Текст книги "Мы (ЛП)"

Автор книги: Эль Кеннеди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Вес пожимает плечами.

– Он все разрулит. Не беспокойся. – Но вид у него и близко не настолько спокойный, как голос.

– Ты застрял тут со мной. Тренер точно должен быть в бешенстве. Наверное, у арены все перегорожено фургонами прессы.

– И у арены, и здесь, – радостно сообщает Блейк.

Мы оба переводим глаза на него.

– Серьезно? – говорит Вес.

– Ага! Кое-как сквозь них проломился. Смотри, Джей-бомб, что я принес. Твою пижамку! – Он приподнимает пакет. – Уборщик пустил меня в вашу квартиру. Я не знал, какая зубная щетка чья, так что прихватил обе.

Мы с Весом медленно переглядываемся. Я знаю, у нас в головах возник один и тот же неловкий вопрос. Что, если он открыл не тот…

– Хотя заглядывать во все ящики, похоже, не стоило, – продолжает Блейк, потирая подбородок. – Кое-какие ваши игрушки невозможно развидеть. Но о вкусах не спорят. Кстати, о вкусном. Я принес итальянские сэндвичи из кафе у нас на углу. Как думаете, получится у меня уломать ту стервозную медсестру передать вам пакет?

Вес издает долгий мучительный вздох. Да, на больничной койке лежу сейчас я, но у него сегодня ампутировали право на личную жизнь. И из раны фонтаном бьет кровь.

– Блейк, мне нелегко это говорить…

– Что, Весли-бой?

– Спасибо тебе за всю твою помощь. – Мой бойфренд трет сзади шею, словно ему физически больно благодарить нашего приставучку-соседа. – Серьезно. Все, что ты сделал, я очень ценю.

– О-о. – Блейк прижимает ладони к груди. – Не за что, новичок. Кстати, у вас отпадное новое кресло. Тоже такое куплю. О! Мисс? Мисс, подождите! – Выронив трубку, он галопом уносится за появившейся в отделении медсестрой.

Вес поворачивается ко мне и в миллионный раз кладет ладонь мне на лоб. У меня на лице уже, наверное, видны отпечатки его пальцев.

– Ты боишься? – спрашиваю я.

– Нет, – лжет он.

– Я не прошу извинения за то, что причиной был я, – захожу я с другой стороны. – Но мне очень жаль, что на тебя свалилось столько дерьма.

Он опирается локтем о матрас, и его красивое лицо приближается к моему.

– Ну, так бывает всегда. Это типа визита к зубному врачу. Ты знаешь, что должен пойти, что оно в итоге закончится, но все равно это отстой.

– Да уж. Ты прав.

Никто из нас не произносит этого вслух, но мы оба надеемся, что его карьера не окажется загублена на корню. Вчера Райан Весли был Восходящей Суперзвездой. А сегодня он Первый Открытый Гей в НХЛ.

Дверь со щелчком открывается, и в палату снова заходят врач с медсестрой. Но у них нет пакета, который принес для нас Блейк.

– Есть новости? – спрашивает Вес, поднимаясь.

– Мы переводим мистера Каннинга в другую палату, – говорит врач.

В этот момент я замечаю, что скафандров на них с медсестрой больше нет.

– Результат отрицательный, – хриплю я.

– Положительный – на отсутствие нового штамма.

– То есть, это обычный грипп, – с облегчением выдыхает Вес. – Не овечий.

– Да, – соглашается врач.

Пока они разговаривают, мои веки опять начинают смыкаться. Вес спрашивает, почему мне так плохо, и от заумных ответов врача мне еще сильнее хочется спать, потому что от них появляется ощущение, что он не особенно понимает, почему меня подкосило. Он использует фразы типа «необычное течение» и «непривычный климат».

Неважно. Теперь я хочу просто вернуться домой.

– Температура снизилась до тридцати восьми. Это обнадеживает, – говорит медсестра. Она стоит рядом с моей головой и заталкивает мне в ухо термометр. – Как только заработают антибиотики, вы снова почувствуете себя человеком.

У меня так сильно кружится голова, что мне сложно ей верить.

В следующий раз я просыпаюсь на пути в другую палату. Она очень похожа на прежнюю, правда сначала мне приходится помучиться от неловкости во время путешествия по коридорам. Мне даже не дают самостоятельно перебраться с каталки в кровать – санитары поднимают простыню вместе со мной и заправляют ее в новый матрас.

– Почему мне нельзя вернуться домой? – говорю я, пока меня устраивают на кровати.

– Потому что, красавчик, у тебя еще держится температура, – отвечает новая медсестра, крупная ямайская женщина по имени Берта. Она сразу мне нравится. – Может, тебя выпишут завтра.

Но я думал, завтра уже наступило.

Что за бред.

Опять спать.

Пока Берта возится с капельницей, я закрываю глаза. Вес где-то рядом. И это все, что мне сейчас нужно знать.

Глава 17

Вес

Проглотив сэндвич Блейка, я провожу ночь на пластмассовом стуле у Джейми в палате. Каждые пятнадцать минут моя голова свешивается на грудь, и я засыпаю. Что, оказывается, утомляет сильнее, чем просто бессонная ночь. Век живи – век учись.

Потом неожиданно наступает утро. Вокруг чересчур много света, и, протерев глаза, я вижу, что в дверь просунул голову Фрэнк.

Я сползаю со стула и, чтобы он не разбудил Джейми, выхожу в коридор.

– Который час? – говорю и сам замечаю, какой невнятный у меня голос.

– Половина восьмого.

Я встряхиваю головой, пытаясь выйти из состояния изнеможения.

– Вышли на работу пораньше?

Он стоит в костюме и галстуке, прическа в порядке, ботинки сияют. Полная противоположность меня.

– Выключил телефон в половине третьего ночи, – хмыкает Фрэнк. – Снова включил в шесть утра, и там было полторы сотни пропущенных звонков. С тобой хотят пообщаться абсолютно все спортивные издания мира.

– Жаль, что им ничего не обломится, – твердо говорю я.

Фрэнк пожевывает губу.

– Слушай, я понимаю, что тебе сейчас туго. Но одних пресс-релизов не хватит. Моя команда делает все возможное, чтобы доказать, что наше отношение к тебе не изменилось, но фанатам нужно увидеть тебя на льду вместе с остальными парнями. Только так люди поверят, что мы не кривили душой. Второй вариант – интервью вместе с тренером на диване у Мэтта Лауэра. (бывший ведущий программы Today на NBC – прим. пер.)

У меня вырывается невольный смешок.

– Вряд ли тренер Хэл согласится.

– Хэл сделает все, что потребуется команде. Как и ты. – Последнее слово произнесено со зловещим нажимом.

– Или что? – ворчливо интересуюсь я. – Уволите меня? Игрока-гея? Хорошо же это скажется на команде.

Фрэнк нетерпеливо постукивает ногой.

– Не надо так, Райан. Я задницу рву, чтобы унять бурление в прессе. Пойми, я на твоей стороне. Поэтому давай-ка ты наденешь коньки и облегчишь мне жизнь.

– Во сколько у нас тренировка? – спрашиваю я. Колесики у меня в голове начинают крутиться.

– В одиннадцать.

Я оглядываюсь на Джейми. Пару часов назад ему измеряли температуру, и она – наконец-то – снизилась до тридцати семи с половиной.

– Хорошо, сегодняшнюю тренировку я откатаю. Но в Тампу не полечу. Если завтра его выпишут из больницы, то он не сможет быть дома один. У нас нет здесь родных.

Фрэнк обдумывает мое заявление.

– Договорились. Но лучше найди кого-нибудь, кто с ним посидит. Дальше у тебя «Нэшвилл», и команда не позволит тебе пропускать игры. Разве что в случае тяжелого семейного кризиса.

Мне хочется по чему-нибудь стукнуть. У меня и есть тяжелый семейный кризис. Нет, тяжелейший.

– … и фанатам нужно увидеть, что твоему месту в команде ничего не угрожает. Если ты на несколько дней пропадешь, у них сложится впечатление, будто мы пытаемся избавиться от тебя. Чем раньше ты выйдешь на лед, тем быстрее затихнет шумиха.

Что ж, теперь он играет мелодию, под которую я могу танцевать.

– Хорошо. До «Нэшвилла» я что-нибудь придумаю, – говорю я, просто чтобы он наконец-то умолк. – И в одиннадцать буду на тренировке.

Он показывает подбородком на палату, где лежит Джейми.

– Тогда иди попрощайся. Я довезу тебя до дома, чтобы ты немного поспал. Нам надо, чтобы ты выглядел бодрым.

А больше ничего вам надо? Секунду я смотрю на него. Но черт, я все-таки без машины.

– Окей. Я сейчас.

Когда я возвращаюсь в палату, Джейми уже не спит.

– Ничего, если я оставлю тебя на пару часов? – Я сажусь на свободные несколько сантиметров матраса рядом с его бедром. – Болит что-нибудь?

Он с трудом сглатывает, словно его горло в огне.

– Иди. Все будет нормально.

– Дать воды? – Я оглядываюсь в поисках стакана с соломинкой.

– Иди, – повторяет он более твердо. – Только…

– Что? – Я ставлю на кровать обе ладони и заглядываю в его прекрасное лицо.

– Только вернись потом, – говорит он с улыбкой. – Может, меня отпустят домой.

Я наклоняюсь и целую его в лоб. Потом подхватываю с пола сумку и ухожу, пока не успел передумать.

***

Дома я два часа сплю мертвым сном. Потом принимаю душ и выдвигаюсь на тренировку. Я немного опаздываю, но так даже лучше. Меньше времени на треп в раздевалке. Я слишком измотан, чтобы выслушивать чушь, которую могут болтать обо мне товарищи по команде.

Я не могу даже думать об этом. Если сейчас они обсуждают, что отныне я должен переодеваться отдельно от них, я предпочту об этом даже не знать.

Когда я захожу в раздевалку, все разговоры там немедленно прекращаются.

Ну и ладно. Насрать. В гробовой тишине я бросаю сумку на пол, потом снимаю пальто и скидываю ботинки.

– Весли, – говорит Эриксон. – Так ничего и не скажешь, засранец?

– О чем? – рычу я. Моя интимная жизнь – не их чертово дело.

– О том, как он там. Иисусе. Судя по новостям, твой бойфренд одной ногой на том свете.

Мои пальцы замирают на пуговицах моей рубашки в ярко-зеленую клетку.

– Ч-что?

В разговор вступает наш запасной вратарь Томилсон.

– Думаю, наш мистер Тактичность пытался спросить, как твой партнер, – с усмешкой говорит он.

Мне приходится придержать свою челюсть. Во-первых, мы с Томилсоном и десятью словами не обменялись с тех пор, как я присоединился к команде. Он держится сам по себе и, имея в активе два Кубка Стэнли, думаю, заслужил себе право не появляться на клубных мероприятиях, потому что я его ни разу там не встречал. Блейк говорил, что он проводит все свое время с женой и детьми.

Когда он назвал Джейми моим партнером – причем, без осуждения, без неловкости, без неприязни, – у меня защипало в глазах. Блядь. Если я сейчас разревусь, мои одноклубники будут припоминать это до конца моих дней.

Я откашливаюсь, прогоняя выросший в горле огромный комок.

– Ему лучше. Температура спала, так что, скорее всего, сегодня его отпустят домой. – В моем голосе появляется хрипотца. – Грипп серьезно надрал ему зад. Я еще никогда такого не видел.

– По крайней мере, это был не опасный штамм, – говорит Томилсон. – Тренер сказал, у него простой грипп. Уже хорошо, согласись?

Я киваю. В раздевалке снова становится тихо, и я, инстинктивно напрягшись, готовлюсь к новым вопросам. А то все прошло… слишком гладко. Почему они не интересуются подробностями моей личной жизни и не спрашивают, почему я им не сказал, что я гей?

Хотя, знаете, что? В колледже парни в итоге приняли мою сексуальную ориентацию. Тогда я тоже подумал, что все прошло слишком гладко, и пока я стою здесь и жду осуждения от своей новой команды, до меня вдруг доходит, каким циничным ублюдком я стал. Возможно, мир более толерантен, чем мне казалось. Неужели такое возможно? Неужели мои родители-гомофобы – исключение из медленно распространяющихся правил?

Проходит еще пара секунд тишины, а потом Эриксон снова открывает свой рот.

– Все из-за рубашки, да?

Я, не понимая, моргаю, и он показывает на зеленую рубашку, в которую я одет.

– Я так и знал. Что она сделает тебя геем, – радостно сообщает он.

– Мэтт, – шикает кто-то, но поздно – остальные парни смеются, и я, черт побери, тоже смеюсь.

– Сколько раз тебе повторять? – ворчу я. – Она охуительна-точка-ком.

Фосберг фыркает.

– Лично меня она ослепляет. – Он отвешивает моей заднице смачный шлепок. – Переодевайся давай. Тренер не станет делать поблажек лишь потому, что у твоего бойфренда грипп. Моя леди как-то раз заболела, так старый черт заставил меня отжаться сто раз – в полной снаряге. И на коньках. Знаешь, блядь, как тяжело это было?

– Твоя леди? Не знал, что у тебя есть девушка… – Но он уже вышел, и за него отвечает Эриксон.

– Нет у него никакой девушки, – усмехается он. – Леди – кличка его собаки.

Окей. Выходит, у Фосберга есть собака, которую зовут Леди. Вот оно, очередное напоминание о том, как мало усилий я прилагал, чтобы получше узнать тех людей, с которыми каждый день выхожу на каток.

У меня в горле снова вырастает комок. Я проглатываю его и быстро переодеваюсь для тренировки.

***

Сегодня на катке присутствует несколько фотографов и журналистов – вне всяких сомнений, вручную выбранных Фрэнком. Обычно пресса не допускается на тренировки перед игрой, но сегодняшний день стал исключением. Людям нужно увидеть меня на льду вместе с командой.

Я болезненно чувствую камеры, которые, словно лазерные указки, следуют за мной по катку. Каждое мое движение задокументировано и сфотографировано, и я практически вижу будущие заголовки у снимков.

Когда тренер рявкает на меня из-за промаха по открытым воротам: «Напряжение нарастает! Стычка Хэла Харви и Райана Весли на тренировке».

Когда Эриксон стукается со мной грудью, благодаря за шикарный ассист: «Мэтт Эриксон демонстрирует поддержку своему одноклубнику-гею». А если мы говорим о таблоидах, то заголовок, наверное, будет таким: «Мэтт Эриксон и Райан Весли любовники?»

Когда я машу и улыбаюсь одному репортеру (после выразительного взгляда от Фрэнка): «Горд быть геем! Райан Весли в центре внимания прессы!»

Прямо сейчас я ненавижу свою жизнь. Всей душой ненавижу. И держусь единственно потому, что мой любимый мужчина снова в сознании. Джейми лучше. Я так испугался, что потеряю его, и мысль о том, что он выздоравливает, становится ниточкой, за которую я цепляюсь во время слайд-шоу сегодняшней тренировки.

Когда тренер нас отпускает, я не спешу уходить. Из-за чего получаю очередной взгляд от Фрэнка, но он может отправляться к чертям. Я сказал, что не стану разговаривать с прессой, и я не шутил.

В раздевалке я снимаю снарягу гораздо быстрее, чем надевал. Слышу шум в коридоре, и у меня падает сердце. Просто прекрасно. Видимо, Фрэнк предоставил прессе неограниченный доступ. К сожалению, выход в раздевалке только один – через дверь, за которой, наверное, стоит стена репортеров.

Когда я осторожно подкрадываюсь к двери, Томилсон бросает на меня сочувственный взгляд.

– Просто маши и улыбайся, – советует Эриксон.

– Выдай им королеву Елизавету, – подключается Луко. Под всеобщее ржание он медленно поднимает ладонь и неестественно машет ей, как члены британской королевской семьи.

– Не понял, ты назвал меня королевой? – едко осведомляюсь я.

Улыбка слетает с физиономии Луко.

– Н-нет! Я…

– Мужик, я шучу. Честное слово. – Черт. У меня не было времени пораскинуть мозгами и понять, что именно я хочу сказать этим парням. – Меня не так-то легко оскорбить. И просто на всякий случай – знайте, уродцы, что вы все не в моем вкусе. Кроме, разве что, Эриксона. Но я отказываюсь быть его утешительным трахом.

Эриксон фыркает, и я наконец выхожу в коридор. В тот самый момент, когда тренер Харви делает заявление, от которого мои глаза лезут на лоб.

– Если быть геем значит обладать мастерством Райана Весли, то я буду не против, если такими, как он, станут все мои игроки.

Все в коридоре начинают улыбаться и хмыкать, но когда пресса замечает меня, смех превращается в выкрики.

– Райан! Что вы скажете геям-спортсменам, которые боятся совершить каминг-аут?

– Каково это – быть первым открытым геем, играющим в НХЛ?

– Когда вы впервые поняли, что вы гей?

– Как вы прокомментируйте заявление тренера Харви?

Я собирался бубнить «без комментариев» до тех пор, пока у этих слов не потеряется смысл, но после того, как мой тренер меня поддержал (пусть и достаточно своеобразно), я не могу оставить последний вопрос без ответа.

– Хэл Харви – лучший тренер, для которого я когда-либо вставал на коньки, – хрипло говорю я. – И я надеюсь давать ему повод для гордости во всех предстоящих сезонах.

Меня осыпают градом новых вопросов, но я сказал все, что хотел, и потому втягиваю голову в плечи и начинаю проталкиваться сквозь толпу. На парковке тоже дежурят машины прессы и журналисты, но я не отвечаю и им, торопливо снимаю блокировку с дверей своего внедорожника и сажусь внутрь. Боже, спасибо тебе за тонированные стекла. Камеры, наверное, успели запечатлеть, как я ныряю в салон, но, будем надеяться, что никому не видно, как я провожу ладонями по лицу и издаю измученный стон.

Через минуту я выезжаю с парковки, и тут мой Bluetooth оживает, принимая звонок. На экране горит имя Фрэнка.

Я жму на кнопку отмены у себя на руле. Телефон звонит снова, и я чуть не выдергиваю руль из гнезда. Блядь, можно меня хоть на секунду оставить в покое?

Стоп. Это не Фрэнк. На экране высвечивается имя Синди, матери Джейми. Расслабившись, я немедленно отвечаю.

– Привет, милый, – произносит она, и тепло ее голоса согревает машину сильней, чем включенная печка. – Я только что говорила с Джейми, и он сказал, что сегодня его не выпишут. Он бы позвонил тебе сам, но думал, что у тебя еще тренировка.

На меня обрушивается разочарование. А я-то надеялся, что сегодня его отпустят домой… Одно хорошо: Фрэнк теперь не сможет уговорить меня полететь вечером в Тампу. Пока Джейми в больнице, мой единственный пункт назначения – его палата.

– Тренировка только что кончилась. Я сейчас еду в больницу.

– Джейми сказал, ты собираешься пропустить завтрашнюю игру. – Я слышу в ее голосе беспокойство.

– Да. И следующую, и может, еще одну после нее. – К черту Фрэнка и его чушь.

– Райан…

– Пока Джейми на все сто процентов не будет здоров, я не сяду ни в один самолет, – заявляю я твердо.

– Райан. – Ее тон не менее тверд.

– Мам, – передразниваю ее я, а потом мой голос смягчается. – Кроме меня, у него здесь никого нет. С ним некому посидеть, пока я не дома, и я отказываюсь оставлять его одного. По крайней мере, до тех пор, пока не пойму, что он окончательно выздоровел.

Синди вздыхает.

– Ладно. Только давай не будем принимать поспешных решений, пока Джейми не выпишут.

Включив поворотник, я поворачиваю направо, к выезду на шоссе. Сейчас еще рано, и пробок быть не должно.

– Я позвоню, как только станет понятно, когда его отпустят домой.

– Спасибо, дорогой. Когда увидишься с Джейми, передай, что у него теперь есть племянница. Лилак родилась около часа назад. Девять фунтов, две унции.

– Вау. Мои поздравления, бабушка! Но… Лилак?

– Тэмми накачали медикаментами.

– О. И… Синди? Спасибо за то, что вы сказали вчера.

– А что я сказала? – невинно спрашивает она.

– Ту мантру, – напоминаю я. – Все будет хорошо. Вчера я произнес ее три миллиона раз, и мне и впрямь полегчало.

Из колонок выскакивает смешок.

– А. Да я просто придумала эту хрень на ходу, потому что она была нужна тебе, дорогой.

Мне хочется истерически расхохотаться. И кстати, мама Джейми правда сказала сейчас слово «хрень»? Эта женщина никогда не ругается.

– И все-таки она помогла. Думаю, вы спасли меня от нервного срыва.

– Я рада. А теперь выключай телефон, он отвлекает тебя от дороги. Позаботься о нашем мальчике. Я люблю тебя.

– И я вас люблю.

Я отключаюсь и благодарю небеса за то, что в моей жизни есть Синди Каннинг и весь ее клан. Потом еду в больницу – заботиться о нашем мальчике.

Глава 18

Джейми

Меня оставляют в больнице еще на день, чтобы повторно сделать анализы. У меня брали кровь столько раз, что мне приснились вампиры в медицинских халатах.

Так что пришлось провести в больнице еще одну ночь. Пока я пытался поспать, ко мне каждый час приходили измерить температуру. Теперь у меня сухой трубный кашель, из-за которого не выходит заснуть, даже когда медсестры не тревожат меня.

Одно хорошо: я уговорил Веса переночевать дома. Из-за того, что я еще торчу здесь, он непонятно ради чего пропустит сегодняшнюю игру. Как же хочется выйти из этой палаты.

– Привет, красавец!

На часах десять утра. Вес выглядит отдохнувшим и свежим, как роза. В то время, как я превратился в заросшего щетиной страшилу, у которого воняют подмышки. Что ж, хотя бы одному их нас хорошо.

– Я принес тебе круассан с шоколадом и двойной капучино. – Чмокнув меня в висок, он плюхается на стул. – И хорошие новости. Часа через два тебя выпишут.

– Здорово, – говорю я, пытаясь в это поверить. – Спасибо. – Я начинаю пить, но мой желудок сразу сжимается. Блядь. Я ставлю стаканчик на тумбочку. Если меня мутит даже от кофе… тогда просто выведите меня на улицу и пристрелите.

Его улыбка гаснет.

– Что такое? Что мне сделать, скажи?

Я уже устал от того, что надо мной все хлопочут.

– Просто хочется в душ. И домой.

Медсестра Берта, стоя в дверях, цокает языком.

– Хочешь получить разрешение принять душ – перестань температурить. Я, конечно, крупная женщина, но не настолько, чтобы удержать тебя, если ты упадешь.

– У тебя по-прежнему температура? – Всполошившись, Вес шлепает ладонь мне на лоб.

Мне стоит немалых усилий не оттолкнуть его.

– Небольшая, – ворчу я. – Ерунда.

– Я могу принести тазик и полотенце и обтереть тебя, – предлагает Берта. Она похлопывает себя по губам одним ярко-красным ногтем. – Или сначала могу выйти на перерыв. А потом помогу тебе освежиться.

– Но потом меня отпустят домой? – умоляюще уточняю я. Потому что, блядь, ничего больше меня не волнует. Дома я смогу делать, что захочу.

– Конечно, лапочка. В полдень будет обход, и врач тебя выпишет. Ну, увидимся через тридцать минут. – Она уходит, и я издаю стон, от которого захожусь в приступе кашля. Ура.

Вес в один прыжок пересекает палату и закрывает дверь.

– Подъем! – говорит он, снимая куртку. – Время мыться.

– Что? – Я снова кашляю. Мышцы живота уже болят от бесплодных усилий остановить этот кашель.

– Господи, Каннинг. – Вес хулигански ухмыляется через плечо – совсем как во времена, когда нам было четырнадцать. – Правила затем и нужны, чтобы их нарушать. Дверь, правда, не запирается, ну да пофиг. – Он разворачивается, и я вижу, что он расстегивает рубашку.

– Что ты делаешь?

– Не хочу ее замочить, – говорит он, обнажая свои покрытые татуировками мышцы. Бросив рубашку на стул, он расстегивает молнию джинсов.

Я колеблюсь. Нас ждут большие проблемы – вертится на кончике языка.

– Ты же хочешь помыться? – В его глазах вспыхивает озорство. – От теплой воды твой гадкий кашель уляжется. Давай, у нас всего полчаса. Я пошел включать душ.

Он исчезает в маленькой ванной, в которой я был всего раз. Ночью я не стал просить судно и сам поковылял туда помочиться. Что мне нужно сделать опять, понимаю я, услышав шелест воды.

Что ж. Была не была.

Я сажусь на кровати и ставлю ноги на холодный кафельный пол. Как же бесит этот идиотский больничный халатик. Даже смотреть на него не могу.

Себе на заметку: больше никогда не болеть. Больницы – отстой.

По пути в ванную меня даже пошатывает. Температура упала, но я два дня почти ничего не ел. Добравшись до ванной, я, словно старушка, хватаюсь за поручень, который прикручен к стене.

– Все. Вода теплая, – бодрым голосом сообщает Вес. Но я знаю, что он бдительно наблюдает за мной, и что на его лице беспокойство.

Я подхожу к унитазу и отворачиваюсь, чтобы сделать свои дела. А Вес, дабы сохранить остатки моего потрепанного достоинства, делает вид, будто настраивает напор. После того, как я смываю, он развязывает тесемки мерзкой больничной сорочки и вешает ее на крючок. Шатаясь, я захожу в маленькую душевую кабинку.

– Садись, – говорит он, потому что в кабинке меня ждет скамеечка.

Я пропускаю его слова мимо ушей и встаю под струю. Боже, какое блаженство. Млея от удовольствия, я медленно поворачиваюсь. Но, черт, теперь у меня кружится голова.

Мое предплечье обхватывает теплая ладонь. Против воли меня все же усаживают, и я упираюсь локтями в колени и опускаю лицо. Если бы не усталость, я бы, наверное, даже заплакал. Да еще вода теперь, черт бы ее побрал, льется под неудобным углом.

Рядом слышится шорох, а потом поток воды прерывается. Открыв глаза, я вижу в кабинке голого Веса. Он снимает с держателя душ и, напевая под нос, начинает поливать водой мои плечи.

– Наклони голову назад, – мягко командует он. Когда я слушаюсь, он смачивает мне волосы.

Вскоре вода исчезает, и руки Веса начинают намыливать мою голову. Мы мылись вместе сто раз, но как сейчас – никогда. Меня бесит, что ему приходится со мной нянчиться. Наклонившись вперед, я прижимаюсь к его бедренной косточке лбом и вздыхаю.

Он не останавливается. Сильные руки, которые я бесконечно люблю, скользят по моей шее, по плечам, за ушами. Он ополаскивает мои волосы, прикрывая ладонью мой лоб, чтобы пена не попала в глаза, но их все равно щиплет – от грусти. Затем он садится напротив меня на колени.

Я поднимаю лицо и вижу перед собой пару серьезных серых глаз.

– Привет, – мягко говорит он.

– П-привет, – бормочу я. Не обращай на меня внимания. Просто я в ебучем раздрае.

Он берет мою голову в обе ладони и целует меня. Я позволяю векам закрыться. Его рот мягкий и влажный. Он впивается в мои губы по-настоящему, обводит их контур своим языком. Безумие. Мы ласкаем друг друга в больнице. Но его поцелуй не просит о сексе. Он хочет утешить, успокоить меня. И это мне нравится куда больше ладони на лбу.

Отстранившись, он улыбается мне тайной улыбкой.

– Сегодня ты будешь дома, – шепчет он. – В нашей постели.

Я с трудом сглатываю и киваю. Скорей бы.

– Подними руки, – просит он.

Когда я слушаюсь, он моет мои подмышки, лаская чувствительную кожу скользкими от мыла руками. Его ладони опускаются на мою грудь, на живот, раздвигают мне ноги. Намыливая внутреннюю часть моих бедер, он задевает пальцами мои яйца. Медленно проводит по моей плоти рукой, и я благодарен за это напоминание о том, что жизнь не всегда настолько паршива.

Продолжая напевать, он берет душ и смывает мыльную пену – не спеша, касаясь меня ласковыми, бережными движениями.

– Нам, наверное, пора вылезать, – произносит он наконец.

– Угу.

Вода выключается. Вес снимает с крючка полотенца. Одно повязывает вокруг талии, а вторым начинает вытирать мои волосы.

– Я сам, – говорю я, поднимая свои тяжелые руки. – Можешь посмотреть, что Блейк принес из одежды?

– Только фланелевые штаны, так что я привез тебе джинсы. Подожди, я сейчас.

Вес наскоро вытирается и надевает боксеры. Я слышу, как он прыгает по палате, натягивая оставшуюся одежду. Потом он возвращается с бельем и джинсами для меня.

– Бэби, вставай.

Я со скрипом встаю. Сам вытираюсь, но делаю это, привалившись к нему. Вес накрывает своим полотенцем скамеечку в душе, и я, сев на нее, надеваю трусы, а после них джинсы. Вес протягивает ладонь, я берусь за нее, и он поднимает меня и обнимает.

Если я когда-либо сомневался в его любви к себе, значит, я идиот.

– Идем. – Он разрешает мне самостоятельно вернуться в палату, после чего показывает на стул. – Сядь. Тебе станет лучше, если ты на какое-то время выберешься из этой постели.

Он прав.

Я сажусь у окна. Вес копается в принесенном Блейком пакете.

– Эй, не хочешь побриться? – Он поднимает бритву и гель.

– Здесь? Прямо сейчас?

– У тебя запланированы какие-то другие дела?

– Нет, – хмыкаю я.

Вес оборачивает полотенцем мои голые плечи. Потом достает из шкафчика на стене маленькую железную ванночку. Я не хочу даже знать, для чего она там. Налив в нее воду, он наклоняется надо мной. Смазывает гелем мои щеки и подбородок, а потом, овевая своим дыханием мои скулы, дюйм за дюймом бреет мое щетинистое лицо.

Вода теплая и приятная, его прикосновения тоже. Бритье в парикмахерских всегда казалось мне занятием стариков из далекого прошлого. Кто бы знал, что этот процесс окажется настолько интимным. Мое лицо остро чувствует каждое прикосновение Веса. Мне нравится, как он придерживает мою челюсть, как большим пальцем проверяет работу, гладит им кожу щек.

Когда он меняет сторону, я получаю поцелуй в шею.

– Утром я должен уезжать в Нэшвилл, – говорит он и двумя пальцами похлопывает меня под подбородком. – Приподними.

Я слушаюсь.

– Поезжай. Со мной все будет нормально, – говорю быстро. – Я закажу себе какой-нибудь суп и посмотрю телек. Все равно мне сейчас только это и нужно. Несколько дней тишины. И я буду как новенький.

Когда он заканчивает, возвращается Берта.

– Вы только взгляните! – одобрительно восклицает она. – Кое-кто выглядит намного счастливее.

Правда? Наверное, да. Быть чистым приятно.

Она никак не комментирует ни пар в воздухе, ни наши влажные волосы и босые ступни. Молча собирает с кровати белье и исчезает, а минуту спустя возвращается с чистым. Пока она заправляет кровать, Вес стирает с моего лица оставшуюся пену.

– Так, теперь садись-ка обратно, – говорит Берта, поднимая изголовье кровати. – Сейчас тебе принесут куриный бульон, а я пока заполню твои бумаги на выписку.

У бульона нет вкуса, но я все равно съедаю его на случай, если это своего рода проверка моей готовности вернуться домой. Потом мы с Весом делим напополам круассан. Своим куском я давлюсь. У меня совсем нет аппетита. Но я устал ощущать эту ужасную слабость.

Вес находит в фейсбуке фото моей новорожденной племянницы. А потом случается чудо, и приходят бумаги на выписку. Пока Вес разговаривает с врачом о моих дурацких анализах, я даже не слушаю. Ничего интересного в них не нашли, так что я просто хочу оставить этот кошмар позади.

Напоследок мне приходится пережить еще одно унижение – Берта привозит инвалидное кресло.

– Таковы правила, – разводит руками она. – Прямо как в телевизоре.

Мне так не терпится скорее убраться отсюда, что я даже не спорю. Сажусь в чертово кресло, и Вес везет меня к лифту. Свобода близка! Вес, наверное, чувствует то же самое, потому что когда мы приезжаем на первый этаж, он переходит на бег и, толкая меня впереди, следует за указателями на парковку.

Когда перед нами раздвигаются двери, то от холода у меня перехватывает дыхание. Я без куртки.

– Извини. – Вес сжимает мое плечо. – Он должен скоро… о, вот и он!

Рядом с нами притормаживает «хаммер» с Блейком Райли, ухмыляющимся из-за руля.

– Почему Блейк не в Тампе? – спрашиваю я.

– Травма колена. Он пропустит… о блядь.

Я еще перевариваю паршивые новости Блейка, так что не сразу регистрирую топот ног.

– Райан Весли! – зовет чей-то голос. – Расскажите, как у вас обоих дела! – Бетонные стены парковки начинают освещать вспышки фотоаппаратов. – Весли, посмотрите сюда!

– Не обращай внимания, бэби, – натянуто говорит Вес. Распахнув заднюю дверцу «хаммера», он поворачивается, чтобы предложить мне руку.

– Не вздумай мне помогать, или я прикончу тебя, – угрожаю я.

Он быстро поднимает ладони, словно пойманный вор, и я самостоятельно поднимаюсь на ноги. Пара шагов – и я падаю на кожаное сиденье Блейкова мачомобиля.

Оттолкнув инвалидное кресло, Вес садится рядом со мной и захлопывает дверцу. Машина уже облеплена репортерами. Один из этих козлов прижимает объектив к тонированному стеклу и освещает салон своей вспышкой.