Текст книги "Кошмар под Новый год"

Автор книги: Елена Усачева

Соавторы: Вадим Селин,Елена Артамонова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)

Окраина деревни Северной
Дом, комната

Воскресенье.

Что было дальше – я не помню. Не помню, как мы прошли по лестнице, не помню, как она закончилась, не помню, «падал» Алик куда-нибудь еще или нет… Все как в тумане. Помню лишь, как мы вдруг очутились перед какой-то дверью. Над нашими головами висела копия той люстры, что висела в гостиной, и свет, как и там, сочился непонятно откуда.

Комната была странной. Только дверь, люстра, и больше ничего. По идее, тут еще должна быть минимум одна дверь, которая вела бы на чердак. Но, может, дверь на чердак находится за этой дверью? Дом этот такой странный, что я уже мало чему удивлялся.

– Что делать будем? – спросил Алик.

– Не знаю.

– Я тоже.

Мы помолчали.

– Что-то мне не хочется туда идти, – он кивнул на дверь. – Что, если мы опять исчезнем? В смысле, если я туда зайду – исчезнешь ты, а если ты туда зайдешь – исчезну я.

Я призадумался. В словах друга был резон. Неизвестно, что ожидало нас за таинственной дверью. Одиночество? Чудище? Алик прав – мы снова могли исчезнуть. И никто не знает, выбрались бы мы снова.

– Но стоять тут и пялиться, как бараны на новые ворота, – тоже не дело, – сказал Алик. – По меньшей мере, это глупо.

– И что ты предлагаешь?

– За… зайти туда.

Я промолчал.

– А что? Что дальше делать? Другого выхода нет. Внизу прихожая, гостиная и тот чулан. Все! И окна замурованные. А тут дверь… Может, она выведет нас на улицу?

Я вздохнул.

– Да, туда нужно зайти. Но давай на этот раз держаться вместе. Возьмемся за руки. Вдруг это поможет нам?

Алик крепко взял меня за руку. Мы посмотрели на дверь. Обычная, ничем не примечательная дверь, очень похожая на ту, что на входе. Такая же ручка с изображением тигра, такая же потемневшая от старости поверхность.

Впервые в жизни я испытывал неописуемый страх перед тем как открыть дверь… Я чувствовал, что за ней кроется что-то важное, необычное, что может нам многое объяснить. А может, наоборот, все наши проблемы умножатся в несколько раз, и мы запутаемся окончательно в этом новогоднем бреде.

Алик взялся за ручку. Посмотрел на меня.

«Или не надо?» – читалось в его глазах.

Я твердо кивнул: «Надо».

Алик напрягся и повернул ручку. Я закрыл глаза. Казалось, сейчас выскочит что-то ужасное, собьет нас с ног и съест. Однако… Ничего не произошло. Дверь, скрипнув, открылась. Из комнаты потянуло могильным холодом. Запахло мокрой пылью, как после дождя. В комнате было темно и невозможно было различить, что в ней находится.

Но на лице Алика читалось не то разочарование, не то ожидание, что нечто ужасное обязательно произойдет. В тот момент, когда, расслабившись, мы не будем ждать никакой опасности.

– Ничего, – шепнул мне Алик.

– Хм… – ответил я. – Не нравится мне это.

– И мне. Давай, это… туда зайдем?

– Давай.

Алик еще крепче сжал мою ладонь и шагнул в комнату. Оказавшись в дверях, мы услышали чей-то возбужденный голос.

– Ля-ля-ля, тополя, тра-ля-ля, дур-ля-ля. Да-да, я схожу с ума. И в этом нет ничего удивительного. На моем месте сошел бы с ума любой. Но что делать? Надо как-то приспосабливаться… Взять, что ли, песню спеть? Но я уже спел все, что только можно было спеть. Ну ладно…

 
Горит и кружится планета,
Над нашей Родиною дым,
И значит, нам нужна одна победа!
Одна на всех, мы за ценой не постоим!
Одна на всех, мы за ценой не постоим!
Нас ждет огонь смертельный… –
 

на этих словах неизвестный «певец» осекся. – Нет, про смерть не надо, лучше что-нибудь жизнеутверждающее. Например…

 
А-а-а, бананы, кокосы, а-а-а, апельсиновый рай…
Стоит только захотеть – можно и звезды,
Стоит только захотеть – с неба собрать!..
 

Я похолодел. Алик вздрогнул.

