Текст книги "Мой лорд"

Автор книги: Элен Стюарт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

– Нет, мистер Эшби. На сей раз вы не угадали.

– Значит, пора прекращать игру в загадки. Буду спрашивать прямо. Ты согласишься провести со мной этот уик-энд?

Сердце замерло от волнения. А мысли в панике попрятались кто куда.

– Не волнуйся. Никаких непристойностей, – по-своему истолковав ее молчание, поспешил заверить Людвиг.

– Я и не волнуюсь, – машинально сказала Николь и тут же поправилась: – Вернее, волнуюсь. Но не о том.

– Что тебя смущает?

– Понимаешь… – Николь старалась поточнее подобрать слова, – уик-энд – это не короткая поездка на прогулочном катере. Это целых два дня. Ты уверен, что выдержишь столько рядом со мной?

– Я – вполне. Мне с тобой интересно. К тому же я мог бы многое тебе показать. Может, дело не в моей, а в твоей неуверенности?

Николь молчала. Конечно. Как она может быть уверена в том, что готова доверить свою жизнь – не в плане безопасности, а в плане того, чем будет заполнен каждый следующий ее миг, – совсем незнакомому человеку. Сейчас ей почему-то казалось, что два дня, о которых просит Людвиг, – это ничуть не менее существенно, чем занятие любовью.

– Людвиг, я не знаю, – наконец проговорила она. – Конечно, я люблю сюрпризы и приключения. Но… может, ты хотя бы в общих чертах расскажешь мне, к чему я должна быть готова.

– О… Ты боишься потерять контроль?

– Нет, – выдохнула она. – Но меня злит твой способ делать сюрпризы.

– Я представляю, как твои зеленые глаза горят от негодования. Должно быть, это очень красиво.

Николь не нашлась что сказать и, чтобы уж совсем не молчать, скептически хмыкнула.

– Решайся, Николь. Я предлагаю тебе два дня неизвестности, два дня сюрпризов и приключений. Это рискованно. И прекрасно. Не так ли?

– Так, – нехотя признала Николь. – Ты применил запрещенный удар, я не могу отказаться от такой авантюры. – Да еще рядом с тобой! – добавила она про себя. Впрочем, ты ведь обещал – никаких вольностей. Жалко, что обещал.

– Вот и не отказывайся, – спокойно проговорил Людвиг. – Значит, договорились. В субботу в пять сорок семь утра мы встречаемся на привокзальной площади под башенкой с часами.

– В пять сорок семь?! Что за странное время? – не поверила своим ушам Николь. – Да я буду весь день как сонная муха.

– Обожаю пернатых… – В голосе Людвига отчетливо прозвучал смешок. Он несколько мгновений молчал, а потом серьезно добавил: – Шутка.

Слава богу, а то Николь уж было заподозрила потомка аристократического рода в вопиющем невежестве.

– А почему именно в сорок семь? – сдалась Николь.

– Ты попробуй. И поймешь.

– Ладно, попробую. Форма одежды?

– Разве я не сказал? Одежда любая, какая тебе захочется. Только одну вещь придется оставить дома. В качестве обязательного условия.

– Что еще за условие? – насторожилась Николь.

– Ты обязательно должна оставить дома свою умную критичную голову. Сможешь?

– Смогу. – От количества абсурда, с которого начинался уик-энд, Николь стало весело. Вот уж правда все чудесатей и чудесатей, как говаривал Льюис Кэрролл.

– Спасибо, Николь… – голос Людвига прозвучал необыкновенно тепло, – для меня это очень важно.

– Еще бы. Безголовая девушка в пять часов утра. Каждый оценит.

– И не кусайся, раз уж согласилась.

– Не буду, извини. – Николь как-то сразу остыла. – Спасибо тебе за цветы. Я счастливая.

