Текст книги "Мой лорд"

Автор книги: Элен Стюарт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 9 страниц)

Людвиг молчал. Его переполняла смесь жалости и досады. Это был нечестный ход – наговорить ему гадостей про Николь, проманипулировать давней дружбой, а потом, вместо того чтобы спокойно нести ответственность за свои слова, взять и разреветься. Но положить сейчас трубку означало окончательно поставить крест на их дружбе.

– Объясняй, – вздохнул он.

– Правда? – Голос Деборы посветлел. – Людвиг, ты самый лучший мужчина на свете!

– Я самый лучший названый брат на свете, – поправил он. – Не уходи снова от ответа.

– А можно лично? – прощебетала Дебора. – Знаешь, я сегодня в Бристоле. По делам отца. И совершенно случайно сейчас рядом с твоим офисом. Знаешь, тут такая круглая многоэтажка…

– Я ничего не понимаю. Как это – совершенно случайно?

– Людвиг, пожалуйста… – проворковала Дебора, – ты же сам попросил объяснений.

– Жду. – Он раздраженно выключил телефон. Мотнул головой, пытаясь избавиться от мутного осадка, оставшегося после разговора. Как бы он хотел прямо сейчас бросить все и поехать к Николь. Скорее бы уж закончился этот день. Чтобы можно было снова упиваться нежностью ее губ, видеть ее полуприкрытые в истоме глаза. Как ты там, Николь?..

Прошло совсем немного времени – Людвиг даже не успел отослать ответ на второе письмо, – когда в приемной раздался знакомый высокий голос, едва приглушенный дверью его кабинета.

– И, пожалуйста, дорогуша, не забудьте – в мой кофе сахар не класть.

Добрая девушка Дебора, зовущая дорогушей Бетси, которая старше ее раза в два с половиной.

– Заходи, сестричка. И можно не стучать, – саркастически прокомментировал Людвиг, глядя, как по-хозяйски вплывает в его кабинет Дебора.

Она всегда была хороша, но сегодня явно сделала с собой что-то особенное: ее невозможно было не заметить, просто скользнуть равнодушным взглядом и больше никогда о ней не вспоминать. Роскошная грива светлых волос, мягко струящихся почти до пояса, стройная фигура в коротком облегающем алом платье с широким поясом и, как всегда, высокие каблуки, на которых она держится с уверенностью топ-модели.

– Людвиг?.. – Дебора одобрительно наблюдала за тем, как он на нее смотрит. Один – ноль, рыжая потаскушка!

– Ты прекрасно выглядишь. А зачем ты так нарядилась, собираясь на встречу со мной?

Он говорил возмутительно ровным голосом. Ни тебе хрипотцы возбуждения, ни подобающей в таком случае неловкости. И на макияж, над которым больше часа трудился самый именитый мастер Бристоля, посмотрел один раз странным взглядом и отвернулся.

– Людвиг? – снова спросила Дебора, и теперь в ее голосе было уже гораздо больше напряженности, чем в первый раз.

– Ты не ответила на мой вопрос, Дебора. Почему ты в последнее время так редко отвечаешь на мои вопросы? – Он сел за свой рабочий стол и изучающе смотрел в лицо Деборы.

– Людвиг, почему ты мне не веришь? – Дебора опустилась в кресло напротив него, заложила ногу за ногу – ни дать ни взять законодательница мод в прямом эфире «Светской хроники» со Стаффордом Бью.

– Я не верю тебе, Дебора, – начал он, хотя вопрос был явно риторическим, – потому что не понимаю, чего ты от меня хочешь. Для чего все эти наряды, двусмысленные взгляды?

Дебора почувствовала, что ее лицо от ярости покрывается алыми пятнами. Да как он смеет так с ней разговаривать?! Ну ничего, тем слаще будет месть.

– Нет, я сказал не совсем то. Все мои наблюдения подтверждают одно – ты хочешь от меня мужского внимания. Хотя знаешь, что я встречаюсь с Николь. Так? – Он смотрел на нее пронзительным взглядом.

И Дебора внезапно поняла, что если не разыграет свой козырь прямо сейчас, то, возможно, потеряет Людвига навсегда. Как можно играть с человеком, который не просто видит все твои карты, но и прямо об этом говорит. Рыжая ведьма! Что она с ним сделала?!