– Алик, что это?

– Че… че… по-моему, человек… Голос, по крайней мере, человеческий… И кажется, пацанячий…

Я не знал, как реагировать. Хорошо это или плохо, что там человек, а не чудовище? Впрочем, почему чудовище не может обладать человеческим голосом? Да и к антуражу дома больше подходило чудовище, а не человек. Если это все-таки человек, то как он здесь оказался? Так же, как и мы, или он здесь живет? Будет ли он нам рад? Почему он не заметил, как открылась дверь? Ведет себя так, словно он здесь один. Хоть бы «привет» сказал.

И тут я понял: «Да это же он, наверно, стрелял!» И сразу же в голове зажужжал рой вопросов: «В кого стрелял? Почему стрелял? Откуда у него пистолет? Не стрельнет ли он в нас?»

– Точно, там чувак какой-то, – донесся до меня голос Алика. – Чего мы в дверях стоим? Пошли.

Мы сделали еще шаг. В комнате стало светло. Я посмотрел наверх: на потолке висела такая же люстра, как и во всех комнатах этого дома. Один в один. Тоже не горят лампочки, тоже клочьями свисает паутина…

Интересно – когда стояли в дверях, была тьма кромешная, как только вошли – стало светло. Ради эксперимента я шагнул назад. Темно. Шагнул вперед – светло. Алик понял мою мысль и проделал то же самое. На его лице отразилось искреннее недоумение.

– Вот так номер… – произнес он.

Мы сделали еще шаг. И увидели человека.

Это был рыжий парень примерно нашего возраста. Худой, бледный, в очках. Волосы – дыбом.

Мы с Аликом замерли. Он сидел на полу в позе лотоса и говорил:

– Что бы мне еще сказать? Не знаю. Но что-то говорить надо. Я слышал, что если человек находится в… в этой… как ее… вот, уже слова забываю… в… точно! – в изоляции от общества, то ему обязательно нужно разговаривать. Все равно с кем, хоть со стенами или со своими пальцами. Главное – не разучиться говорить.

Он раскачивался из стороны в сторону и принялся петь какие-то глупые песенки.

Мне это решительно не понравилось. Ничего себе грубиян: даже не поздоровался с нами! Впрочем, это мы гости. Мы зашли в его комнату. И поздороваюсь я тоже первый.

– Привет, – сказал я.

– Да, привет, – подхватил Алик.

Мы замолчали в ожидании ответной реакции, но парень, словно не услышав приветствий, продолжал размеренно бубнить ничего не значащие предложения. Хотя это только с первого взгляда они казались бредовыми. С Рыжим явно случилось что-то, из-за чего он сходит с ума и к чему приспосабливается… Значит, дела у него совсем плохи, ведь приспосабливаются только тогда, когда нет другого выхода.

– Ты глухой? – заорал вдруг Алик. – Слепой? Почему нас не замечаешь? Ну же, отвечай! Как отсюда выбраться?

Парень даже не вздрогнул.

 
Черный ворон… Что ж ты вьешься
Над моею головой?
Ты добычи не дождешься…
Черный ворон, я не твой… –
 

напевал он.

– Козел какой-то, – злобно выкрикнул Алик. – Сейчас я ему вмажу!

– Прекрати! – заорал я. – Не надо сходить с ума! Я понимаю, что нервы напряжены до предела, но не надо же его лупить!

Я подошел к рыжему парню вплотную и приветливо сказал:

– Привет. Как тебя зовут? Что ты здесь делаешь? Живешь? Сам? Почему на нас внимания не обращаешь?

Парень прекратил петь, раскачиваться, с хрустом потянулся и поднялся на ноги. Стал напротив меня, оперся о стену, устремил свой взгляд как-то сквозь меня и снова запел:

 
Дорогой длинною, да ночкой лунною,
Да с песней той, что вдаль летит, звеня…
 

Тут уж и мне захотелось начистить ему рыло.

– Хватит петь! – завопил я так, что брызнул слюной. – Отвечай на наши вопросы, придурок!

Но тот спокойно продолжил:

 
И с той старинною, да семиструнною,
Что по ночам так мучила меня…
 

– Ну его, – махнул рукой Алик. – Слепоглухой какой-то. Вот «повезло» – встретили человека, и тот больной на голову. Лучше давай помещение осмотрим.

