355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Елена Коровина » Великие авантюры и приключения в мире искусств. 100 историй, поразивших мир » Текст книги (страница 4)
Великие авантюры и приключения в мире искусств. 100 историй, поразивших мир
  • Текст добавлен: 15 октября 2016, 05:55

Текст книги "Великие авантюры и приключения в мире искусств. 100 историй, поразивших мир"


Автор книги: Елена Коровина



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Великая эпическая мистификация

Вначале 1760-х годов литературный мир Англии облетела невероятная весть: нашлись творения древнего поэта Оссиана. Сей легендарный кельтский бард, как оказалось, жил в III веке н. э. на западном берегу Шотландии и был сыном короля Фингала, правившего в тогдашнем государстве Морвен. Творения Оссиана вот уже пятнадцать веков пересказывались в народе. Частично забывались, но, приобретая заново сложенные строки, все равно возрождались, ибо рассказывали о ратных подвигах, отважных воинах и прекрасных девах. Поэмы были полны мужественного духа, романтики отважных битв и лирических любовных откровений. Удивительно, но эти прекрасные строки ритмизированной прозы никогда до этого не публиковались и – невероятно! – вообще не записывались ни одним литератором. Так что шотландской да и всей мировой литературе необычайно повезло! Неудивительно, что публикация творений древнего поэта Оссиана поразила и читателей, и литературоведов, произведя настоящий фурор.

Джордж Ромни. Портрет Джеймса Макферсона

Появлению же этих, как их окрестили, «Поэм Оссиана» общество оказалось обязано замечательному путешественнику и поэту Джеймсу Макферсону (1736–1796). Именно ему посчастливилось обнаружить древние поэмы, когда он путешествовал по затерянным местечкам Шотландии. Макферсон и до того весьма увлекался древней литературой своей страны. Он был сыном богатого шотландского фермера, который смог позволить себе послать наследника сначала в Абердинский Королевский колледж, а потом и в Эдинбургский университет. Получив образование, Джеймс Макферсон некоторое время работал преподавателем, но быстро подружился с известными исследователями, изучавшими древние языки, – доктором наук Александром Карлайлом и литератором Джоном Хьюмом. Именно эти известные мужи и разглядели талант Макферсона к древним языкам и литературе. Хьюм даже попросил Макферсона перевести со старогэльского языка на современный английский древнюю поэму «Смерть Оскара». И молодой переводчик справился так умело, что Хьюм опубликовал его перевод.

С тех пор Макферсон и сам начал ездить по местам, хранившим древние традиции, и собирать-записывать народные предания и легенды. И вот ему попались поэмы Оссиана – это же шедевр древней литературы! Почти два года Макферсон корпел над переводами поэм со старого «шотландского гэльского наречия», хоть и был отличным переводчиком. Но справился! Умело, красочно и вдохновенно переложил стихи на современный английский язык. И к 1762 году издал целый сборник под длинным названием «Фингал, древняя эпическая поэма, в шести книгах, и некоторые другие стихи, сочиненные Оссианом, сыном Фингала; переведенные с гэльского языка».

Книга тут же была признана шедевром. Ее перевели на все европейские языки. Сам Гете поставил Оссиана рядом с Гомером. Более того, Гете ввел упоминание «Поэм Оссиана» в текст своего «Вертера», а это ставило поэмы уже в разряд культовых вещей мировой литературы. Начались и «подражания великому кельту». Даже русские поэты – Державин, Карамзин, Жуковский, Пушкин, Лермонтов и другие – создали немало стихов «из пересказов Оссиана» или «из времен древнего барда». По всему миру люди, зачитавшись великими строками, называли своих детей в честь героев книги. Например, известно, что французский маршал Бернадот, любимец Наполеона, дал своему сыну имя Оскар в честь сына Оссиана. И если учесть, что маршал Бернадот впоследствии стал королем Швеции, то и его сын впоследствии взошел на трон под именем Оскара I. Так древнее имя вернулось на монарший престол.

Макферсон стал мировой знаменитостью, а его деятельность получила солидную финансовую поддержку. За свои заслуги перед культурой Великобритании он был избран членом парламента, прикупил большой участок земли, выстроил дом. Умер в 1796 году на шестидесятом году жизни и был похоронен в Вестминстерском аббатстве рядом с великими сынами Отечества.