– Сейчас ты сам все поймешь, – холодно и членораздельно проговорила Дебора. Она положила на стол перед Людвигом свой изящный кейс – чудо современного дизайна – и вытащила ноутбук. Перламутрово-розовый с тонкой веточкой серебряного узора, такого же, каким была украшена клавиатура. Между прочим, штучная работа, авторский стиль и все такое… Да разве кто-нибудь это оценит?

Людвиг постукивал кончиком маркера по столу, ожидая, пока загрузится розовое чудо. Он смотрел на монитор и все еще не понимал, о чем говорит Дебора. Наивный! Впрочем, как все мужчины. Сильные и наивные как дети. О, вот, кажется, в его глазах, полных холодной враждебности, начинает что-то меняться. Вот они изумленно округлились – так, это он читает подпись под статьей. Правильно, Людвиг, удивляйся. Это имя ты хорошо знаешь. Та-ак. А теперь смотри вот сюда. Да не отбирай же у меня мышку! Впрочем, это уже неважно. Ой, как ты смотришь на фотографию ее папаши! Какое у тебя потерянное лицо. Да, ее папочка обладает состоянием, чуть меньшим твоего. Потому что он известный политик партии консерваторов. Что, не ожидал? Она студентка! Она живет в общежитии!

– Что это? – бесцветным голосом спросил Людвиг.

Какой он, оказывается, ранимый!

– Это семья твоей ненаглядной Николь. – Дебора говорила с наслаждением, чуть растягивая слова. Этот слабый йоркширский акцент, умело забитый репетиторами по английскому языку, проявлялся у нее только в самые редкие моменты, когда она немного теряла контроль над собой, поддаваясь волне переживаний. – А как тебе понравилась ее статья? У нее неплохой слог. Думаю, что очерк о встречах с тобой у нее получится очень красивым.

Людвиг потрясенно молчал.

А Дебора безжалостно продолжала:

– Она не студентка, а журналистка, которой просто нужны были свежие сплетни про семейку Эшби. Помнишь, как увлеченно она фотографировала и тебя, и наш дом.

И вообще, она только прикидывалась живущей в общежитии бедной скромницей, чтобы вызвать твое доверие и симпатию. Чтобы показать, как она не похожа на всех девушек, к которым ты привык. – Дебора хотела еще сказать: как она не похожа на меня, но вовремя решила не сбивать волну, раз уж он ее так внимательно слушает. – На самом деле, поверь мне, Людвиг, она никогда не переступала порога беднее номера люкс какого-нибудь пятизвездочного отеля. Подумай сам. Разве будет дочь известного политика Максимилиана Конноли, выступающего в самой Палате общин, ютиться на пяти квадратных метрах в каком-то дешевом общежитии? Не будь наивным, Людвиг. – Дебора небрежно поправила волосы. Вот теперь она была полностью довольна. – И все так неприкрыто глупо. Достаточно просто посмотреть в Интернете.

Людвиг сидел на своем месте бледный и неподвижный, с очень прямой, словно окаменевшей спиной.

Дебора изучала свои ногти, изредка бросая на него косой взгляд. Людвиг не шевелился.

Вот и ладно, думала Дебора, слегка покачивая носком туфли. Это даже хорошо, что он так переживает. Тем вернее он отвернется от этой лгуньи. Чтобы наконец-то увидеть меня!

Но когда Людвиг наконец посмотрел на нее, взгляд серо-синих глаз проморозил ее насквозь.

– Уходи, Дебора, – проскрежетал незнакомый голос.

– Что? – Она не поверила своим ушам. – Людвиг, я…

– Уходи. Я не хочу тебя видеть.

– Людвиг, что я такого сделала? Я думала, ты скажешь мне спасибо за то, что я открыла тебе глаза на правду! – Голос Деборы звенел от обиды.

– Я не верю тебе. И буду проверять сам. А пока я не хочу тебя видеть. – Он замолчал, словно устав от долгого объяснения.

– Я… Ты… – Дебора встала, нервно убрала ноутбук, лязгнула почти неслышным обычно замочком кейса. – Ты сам придешь ко мне просить прощения! – бросила она зло.

