певуна в поставщики припасов для моей кухни. А ты, певун, станешь каждое утро у меня под балконом свою телятинку расхваливать!»

И вот уж через месяц стал Савка Саввой Яковлевичем. Телятинку теперь не на лотке приносил – возом возил на царскую кухню. Важные вельможи, желая угодить государыне, ему заказы делали. Денежки в карман рекой потекли. К 1760 году записался Савва Собакин в почетное купечество, а потом заплатил «комиссию в казну» да и взял на откуп таможню в Риге. На том и свой первый миллион сколотил.

Перенявший трон своей тетушки Елизаветы император Петр III пожаловал Савву Собакина грамотой на потомственное дворянство, да вот незадача – неожиданно Богу душу отдал. На троне воцарилась всемилостивейшая Екатерина II. Пришлось и к ней подход искать. Подоспел случай – маскарад во дворце. Надел Савка шелковую рубаху, взял свой старый лоток, положил на него золотую брошь в виде прелестной коровки. Улучил момент, подошел к Екатерине, разодетой в костюм богини справедливости, да и затянул свою песню: «Свежая телятинка!» Екатерина взглянула – красавец статный, очи блещут – да и прошептала: «Охочь до свеженького?» – «С превеликим нетерпением!» – ответствовал Савка. «Вот и яви оное!» – разрешила императрица и потянула красавца в боковой будуар.

Через час, оправив юбки, богиня справедливости кликнула обер-секретаря: «Отблагодари моего вернейшего подданного Савву за особые заслуги!» Так Савва Собакин получил бумаги на петербургский питейный откуп.

В 1774 году в честь Кучук-Кайнарджийского мира с Турцией повелела государыня во всех петербургских кабаках три дня водку раздавать бесплатно. «А ты, Собакин, мне потом счет представь! – сказала. – Казна выплатит!»

Савва и представил, даже количество бочек выпитых указал. Да, как на грех, счет ко всесильному Бецкому попал, а тот – старик ученый да въедливый. Снарядил следственную комиссию. Та в тупик встала – на всех столичных складах не найдешь столько бочек, что написал Савва.

Притащили горе-откупщика к Екатерине. Та руками всплеснула: «Конечно, я знаю: в этой дикой стране все воруют! Но чтоб попасться так глупо?! Неужто нельзя было заранее бочки счесть?» Савка пал в ноги: «Прости, матушка! Приказчик счета пишет, небось напутал. А я неграмотный, цифири не понимаю!» Да как ткнется Екатерине в необъятные юбки. Ну та и сомлела. «Отправляйся на полгодика от греха подальше в Москву! – говорит. – Там отсидишься. А чтоб позору не было, именуйся отныне по отечеству – Яковлевым».

В Москве у Савки как раз дальний родственник помер. Ну он и объявил: преставился купец Савва Собакин, а все его наследство на потомственного дворянина Савву Яковлева переписано. Покойника, как положено, нарядили в лучшие одежды, «наследник» даже положил ему в карман часы дорогущие – золотой заморский брегет. Пускай все видят щедроты наследнические. В церкви на отпевании Яковлев у гроба замешкался. Церковный староста подбежал – может, чем помочь – да и ахнул: потомственный дворянин в карман золотые часы засовывает. Не стерпело, видать, сердце – стащил-украл Савва сам у себя брегет. Да только часы, видно, обиделись и ходить перестали.

Впрочем, и Савва не задержался в Москве, ведь главные денежки-то всегда в столице трутся. Так что Яковлев вернулся в Петербург, поступил под крыло самого светлейшего князя Потемкина – начал поставлять мясо в армию. И вот светлейший князь уже вертит в руке счет на оплату поставок мясной провизии, представленный «почетным поставщиком ея императорского двора Саввой Яковлевичем Яковлевым». Счет громаднейший – 500 тысяч рублей. Сам Яковлев переминается с ноги на ногу перед столом светлейшего, опасаясь, подпишет тот или нет.