Сегодняшние пары, точнее оставшиеся сегодняшние пары, прошли для Николь незаметно. Кто-то что-то монотонно говорил, кого-то о чем-то спрашивали, кто-то с кем-то отчаянно спорил. Потом был перерыв и участливо-любопытные вопросы однокурсниц о том, что-то она странно выглядит, уж не случилось ли чего. После занятий, забрав свою корзинку из редакторской, Николь брела к выходу, когда мимо с пыхтением пронеслось чье-то тучное тело и дымящийся кофе из пластикового стаканчика брызнул на пол. В шаге от ее ног. Пока Николь изучала потенциальные следы диверсии на своих оливковых бриджах, растяпа умчался. Вот ведь незадача, отстраненно подумала Николь, даже ругнуться не на кого. Впрочем, ругаться ей вовсе не хотелось. Скорее сработала привычка не спускать обидчикам. Но на душе было странное спокойствие и умиротворение. Как будто самое важное, что она могла сделать за сегодняшний день – а может быть, и за много лет, – она уже сделала.

Упоительное ощущение. Жаль, что миссис Кермит его вряд ли разделит. Николь вздохнула, любовно устраивая корзинку на переднее сиденье «жука». Что, дружочек, не видел ты еще таких цветов? И я не видела. А видел ли ты меня – такую размякшую и нежную? Николь приподнялась на водительском кресле, глянула на себя в зеркало заднего вида. Хмыкнула и плюхнулась обратно. Похоже, она уже теперь благополучно оставила свою голову. Глаза счастливые-счастливые, и в них ни одной мысли!

Странный получился день. Николь успела без особого насилия над собой дописать статью о несчастных стеклодувах, флегматично сгоняла на заседание какого-то молодежного профсоюза, набросала по нему маленькую статейку, аккуратно и безмятежно переправила ее после редакционной вычитки. Послушала Брайана об их с Молли планах на отпуск, посмотрела его вчерашние фотки, перекинулась парой эсэмэсок с Полли и Сьюзен. И все это – с блуждающей на лице полупрозрачной улыбкой и звонкой счастливой пустотой внутри.

И уже под вечер, повинуясь порыву бесшабашного вдохновения, Николь буквально за час написала то, что давно просилось на страницу. Очерк о современных потомках каперов, живущих в Англии. Она давно уже собирала по крупицам этот материал, и ей было любопытно то, что очень многие из отпрысков королевских пиратов и в настоящее время представляют собой весьма успешную публику. Брокеры, известные политики, даже один нефтяной магнат. С учетом раздобытых Николь в архивах гравюр материал получился, пожалуй, слишком объемным, чтобы его взяли в печать. Целый разворот – неслыханное богатство для стажера. И пусть, решила Николь, вытаскивая из своего стола припасенный еще с обеда кусок круассана. Главное – что я это сделала. Хотя бы девчонкам дам почитать. Она сбросила статью на флешку, потерла глаза, в которые от усталости будто песка насыпали. Вяло выключила компьютер и, дожевывая остатки круассана, побрела к выходу из редакции.

– Осторожнее, мисс! – Перед ней, гневно сверкая глазами, стоял мистер Лесли собственной персоной. – Мисс Конноли, так, если я не ошибаюсь, вас зовут. – Он смерил ее раздраженным взглядом.

Мистер Лесли был не особенно высок и не обладал героическими пропорциями Брайана, но его фигура наводила трепет на подчиненных. Облеченный властью человек, которого принято изображать в два раза выше простых смертных.

– Да, мистер Лесли.

– У меня еще никогда не было столь нерасторопного стажера, мисс Конноли.

– Простите, мистер Лесли.

– И такого безынициативного.

Николь вскинула глаза. Когда это она была безынициативной?

– Мистер Лесли, вас, возможно, неверно информировали… – начала она, пунцовея.

– Что?! – Эта девчонка еще осмеливается ему перечить?

Мысли Николь лихорадочно метались. Сказать ему, что все дело не в ней, а в миссис Кермит, которая поклялась выжить ее из редакции? Низко. Признать несуществующую вину и молча выслушать незаслуженные обвинения? А как потом себя уважать? Николь набрала воздуха, почувствовала, что краснеет еще больше, и ринулась в бой:

– Мистер Лесли, я знаю, откуда у вас сведения о недостатке инициативы с моей стороны. Я не буду ничего возражать, хотя и не согласна. Я только прошу вас, пожалуйста, оцените мою работу лично. – Николь протянула ему серебристую палочку флеши.

Мистер Лесли от такой наглости слегка опешил. Эта девчонка всерьез думает, что он станет тратить свое время на ее опусы?

– Что вы себе позволяете, мисс Конноли? Вы понимаете, что я могу вас уволить в любой момент?