По полу звонко и нервно застучали ее каблучки, бесшумно закрылась дверь кабинета. На комнату опустилась тишина.

Пусть эта же тишина будет жить в его голове. Благословенная тишина.

Теперь это была тишина его квартиры. Пустой. Дорого обставленной. Никчемной.

Да, он помнил. Помнил то, с каким интересом она изучала дом Уайнфилдов, даже записывала себе что-то в маленький блокнотик. А он тогда лишь мельком глянул на это: мало ли что может записывать в блокнот молоденькая девушка-литератор? Может быть, она сочиняет новые стихи, чтобы потом, запинаясь и краснея, прочесть их Людвигу.

И помнил, как хорошо она разбиралась в фотоаппаратах. «Работа заставляет». Кажется, так она говорила?.. Да, почти так. Перед глазами всплыла предательская картинка: Николь вертит в руках фотоаппарат, упоминает что-то про его характеристики.

– А ты неплохо в этом разбираешься! – говорит ей Людвиг, любуясь, как сверкают азартом ее зеленые глаза.

– По долгу службы! – Она беззаботно смеется.

И почему он сразу не обратил внимания на эти странные слова? По долгу какой службы человек обязан разбираться в фототехнике? Уж явно это не входит в задания для подготовки к семинарам по литературе. А почему он не придал значения ее последующей странной реакции. Сейчас Людвиг был уверен, что в тот момент Николь была напугана. Бросила на него какой-то странный виноватый взгляд и убежала в парк. Такой взгляд он видел у нее только один раз… Господи, как же он сразу об этом не подумал! Людвиг застонал от досады. Встал, сделал два неверных шага к двери, снова вернулся в кресло. Как он сразу об этом не подумал! Он раскачивался взад-вперед, словно это бесконечное тягучее движение могло заглушить ту боль, которая комком засела у него в груди.

Она обманывала его с самого начала. С того момента как появилась в его доме под видом курьера. «Новые впечатления» для того, чтобы писать. Почтиправда. Только полуправда еще худшая ложь, которая разрушает все, к чему прикасается. Зачем она это сделала… с ним? Ответ напрашивался сам собой – из страха. А из-за чего еще лгут! Она испугалась, что он сдаст ее полиции, если узнает, что она на самом деле журналистка. Вот и солгала.

Ну хорошо. Пусть сразу она была напугана до беспамятства. Но потом-то ведь могла сказать. Сколько было удобных моментов. Они так много были наедине… Наедине.

Из груди Людвига вырвался рык. Нечленораздельный, полный горя и гнева. Он вскочил, опрокидывая стол, с грохотом посыпались макеты, карандаши раскатились по углам, он в ярости отшвырнул компьютерное кресло и с размаху впечатал ладони в шкаф. Звук глухого удара разнесся по пустой квартире. Еще один удар – теперь ногой. И пусть соседи вызывают полицию или службу спасения. В психушке ему сейчас самое место. Он отступил и плечом обрушился на шкаф. Всем весом. Он дурак! Идиот! Ладони горели как от ожога, зашлось болью плечо. Только непобедимый шкаф печальной тушей возвышался над ним. Бах! Он вбивал ладонями в стенку из красного дерева всю свою беспомощную ярость. И, если бы мог, вбил бы туда самого себя. Чтобы не было так больно.

А потом его стон перешел в дикий смех. Он хохотал. Навзрыд, захлебываясь собственным хохотом. Идиот! Он ей поверил! Он целовал ее. И намеревался сделать ей предложение! Как смешно! Как же ему смешно! А потом рычание, и крик, и хохот иссякли. Он сидел на полу, широко расставив ноги, и смотрел перед собой ничего не видящим взглядом. Вот все и закончилось. Закончилось.

Как быстро, правда?

13

Он не мог, не хотел ее видеть. Он не хотел даже произносить ее имя. Словно имя ушло, чтобы остаться с той девушкой. С той, которой он доверял и которая не предавала его. С той, которая так страстно и нежно отдавалась ему в лунной беседке. С той, которая стала его женой. Где-то в другом мире, куда он никогда не попадет.

Пальцы устало били по клавишам ноутбука.

«Я не желаю больше тебя видеть. Я ни о чем не жалею.