Мы принялись за детальный осмотр, но ничего нового не обнаружили. Стены, люстра, пыль… Никаких дверей, ведущих на чердак. Одно окно, и то заложено кирпичами. Все как обычно. Вот только на полу валялась грязная куртка, а вокруг нее были разбросаны приспособления для видеосъемки.

 
Я шоколадный заяц,
Я ласковый мерзавец,
Я сладкий на все сто, о, о, о…
 

Алик рассмеялся и от смеха даже постучал по стене ладонью.

– А мне совсем не смешно, – высказался я, хотя и понимал, что смех этот от нервов. – Рыжий ведет себя так, словно находится в комнате один. Почему он нас не замечает?

– Потому что слепой. Видишь, какие у него толстые стекла в очках?

– Ну и что? Не крот же он, в конце концов. А не слышит почему?

– Потому что глухой.

– Нелогично. Откуда же тогда песни знает? Чтобы их петь, для начала нужно хотя бы услышать…

– Чем иметь в наличии такой репертуарчик, лучше быть глухим…

Когда Алик в полной мере насладился собственной шуткой, и, как бывает после продолжительного смеха, вздохнул: «О-о-ой…», он подошел к парню и вмазал тому кулаком по лицу. Вернее, попытался вмазать. Потому как у него ничего не получилось: увесистый кулак прошел сквозь голову Рыжего и впечатался в стену, оклеенную некогда модными обоями в мелкий цветочек. Алик ругнулся, по инерции его подбросило к стене, и он сильно ударился. Всем телом пройдя сквозь парня.

Если бы я увидел себя со стороны, то, должно быть, сказал бы: «Улыбка сползла с его лица».

Меня затрясло. Алик опустился на пол, вжавшись в стену. С ужасом в глазах он посмотрел на меня. Я закрыл лицо ладонями. Мне было очень-очень плохо.

 
Спрячь за высоким забором девчонку –
Выкраду вместе с забором…
Незачем ей оставаться с тобою,
Лучше останется с вором…
 

Это было последнее, что я услышал перед тем, как у меня зашумело в ушах и потемнело в глазах.

Однажды мы с папой и сестрой чуть не довели маму до психиатрической клиники. Дело было первого апреля. Мы решили разыграть маму, делая вид, что ее нет. Эта шутка казалась нам очень смешной.

Как обычно, мама пришла после работы домой и, как всегда, радостно крикнула из прихожей:

– Встречайте!

Мы не отозвались. Сидели в гостиной, пили чай и увлеченно о чем-то болтали.

– Встречайте! – повторила мама. – Я домой пришла!

Я встал со стула и спросил у папы и сестры:

– Может, еще чая заварить? На улице так пасмурно. Обожаю сидеть дома в тепле и пить горячий чай, в то время как за окном идет дождь или вот так пасмурно, как сейчас.

Я пошел на кухню ставить чайник, а папа и сестра продолжали оживленно обсуждать подкинутую мной тему. Я вернулся и тоже принялся тараторить, боковым зрением посматривая на маму и с трудом сдерживая смех.

Мама все так же стояла в прихожей и растерянно на нас смотрела. Она опустила сумку и пакеты с продуктами на пол и не могла ничего понять.

– Я домой пришла… Почему вы меня не встречаете… – дрожащим голосом пролепетала она.

– А я вчера ехал на работу и застрял в пробке. Смотрю направо, а там в машине сидит знаменитый актер! – похвастался папа.

– Какой еще актер? – спросила мама.

– Какой еще актер? – спросил я у папы.

– Я не помню его имя, но знаю, что он знаменитый…

Мама фыркнула. Взяла сумки и прошла на кухню.

– Я пиццу купила! – сообщила она. – Кому разогреть?

Но мы снова сделали вид, что ее не слышим.

– Вы что, глухие? – уже раздражаясь, крикнула мама, становясь в дверях гостиной и вытирая руки о полотенце. – Я к кому обращаюсь?

Сестра отхлебнула чай и посмотрела на часы.

– Что-то мамы долго нет с работы.

– По-моему, она говорила, что задержится – там у нее какое-то совещание планируется, – якобы вспомнил папа.

– Никакого совещания не планировалось, – удивилась мама, поправляя картину на стене.

Я скользнул по маме равнодушным взглядом и остановил его на картине.

– Па, я видел в продаже одну картину, по-моему, она очень классно вписалась бы в интерьер!

Я подошел к маме и, не замечая ее, принялся бурно описывать картину и рассуждать, как бы она подошла к гостиной. Ко мне подошли сестра с папой. Они тоже начали прикидывать, впишется в гостиную новый пейзаж или нет. На маму мы не обращали никакого внимания. Честно говоря, не сталкиваться с ней взглядом и сохранять безразличное выражение лица было очень сложно, но мы старались.

– На мой взгляд, это полная безвкусица, – сказала мама.

– Думаю, картина сюда подойдет, – почесал папа подбородок, – но надо на нее посмотреть. На словах – одно, а в жизни может оказаться совсем другое.

– Ладно вам с картинами, – влезла сестра. – Мама где?

– Да здесь же я! – воскликнула мама.

– Я ей на сотовый позвоню, – сообразила сестра и набрала мамин номер.

В гостиной зазвенел мамин телефон. Она его не брала, а стояла у картины и разъяренно на нас смотрела.

– Странно, трубку почему-то не берет, – удивилась сестра.

– Я же говорю: у нее совещание. Наверно, оно сейчас в самом разгаре и поэтому мама ответить не может, – предположил папа.

В этот момент щелкнул закипевший чайник.

– О, сейчас еще чайку попьем! – Папа радостно потер руки.

– Ну, знаете ли! – закричала мама. – Это совсем не смешно! Почему вы не обращаете на меня внимания?!

Сестра посмотрела в окно и тоскливо произнесла:

– А когда совещание закончится? Без мамы так скучно…

В таком духе, не обращая на маму никакого внимания, мы провели полтора часа.

А когда она села на стул и в голос зарыдала, мы поняли: с затянувшейся шуткой пора заканчивать, ибо мама вполне может очутиться в сумасшедшем доме или получить инфаркт.

Мама долго не могла нам простить этот розыгрыш. И, честно говоря, я ее понимаю: даже у меня остался на душе неприятный осадок. Стыдно до сих пор.

К чему я все это рассказываю? Да к тому, что мы с Аликом оказались на месте мамы. И это был не розыгрыш. Странный парень действительно нас не замечал. Алик на самом деле пролетел сквозь его тело.

– Он… при… привидение! – воскликнул Алик, когда пришел в себя. Отскочил от парня в другой конец комнаты. – Я пролетел сквозь него! Ты это видел? Видел? Не молчи!

– Да видел! – заорал я, лихорадочно соображая, что все это значит. – Ты прошел сквозь него! Но, может, он не привидение!

– А кто?

– Может, он человек, а привидение – ты!

Алик замер. Рыжий не пел. Кроме сводящего с ума «з-з-з-з-з» не было никаких звуков.

– У тебя крыша едет? – спросил Алик после продолжительного молчания. – Что за чушь ты мелешь? С какой это радости я буду привидением?

– А с какой радости привидение он?

Алик растерялся.

– Я не могу быть привидением. Во-первых, я не умирал, во-вторых, если бы я был привидением, то не торчал бы в долбаном чулане, а просто прошел бы сквозь стену! Да и вообще, меня бы в этом доме при таком раскладе не было!

В моей голове (и, по-видимому, в Аликовой тоже) ничего не укладывалось. Алик прошел сквозь Рыжего, как будто парень (или Алик?) были не плотнее тумана. Но разве это может быть?

– А ты пробовал? – поинтересовался я.

– Что пробовал? – не понял Алик.

– Да сквозь стены проходить…

Алик растерялся еще больше.

– Нет…

– Так попробуй!

Алик беспомощно похлопал ресницами, затем развернулся к стене, около которой стоял, и прикоснулся к ней. Его палец уперся в стену и проходить дальше не желал. На лице Алика расплылась счастливая улыбка.

– Я не привидение! Не привидение! – Он подскочил ко мне и на радостях меня обнял.

– С чего ты взял? – отстранился я от Алика.

– В смысле?

– Ну что ты не привидение? Возможно, что сквозь предметы ты проходишь, только когда не заостряешь на этом внимание. Ты же когда сквозь этого слепоглухого прошел, не думал же: «Я привидение или нет? Получится у меня сквозь него пройти или нет?» – правильно? А когда хотел проникнуть через стену, то только об этом и думал…

 
Бухгалтер, милый мой бухгалтер!
Вот он какой, такой простой бухгалтер!
Зато родной, зато весь мой!
 