Николь не отвела глаза.

– Понимаю, мистер Лесли. Более того, я прошу вас, увольте меня…

С удовольствием, собирался было сказать мистер Лесли.

– …но вначале прочтите статью. Пожалуйста. – Николь не умоляла, а словно передавала ему свою уверенность в том, что ее работа этого заслуживает. – Мистер Лесли, вам же понравился мой очерк о студенческой забастовке в Париже, помните?

Мистер Лесли промолчал. Да, он припоминал что-то подобное, материал и вправду быт не плох. Но сдавать свои позиции просто так редактор «The Daily Mail» не собирался.

– Положим, помню. – Он скрестил руки на груди. – И что? Вы же не думаете, что я стану всю жизнь держать вас на этом месте из-за одной удачной работы?

– Эта новая статья еще лучше, – убежденно проговорила Николь.

– Вы самоуверенны, мисс, но это не делает вас хорошим журналистом.

– Вы правы, мистер Лесли… – Николь говорила уважительно, но без подобострастия, которое уже навязло главному редактору в зубах. Ему определенно начинала импонировать эта самоуверенная зеленоглазая девчонка. – Хорошим журналистом меня делает эксклюзивный материал о пиратах-миллионерах.

– О ком? – с оттенком заинтересованности переспросил мистер Лесли.

– О современных потомках королевских каперов, в том числе и тех, кто был приписан к Бристольской гавани. И о том, как ловко они устроились сегодня в политике и бизнесе.

Мистер Лесли окинул Николь испытующим взглядом. Взял у нее из рук флешку.

– Я посмотрю вашу работу, мисс Конноли. Но, учтите, если она окажется хотя бы немного хуже, чем вы ее рекламируете, я уволю вас немедленно. Имейте это в виду.

Николь молча кивнула. Кто не рискует, тот не пьет шампанского.

Лесли повертел в руках тонкую флешку, еще раз глянул на Николь. Она прямо смотрела ему в глаза, только на щеках играл лихорадочный румянец.

– Но я не заставлю вас мучиться неизвестностью, мисс. Как только я приму решение по поводу вашего материала, я вам его сообщу.

– Спасибо, мистер Лесли.

– Пожалуйста.

Ее походка была предельно четкой, спина – очень прямой. До самой машины. И только почувствовав под руками привычную твердость руля, Николь дала волю слезам…

Добравшись до своей маленькой комнатки в общежитии, Николь поняла всю меру своей усталости. Медленно и со смаком водрузила себя под теплый душ. А потом – слава богу, что не в середине рабочего дня, – вспомнила, что в предыдущую ночь спала часа четыре от силы, и в нирване вытянулась под одеялом. Ее блаженному забытью не могли помешать ни полуночные посиделки в соседнем блоке, ни свет, который горел допоздна над столом Денизы.

7

Николь решила, что сегодня самая счастливая пятница в ее жизни. Во-первых, потому что остался ровно один день до встречи с Людвигом. А во-вторых, из-за статьи. В пять часов утра ее разбудил звонок Лесли. Да-да, сам мистер Лесли – а не кто-нибудь из его бесчисленных помощников – позвонил Николь Конноли для того, чтобы сообщить, что ее материал принят к печати. Больше того, он будет опубликован в воскресном номере «The Daily Mail». И по этому поводу ей дается выходной на весь сегодняшний день. Редактор не добавил ничего ни о приеме в штатные сотрудники, ни о премиальном гонораре. Но этого Николь и не было нужно. По крайней мере сейчас. Сейчас она праздновала победу. И даже подумывала о том, чтобы объявить каждую пятницу священным днем. Веселиться, буянить, транжирить деньги до самой ночи. И передавать эту чудесную традицию из поколения в поколение.

– Значит, Ларри, мы договорились. Весь мой заказ – и одежда, и обувь, и драгоценности – должен быть у меня не позже пяти часов утра. Завтра, в субботу. – Людвиг поправил наушник сотовой гарнитуры. – Что? Да, все одного размера, я же указал это в интернет-заявке на вашем сайте. Как это, вы можете не успеть найти рубиновые серьги? Я же плачу вам за срочность. И защитный шлем тоже? Да, мне нужны гарантии, в противном случае я обращусь к услугам другой фирмы. Да, с обязательным внесением в наш договор пункта о срочности и компенсации.