Это будет мне отличным уроком о том, что нельзя доверять женщинам. Особенно продажным журналисткам, дочерям крупных политиков. Бедным девочкам, которые живут на стипендию в университетском общежитии. И потому никогда-никогда не видели званого ужина в богатом доме. Я буду, как и прежде, спать с женщинами. Но никогда не подпущу их близко. Никаких отношений, никакой любви. Прощай.

P.S. С нетерпением жду очередного воскресного номера с описанием твоих любовных похождений».

У Николь дрожали пальцы. Она пыталась удержать чашку. Но это было сложно. Особенно сложно – отпить из чашки, потому что зубы мерзко стучат по стеклу, а успокаивающий мятный чай противно стекает по подбородку.

Щеки горели, как будто он отхлестал ее. Словно бил наотмашь по лицу. Как жаль, что он этого не сделал. Николь отстраненно подумала, что, должно быть, сходит с ума. Но мысли выбивались из-под контроля, упрямо навязывая свою странную логику. Если бы он отхлестал ее, тогда ее вина за ложь была бы искуплена. И они снова могли бы быть вместе. Делали же так самураи. Наказывали свою женщину, а потом прощали ее и мирно жили дальше. И растили детей. И любили друг друга.

Что за саморазрушительный бред?.. «Сёгун» Джеймса Клайвела, конечно, книга увлекательная. И спасибо Брайану, что когда-то ее подсунул. Но зачем ей, современной англичанке, впадать в такие крайности? Может, это просто депрессия проявляется у нее таким специфичным образом? И, возможно, ей давно уже стоит обратиться к психоаналитику?

– Николь. Эй, Николь! – Мягкий тычок в бок. – Ну что ты сидишь как мумия?

Внешний мир помимо ее воли потихоньку начал приобретать звук и форму.

– А? – Николь с усилием сфокусировала взгляд.

Экстремальный макияж и вопиющая жизнерадостность. Сьюзи. Ночная Сьюзи.

– Нельзя же весь вечер сидеть вот так, молча вцепившись в свою кружку! Тем более что чай уже давно остыл.

Плохо. Утренняя мрачная Сьюзи была бы сейчас созвучнее.

– Девочки, к столу!

Вот. Теперь добавился еще один раздражитель в лице Полли и ее булочек.

Похоже, внешний мир решил перейти в наступление.

– Я не хочу есть.

– О, она заговорила! – Сьюзен восторженно тряхнула руку Полли. – Поздравляю, коллега. Наша терапия, определенно, имеет успехи.

Но коллега не разделяла ее оптимизма.

– Тише ты, Сьюзи. Не видишь, человеку плохо. – Полли посмотрела на Николь сочувствующим взглядом.

– И что теперь? Ложиться и умирать? – осведомилась Сьюзен, с удовольствием поправляя челку, обрызганную золотыми блестками.

– Я не собираюсь умирать, – глухо проговорила Николь. – Но лучше бы тебе отстать.

– Вот еще! – фыркнула Сьюзен. – Как будто мне очень интересно к тебе навязываться. Меня, между прочим, сейчас ждут. На дымной пати у Роя. Словом, я опаздываю, поэтому, пожалуйста, поскорее рассказывай, что у тебя там стряслось.

Николь попыталась вспомнить, не слышала ли она эту сакраментальную фразу раньше. Судя по всему, нет. До сих пор все присутствующие сохраняли сочувствующее молчание. Или просто она их не слышала. Кажется, подруги пришли уже около часа назад. И, кажется, вызвала их в качестве службы спасения Дениза, взволнованная состоянием своей соседки по комнате. Сейчас Денизы не было, и свет над ее столом был потушен. Значит, ушла заниматься к подругам в соседний блок. Она всегда отличалась деликатностью, а также замечательным и редким даром – умением не совать нос не в свое дело.

Зато у Сьюзен, так же, как и у лапушки Полли, это умение отсутствовало напрочь.

– Опять замолчала, – недовольно констатировала Сьюзен. – Полли, неси свои булочки.

– Почему ты запугиваешь ее моими булочками? – обиделась Полли. – Между прочим, они из последней вечерней партии. Я только слегка подогрела их в микроволновке.

– А может, вы обе уйдете? – подала голос Николь, которой порядком надоели все эти терапевтические препирательства. Вот повезло ей с группой поддержки. То ли гнать их отсюда, то ли начать самих утешать и мирить.