– Снова песенки, – констатировал Алик, глядя на ожившего парня. Тот допел песню про бухгалтера и теперь резво отплясывал «Цыганочку».

Я отвернулся от Рыжего и обратился к Алику:

– Что делать будем?

Он сел на пол, обхватил голову руками и пробубнил:

– Что делать, что делать, снимать штаны и бегать…

– Я серьезно.

– Короче, мы вышли с тобой из машины (ох, как давно это было!), направились в сторону деревни за подмогой и попали под снегопад. Когда снег закончился, мы не увидели ни деревенских огней, ни столбов, по которым ориентировались. Так?

– Так, – согласился я.

– Снег начался снова. Когда же он прекратился, то перед нами возник этот дом, как будто его ветром откуда-то принесло. Чтобы спастись от начавшегося опять снегопада, мы стали на крылечко дома, а потом так получилось, что дверь открылась…

– Она не сама открылась, а я на нее рухнул, – напомнил я.

– Да, точно. И мы, на свою беду, зашли сюда. А дальше – выстрелы, замурованные окна и двери, играющее само по себе пианино, чулан, в котором мы оба пропали, а теперь еще и непонятная комната. В ней сидит какой-то парень и делает вид, что нас нет. Эй ты, идиот, ку-ку! – Алик помахал парню рукой.

Он тем временем закончил отплясывать «Цыганочку» и перешел к репертуару заграничных певцов.

– Я прошел сквозь него… – сказал Алик. – Получается, что он привидение. Но разве привидения бывают?

– Не знаю. Думаю, бывают.

– Вот как? – Левая бровь Алика удивленно взлетела кверху.

– Конечно. Говорят, что придумать ничего нельзя. То, что «придумано», на самом деле было, и это «придуманное» – воспоминания о случившемся когда-то…

Некоторое время мы молчали, обдумывая сказанное мною. Внезапно Рыжий замолчал. Зевнул, потянулся, постелил на полу куртку. Свернулся калачиком и засопел.

– Утомился, – хмыкнул Алик. – Пусть поспит, хоть на нервы действовать не будет своими песнями.

02.30.

Каждый занимался своим делом: парень спал, Алик сидел на полу, уткнувшись взглядом в стену, я тоже сидел на полу и смотрел на Алика.

– Хватит на меня пялиться, – нервно сказал Алик. – Мне неприятно.

Я отвел взгляд.

– Когда этот проснется, – мой друг кивнул на Рыжего, – надо будет действовать активно. Что-то мне подсказывает, что этот певец доморощенный может на многое пролить свет.

– И как же ты собираешься действовать? – скептически поинтересовался я. – Он же нас не замечает. Не слышит. Не видит.

Алик ничего не ответил. Снова наступила тишина, если, конечно, не считать непрекращающегося «з-з-з-з-з» и размеренного сопения Рыжего.

Я совсем не представлял, что в подобной ситуации надо делать. Кричать? Звать на помощь? Но нас никто не услышит. Сидеть и ждать у моря погоды? Да. Пожалуй, это самый разумный вариант. По дому мы уже напутешествовались, хватит, больше в чулане я сидеть не хочу. Уж лучше здесь, в странной комнате рядом со странным парнем и Аликом, чем в каком-нибудь другом месте. Впрочем, разве это «другое место» есть? В доме больше нет комнат. Прихожая, гостиная, чулан, лестница, эта комната, и все. Больше помещений мы не видели. Значит, эта комната – наше последнее пристанище. Дальше пути нет, здесь мы и остановимся.

Проснулся Рыжий так же внезапно, как и уснул. Вскочил и давай отплясывать какой-то неизвестный мне танец.

– И в цирк ходить не надо, – сказал Алик, наблюдая за танцором.

– А знаешь, я совсем не голоден, – невпопад произнес я, – хотя последнее, что я съел, был кусок шоколадки. Еще тогда, в машине…

– В машине… – как эхо, откликнулся Алик. – Мне почему-то кажется, что никакой машины не существует. Что машина – это сон. Есть только этот дом, и больше ничего… А кушать я тоже не хочу. Это на меня не похоже. У меня же растущий организм, вечно что-то жую…

– У меня тоже растущий организм, – напомнил я, – но есть не хочется совсем.

 
Стоят девчонки, стоят в сторонке,
Платочки в руках теребят…
 

– Откуда он знает эти допотопные песни? – озадачился Алик.

Я пожал плечами.

 
Я гляжу ей вслед, ничего в ней нет,
А я все гляжу, взгляд не отвожу… Та-та-та!
 

– Как ты думаешь, кто он, как тут оказался? – спросил я.

– Черт его знает…

– Я же попросил не выражаться.

– Ладно, не буду. Кто его знает, откуда он тут взялся… Если бы мы могли нормально с ним поговорить, то что-нибудь выяснили бы, а так… Это похоже на какой-то фильм: мы сидим в комнате втроем, и один из нас не замечает, что он в комнате не один. Почему не замечает?.. Глянь на него!

Я посмотрел на парня. Он делал сальто, не прекращая при этом петь.

«Неужели ничего не изменится? – с отчаянием подумал я. – Неужели я буду смотреть на это вечно?»

Сколько времени мы так сидели, я не знаю. Сколько времени провели в этом проклятом доме – тоже неизвестно. Но одно точно, еще немного – и я сойду с ума от этих «ритуальных» танцев и давно вышедших в тираж песен. Оставалось только удивляться, откуда у парня берутся силы на танцы и песни. На батарейках он, что ли? Но разве бывают такие «долгоиграющие» батарейки?

«Что за чушь крутится у меня в голове? – подумал я. – Еще немного, и я сам пущусь в пляс».

– Это все мне уже надоело! – Алик подскочил к парню и попытался потрясти его за плечо, но не тут-то было. Рука Алика снова проскочила сквозь плечо Рыжего, а тот даже не заметил, что его попытались хорошенько встряхнуть.

«Какая прелесть, – подумал я. – Если так будет дальше продолжаться, то мне остается только застрелиться, чтобы не видеть этот тупизм».

И тут, словно подслушав мои мысли, мальчишка остановился и, запустив руку в карман, достал оттуда… пистолет. Какой марки – не знаю. Могу только сказать, что это был пистолет.

– У меня осталось три пули, – сообщил кому-то (хотелось бы верить, что нам) парень. – Если первая пуля не пробьет замок, то остальные две я тратить не буду. Подожду, может, что изменится.

С этими словами он навел пистолет на проем открытой двери и выстрелил. Раздался страшный грохот.

«Точно, это он стрелял все время», – определил я.

– Ну вот, я так и знал, – сказал певец-стрелок. – Эту проклятую дверь пули не берут. Остается надеяться на чудо.

 
Дельфин и русалка,
Они, если честно,
Не пара, не пара, не пара…
 

– Он точно больной, – произнес Алик. – В дверь стреляет, а она – открыта. Что с придурка взять?

Вдруг в моей голове что-то щелкнуло, и я, чтобы не спугнуть мысль, медленно проговорил:

– Подожди-ка… Может, для нас она открыта, а для него закрыта? Что, если он думает, что она закрыта?

– Так она же открыта.

– Это для нас. А для него – закрыта. Но почему?

– Почему, почему… Потому что с нами фиг знает что творится! А телефоны почему замерзли? А окна замурованы почему? Для чего все это? А?

– Я знаю не больше, чем ты.

Алик сел на пол.

– Интересно, нас ищут? – спросил он.

– Как ты думаешь, что я отвечу?

– «Не знаю»? – предположил Алик.

Я вымученно улыбнулся:

– Да ты мысли читаешь!

Намеки на ответы на некоторые наши вопросы мы получили, уже когда нас стало неумолимо клонить в сон. Несмотря на песни и пляски Рыжего, я лег на пол, сложил под щекой ладошки и попытался заснуть. Даже успел задремать. И тут началось самое интересное.

Алик толкнул меня в бок.

– Быстро просыпайся! Смотри, что этот чудик вытворяет!

– Я спать хочу… Ну его… – попытался отмахнуться я, но Алик был настойчив, как никогда:

– Просыпайся, говорю! Это нельзя пропустить!

Разбираемый любопытством, я быстренько проснулся и, лежа на полу и подперев голову рукой, принялся наблюдать за Рыжим.

Тот суетливо бегал по комнате. Потом он вдруг остановился и посмотрел на видеокамеру. Подошел к ней ближе. Уселся на пол. И уставился немигающим взглядом в стену. Так получилось, что смотрел он как бы сквозь меня. От этого мне стало очень неприятно, и по спине пробежал холодок.

– Он так уже несколько раз делает, – сообщил Алик. – Бегает по комнате, потом садится на пол и давай в одну точку пялиться. Сейчас опять подорвется и бегать начнет.

Однако пророчества Алика не сбылись. Вместо того чтобы бегать по комнате резвым козликом, Рыжий взял какой-то черный шнур. Внимательно изучил его. Хмыкнул. И сказал:

– Я придумал.

Мы с Аликом переглянулись. Мне стало так интересно, что я даже сменил позу, – сел на пол, подобрал под себя ноги, обхватив их руками. Мое сердце застучало сильнее. Я чувствовал, сейчас произойдет что-то важное, значительное. Вот-вот тайна приоткроет свою завесу, и, может, нам даже удастся покинуть этот дом.

Лицо парня помрачнело. Сейчас он не выглядел таким идиотом, каким казался все это время нам с Аликом. Была в лице Рыжего какая-то загадочность, жесткость, но глаза… глаза… они словно потухли. Такие глаза бывают у тех, кто отчаялся, кто потерял последнюю надежду, кто точно знает, что выхода нет, а потому придется смириться. Потому что все способы уже перепробованы. Потому что все кончено.

Рыжий неожиданно расхохотался. Алик выразительно посмотрел на меня.

– Ой, не могу… – схватился Рыжий за живот. – Хотел бы я знать, что обо мне подумали бы люди, которые б увидели, как я тут танцую и песни пою!

Алик фыркнул. Я же был весь внимание и вникал в каждое слово Рыжего. Ждал, когда наконец он скажет это.

Он резко перестал смеяться. Лицо его помрачнело.

– Вести себя как конченый идиот – остается только это. Или я сломаюсь окончательно. Потеряю силу духа… Тьфу, какого еще, к черту, духа? Это помогает забыться, не думать о том, что ждет впереди. Вернее, о том, что впереди меня ничего, кроме вечности и неизвестности, не ждет…

– Что-то мне это не нравится, – нахмурился Алик. – О чем он говорит?

– Тише ты, – зашикал я. – Дай послушать.

Рыжий тяжело вздохнул.

– Ну что ж, приступим.

Он снова взял провод, отложил его в сторону, потянулся за цифровой видеокамерой, нажал на красную кнопку, и небольшой по размерам аппарат проиграл какую-то короткую мелодию. Рыжий открыл жидкокристаллический экран и установил камеру так, чтобы в объектив попадала та часть стены, около которой он сидел. Сняв на пробу несколько кадров и убедившись в четкости изображения, Рыжий сел лицом к камере и сделал попытку причесаться пятерней.

Нам все было видно просто прекрасно. Он сидел лицом ко мне и Алику, камера стояла между нами и смотрела на него, а мы видели, что делает «живой» Рыжий и его экранный двойник.

Он прокашлялся. И заговорил:

– Привет всем, кто это видит. Меня зовут Антон Колесников. Я нахожусь здесь уже… Стоп. Нет, я начинаю не с того. Хочу все по порядку рассказать.

Рыжий задумался.

– Не тяни же, – процедил Алик. – Давай, давай…

Теперь уже, словно услышав слова Алика, Колесников осекся и сказал:

– А хотя, куда мне спешить? Я еще потанцевать хочу.

И принялся отплясывать.

– Уро-од! – завопил Алик. – Ты самый настоящий уро-о-од!

Бедняга разъярился до такой степени, что покраснел. Вскочил с пола, и, чуть прихрамывая (ноги затекли), бросился на Рыжего, как цепная собака. Но не тут-то было: Колесников знай себе выделывал коленца, а Алик же, проскочив сквозь него, врезался в стенку. Но это моего друга не остановило: он сжимал и сжимал кулаки, пытался и пытался ударить рыжего интригана. Длилось это достаточно долго, а кончилось тем, что Алик, весь взмыленный и раскрасневшийся, обессиленно рухнул на пол и блаженно со смаком выругался:

– Козел… какой же он козел…

Я понимал, что злится Алик не конкретно на парня, а на гадкую ситуацию, когда ничего не понятно, все запутывается еще больше и неизвестно, станет ли когда-нибудь нам что-то ясно.

– Он привидение, точно тебе говорю…

– А может, ты?

– Заткнись, ладно? – попросил выпустивший пар Алик. – Привидение – он, и на этом точка.

 
Лаванда, горная лаванда…
 

Я подошел к Рыжему. И тоже попытался его ударить. Кулак прошел сквозь него, как будто он действительно был или привидением, или голографической проекцией.

На душе было жутко и мерзопакостно. Не хотелось верить, что привидения – мы. Нет уж, пусть лучше привидением этот рыжий недоумок будет.

– Знаешь что, – произнес Алик. – Идем отсюда. Все равно он будет плясать и ничего не скажет. Предчувствие у меня такое.

– А куда мы пойдем, комнат же в доме больше нет.

– Да мало ли куда – вдруг есть? Я не удивлюсь, если внизу еще три комнаты появилось. От этого места всего можно ожидать.

Мы с Аликом оставили Рыжего в одиночестве, с его глупыми песнями и видеокамерой.

«И все-таки он – не привидение, – неожиданно подумал я, выходя из комнаты. – Если бы был привидением – камера бы его не сняла… А интересно, если бы мы попозировали перед ней, то запечатлелись бы?»

Но проводить эксперименты было поздно – Алик уже вышел из комнаты и звал меня за собой.

Едва я выбежал из комнаты и захлопнул за собой дверь, как Алик скрылся из виду, хотя это было сделать достаточно трудно, ведь ничего, кроме небольшого коридорчика, тут не было. И я точно видел, что он не начинал спускаться по лестнице. Куда же в таком случае он мог деться?

Я остановился посреди коридора. Осмотрелся. Мне стало жарко. Казалось, что опасность поджидает меня со всех сторон. Впрочем, так оно и было.

– Алик? – тихо сказал я. – Алик! Ты где, а?

Ответа я не получил.

– Алик! – уже громче крикнул я. – Ты куда спрятался? Выходи давай, нашел время шутки шутить!

Тишина.

«З-з-з-з-з… З-з-з-з-з… З-з-з-з-з…»

Этот звук здорово раздражал и действовал на нервы так же, как жужжание крупной мухи, залетевшей в комнату. Ты начинаешь потихоньку закипать, злиться, оттого что глупая муха никак не заметит открытой форточки, через которую залетела, и, как следствие, не может вылететь из комнаты. Но одно различие между этим звуком и жужжанием мухи все-таки было: муха, в конце концов, могла сообразить и вылететь на улицу, и тогда все прекратилось бы, но это несмолкаемое «з-з-з-з-з» преследовало нас по всему дому. Если мне не изменяет память, оно раздавалось даже тогда, когда мы не включали свет в прихожей. Кстати, а кто включил свет здесь? Рыжий?

– Алик! – заорал я во все горло. – Да где же ты?? А-али-ик!!

И вдруг за моей спиной раздался звонкий девичий голосок:

– Ты на нем стоишь.

От неожиданности я подпрыгнул на месте – так были напряжены нервы.

– Ты прыгнул на нем.

Я с опаской развернулся.

Передо мной стояла девочка примерно моего возраста и мило улыбалась. На ней было надето старомодное длинное платье со множеством складок и оборок, в руках она держала видавшую виды сумочку, а голову украшал серый чепец, тоже с оборочками.

– Где Алик? – спросил я, заикаясь и рассматривая неизвестно откуда взявшуюся девушку. – Где он?

Она звонко рассмеялась и порхнула в другой конец комнаты. Вернее… я даже не могу объяснить: только что стояла здесь, потом подпрыгнула и оказалась в метрах пяти от прежнего места. Атлетка-прыгунья, что ли?

– Меня зовут Соня, а тебя?

– Где мой друг? – настойчиво повторил я вопрос.

Соня снова рассмеялась. Ее смех был похож на звон колокольчика. Он был словно журчащий ручеек, в котором переливаются лучи солнца. От него на душе становилось светло, радостно и… жутко.

– Меня зовут Соня, а тебя? – девушка не отставала от меня.

– Это не имеет значения. Спрашиваю тебя еще раз – где Алик?

– Какой ты невоспитанный, – с грустью в голосе посетовала Соня. Но через мгновение она улыбнулась: – Я не привыкла долго грустить, ведь жизнь прекрасна! Не хочешь называть своего имени – не называй.

– Алик где? – Я уже начинал терять терпение. Так и хотелось врезать ей по ее светлому личику или хотя бы содрать с нее средневековый чепец.

– Это такой темненький парень с крупным носом и карими глазами? – поинтересовалась она, накручивая на пальчик выбившийся из-под чепца локон.

– Да!! – закричал я. – Да, да, да! Куда он делся, гадкая ты девчонка? Кто ты такая? Где Алик?!