Он пощелкал мышью, открывая на экране ноутбука вкладку «документация». Что городит этот Ларри, все пункты в договоре прописаны вполне однозначно. Будем надеяться, что проверенная фирма имеет только один недостаток – нерадивого менеджера Ларри Смита из отдела вип-шопинга.

– Значит, найдете? Вот и славно. Все формальности можете обсудить с моим юристом. Подтверждение о заключении договора вы должны выслать немедленно на мой имейл.

Людвиг нажал кнопку отбоя. Он не любил обрывать разговор не прощаясь, и для него не имело значения, с кем происходит этот разговор – с официантом в баре или с нефтяным магнатом дядюшкой Уолдменом. Но этот Ларри определенно занимал не свое место, а потому отнял у Людвига слишком много времени своими бестолковыми вопросами и плохим знанием формы заказа.

Людвиг устало поднялся с кресла, подошел к окну, как всегда завешенному жалюзи. Приоткрыл тонкие полоски матового пластика. Дорогие жалюзи разошлись, впуская в помещение пронзительный весенний луч. Людвиг недовольно закрыл глаза. В последнее время – год, пять лет? – его больше устраивал мягкий полумрак офиса. Не режет глаза, не так заметна смена времени суток, поэтому ночью работается практически так же, как и днем. По его мнению, современный человек не должен зависеть от прихотей природы, от всех этих демисезонных плясок погоды, бесконечных ветров и дождей. Поэтому искусно созданная атмосфера цивилизованного комфорта его вполне устраивала. Кондиционер прекрасно справится с очисткой воздуха, свет дневной лампы заменит непредсказуемое небесное светило, бесшумный кусок металла, обтянутый изнутри дорогой тканью, избавит от необходимости тратить свое драгоценное время и силы на дорогу. И все это нужно только для одного – чтобы жизнь была более комфортной и приятной. Почему же он в последнее время как-то совершенно незаметно для себя почти перестал ощущать эту – приятную и комфортную – жизнь?

Людвиг подошел к столу, потер пальцами виски. Машинально поднес к губам чашку с кофе. Брезгливо поставил обратно. Холодный.

– Бетси, будьте добры, еще кофе.

Коммутатор послушно пискнул, выключаясь.

Людвиг в задумчивости теребил гладко выбритый подбородок. А правильно ли он делает? Конечно, это вопрос не о кофе, хотя приглушать и без того слабый аппетит безмерным количеством кофеина, видимо, не слишком полезно. Значит, пусть это будет одной из форм мазохизма. Пить обжигающий горький кофе и чувствовать, как он причиняет тебе вред. Людвиг хмыкнул.

Подождал, пока выйдет Бетси. Взял новую чашку и снова уселся перед монитором. Правильно ли он делает, заказывая для Николь сразу столько всего? Может, не стоит торопиться? Он пролистал электронные страницы, еще раз внимательно вгляделся в изображение серег с винно-алыми рубинами. Ей наверняка очень пойдет. Темная глубина драгоценных камней оттенит белизну ее кожи, подчеркнет красоту шеи и густую медь волос. Только бы сияли радостью глаза цвета молодой листвы.

Людвиг глотнул кофе, вспомнил, как она, все еще с припухшим от слез носом, жмурилась перед камином, осторожно отпивая кофе маленькими глотками. Дикая зеленоглазая кошка, которая случайно заглянула к нему в комнату, да так и пригрелась в кресле. Маленький гордый зверок. Как решительно она ушла после появления презрительного Дэвида! Да, теперь Людвиг был уверен, что причина заключалась именно в этом. Наверняка она подумала, что Людвиг относится к ней так же, как его брат. Просто из вежливости или из жалости не показывает этого. А потом, когда она прочла его письмо и увидела цветы, то поняла, что была не права. Ей наверняка понравились цветы. Хотя за ними и пришлось ехать в особняк, но букет того стоил. Людвиг с удовольствием вспомнил, как выбирал упругие бутоны, как устраивал их поудобнее в плотной, наполненной водой специальной губке для флористики. Да, цветы ей понравились.

А вот рубины? Вдруг она решит, что он пытается ее купить? От одной мысли об этом Людвига стало подташнивать. Поморщившись, он поставил чашку на стол. Нет. Не решит. Потому что он будет максимально сдержан. Он не позволит себе ни единой вольности в ее адрес. Ни взгляда, ни намека, ни прикосновения. Но ему так хочется подарить ей праздник. Чтобы ее глаза лучились, как тогда, когда закачался серебряный колокольчик на розе ветров. Чтобы она улыбалась, открыто и счастливо.

Людвиг не понимал, откуда взялось это чувство. Как в его душе могло появиться такое чудо. Самое для него поразительное заключалось в том, что ему от Николь ничего не было нужно. Разумеется, ощутить тепло ее губ, почувствовать прикосновение ее обнаженного тела было бы для него желаннейшим мигом торжества. И Людвиг старался не думать об этом, чтобы не распалять себя еще больше. Но – и это было для него чем-то новым – секс мог бы только дополнить, сделать ярче его ощущения. Но не смог бы изменить его трепетного светлого чувства по отношению к Николь. Отсутствие секса не сделает Людвига агрессивно-несчастным, а Николь – виноватой перед ним. Так часто бывает в отношениях между двумя людьми, когда один очень много отдает – внимания, денег, эмоций – и требовательно ждет ответного «подарка» со стороны партнера, а второй очень много обещает – улыбками, кокетливыми взглядами, – но при этом и не собирается выполнять свои обещания. Сейчас Людвигу не нужно было от Николь никаких ответных обещаний и «подарков», он не собирался ограничивать ее свободу быть такой и с тем, с кем ей заблагорассудится. Ему было хорошо просто оттого, что он скоро ее увидит.

Спасибо брату за то, что так вовремя устроил свою помолвку, спасибо охранникам, спасаясь от которых, она спряталась в его комнате. Людвиг запрокинул лицо. Спасибо Тебе, слышишь…

– Что, так прямо ничего и не сказал? – Глаза Сьюзен горели от любопытства.

– Нет, говорю же тебе. – Николь со вздохом приложила к груди очередную вешалку с платьем. – Что думаешь?

– Что он – странный!

– Нет, по поводу платья. Мне идет?

Сьюзен оглядела Николь так и эдак и, видимо не придя к какому-либо определенному мнению, просто добавила платье к прочим кандидатам.

– Слушай, Ника, а ты не боишься, что он завезет тебя неведомо куда? – снова поинтересовалась Сьюзен, и Николь не могла бы сказать наверняка, чего в этом вопросе было больше – страха или возбуждения. – Правда, Николь. А вдруг это вовсе не Эшби-младший, а самый настоящий маньяк?

– Тогда мне не повезло. Значит, я… Значит, мне понравился маньяк.

Девушки стояли у длинного ряда вешалок. Сьюзен держала охапку выбранных, но еще не одобренных сарафанов и платьев. Судя по масштабам этой охапки, процедура примерки грозила растянуться не меньше чем на час.

– Это доказывает, что ты, Ника, тайная мазохистка, – с видом эксперта заключила Сьюзен.

– Мазохистка вряд ли. Но я обожаю авантюры, ты же знаешь.

– Знаю… Обещай, что будешь на связи, – с ножами трагичности попросила Сьюзен.

– С чего это ты вдруг взялась меня опекать, словно мамаша? – фыркнула Николь, отворачиваясь к очередному шедевру портновского искусства. Интересно, пустят ли ее со всем этим в примерочную? – И вообще. Я могла бы понять, если бы услышала просьбы «быть на связи», «позванивать» и «не делать глупостей» из уст Полли. Но ты?..

– А что я? – встала в оборонительную стойку Сьюзен. – Ну да, я бываю ветреной. Но не бессердечна!

Николь глянула на ее надутые в праведном гневе губы и решила, что пора мириться. В конце концов, она тоже сегодня не слишком-то заботилась о личных границах Сьюзен, когда потащила ее по бутикам.

– Сьюзи, не кипятись. Я не хотела тебя обидеть.

Сьюзен немного помолчала, пожевала губу.

– Ладно, ты тоже по-своему права. Ты уже достаточно большая девочка и сама можешь решить, какой риск будет для тебя оправдан.

Николь благоразумно промолчала, не желая нарваться на еще одну порцию дружеской заботы.

– О, придумала! – просияла Сьюзен. – Я сама тебе позвоню! У меня есть достойный предлог, я же должна поделиться впечатлениями о твоей новой статье.

Николь взвесила все за и против. И махнула рукой.

– Ладно. Только эсэмэсни перед этим. Вдруг я буду занята…

Сьюзен многозначительно хихикнула, но Николь не стала развивать тему. Вместо этого она объявила, что пилотажное исследование весенней коллекции объявляется законченным. Поэтому можно приступать к следующему этапу.

Сьюзен расположилась в кресле рядом с примерочной и со скучающим видом принялась изучать занавеску, за которой уже несколько минут назад скрылась подруга.

– Ника, а с чего это ты решила обновить гардероб? Ты же вроде бы говорила, что форма одежды свободная.

– Угу, свободная. Но у меня, видишь ли, проблема: шкаф забит, но надеть нечего. Известная женская слабость.

– Ну, не знаю насчет слабости. У меня, например, бывает другое.

– И? – Голос Николь доносился приглушенно, словно из недр пещеры.

– Знаешь, я, конечно, чокнутый дизайнер, падкий до всего необычного и красивого. – Сьюзен ковырнула ногтем одну из пуговиц, нет ли трещинки, но вроде бы нет, показалось. Отложила платье, чтобы передать его Николь. – Так вот. Иногда мне хочется надеть новую вещь просто потому, что дело тоже новое. Как знак полного изменения, что ли…

– Ух ты… – из примерочной показалась лохматая голова Николь, – целая философия. А я привыкла считать, что ты в отношении вещей весьма легкомысленна. Можно извиниться?

– Конечно, извиняйся, – весело согласилась Сьюзен, которая, положив на колени свою косметичку, старательно водила по губам ярко-розовой помадой.

Николь выплыла из примерочной в длинном темно-зеленом сарафане на тонких бретелях.

– Ну как?

– Единственное, что тебе идет, так это цвет, – безапелляционно заявила Сьюзен. – Давай следующий лот.

Примерно на пятом по счету забракованном платье Николь взбунтовалась.

– Мне оно нравится, Сьюзи, не будь занудой!

– А мне – нет. И вообще, я не зануда, а человек искусства. Снимай эту тряпочку.

– У нас с тобой голосование идет неправильно. Нет кворума. – Николь удалилась за занавеску.

– Нет – кого? Не ругайся в моем присутствии!

– Извини, Сьюзи. Пережитки отцовского воспитания. – Николь высунула руку с отстраненным лотом. – Я хотела сказать: жалко, что с нами нет Полли. Тогда можно было бы выбрать большинством голосов. А у нас с тобой голосов поровну.

– Знаешь, если у тебя хватит сил, мы всегда можем произвести повторные выборы, уже вместе с Полли, – обиженно заявила Сьюзен.

Очевидно, угроза подействовала, так как искомое нашлось на удивление быстро. Платье цвета майской зелени, достаточно простое, чтобы не создавать ненужной торжественности, и достаточно утонченное, чтобы подчеркнуть изящество гибкой фигуры Николь.

Может, так подействовало ожидание встречи с Людвигом или платье действительно хорошо сидело, но Николь чувствовала себя в нем такой привлекательной, что готова была сама в себя влюбиться.

Однако, встав в пять и завтракая купленным на ходу кофе из пластикового стаканчика-непроливашки, Николь уже весьма сомневалась в своей неотразимости. Она поминутно поглядывала на часы, боясь, что опоздает к этому безумному времени. Пять сорок семь! – ворчала она про себя. Ой, какие мы оригинальные. Хорошо еще, что вокзал находился в том же районе, что и общежитие Николь, поэтому ей не пришлось путешествовать через весь город в такую рань.

Людвига она увидела, еще не доходя до башенки с часами. Увидела и заволновалась. Поправила на плече лямку сумки, вначале заложила за ухо, а потом вернула на прежнее место над виском тонкую спиральку медного завитка, сглотнула. Ох. Ноги против воли замедлили ход. И очень захотели повернуть обратно. Но было уже поздно.

– Николь!

Она вздрогнула и ускорила шаг. Подняла приветственно руку.

Несмотря на то что день обещал быть жарким, Людвиг был одет в черное. Рубашка с короткими рукавами из какой-то тонкой ткани, отутюженные брюки. В облик несколько не вписывались две внушительных размеров дорожные сумки, стоявшие возле его ног. Интересно, куда они все-таки пойдут.

– Ты вовремя, – с улыбкой проговорил Людвиг. Так просто, словно они расстались пару часов назад, а до этого были друзьями по меньшей мере полжизни. Он подал ей руку. – Здравствуй, Николь.

– Привет. – Она чуть смущенно пожала протянутую руку, но он не ответил на рукопожатие.

Он наклонился и, глядя ей в глаза, осторожно коснулся губами кожи.

– Ты прекрасно выглядишь.

Николь смутилась еще больше. И постаралась замаскировать это старым добрым способом – дерзостью.

– Спасибо. Ты тоже неплохо, – ответила она, отнимая руку.

Людвиг молча улыбнулся, не отвечая на нотки вызова, прозвучавшие в ее словах.

– Я в тебе не ошибся. Ты отважная девушка. – Он протянул руку, предлагая взять ее сумку, но Николь только покачала головой – современные леди не нуждаются в покровительстве мужчин.

– Почему это я отважная? Разве я должна была чего-то бояться?

Конечно, Людвиг неотразим. И стоит по неосторожности посмотреть ему в глаза, как земля начинает уходить из-под ног. Если дать волю своей слабости, то нужно немедленно повиснуть у него на шее и позволить ему делать все, что ему захочется. Но это было именно то, что она делать не собиралась. Ни сейчас, ни когда бы то ни было.

– Ты отважная, потому что способна делать не только то, что привычно. Выбирать неизведанный путь – во всем – это и есть отвага.

Они перешли площадь, прошли сквозь стрельчатую арку вокзала. Красиво и непривычно. Николь приехала в Бристоль уже взрослой и здесь почти не бывала. С тех пор как она научилась водить машину, ровные дороги острова Британия щедро дарили ей свою свободу. Поэтому теперь у Николь было легкое ощущение нереальности происходящего. Ей казалось, что она попала в начало прошлого века или в другую страну, где люди передвигаются при помощи громоздких поездов и время как-то странно замедленно. Людвиг вел ее уверенно, словно этот путь был ему хорошо знаком. У Николь, напротив, все чаще возникало желание взяться за его локоть. Высокие парапеты, самодостаточные в своей монументальности, металлические колонны и совсем новенький, выделяющийся на фоне всего остального прозрачный пластик навесов. Они подошли к платформе. Воздух здесь пах железом и свежими булочками, которые продавались в киоске неподалеку. Людвиг перехватил ее взгляд, вопросительно подняв бровь. Николь улыбнулась. Пожалуй, она уже готова проглотить что-нибудь посолиднее, чем растворимый кофе.

Поезд, к которому они подошли, стоял с распахнутыми дверями. И Николь, будь она одна, предпочла бы, не размениваясь на прихоти желудка, поскорее занять свое место. Но Людвиг, как всегда невозмутимый, решил по-другому. Он оставил Николь с сумками у дверей вагона, а сам быстрым, но не поспешным шагом направился к киоску, дразнящему ароматом свежей сдобы. Некоторое время Николь стояла спокойно, а потом нет-нет, да и стала поглядывать на часы. Уже почти шесть. Интересно, когда отправляется поезд. Следуя за спокойным целеустремленным Людвигом, она как-то совершенно забыла его об этом спросить. Вот что значит доверить контроль над своей жизнью, пусть даже над ее частью, другому человеку. Как только этот человек исчезает, ты остаешься с широко распахнутыми удивленными глазами и стоишь как дура, не зная, что тебе дальше делать.

Людвиг появился через минуту. Он вручил Николь впечатляющий своим объемом бумажный пакет, подхватил сумки, на сей раз и свои, и ее. Первым вошел в вагон и поддержал Николь, помогая ей подняться по высоким ступенькам. Николь приняла его помощь. Во-первых, потому, что слишком спешила для того, чтобы пререкаться, а во-вторых, потому, что обе ее руки были заняты пакетом со сдобой. Что-то горячее и мягкое. Ой как же хочется есть!

Они успели вовремя. Едва только Николь разместилась на своем месте, как с шипением закрылись двери, металлический голос пожелал доброго пути и объявил следующую станцию. Вагон блестел новой краской. Над входами ровно горели электронные табло, которые дублировали только что озвученную информацию. Мягкие скамьи, обтянутые коричневой искусственной кожей, большие чистые окна. Уютно. И почти пусто. Очевидно, в столь ранний час большинство бристольцев еще отсыпается после тяжелой рабочей недели.

Николь перевела взгляд на Людвига и в смятении обнаружила, что он, похоже, все это время внимательно ее изучал. И взгляд у него был какой-то особенный.

– Что ты купил? – торопливо поинтересовалась она, пряча взгляд.

– Почти все, что было, только по чуть-чуть. Я же не знал, что ты любишь.

Там действительно было все, что только может пожелать голодная душа сладкоежки. В отдельных бумажных пакетиках похрустывали плетеные слойки с разноцветными начинками, парочка мягких кругляшей-пудингов были сложены стопочкой, наподобие тарелок. Пончики, пирожки, свежее песочное печенье, кусок шарлотки в маленьком контейнере.

– Зачем столько? – радостно-изумленно спросила Николь. – Я не съем этого и за неделю.

– Не будь эгоисткой. – Людвиг аккуратно расстелил на брюках бумажную салфетку, обнаруженную в недрах волшебного пакета. – Мне тоже пора завтракать.

Он взял один из пудингов, разрезал его перочинным ножом и приступил к трапезе. Да, именно приступил к трапезе – чинно откусывая от пудинга небольшие куски. Николь никогда не видела, чтобы ели так – не просто бесшумно, а словно не двигая челюстями. Интересно, сколько он тренировался, чтобы довести себя до такого… мастерства.

Людвиг вопросительно посмотрел на Николь.

– Смородиновый, мой любимый, – пояснил он, предварительно проглотив очередной кусочек сладкого душистого теста. – Хочешь попробовать?

– Н-нет, спасибо. – Николь моргнула и посмотрела на поджаристую слойку с беконом, которую позабыла отправить в рот. Хмыкнула и вгрызлась в горячий румяный бок. – Очень вкусно, – радостно сообщила она сквозь аппетитный хруст слойки. – С тобой поделиться?

– Тоже нет. Я вообще редко ем мясо.

– Религиозные убеждения?

– Просто нет такой потребности, – спокойно ответил Людвиг. – А что любишь ты?

– Все. И много, – призналась Николь. – Мясо, только не тушеное, и все острое. Вообще обожаю яркие вкусы.

– У тебя в роду случайно не было итальянцев? Может быть, твой отец пламенный корсиканец?

– Нет, у меня отец ирландец, – улыбнулась Николь и тут же посерьезнела, отвела глаза. – А куда мы едем? – неловко сменила тему она.

Людвиг покачал головой.

– Мы же договорились, что это сюрприз. Что-то случилось?

– Случилось? – Как хорошо, что он поставил этот вопрос именно так. Потому что врать она не станет, но и вдаваться в подробности не собирается. – Нет, Людвиг. Спасибо, я в порядке.

Он улыбнулся кончиками губ.

– Как знаешь. – Он положил в пакет оставшиеся куски пудинга и вытер руки влажной салфеткой.

Какой же он педант! – с легким раздражением подумала Николь. Ей еще не встречался мужчина, который бы так серьезно относился к порядку. Впрочем, Людвиг вообще кардинально отличался от всех потомков Адама, виденных ею ранее. И, пожалуй, этим тоже вызывал и интерес, и раздражение. Потому что к нему неприменимы те способы общения, которые обычно срабатывают с мужчинами. «А куда мы едем?» И взмахнуть густыми ресницами. Если случай совсем запущенный или собеседник явный выходец с северных островов, то можно еще ненароком обнажить запястье и поправить непослушный завиток на виске. А дальше с удовольствием слушать, как парень не просто рассказывает, куда идет поезд, но и старается сделать это с максимумом подробностей, способных, по его мнению, произвести впечатление на твое доверчивое женское сердечко. А с Людвигом, похоже, такие уловки не проходят. Причем язык не повернется назвать его бесчувственным, толстокожим или еще каким-нибудь в этом роде, кого абсолютно не трогает то, что с ней происходит. Напротив, Людвиг, похоже, очень тонко подмечает малейшие изменения ее настроения. Но это совершенно не сбивает его с выбранного однажды курса. Может быть, потому он и миллионер?