– Видишь, Сью, как ей плохо? – упрекнула подругу Полли, со вздохом поправляя очки. Наклонила голову набок, заглядывая Николь в глаза. – Может быть, расскажешь, что все-таки произошло? Тебе правда станет легче.

Николь несколько секунд смотрела на ее грустно-серьезное лицо, а потом прыснула.

– Не могу… Вы обе… Да вы и ангела доведете. Спасители… – смеялась она. А потом сама не заметила, как смех перешел во всхлипы. Она попыталась было задавить эти предательские звуки. В ее планы не входило рыдать на людях. Но барьер, который сдерживал ее чувства, не давая даже говорить, был уже прорван. И горячие слезы вовсю заструились по ее щекам.

– Ой, она плачет, – растерянно проговорила Сьюзен, но тут же умолкла под негодующим взглядом Полли. Они впервые были свидетелями слез Николь. Что поделаешь, даже на солнце бывают пятна.

Спустя полчаса они сидели втроем на кровати Николь. Сьюзен, непривычно молчаливая и серьезная, только что отменила свою встречу. А Полли печально дожевывала последнюю булочку, время от времени шмыгая красным от слез носом.

– Поэтому винить мне, кроме себя, некого, – заключила Николь. Слезы уже давно высохли, и теперь ее голос был холодным и жестким. – Никто не заставлял меня начинать знакомство с Людвигом со лжи. И никто не заставлял меня так долго молчать потом, когда я уже чувствовала, что должна ему все рассказать.

– Ну, положим, в отношениях никто никому ничего не должен, – заметила Сьюзен. – Ты сама это не раз говорила.

– Не должен. – Голос Николь казался бесцветнее прошлогодней листвы. – Только все имеет свои последствия. Он не должен был мне ничего, но он устроил удивительное приключение, подарил мне столько тепла и внимания, сколько не дарил ни один мужчина в моей жизни. И еще эти серьги… – Она дотронулась рукой до мочки уха, где поблескивал густым вином маленький рубин. – А я в ответ унизила его ложью. Понимаешь? – Она вскинула на Сьюзен лихорадочно блестящие глаза. – Я ведь просто струсила!

Сьюзен молчала.

– Слушай, – наконец сказала она, – по-моему, он тоже не совсем прав. Какое ему дело до того, какая у тебя специальность? Если бы все парни, с которыми я спала, спрашивали у меня, кто я по профессии, я бы ушла в монашки от тоски.

– Дело не в профессии, – мягко вмешалась Полли. – А в том, что так получилось, как будто Николь ему все время врала. Я правильно понимаю, Ника?

Николь закрыла глаза, как от сильной боли.

– И про отца… – продолжила Полли, почувствовав, что нащупала дорожку в зыбучих песках бесконечных девичьих слез. – Да, Ника? – Она немного помолчала. А потом, не дождавшись ответа, но поняв по лицу подруги, что снова попала в точку, негромко продолжила: – Ника, а почему ты ни разу не рассказывала нам о своих к родителях?

– Ну да, – поддержала подругу Сьюзен. – Про моих ты все знаешь, а к предкам Полли мы даже, помнится, ездили на Рождество. На третьем курсе, да, Полли?

– Это сейчас неважно, Сьюзи, – мягко проговорила Полли и внимательно посмотрела на Николь. – Ты поссорилась с ними, да?

Николь некоторое время молчала, кусая губы. Когда она заговорила, ее голос казался глухим, словно после болезни.

– Я ушла из дому. Точнее, отец меня выгнал. Еще точнее: я его спровоцировала и он меня выгнал.

– Хорошо, – попыталась ободрить ее Полли. – Только ничего не понятно.

– Ты что, загуляла с кем-то не тем? – заинтересованно осведомилась Сьюзен.

– Хуже, – через силу улыбнулась Николь. – Я поступила на отделение журналистики.

– Оп-па. – В голосе Сьюзен слышалось явное разочарование. – И снова о главном. По-моему, тебе эта журналистика несет одни неприятности.