Светлейший, однако, не спешил, видно, прикидывал что-то. Савве знак рукой подал – мол, сядь, дело не быстрое. Тот сел, да все крутился на стуле. Наконец Потемкин удовлетворенно причмокнул – видно, решил дело – и поднял на подателя хитрые глаза: «А ведь у тебя тут приписочка тысяч на двести». Савва задрожал: «Всего на сто, благодетель. Не больно и много. А жить-то надо…» Светлейший фыркнул: «Оно конечно. Ладно уж, включу твои пятьсот тысяч в свою ведомость на оплату из казны».

Податель вскочил, бухнулся в ноги Светлейшего, да тут из рукава его на пол со звоном золотая монета в 10 рублей и вывалилась. Потемкин и сам вскочил: «Что же это?! Монета эта у меня на столе лежала! Как ты посмел взять?!» Савва снова – бултых в ноги: «Прости, светлейший! Не удержался. А все глаза проклятые завидущие, руки – загребущие! Да мне и матушка государыня не раз выговаривала: убери свои руки подальше!..»

У Потемкина кровь в голову ударила, лицо красными пятнами пошло. Но упоминание имени императрицы вмиг освежило. Он, Потемкин, сейчас хоть и всесильный фаворит, да ссориться с другими, что в фаворе, не стоит. Кто знает наперед, как дальше-то повернется?.. Только и крикнул: «Пошел вон!»

Савву из покоев как ветром сдуло. А светлейший за голову схватился. Как же это возможно?! Ведь этот Яковлев из казны миллионы заполучил. Кажется, можно бы и самому для Отечества порадеть – ан нет! Словом, сколь ни возвышай Савку, он Савкой и останется.

Потемкин вздохнул, подписал счетец поставщика, потом крякнул и приписал к числу 500 единичку в начале. Получилось полтора миллиона. В конце концов, надо же и светлейшему на что-то жить.

На рождественской неделе 1784 года почетный дворянин Яковлев устроил грандиозный бал. Одежду из Парижа выписал, чтоб не ударить в грязь лицом. Вместо пуговиц да пряжек повелел пришить самолучшие самоцветы, найденные в его уральских владениях. На балу и сам блистал: вспоминая молодость, пел про телятинку, сыпал анекдотами. И не заметил, как из кармана его выпал давний золотой брегет.

«Сколько времен вышло?» – шутливо поинтересовался кто-то из гостей. Савва ухмыльнулся: «Не ходят они уж, почитай, годков десять!» Гость удивился: «Да ведь ровно полночь показывают!»

Савва воззрился на часы – те и вправду пошли. «Кажись, они моему времени отсчет начали!» – пронеслось в голове. И точно – через несколько месяцев разбил Савву апоплексический удар. Когда весть дошла до дворца, Екатерина послала к Яковлеву своих лучших докторов. Но и те не спасли больного. Узнав о том, императрица усмехнулась: «Видать, протухла телятинка! Опять Савка стал нищим – миллионы-то на тот свет не унесешь!»

Оно, конечно, так. Да только вместо одного миллионера Яковлева обнаружилось четыре – сыновья покойного. И все тоже понесли свои счета на оплату в казну. А потом и их дети обнаружились. А потом и внуки. Вот она – загадка российская: и как только казна не кончается?..

P. S. Впрочем, в начале ХХ века историки сумели-таки взглянуть на одиозную фигуру купца Яковлева по-новому – в свете открывшихся фактов. Оказалось, жизнь-то его полна была благороднейших поступков и свершений. Был он одним из первых деятельных промышленников, как отметили в книгах по истории купечества, «талантливым организатором российской промышленности, наладившим производство на целом ряде фабрик и заводов», в том числе горнорудных заводах Урала и Ярославской Большой мануфактуре. Славился он и крупной благотворительностью. Строил церкви, щедрой рукой давал деньги на школы, больницы, дома призрения для стариков и инвалидов. Словом, Яковлев-Собакин вполне заслуженно может быть признан одним из основателей промышленности России.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю