Текст книги "Великие авантюры и приключения в мире искусств. 100 историй, поразивших мир"

Автор книги: Елена Коровина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Противостояние

В темноте Микеланджело просто пнул дверь своего убогого жилища. Замком он так и не обзавелся, хотя и прожил тут уже больше трех лет – все время, пока создавал своего мраморного «Давида». Красть тут нечего – дощатый стол, топчан да пара табуретов. Взгляд уперся в грязную некрашеную стену. Там, непонятно откуда взявшись, белела записка, приколотая узким ножом. Такими обычно пользуются в уличных драках. Скульптор оторвал записку, и буквы словно запрыгали перед его глазами: «Изувечу и тебя, и твоего Давида!»

Создание Гиганта

Господи! Что же это значит?! Только вчера цех шерстянщиков, по чьему заказу он изваял «Давида», бурно выражал восторг при виде большой мраморной скульптуры, сразу же названной Гигантом. Тут же стояли члены городского правительства – Синьории – и тоже восторженно цокали языком. Словом, заказчикам и властям Гигант понравился. Правда, возникли споры, где поставить такую огромную статую. И тогда мудрый Пьетро Содерини, занимавший высший во Флоренции пост гонфалоньера, предложил: «Давида следует поставить на площади перед дворцом, где заседает Синьория». – «Но там сейчас статуя Юдифи Донателло! – раздался голос одного из ремесленников. – Ее поставили девять лет назад в знак освобождения города от власти жадных Медичи!»

Микеланджело Буонарроти. Давид

«Это было глупое решение! – отрубил гонфалоньер. – Не к добру, когда в самом сердце города стоит изваяние женщины, которая убила мужчину. Даже если это – создание великого Донателло. И те, кто прежде был против того, чтобы эту бронзовую скульптуру водрузили на нашей главной площади, оказались правы. Вспомните, в тот год в город вошла чума, потом были страшные пожары и военные неудачи. Словом, Юдифь не стала защитницей Флоренции, как статуя Марса, которая столетиями хранила город от внешних и внутренних напастей».

«Да уж, – вздохнул глава цеха шерстянщиков. – Хоть она и была языческой, не надо было нашим предкам ее убирать. Потому что сразу начались войны между знатными фамилиями, вражеские нашествия, страшные эпидемии. И сколько потом памятников на этом месте ни ставили – все не к добру. Может, потому, что темные все они – из бронзы отлитые. Вот и теперь думали: после изгнания Медичи жить станет легче. Ан нет! Дела идут все хуже и хуже. А тут еще этот проклятый Савонарола со своими ханжескими проповедями: богатство неугодно Богу, красота – приманка дьявола, все ценные вещи надо сжечь. Это ж сколько товару уничтожили. От имени цеха, который платит городу самые большие налоги, я говорю – хватит! Мы хотим покоя и процветания Флоренции и потому дарим ей защитника. Такого, как в старые времена – мраморного. Но уже не языческого, а библейского. И желаем, чтобы статуя Давида-Гиганта стояла на площади Синьории!»

Все согласно загудели, но Микеланджело сумел-таки расслышать в общем гуле чей-то гневный голос: «Да чтоб он раскололся, проклятый мраморный болван!»

Чей голос, скульптор не разобрал. Но может, именно этот человек написал угрожающую записку?

Микеланджело вздрогнул. Чего же он застыл, вспоминая? Надо бежать к «Давиду»! Грозивший же ясно написал, что изувечит и скульптора, и статую. Ну, со скульптором, пожалуй, будет трудновато. Микеланджело одним ударом быка может убить, недаром же он работает с камнем. А вот бедный «Давид»!.. Он, конечно, гигантского роста, и на него пошло три тонны чистейшего каррарского мрамора, но ведь его легко сломать. Надо только знать, куда ударить.

Торопясь, Микеланджело шел по темным улочкам Флоренции. В голове прокручивались слабые места Гиганта – рука с камнем, который Давид задумал метнуть в Голиафа, нога, на которую юноша опирался. За годы работы скульптор изучил каждую точку мрамора, из которого создал «Давида». Чистейшую белую глыбу выбрал по собственному разумению – ту самую, что вот уже полвека провалялась никому не нужной, после того как какой-то горе-ваятель испортил ее, оставив прямо посередине большую выемку, которая дала трещину. Друзья отговаривали Микеланджело, но он уперся: «Эта пятиметровая трехтонная громадина ждала именно меня! Если чуть наклонить глыбу, повернуть на 20 градусов, то ни выемка, ни трещина не помешают».

Три года он работал как проклятый, спал по несколько часов в сутки, часто забывал о еде. Ходил весь в щебенке и крошке. Разбил в кровь колени, загноил заусенцы, мраморной пылью испортил себе глаза и легкие. Зато создал-таки своего четырехметрового «Давида». Никто в мире еще не ваял такого Гиганта! Для его перевозки пришлось построить огромнейшую деревянную клеть. Архитекторы братья Сангалло сообразили, как специальными узлами укрепить в ней «Давида», чтобы он ехал в подвешенном состоянии и не ударялся при этом о клеть. Саморучно оплетая статую десятком канатов, Микеланджело уговаривал «Давида» потерпеть. Да и как не уговаривать – Гигант казался живым. Сквозь молочный мрамор на его напрягшейся шее словно проступили вены, вздувались жилы на руках, глаза смотрели совершенно осмысленно. У Микеланджело даже руки затряслись – тяжело отдавать свое создание в люди…

На перевозку «Давида» народу набежало с полгорода. Все глазели, кричали. У Микеланджело зарябило в глазах. Хорошо, что подоспел друг – шумный и задиристый архитектор Симоне Кронака. Он-то и стал руководить передвижением «Давида». Клеть опустили на деревянные катки. Как только она немного продвигалась и задний каток освобождался, один из рабочих выхватывал его и, забегая вперед, снова подсовывал под клеть. Но дело оказалось не из легких. За весь день «Давид» продвинулся всего-то на полквартала, еле добравшись до Виа Проконсула. И каждый раз, когда впереди под клеть просовывался каток, Гигант вздрагивал, словно предчувствовал что-то. А народ вокруг кричал и тыкал пальцами. Наверное, там был и тот, кто написал эту записку с угрозами…

Микеланджело выбежал на Виа Проконсула. Хвала Мадонне, его громадное детище было тут – живое и невредимое. В лунном свете белый мрамор отсвечивал каким-то неземным сиянием. Микеланджело неловко погладил его заскорузлыми пальцами. Все хорошо. Ночь тиха и прохладна.

Скинув плащ на землю, скульптор устроился рядом с клетью. Он будет сторожить. Но сон, подкравшись, сулил блаженство. Микеланджело снились времена его юности: знаменитые сады Медичи, в которых он впервые оказался почти два десятилетия назад, дабы посетить одну из мастерских, которые там для живописцев и скульпторов устроил тогдашний правитель Флоренции Лоренцо Медичи Великолепный. Именно там еще 12-летним подростком Микеланджело впервые увидел мраморные фигуры и понял, что нет в мире ничего прекраснее, чем создавать белоснежную скульптуру! Отсекать все ненужное и раскрывать душу камня. Освобождать из холодного мрамора почти живые тела. Чувствовать силу и мощь своей руки и передавать эту силу своим созданиям. Да за то, чтобы стать скульптором, он был готов отдать жизнь! Но отец Микеланджело, городской советник Лодовико Буонарроти, прослышав о таком увлечении сына, запретил ему и думать о скульптуре: никогда еще члены его почтенного рода не опускались так низко. Ведь резать камни – это же занятие для грязных крестьян! И неизвестно, чем бы дело кончилось, если бы на любознательного подростка не обратил внимание сам Лоренцо Медичи, главный покровитель флорентийских художников и поэтов, который даже согласился заплатить папаше Буонарроти кругленькую сумму за то, чтобы тот позволил своему сыну учиться ваянию. Лоренцо обладал поразительной способностью – он безошибочно определял талантливых людей.

Не прогадал он и на этот раз. В результате Флоренция получила большого мастера, который к тому же успел получить признание в самом Риме, изваяв для базилики Святого Петра знаменитую скульптурную группу «Пьета». Хотя он еще молод: в нынешнем, 1504 году ему, Микеланджело Буонарроти, исполнится всего лишь 29 лет. К тому же со времен юности в его жизни мало что изменилось: он, как и прежде, живет только ради своей скульптуры. Даже семью завести не удосужился. Впрочем, его творения для него все равно что дети. А гигант «Давид» – его лучшее и любимое создание.

Шум голосов и топот ног разбудили скульптора. Гоня остатки сна, он затряс головой. И в это время в боковую стенку клети врезался первый камень. За ним другой, третий.

Странствия Гиганта

Микеланджело вскочил. Распростер руки, закрывая «Давида» и мужественно подставив себя под камнепад. «Стража!» – заорал он что есть мочи и, схватив камень, только что попавший ему в ногу, запустил им в ответ. Раздался чей-то вопль. Значит, камень достиг цели.

Стражники уже спешили на помощь. Глядя на окровавленное лицо скульптора, один из них крикнул: «Сначала о себе побеспокойся – все лицо в крови!» Но Микеланджело не обращал внимания на ссадины и ушибы. Ему было важно только одно: не пострадал ли Гигант. Тщательно осмотрев статую, он облегченно выдохнул: «Слава богу, цел!»

Наутро вместе с рабочими прибыл взволнованный Содерини: «Это позор для города! Отныне я выставляю вокруг статуи охрану!»

Действительно, пока «Давида» снова катили по улице, стражники ходили вокруг, пытаясь разогнать толпу. Но народ только прибывал. Все уже прослышали про ночное происшествие и чуть не сворачивали от любопытства шеи, таращась на статую. Микеланджело хмурился: может, среди этих любопытных и прячутся ночные «гости»?

Недобрые мысли преследовали его и тогда, когда он вернулся домой, чтобы немного отдохнуть. Растянулся на топчане, но заснуть не смог. Голова раскалывалась от предположений – кто бы это мог быть. Вспомнился вопрос Содерини: «У тебя есть враги?» Но откуда? Микеланджело ведь больше трех лет почти ни с кем не общается – знай себе работает. Хотя нет – ходил же он к своему другу Симоне Поллайоло…

Тот обладал наиобщительнейшим характером. Каждому готов был рассказывать захватывающие истории, которые с ним якобы приключились. Однако вся Флоренция знала, что все это байки – хроники, как смеялись горожане. Потому-то Симоне Поллайоло и прозвали Кронакой. Так вот Симоне был одним из тех, кто создал во Флоренции веселое общество живописцев и ваятелей, которое прозвали Обществом Горшка, поскольку, собираясь, художники любили подкрепиться, дружно опустошая горшки с едой. По совету Кронаки на одну из таких пирушек пришел и Микеланджело.

Рассевшись вокруг чисто выскобленных деревянных столов, собравшиеся бросали жадные взгляды на гирлянды колбас, холодную телятину и трех молочных поросят, громоздившихся в центре. Прямо на полу стояло с десяток оплетенных бутылей кьянти. Микеланджело стрельнул глазами на собравшихся – кого же они ждут?

От соблазнительных запахов заломило в животе. Скульптор поднялся и отошел к окну, решив посмотреть на улицу, чтобы хоть как-то отвлечься. И тут с высоты второго этажа отчетливо увидел, как прямо через двор шагает долгожданный гость – знаменитый художник, архитектор и инженер Леонардо да Винчи. Высокий, статный, на плечи наброшен роскошный, расшитый золотом бархатный плащ невероятного розового цвета. Эка модник! А вслед за ним торопился его ученик – начинающий художник Салаи. О, Мадонна! У юноши был лик греческого бога, пышные вьющиеся золотые волосы. И одет он был прямо напоказ – в дорогую льняную рубашку и плащ, богато отделанный серебристой парчой.

Микеланджело невольно вспомнил о своем мальчишке-подмастерье Арджиенто, вечно одетом в грязную рубаху с заплатами. Да и сам он, если честно, на вид не слишком-то привлекателен: приземистый, плотный, со шрамами и сломанным в драке носом, к тому же в драном домотканом плаще непонятно какой расцветки. В волосах, наверное, все еще белеет едкая мраморная пыль – ее ничем не смоешь.

Скульптор скрипнул зубами. Он даже не заметил, как Общество Горшка, шумно поприветствовав Леонардо, начало свой обед. Микеланджело потихоньку забился в дальний угол, а потом и вовсе устроился на табурете, стоящем за ширмой. Ох, лучше бы он этого не делал! Леонардо и его приятель архитектор Рустиччи подошли к ширме и, не подозревая, что за ней кто-то есть, начали задушевную беседу. Пахнуло тончайшим ароматом духов, которыми Леонардо щедро окропил свои кружева, отчего Микеланджело еще острее почувствовал себя каким-то грубым мужланом.

«Работа с мрамором – грязный труд, – услышал он бархатный голос Леонардо, обращавшегося к своему собеседнику. – Ноздри забиваются пылью, волосы засыпаются крошкой, одежда прованивает насквозь. Я так не могу. Да и как после этого появиться в кругу друзей, которые приходят ко мне, читают стихи, играют на лютне. Ведь даже когда я начинаю писать картину, то непременно облачаюсь в красивую одежду. Так что скульптура – удел мастеровых, а не истинных художников!» – «Но ты еще не видел Гиганта Микеланджело! – возражал Рустиччи. – Увидишь – поймешь, это величайшее искусство!» – «Вряд ли резьба по камню может стать таковым», – лениво протянул Леонардо.

У Микеланджело руки затряслись от ярости. Да как он смеет! Может, он и великий живописец, но это не дает ему права с таким пренебрежением говорить о скульптуре. Эх, врезать бы сейчас по его холеному лицу!..

От воспоминаний пальцы Микеланджело снова сжались. Но ведь тогда он сдержался, зачем же вспомнил об этом сейчас? Неужели он и вправду думает, что это Леонардо написал записку с угрозами, а потом прибежал с дружками кидать камни в «Давида»?! Это же невозможно – утонченный любитель прекрасного и камни.

Хотя – Микеланджело схватился за голову – и не такое случалось. Недоброжелатели и завистники не раз уничтожали только что созданные фрески, разбивали вдребезги статуи.

Скульптор вскочил – нечего просиживать штаны на топчане, надо поспешить к «Давиду». Интересно, насколько он еще продвинулся?

Оказалось – не слишком. К вечеру клеть доехала только до улицы Святого Прокла. Там и осталась на ночь. Микеланджело обошел близлежащие улицы вместе с выделенной охраной. Все было тихо. Стражники прикорнули за углом на просторных ступенях дома Каприозе. Хозяин дома даже вынес им набитый соломой матрас, другой предложил Микеланджело. Тот плюхнулся, на секунду закрыл глаза. И тут вчерашняя бессонная ночь и тревожный день взяли свое. Скульптор заснул.

Он опять увидел сады Медичи. И Контессину, любимую дочь Лоренцо Великолепного. Семилетняя девочка глядела на него, 13-летнего Микеле, и тяжело дышала. И от каждого ее вздоха у него сердце обрывалось. Он знал, что Контессина больна, у нее слабые легкие. Наверное, от болезни она была такая тоненькая, просто воздушная. И вот она, дочь первого человека во всей Флоренции, сумела убежать от своих нянек, чтобы подойти к простому мальчишке!..

«Я видела, как ты дерешься. Ты такой сильный. – Она вдруг положила ладошку на его широкую грудь. – Когда ты рядом, я чувствую силу. Пока ты рядом, мне кажется, что я не умру…»

У Микеле дух захватило. Если бы он мог, он отдал бы жизнь за эту хрупкую девочку. Но он только и смог прошептать: «Я всегда буду с тобой. Ты никогда не умрешь!»

С тех пор он всегда старался подбежать как можно ближе к Контессине, когда она гуляла. Слуги отгоняли его. И тогда Микеле протягивал к Контессине руку, и она делала то же. Их руки никогда не соприкасались. Но они знали, что всегда рядом. Может, потому Микеланджело больше уже не смотрел на других девушек?..

Потом юную Контессину выдали замуж. Без любви – по соглашению. Ее муж, синьор Ридольфи, был очень богат. Но и его богатство не спасло семью, когда всех, кто принадлежал к клану Медичи, изгнали из Флоренции, лишив всего нажитого. Теперь Ридольфи, нищие и отверженные, ютятся в заброшенном деревенском доме, никто из флорентийцев не осмеливается общаться с ними. И только один Микеланджело не боится приходить и приносить нехитрые подарки их 6-летнему сынишке. В благодарность Контессина только прерывисто вздыхает, протягивая Микеланджело руку. И тот, как встарь, подает ей свою. Они – не любовники и не станут ими никогда. Они живут в разных мирах. Но они всегда рядом.

Скульптору показалось, что он слышит ее взволнованный голос: «Микеле, проснись!» Он вскочил, прогоняя остатки сна. В ночной тишине послышались голоса и топот приближающихся ног. Микеланджело ринулся навстречу. Но услышал гул и за спиной – оттуда приближалась другая ватага.

Они хотели обложить его со всех сторон. Кажется, этой ночью не будет камней, а будет драка. Что ж, он готов. Он постоит за себя и «Давида».

Битва за Гиганта

Микеланджело бросился на первого нападавшего. Замелькали кулаки. Но он был один, а нападавших много. Скульптор молотил не глядя. Но где же стражники – неужели не слышат шума драки?

«Стража!» – завопил Микеланджело, но сильный удар сбил его с ног.

Падая, он сумел заметить, что рядом появились еще две тени. Но явно не стражников. Раздался звук одного удара, потом второго, третьего. В изумлении Микеланджело увидел, как таинственные незнакомцы, пришедшие к нему на помощь, бьют нападавших не только кулаками, но и ногами, словно танцуя какой-то магический танец. От таких ударов противники, визжа, кинулись врассыпную. Сильные руки подняли Микеланджело: «С вами все в порядке, мой друг?»

Микеланджело потряс головой – не может быть! Перед ним стояли мастер Леонардо и его ученик Салаи. Аристократ, дравшийся с изяществом заправского бандита, и изнеженный мальчишка, раздававший ловкие удары направо и налево.

И тут появилась стража: «Что происходит? Опять камни?» – «Нет! – усмехнулся Леонардо. – Теперь кастеты».

И, изящно наклонившись, художник поднял предмет, которым ударили Микеланджело. У скульптора похолодела спина. Так вот почему он упал – его ударили страшным оружием улиц.

«Хорошо, что у вас крепкая голова! – улыбнулся Леонардо. – Как, впрочем, и у вашего Гиганта. В него швырнули уже не камешек – целую глыбу. Но вы оба устояли. Кстати, примите мои поздравления, Микеланджело. Я был не прав. Ваша скульптура – это действительно произведение высокого искусства!»

И, перекинув через руку свой розовый плащ, изрядно пострадавший в драке, Леонардо удалился. За ним последовал и Салаи, все еще приглаживая свои растрепанные золотистые кудри.

На третий день клеть с «Давидом» наконец-то достигла площади Синьории. Микеланджело первым выбежал на площадь, замахал руками рабочим и вдруг застыл. Прямо на площади высилась большая груда серого пепла.

«Опять уцелевшие сподвижники проклятого Савонаролы мутят людей! – крикнул ему Симоне Кронака. – Отмечают „скорбным пеплом“ место казни фанатика. Ты не знаешь, тебя в это время тут не было. А этот черный монах сам чуть не каждый день устраивал здесь искупительные костры, на которых сжигали „греховную“ роскошь. Представляешь, к костру подходит сам Боттичелли и, плача, кидает в него свои картины?..» Микеланджело опешил: «Не может быть! Его работы прославили Флоренцию на весь мир. Как мог Боттичелли пойти на такое?!» – «Выбора не было: либо бросай в огонь свои творения, либо сам иди на костер. Если бы не помощь из Рима, с Савонаролой, наверное, не справились бы». – «Спаси нас, Мадонна! – Микеланджело перекрестился. – И у этого человеконенавистника есть последователи?!» – «Как видишь, еще остались, несмотря на то что уже шесть лет прошло, как его казнили по приказу папы как злостного еретика. Не удивлюсь, если эти люди попытаются разбить твою статую».

Микеланджело нахмурился. Предстояла третья ночь в ожидании нападения. Правда, на этот раз к вечеру на площадь прибыл сам гонфалоньер Содерини, приказавший не только усилить охрану Гиганта, но и устроить засаду.

Результат не заставил себя ждать. Уже под утро в руках стражников находилась целая шайка злоумышленников, покушавшихся на «Давида». Но почти все они оказались подростками, лишь трое были взрослыми. Мальчишки уверяли, что именно эта троица подбила их швырять камни в статую, преподнеся это как интересную забаву. Ну что взять с таких? Выпороли для профилактики да отпустили. Но вот взрослые ближе к вечеру того же дня предстали перед судом. Они не раскаивались, держались злобно и вызывающе.

Один из подсудимых заявил, что статую следовало бы разбить потому, что во Флоренции есть ваятели более достойные, чем какой-то возвратившийся из Рима Буонарроти. Услышав это, Леонардо, сидевший в зале суда рядом с Микеланджело, еле слышно произнес: «Это зависть!» Второй арестант утверждал, что Гигант – голый, и потому Савонарола, будь он жив, несомненно, потребовал бы уничтожить это бесстыдное изваяние. «Это религиозный фанатизм!» – прошептал Леонардо. Третий злоумышленник прокричал, что «Давид» обошелся казне очень дорого, да и вообще нельзя ставить памятники на деньги, украденные у народа. «Ну а уж это – слепая жадность!» – таким был очередной леонардовский вердикт.

Всех троих приговорили к заключению в крепости-тюрьме Стинке, куда обычно отправляли государственных преступников. А уже утром следующего дня, 8 сентября 1504 года, «Давид» наконец-то был установлен перед дворцом Синьории, бесстрашно встав лицом к открытой площади. Микеланджело впервые увидел Гиганта на расстоянии – огромного, беломраморного, могущественного, и скульптору показалось, что теперь, заняв свое законное место, четырехметровый Гигант может сам охранить не только себя, но и весь родной город. А может, и весь подлунный мир.

И все-таки Микеланджело еще долго не решался уйти – вдруг что-нибудь еще случится? К нему подошли собратья по искусству: «Отправляйся отдыхать. Если надо, мы сами здесь подежурим».

Едва передвигая ноги, скульптор поплелся домой. По пути его окликнул Содерини: «Отныне, Микеланджело, ты почетный гражданин Флоренции. Синьория готова назначить тебе любую премию. Может, ты хочешь получить хороший дом?» Микеланджело возбужденно выдохнул: «Я хочу лишь одно – чтобы Синьория забыла о том, что Контессина Ридольфо – урожденная Медичи, и ей с семьей разрешили вернуться в город!» Содерини с хрустом сжал пальцы: «Ты ведь знаешь, что сейчас все Медичи признаны врагами Флоренции…» – «А я признан ее почетным гражданином. И мне полагается награда. И еще есть долг перед Лоренцо Великолепным, который, кстати, и тебе в молодости помог встать на ноги!»

Уже на следующее утро Микеланджело узнал, что семейство Ридольфи получило разрешение вернуться в город. Впервые за много лет скульптор надел свежую полотняную рубашку, бархатные штаны, натянул новые чулки и сандалии и вышел в город. Приближаясь к палаццо Синьории, он заметил толпу на площади. Но надо всеми возвышался его беломраморный «Давид». Скульптор направился прямиком к своему творению, и люди расступались перед ним. Подойдя поближе, он увидел, как трепетали прилепленные к статуе листки бумаги. Сердце его снова сжалось – вспомнилась памятная записка с угрозами. Но когда, взобравшись на пьедестал, Микеланджело начал срывать листки и читать их, он понял, что ошибся. В них были сплошь восторженные признания: «Мы горды оттого, что мы флорентийцы!», «Как величествен человек!», «Ты создал то, что можно назвать самой красотой!».

И вдруг руки скульптора задрожали. Он увидел послание, написанное рукой, которую не мог не узнать: «Все, что надеялся сделать для Флоренции мой отец, выражено в твоем „Давиде“. Контессина Ридольфи деи Медичи».

У Микеланджело заволокло глаза. Втайне он чувствовал, что Контессина всегда рядом. Не случайно именно она приснилась и разбудила его в ту самую страшную ночь, когда могли погибнуть и он сам, и его беломраморный «Давид». Единая любовь не гаснет, даже если пути двоих расходятся.

Микеланджело повернулся к толпе. Тысячи глаз смотрели на него. В них было все – поддержка и восхищение, понимание и сострадание. Он-то, затворник, думал, что одинок, что весь мир противостоит ему. Оказалось, весь мир – с ним.

И вот уже пять веков этот мир не перестает восхищаться мощью и величественной красотой «Давида», который действительно стал не только символом Флоренции, но и ее защитником. Даже во времена опустошительных войн в Европе за этот город можно было быть спокойным: его никто и никогда не решался разрушить. Процветает Флоренция и поныне. И во многом благодаря «Давиду», посмотреть на которого едут туристы со всего мира. Но ветер, солнце и дождь со временем нанесли мраморной скульптуре немалый урон. Так что еще в 1873 году комиссия ученых и искусствоведов решила отреставрировать ее и перенести в здание Флорентийской академии художеств, а на прежнее место водрузить копию. Правда, со временем оказалось, что подлинный Гигант, даже оказавшись под крышей, не может чувствовать себя в полной безопасности. Ведь наследники духа разрушения все еще не перевелись. Один вандал повредил «Давиду» руку, другой – колено. В 1991 году сумели-таки отбить пальцы на левой ноге. А в начале нынешнего века все чаще раздаются угрозы террористов. Так что противостояние продолжается.