– Вряд ли, – покачала головой Николь. – Знаете, у отца уже была договоренность с ректором одного из лондонских вузов, готовящих специалистов по международным отношениям. Представляете меня с моим характером в роли дипломата! – Николь презрительно хмыкнула. – А еще отец проговорился, что у него в этом вузе уже и жених для меня припасен. Вот я и взбесилась. – Николь немного помолчала. Перед ней всплывало потрясенное лицо отца и отчаянные глаза матери, полные слез. – Нет, неприятности мне несет моя глупость, – наконец холодно проговорила она. – Если бы я в то время смогла объяснить родителям – понимаете, спокойно, по-человечески объяснить, – почему я выбрала эту профессию… Не назло им. А потому, что я счастлива, когда пишу про жизнь, когда в моих статьях люди могут по-другому увидеть мир, к которому они привыкли…

– А почему ты сейчас им этого не скажешь? – чуть помолчав, спросила Полли. – По-моему, у тебя получается вполне убедительно.

– Я с тех пор ни разу не была дома, – сухо сказала Николь. – Даже не звонила им. Я хотела добиться каких-нибудь ошеломляющих успехов, чтобы они поняли, что были не правы, чтобы они гордились мною… И рада бы поговорить с ними сейчас, но вряд ли они меня простят после стольких лет…

– Не простят папа и мама? – недоверчиво распахнула глаза Полли.

Николь опустила голову.

– Да. Знаешь, какой у моего отца характер! Я ему своей выходкой и так испортила карьеру. Если бы не мой уход из дому – хотя я постаралась обставить все так, чтобы пресса ничего не пронюхала, – он бы достиг гораздо большего.

– Но все-таки какие-то сведения о вашей размолвке с отцом просочились в печать, да? – Сьюзен цепко смотрела на Николь, как будто ее ответ был сейчас очень важен.

– Да, – нехотя подтвердила Николь. – Что-то мелькало в светской хронике. Потом дело замяли. Но статейка в «The Greater London», кажется, была.

– И было это пять лет назад, верно? Еженедельник «The Greater London».

– Верно. А какое это имеет значение?

– Да так. Есть одна идейка. – Сьюзен загадочно улыбнулась, показывая, что так просто она свои секреты раскрывать не собирается.

А Николь, слишком уставшая, чтобы продолжать расспросы, только пожала плечами. Мол, делай как знаешь, мне все равно.

И Сьюзен, пользуясь молчаливым позволением Николь, действительно приступила к осуществлению своего нехитрого замысла. В ближайшем круглосуточном интернет-кафе, запасшись несколькими стаканами крепкого кофе глясе, она углубилась в изучение газетных архивов пятилетней давности. Искомое, к счастью, обнаружилось достаточно быстро. Это была небольшая статья, в которой описывался уход строптивой дочери из семьи политика Максимилиана Конноли.

Конечно, не густо. Ведь с тех пор прошло столько времени и дочь вполне могла примириться с отцом. Но Сьюзен надеялась, что эта статейка послужит первым толчком к тому, чтобы Людвиг захотел по-другому взглянуть на тот путь, который привел Николь в редакцию «The Daily Mail».

Сьюзен скопировала нужный выпуск «The Greater London» и отправила его на имейл, указанный на официальном сайте компании «Ashby Collins», которой руководил Людвиг.

Если суждено, дальше они во всем разберутся сами.

Система обработки информации в «Ashby Collins» была отлажена великолепно. Поэтому уже к девяти часам утра письмо Сьюзен пополнило собой список входящей корреспонденции в личном электронном ящике Людвига.

Первым его побуждением было немедленно избавиться от нежданного послания, многообещающе озаглавленного «Кое-что о Максимилиане Конноли». Поскорее удалить его, пометив как спам, чтобы впредь ни один документ с того адреса не сумел к нему проникнуть. Потому что Людвиг не заказывал никакой информации ни о Максимилиане Конноли, ни о его двуличной дочери.

Но потом он все же решил просмотреть файл. Внутреннее чутье, которое не раз выручало Эшби-младшего в рискованных контрактах, теперь подсказывало ему, что это письмо может оказаться гораздо важнее, чем все остальные документы, когда-либо приходившие на его ящик.

И еще сердце. Так щемило сердце.

Два коротких щелчка мыши. Людвиг сжал губы и напрягся, как перед прыжком. Если хоть одно слово вызовет подозрение, покажется лживым, он удалит это письмо немедленно, даже не дочитав его до конца.

Но письмо оказалось на удивление коротким. Всего пара фраз: приветствие от какой-то Сьюзен и просьба прочесть статью в нереально давнем номере столичной газеты.

Как будто это может что-нибудь изменить.

Этот день можно было по праву назвать поворотным днем в жизни Людвига Эшби. Да и, пожалуй, не только его одного.

Тем самым, неожиданным для самого Людвига поворотом был выбор пути, который подсказывало… Он не дал себе сказать «сердце». Просто это была совсем не та разумная, на десять шагов вперед просчитанная дорога, которую он выбирал всегда. Про себя Людвиг назвал это – пойти на поводу у собственной глупости.

А глупость привела Людвига вначале в ректорат Бристольского университета. Это личные сведения! Ах, простите, мистер Эшби, мы вас не узнали. Конечно-конечно. Нет, сегодня ее в университете не было. Да, учится на последнем курсе магистратуры, да, на литературном отделении. Проживает… Сейчас уточним… Да, по адресу Клифтон-авеню, строение номер 4, комната 215. Что? А, да, наше общежитие… Ну что вы! Всегда рады.

Значит, все-таки общежитие. И уход из дому. Зачем же ты сразу не сказала, что учишься на журналистку?

Ее не было на занятиях. И никто не знает о причинах ее отсутствия. Сердце колотится как сумасшедшее, горло пересохло от волнения. Только бы с ней было все в порядке. Только бы она была там. Современная многоэтажка, просторный холл с зимним садом. Вход строго по студенческим документам. Может быть, для кого-то другого.

Взгляд-приказ в оторопелые глаза охранника на входе, новенькая купюра – в ладонь. Теперь наверх. Чистый монотонный коридор. Слева и справа двери жилых блоков. Вот она – матовая табличка с номером 215. Но дверь с широкой вставкой беловато-матового стекла заперта. Еле слышный звонок беспомощно глохнет где-то в глубине пустой комнаты. Где же ты, Николь?

Сосредоточенная и очень бледная Николь пробиралась между завалами списанной офисной техники, которую почему-то уже которую неделю не вывозили из помещения редакции. И без того узкий коридор между отделами теперь был похож на жилище очень образованного бомжа, смастерившего себе дом-нору из старых мониторов, наполовину выпотрошенных системных блоков и безвременно почивших принтеров. Николь медленно огибала безжизненные остовы техники. Она изо всех сил старалась поддерживать рабочий настрой, не позволяя себе ни на секунду расслабиться, чтобы снова не рухнуть во мрак безысходности. Упрямо нахмурившись, Николь прокручивала в голове варианты заголовков для новой статьи.

«Надежда на спасение»? Нет, слишком избито. «Помощь с вершины Олимпа»? Чересчур пафосно. Может быть, просто «Мой лорд»?

Мой лорд с глазами, в которых бьются блики огня. Мой неутомимый любовник. Она так и не успела сказать ему слова, предназначенные для него. Прощай, мой лорд.

Собрать всю волю, чтобы сдвинуться с места. И идти.

Скоро уже вокруг будут люди. Последний поворот.

А за прикрытой дверью ее отдела – знакомый голос. И на стекле – тень от высокой мужской фигуры.

– Нет. Я сам ее найду.

Потянуть на себя дверь. Медленно, словно во сне, сделать шаг навстречу.

Болезненные слова объяснений замирают у нее на губах, внезапно став лишними. Потому что в его глазах она видит свет. И понимание, и тепло, и тревогу за нее, и радость от встречи.

Все то, что люди называют любовью.

В уютной комнате на мягком ковре играет с сеттером трехлетний мальчишка. За ним поверх газеты наблюдает пожилой мужчина с властным изгибом бровей. Пожилая статная женщина стоит за его креслом, положив руки ему на плечи.

– Дедушка Максимилиан, ну можно?

У мальчика светлые волосы и дерзкие зеленые глаза.

– Потом, Питер. Ты же знаешь, что маму нельзя волновать.

С порога на них с улыбкой смотрят высокий мужчина с глазами цвета осенних сумерек и красивая рыжеволосая женщина, осторожно обнимающая свой очень круглый живот.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.