Только вот не все литераторы и ученые поверили в подлинность его «находки древней изустной поэмы». Сомнения в подлинности оссиановских текстов периодически возникали еще при жизни Макферсона. Сразу же после публикации «Фингала» английский священник, доктор теологии и истории Уорнер, перечислил ряд странных ошибок в именах героев поэмы, удивляясь, неужели Оссиан не знал, как зовут его родню? Ведь у Макферсона бард называл одни имена, а в древних рукописных списках упоминаются совсем иные. Более того, заметил доктор Уорнер, биография «шотландского кельта» Фингала взята из истории жизни ирландского героя-правителя Финна. Но если же признать, что Финн и Фингал – одно и то же лицо, то в истории Ирландии – Шотландии вообще начинается неразбериха.

В 1766 году историк Чарльз О’Коннер в своем труде «Рассуждения об истории Ирландии» отметил, что Оссиан не знал и мест, где проживал, и где велись сражения, им описываемые. Но ведь их названия тоже сохранились, и о них можно узнать из древних рукописей.

Наиболее рьяные критики требовали, чтобы Макферсон предъявил оригиналы своих записок, которые должны были быть на «гэльском шотландском диалекте», ведь в предисловии книги значится, что именно его записывал Макферсон со слов стариков, живущих на западном побережье Шотландии и сохранивших в памяти все эти старинные поэмы Оссиана. Однако Макферсон тогда в ярости заявил, что поклялся никому не показывать своих записок на гэльском языке, ибо враги его стремятся их уничтожить. Более того, неукротимый и взрывной по характеру, Макферсон счел все нападки и вопросы личным оскорблением и начал вызывать литературных противников на. реальные дуэли. Сам же стал выходить из дома с увесистой палкой для защиты. В общем, всем было показано, сколь трудно издавать гениальные творения. И читательская общественность потребовала от критиков прекратить «разные там расследования».

После смерти Макферсона критики накинулись на его архивные бумаги, но обнаружили только черновики на английском языке. И ни одного варианта на гэльском. Так с чего же он переводил?! Современные же историки твердо считают, что он и не переводил – он сам сочинял гениальные «Поэмы Оссиана». К тому же историки подчеркивают, что Макферсон оказался не сведущ не только в именах и названиях, но и не знал истинных обычаев древних кельтов. Ну а в дневниках Макферсона остались сожаления о том, сколь трудно писать «истинные стихи, но никогда не посчитаться гением». Это же почти признание.

Неудивительно, что ровно через сто лет исследователь гэльских баллад Дж. Ф. Кэмпбелл написал, подытоживая все литературные споры о макферсоновской мистификации: «Ныне я убежден, что ОССИАН Макферсона – великое оригинальное творение, написанное именно в то время, когда и было опубликовано – в 60-е годы XVIII столетия…»

Вот так – великое творение. И точка.

Явление Мадонны

В мире всего около десятка признанных картин великого Леонардо да Винчи. И две из них находятся в зале легендарного петербургского Эрмитажа. Если подняться на второй этаж по бывшей Советской лестнице и повернуть направо, то в зале № 214 можно увидеть ранний шедевр Леонардо да Винчи – «Мадонну Литта». Посетители всегда замирают перед этой небольшой, но прелестной, завораживающей картиной. И мало кто знает, что ее появление в Эрмитаже достойно самого удивительного – авантюрного и любовного – романа.

Сокровища старинного рода Литта

Джулио Литта, командир военного корвета «Пелегрино», более месяца стоявшего на неаполитанском рейде, взглянул на развивавшийся над его кораблем красный флаг с белым крестом и тяжело вздохнул. Еще бы – он давно уже должен был отплыть на Мальту, но все еще медлил с приказом сняться с якоря.

«Не иначе наш капитан влюбился, – шептались между собой бывалые матросы. – Ну да с кем не бывает, дело-то молодое».

Литта действительно был молод. Его огромный рост, загорелое лицо и пышущие румянцем щеки говорили о том, что у этого великана отменное здоровье. А белый восьмиконечный крест, вышитый на груди, извещал любого, что перед ним – рыцарь славного Мальтийского ордена.

В его ряды граф Джулио Ренато Литта Висконти-Арезе вступил еще 8 лет назад, в 1780 году, когда ему едва исполнилось 17 лет. Орден принял его с распростертыми объятиями, ведь Джулио принадлежал к сливкам итальянской аристократии. В его семье объединились два самых богатых и древних рода Милана – Литта и Висконти. А к 25 годам Джулио уже проявил себя отважным воином. Его сделали командором, доверив командование одним из боевых кораблей. Не раз его корвет участвовал в смелых морских операциях, сражаясь с турками и алжирскими пиратами, освобождая из разбойничьего плена захваченных в рабство христиан. Сам глава Мальтийского ордена, Великий магистр герцог де Роган, отличал молодого Литту. Словом, ни о каких печалях и вздохах не могло быть и речи. Но Джулио все-таки вздыхал.

Вот и сейчас он, перескакивая через ступеньки винтовой лестницы, спустился с палубы в капитанскую каюту. У двери, как обычно навытяжку, стоял дежурный: командор ордена мог возить секретные бумаги. Джулио вошел, захлопнув за собой дверь. Если бы только матросы знали, какую тайну он возит с собой!

Дрожащими руками Литта открыл замок походного сундука, достал плотный футляр коричневой кожи, откинул крышку и, как всегда, от восторга затаил дыхание. Вот оно – его сокровище, его картина! Прекрасная юная мать кормит младенца. Ее нежные руки заботливо держат сына, взгляд обволакивает его теплом и лаской. «Мадонна с младенцем» великого Леонардо да Винчи…

О картине не ведал даже Великий магистр. По уставу члены ордена не имели права на предметы личной роскоши. Но эта картина не могла быть роскошью – она была Мадонной. И Джулио, спрятавший ее в сундуке среди одежды, не видел греха в таком утаивании. И когда выдавалась свободная минутка, вынимал картину из кожаного футляра и смотрел. Долго. Пристально. Пока взор не туманился и не начинало казаться, что таинственная Мадонна и ее младенец тоже начинают смотреть на него, Джулио Литту.

Леонардо да Винчи. Мадонна Литта

Откуда картина, написанная Леонардо на небольшой доске, взялась в семействе Литта, доподлинно неизвестно. Существовала, правда, легенда, по которой выходило, что великому художнику позировала одна из красавиц этого старинного миланского рода. Поговаривали, что она была влюблена в Леонардо и тот даже ответил ей взаимностью. Впрочем, за триста лет события прошлого покрылись мраком – быль и небыль смешались.

Но из истории было точно известно, что Леонардо действительно в 1480-х годах жил в Милане. Художнику было лет сорок пять, и он приехал по приглашению правителя города – герцога Лодовико Моро. Уже тогда вся Италия признавала Леонардо великим. Но на службу к Моро он поступил скорее не как художник, а как фортификатор, военный инженер. Милан воевал с французами, и Леонардо создавал проекты по защите города. Говорят, даже пытался создать летательный аппарат и лодку, способную двигаться под водой.

И вот посреди всей этой жестокой военной действительности Мастеру удалось создать картину такой гармонии и возвышенной красоты. Мать и младенец – это ли не вечное продолжение жизни?

Джулио с детства любил эту картину больше всех сокровищ отчего дома и, уезжая на Мальту, взял ее с собой. И видно, не случайно! Но разве мог он, молодой моряк, вообразить, глядя на леонардовский образ, что встретит живую женщину, похожую на эту прекрасную и нежную Мадонну?

Загадочный граф Скавронский

Еще пару месяцев назад это казалось невозможным. В то время Литта с особым поручением Великого магистра направлялся в Неаполь. От имени ордена он должен был связаться с русским посланником и заручиться помощью России в борьбе с турками. Абсолютно мужские переговоры по важным политическим делам. Откуда бы взяться женщине? Но русский посланник, граф Павел Мартынович Скавронский, как на грех, оказался женат.

Шикарную резиденцию Скавронского Джулио отыскал быстро. Да и как не отыскать! Русский граф обосновался прямо в центре Неаполя в самом шикарном отеле – палаццо «Наполи». Из Петербурга прибыли четырнадцать возов его вещей и привычной домашней обстановки, более сотни слуг и крепостной челяди. Широким жестом граф оплатил десять лет проживания в отеле, а других постояльцев приказал гнать вон.

Литта прибыл на обед к Скавронскому за четверть часа, как того требовали приличия. Дворецкий встретил гостя весьма странно – фразой нараспев. Сам хозяин приветствовал входящего Литту еще более чудно. «Мой новый друг, мой незабвенный, я рад тому, что вы со мной!» – пропел он по-итальянски, пришепетывая и отчаянно фальшивя.

Джулио вскинул бровь и огляделся по сторонам. Он слышал, что на вошедших в моду маскарадах стало принято распевать арии из новых опер. Но фраза, пропетая хозяином дома, звучала слишком коряво и напыщенно. Но тут отворились двери столовой и раздался громкий баритон метрдотеля: «Обед уж подан! К столу спешите. И в нем усладу свою найдите!»

Стол оказался огромен – человек на сто. Джулио усадили довольно далеко от хозяина. Но это оказалось спасением, ибо ошарашенный Литта не смог бы поддержать должной беседы: Скавронский обращался к гостям вокальными импровизациями. И те отвечали так же.

«Это что – новая мода?» – постарался выведать мальтиец у своего соседа, знакомого неаполитанского негоцианта. «Нет! – хмыкнул тот. – Это страсть синьора Скавронского. Он не мыслит жизни без музыки. Всю прислугу заставил разговаривать речитативами. А кучер его, привезенный из России, вопит на улицах Неаполя таким густым и сильным басом, что в близлежащих тратториях лопаются стаканы. Да что прислуга! Этот музыкальный чудак даже собственных юных дочерей называет не иначе как Аллегрой и Гармонией и общается с ними только посредством назидательных арий, которые сам же и сочиняет». – «Так он еще и композитор?» Собеседник вздохнул: «Мнит себя таковым. В первый же день по приезде пригласил к себе местную оперную труппу. С тех пор ежемесячно самые знаменитые певцы и примадонны исполняют его галиматью. А весь Неаполь обхохатывается». – «Но зачем же певцы поют такое?» – «Деньги, мой юный синьор! Скавронский баснословно богат. Его дед был братом русской императрицы Екатерины I, супруги Петра Великого. Говорят, императрица Екатерина-то была из простых чухонок. Когда русские солдаты взяли ее в плен, она им исподнее белье стирала. Ее так и звали – портомойка. Да вот как судьба повернулась – сам император Петр Великий в нее без памяти влюбился! Правда, родственнички-то ее все в северных землях где-то остались. Долго их потом по приказу Екатерины искали. Да только вот, едва она братца-то завидела, в ужас пришла – не умыт, не ображен, не обучен никаким манерам. Екатерина уж и решила от него отказаться. Да Петр не позволил. Сказал: „Ну и что, что без манер. Коли мне подходит в шурины, так тебе тем паче в братья сойдет!“ Видно, понравилась Петру простая родня-то. Мудрый был правитель. А Павел Скавронский ныне-то – единственный наследник всего рода. При желании может скупить хоть пол-Европы. Ну а певцам такие деньги платит, что тут уж не до оценки его музыки. За такие средства хоть свиньей захрюкаешь».

Джулио Литта возвел очи к небесам: как же ему вести переговоры с таким меломаном? Может, он уже и не понимает нормального разговорного языка?

И в это время в наступившей паузе вдруг раздался спокойный женский голос, произнесший что-то на незнакомом Литте русском языке, но явно не речитативом. Сам Скавронский повернулся к светловолосой женщине, сидевшей по правую руку от него, приготовился залиться соловьем, но вдруг ответил что-то просто и односложно. И вид у него, до того напыщенный и важный, вмиг сделался упрашивающим и почти униженным.

«Госпожа Екатерина Скавронская сказала мужу, что у нее разболелась голова и она желает уйти в свои покои, – перевел Литте негоциант. – Муж очень просит ее остаться. Но она весьма своенравна. Недаром ее зовут русской Дианой. Эта богиня тоже была своенравна и холодна».

Джулио внимательно взглянул на хозяйку дома. Небольшого роста, но сколько грации и стати! Жаль, что с его места не видно лица. Но как повелевает мужем! Не только не собирается распевать с ним дуэты, но и не желает дожидаться конца обеда, что весьма невежливо.

Впрочем, и у самого Джулио к тому времени голова пошла кругом от всей этой музыки. Ему просто необходимо было хоть на минуту выбраться на свежий воздух. Пошатываясь, он вышел в коридор, но, заблудившись в огромном доме, оказался там, куда не должны входить гости, – во внутреннем дворике. День уже клонился к закату. Жара сменилась предвечерней прохладой. Последние нежные лучи солнца давали такой же призрачный свет, как таинственное сфумато на картинах Леонардо да Винчи. Джулио рассеянно поднял глаза и…

Она лежала на алой кушетке, закрытая накинутой собольей шубой. И только нежные белые руки покоились поверх мягкого меха. Услышав неожиданные шаги, она порывисто поднялась и обернулась. Меховая шубка съехала вниз, обнажив розовую грудь, словно на той самой картине Леонардо, где мать кормит грудью ребенка. И Джулио вдруг ощутил себя этим самым беззащитным ребенком, которому просто жизненно необходимо приникнуть к этой груди.

«Кто вы?» – по-французски изумленно воскликнула красавица. Джулио молчал. Только страстно смотрел на живую женщину, будто сошедшую с его обожаемой картины. «А, вы уж здесь? – напевным козлетоном прозвучало за спиной. – Знакомьтесь, командор. Пред вами моя жена – Екатерина. А это, душенька, наш гость – мальтийский рыцарь Литта Джулий!» И граф Скавронский вновь залился какой-то сложной фиоритурой, совершенно не замечая, что жена его возлежит перед незнакомцем в одной шубке, накинутой на голое тело.

На корабль Литта заявился как пьяный. С тех пор все и началось. Не раз он бродил вокруг палаццо Скавронских, не решаясь войти. Но иногда в отсутствие графа решался переступить порог. И тогда мог подолгу беседовать с русской красавицей. При этом Екатерина почти всегда полулежала под своей шубой, ничуть не смущаясь посетителя. Иногда она томно вздыхала и лениво поворачивалась. Но ни разу – ни вздохом, ни взглядом – она не попыталась соблазнить Джулио. И только однажды она прошептала: «Я узнала, что Мальтийский орден – все равно что монашествующий?» Литта склонил голову: «Увы, мы даем обед безбрачия».

С тех пор он часто спрашивал себя: не потому ли прелестная Екатерина Васильевна не смущается, что не видит в нем мужчину?

Но как же он мучился ночами! Днем было легче. Джулио занимался то делами, связанными с оснасткой корабля, то переговорами со Скавронским. Как ни странно, но, узнав о дипломатической миссии Литты, Павел Мартынович перестал распевать перед ним свои арии и перешел на обычный итальянский язык. И они тут же поняли друг друга. Скавронский послал срочную депешу в Санкт-Петербург. Оттуда пришел незамедлительный ответ: Россия обещала Мальтийскому ордену поддержку в борьбе с турками. Словом, миссия Литты была выполнена. Но заставить себя покинуть Неаполь он не мог.

А через несколько дней на грязную и вонючую дощатую мостовую порта въехала роскошная карета с шестеркой цугом. Взволнованный и обескураженный Литта, выбежав на палубу, увидел герб Скавронских и застыл.

Разодетая по последней моде Екатерина Васильевна, подобрав юбки, ничуть не смущаясь ни грязи, ни запаха, прошла по сходням на корвет. Пораженные таким «визитом запросто», матросы даже не построились на палубе, как полагалось, а только, сгрудившись, начали пялиться на роскошную красавицу. Но и это ни капельки не смутило ее. Графиня подошла к пораженному командору и проговорила, как само собой разумеющееся: «Хочу посмотреть, как вы тут».

Еле пришедший в себя Джулио повел ее в каюту. Гостья была столь естественна, что ему и в голову не пришло, что его корабельное жилище – все равно что келья монаха, что вход сюда женщины – грех. Какой грех, какой женщины? Для Джулио Литты она была Мадонной, а ее посещение – явлением богини. Он и сам не помнил, как показал ей свою святую реликвию – картину Леонардо. Екатерина смотрела долго и нежно, а потом прошептала: «Я стану думать, что, когда вы смотрите на нее, вы глядите на меня. И стану воображать, что сопровождаю вас, что всегда с вами…»

Красавица порывисто вздохнула и вышла. Джулио не осмелился ее догнать. К чему? Да и что он сможет дать этой таинственной женщине? Он же монах.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю