Текст книги "Когда плачет небо (СИ)"

Автор книги: Екатерина Анашкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)

– Ясно. Ну, что, Юрий Гаврилович, я так понимаю, нам теперь придется поработать вместе. Не возражаете?

– А если бы и возражал, то что бы это изменило? – устало проговорил Тимохин.

Он медленно встал и тут же схватился за поясницу. Только тут Володя заметил, что спина следователя под пиджаком плотно обвязана теплым шерстяным платком. С трудом передвигая ноги Юрий Гаврилович подошел к стоящему на подоконнике кувшину и, выдавив на ладонь ярко-красную капсулу, закинул ее себе в рот и запил водой.

– О-хо-хо, грехи мои тяжкие! – прокряхтел он. – Вот, как погода меняется, спину ломит – аж сил никаких нет!

Он некоторое время молчал, словно обдумывая нечто очень важное.

– Ты, капитан, как я посмотрю, парень хороший, правильный, – проговорил он наконец, – Но тут дело-то вот в чем. Начальство мое, как бы это лучше сказать... Не одобрит оно нашего с тобой сотрудничества, понимаешь?

– Если честно, то пока не очень.

– Ладно, тогда по порядку. В начале лета в Москве разразился громкий скандал, в центре которого оказался некий полковник уголовного розыска Ракитин: фальсификация документов, взятки, ну и прочие нарушения. Не припоминаешь? – Тимохин сощурился и пристально взглянул на сидящего напротив Емельяненко. – Поначалу ходили слухи, что его не только выпрут из органов, но и дадут реальный срок. Однако дело это потихоньку спустили на тормозах и замяли. Поговаривают, что за этого самого Ракитина вступился некто с самого верха.

– Ну да, – согласно кивнул Володя, – Конечно, я слышал об этом, мало того, – Ракитин долгое время работал с нашим генералом Горелиным. К сожалению, мы тоже не совершенны, и среди нашего брата полно всякой сволочи, но какое отношение имеет все это к нашему с вами разговору?

– Самое непосредственное, капитан, – вздохнул Тимохин, словно сетуя на его, Володину, непонятливость, – Моего недавно назначенного начальника зовут Ракитин Артем Борисович.

– Вот это да! – присвистнул Володя.

– Вот-вот, – удовлетворенно покачал головой Тимохин, – Нашего полковника, – Доренко Петра Денисыча, – мягонько так, попросили уйти на пенсию, а мужик он был мировой, мы с ним в органах бок о бок без малого двадцать лет вместе оттрубили. Что же касается Ракитина, то человек он вредный, болезненно самолюбивый и, что самое главное, злопамятный, и можешь мне поверить, – крови он вам попортит столько, что придется переливание делать. Так что если хочешь официального расследования, то тебе придется кучу разных бумажек собрать и заверить. Ты больше времени проведешь за столом в кабинете, чем на земле. Поверь мне, я знаю, о чем говорю, – сам полжизни опером пробегал. Честно говоря, я и сам с новым руководством с трудом нахожу общий язык. Мне уже давно намекают, что в отставку бы пора, да как уйдешь-то? Жена болеет, не работает, да и у детей не все гладко. Опять же внуков поднимать надо, – он махнул рукой.

– И что вы предлагаете?

– Не знаю. Думай, капитан. Может что-нибудь и придумаешь.

– Но вскрытие-то вы произвести сможете, я надеюсь? Или прикажете мне тело прямо сейчас в Москву забирать?

– С экспертом я договорюсь, – кивнул Тимохин, – не один пуд соли вместе съели, но дальше – сам. Мое дело предупредить, а решать тебе. Сам понимаешь, капитан, я ведь тут даже не стрелочник, так, с фонариком вдоль путей хожу, меня в любой момент убрать могут, а мне, как ни крути, еще год до пенсии досидеть надо. Так что имей в виду, – я с Ракитиным в открытую бодаться не собираюсь. У меня тоже семья имеется, а таким людям дорогу переходить – себе дороже.

– Ясно, Юрий Гаврилович, в любом случае, благодарю за откровенность. Вот мои координаты, – Емельяненко протянул следователю свою визитку, – А с вами я могу как-то связаться?

Тимохин продиктовал ему номер своего телефона. Володя встал и протянул руку для прощания.

– Что ж, всего вам хорошего, Юрий Гаврилович.

– Будь здоров, капитан!

Выйдя из душного помещения, пропахшего лекарствами, мочой и жидким капустным супом, Емельяненко с упоением вдохнул чистый воздух и достал сигареты. У него было четкое ощущение того, что он только что побывал в аду, или по меньшей мере, в одном из его земных филиалов. Ведь даже в тюрьме у большинства ее обитателей сохраняется надежда на то, что это не вечно. Пусть не сейчас, а через много лет, но есть еще шанс все изменить и начать заново. А здесь, в этом старом кирпичном здании, было такое сосредоточение отчаяния и безнадеги, что становилось по-настоящему страшно...

– Ну, что, товарищ капитан, поговорили? – подобострастно поинтересовался давешний лейтенант, подсовывая ему зажженную зажигалку.

– Поговорили. Ладно, пойду я, пожалуй. Удачи тебе, лейтенант, – прикурив, кивнул Вовка и зашагал к воротам.

– Алло, Макс! – проговорил он, когда Королев снял, наконец, трубку.

Слышно было плохо, в телефоне что-то шуршало, пищало и квакало.

– У меня не очень хорошие новости. Старушка Красина скончалась сегодня ночью.

– Как так?

– А вот так, майор. Лопнула наша ниточка, как резинка от трусов. Здесь вообще творится что-то странное. Кто-то задушил дежурную медсестру. В интернате вовсю работает местная полиция. Они, конечно, не связали убийство с кончиной Красиной, но что-то мне подсказывает, что все это не случайно.

– Правильно тебе это "что-то" подсказывает. Надеюсь, контакт со следователем наладил?

– Здесь тоже не так все просто, Максим Викторович.

– Что ты имеешь в виду?

– Если ты стоишь, то лучше сядь. Знаешь, кто теперь возглавляет Кудринский угрозыск? Артем Борисович Ракитин.

– Тот самый Ракитин, с которым бодался наш Горелин? – безмерно удивился Королев.

– Он самый, а посему, сам понимаешь, нашему присутствию здесь не слишком обрадовались, хотя следователь, – дядька не гнилой, он-то мне обо всем и поведал.

– А с чего бы вдруг?

– Юрий Гаврилович и сам не шибко жалует своего нового начальника, да и вообще, в самом скором времени собирается в отставку, на пенсию. Он пообещал, что договорится с экспертом и вскрытие Красиной будет проведено, но дальше нужно будет как-то самим выгребать. Понятно, что Ракитин вынужден будет идти на сотрудничество, но Тимохин прав, – он всячески будет тормозить процесс, как говорится, укусить не укусит, но в спину плюнет.

– Ясно, – мрачно проговорил Королев. – Ладно, разберемся. Но раз уж ты там, то поезжай-ка ты сейчас, Вовка, по прежнему адресу Красиных. Может быть тебе удастся найти их бывших соседей. Встретимся вечером, отбой!

Буквально через десять мнут Емельяненко уже остановился в тихом дворике, рядом с пятиэтажным панельным домом. На натянутых веревках полоскалось под ветром выстиранное постельное белье, мужские трусы необъятных размеров и пестрый женский халат. Чуть в стороне был вкопан в землю деревянный стол и пара кривых лавочек, на которых расположилась весьма колоритная компания: мужичонки в куртках и в одинаковых синих тренировочных штанах с вытянутыми коленями соображали на троих. На столе стояли пластиковые стаканчики, а на заботливо подстеленной газетке, была разложена нехитрая закуска, – банка соленых огурцов и порезанная неровными кусками вареная колбаса. Увидев Емельяненко они с нескрываемым любопытством уставились на него.

– Здорово, мужики! – поприветствовал их тот, подойдя поближе.

– Ну, здорово, коль не шутишь, – настороженно отозвался один из них, – коренастый, с неопрятной клокастой щетиной на лице, и воровато спрятал за спину початую бутылку с дешевой водкой.

– Ты кто будешь-то?

– Я буду Емельяненко Владимир Романович, капитан уголовного розыска, Москва, – представился он, доставая удостоверение.

– Ох, и ни хрена ж себе! – присвистнул "разливала".

– А чо стряслось-то? – нерешительно вступил в разговор щупленький, с жидкой козлиной бородкой и очень идущей к ней, блеющим голосом.

– Скажите, вы давно проживаете в этом доме? – проигнорировал Емельяненко его вопрос.

– Да уж почти тридцать лет, – отвечал третий, с впалыми щеками, усыпанными многочисленными оспинами, отчего лицо его казалось рябым, – Почитай полжизни.

– И Красиных знали?

– Знали, как не знать, – утвердительно кивнул коренастый. – Только ты, капитан, опоздал. Съехали они давно. Теперь там Гущины обретаются.

– Скажите, с кем мне лучше поговорить о Красиных? Может они дружили с кем-нибудь?

Мужички переглянулись между собой.

– Не знаю даже, капитан, – неуверенно проговорил рябой. – Может, Валька Спиридонова чего знает.

– Это кто?

– Соседка ихняя. Ну, в смысле, – бывшая, – уточнил тот. – У них квартиры на одной лестничной площадке были. Красины – в двадцать седьмой жили, а Валька, Валентина Дмитриевна, – в двадцать пятой.

– А сами вы что можете сказать о Красиных?

Мужичонки переглянулись и вразнобой пожали плечами.

– Да, ничего особенного, – проблеял козлобородый, – Они ни с кем особо дружбы не водили. Леха, – муж Женькин, – помер лет через пять, после того, как мы в этот дом въехали. Мужик он был хороший, не пьющий, за заводе вкалывал, а Женька, жена евойная, всегда была склочной, вредной, злющей. Мне всегда казалось, что и помер-то Леха так рано из-за того, что баба у него была – чистая мегера. С такой долго не протянешь. После его смерти, осталась она одна с двумя девками. Говорят, пила по-черному. Да ты лучше с Валькой поговори, она всяко лучше нас знает, что там к чему. Мы в эти бабьи дела не лезем. Чем дальше от них, тем жизнь спокойнее.

Мужики активно покивали, выражая полное согласие с последней аксиомой.

– Ясно. Что ж, спасибо, – поблагодарил Емельяненко.

– Бывай, капитан! – уважительно откликнулись они хором.

Поднявшись на третий этаж, Володя нажал кнопку звонка. Через несколько секунд за дверью послышался звонкий девичий голосок.

– Кто там?

– Здравствуйте. Меня зовут Емельяненко Владимир Романович. Я из уголовного розыска. С кем я могу поговорить?

– Ба! – закричали за дверью, – Тут какой-то Емельян Романович пришел! Открывать?

Послышались торопливые шаги.

– Нина, ну сколько можно повторять, иди садись за уроки! Мигом!

Дверь распахнулась и на пороге возникла пожилая женщина, из-за спины которой выглядывала испачканная чернилами, симпатичная круглая мордашка девочки, лет шести-семи.

– Добрый день, – приветствовал ее Володя, – Вы – Валентина Дмитриевна Спиридонова?

– Да, я.

– Разрешите представится, – и он предъявил свое удостоверение, – Скажите, вы могли бы уделить мне несколько минут для разговора?

– Проходите, Владимир Романович. Не возражаете, если мы с вами устроимся на кухне? Нина! – строго сказала она, заметив, что девочка, спрятавшись за угол, с любопытством наблюдает за ними, – Я уже устала тебе говорить, – пока уроки не доделаешь, – никаких прогулок, никаких качелей и никакого мороженого. Марш, с свою комнату!

Девочка с обидой шмыгнула носом и ушла.

Емельяненко проследовал в маленькую кухню, где устроился на табуретке рядом со столом. Тут же в неплотно прикрытую дверь проскользнула упитанная пушистая рыжая кошка, которая без дальнейших предисловий запрыгнула к Володе на колени, принялась мурлыкать и, поочередно выпуская коготки, слегка царапать его джинсовую ногу, требуя ласки.

– А ну, брысь, Ульяна! – прикрикнула Валентина Дмитриевна.

Кошка лениво приоткрыла зеленый хитрый глаз, но даже не шелохнулась.

– Мне она не мешает, – признался Емельяненко, не без удовольствия поглаживая холеную теплую спину.

– Вообще-то это странно. Ульяна у нас девушка с характером, абы к кому на руки не пойдет. Да и внучка у меня – сорви голова! – засмеялась Валентина Дмитриевна, – В этом году в первый класс пошла. Говорила я, что с шести лет отдавать ребенка в школу – полное безумие. Ну, не готова она еще к таким нагрузкам, – ей бы только на качелях качаться и в куклы играть. Но сын с невесткой меня не послушали. Вот и воюю с ней да с Ульянкой целыми днями, так и живем. Что мне вам предложить? Может быть вы голодны?

– Нет, спасибо, если можно, – то просто чаю.

Хозяйка отвернулась к плите. У нее была стройная, подтянутая фигура, звонкий голос, и если бы не седые волосы, то со спины ее вполне можно было бы принять за молодую женщину.

– Честно говоря, я не удивлена вашему визиту. Вы, наверное, из-за Карины приехали? Сегодня по телевизору только об этом и говорят.

– Угадали, Валентина Дмитриевна.

– Знаете, а мы ведь даже и не знали, что наша Карочка, и писательница Витковская – это один и тот же человек! Я это поняла только когда увидела ее портрет, – сегодня в новостях был целый репортаж о ней. Хотя я всегда знала, что эта умная и талантливая девочка в жизни добьется очень многого. Вот почему так случается, что о человеке, о его таланте люди узнают только после его смерти? Ценим, любим, скорбим, а на самом деле опять опоздали...

Володя пожал плечами, не зная, что ответить на этот, по сути, вечный риторический вопрос.

– Бедная Кара! – покачала головой Валентина Дмитриевна, присаживаясь напротив. – Такая страшная судьба...

– Скажите, вы ведь хорошо знали семью Красиных?

Валентина Дмитриевна задумчиво посмотрела в окно.

– Можно и так сказать, но мы с Женей, матерью Карины, никогда не были близкими подругами, если вы об этом. Мне очень не нравилось ее отношение к старшей дочери, и я этого не скрывала. Ведь я как понимаю, – если удочеряешь ребенка, то должна одинаково любить и родного, и приемного...

– Погодите, Валентина Дмитриевна, – оборвал ее Володя, – Вы хотите сказать, что Карина была приемной?!

Вот это поворот!

– Ну, да, а вы что, не знали? – неподдельно удивилась Спиридонова. – Причем, на том, чтобы взять Карину из приюта, настаивал ее муж, Алексей, – земля ему пухом, – украдкой перекрестилась она, взглянув на маленькую иконку в углу кухни. – Хороший был человек...

– Очень интересно, – протянул Емельяненко.

На плите весело засвистел чайник.

– Мы с Красиными всегда были соседями. Даже до переезда в этот дом жили на одной улице. Потом нам одновременно дали квартиры, и опять – рядом, – Валентина Дмитриевна достала две кружки, разлила чай и поставила на стол вазочку с самодельным песочным печеньем, – Угощайтесь! Это мы вчера с Ниночкой пекли.

– У Жени всю жизнь были проблемы по женской части, она очень долго лечилась, но врачи поставили ей диагноз – бесплодие. Тогда-то они и взяли Карину. Малышке тогда было всего несколько месяцев отроду. Алексей в ней души не чаял, дал ей свою фамилию, отчество, а вот Женя никогда по-настоящему не любила. Мне казалось, что она пошла на этот шаг только потому, что хотела удержать мужа. Но знаете, есть такой феномен, – как только женщина перестает постоянно думать о собственных детях, так все случается само собой. А может это Бог в награду за то, что она берет чужого ребенка, так ее благодарит. Но как бы там ни было, почти сразу после появления в их семье Карины, Женя внезапно забеременела и родила дочку, – Ксению. Радости ее не было предела. Знаете, у Женьки тогда совсем крышу снесло, как выражается молодежь. Она даже хотела отдать Карину обратно, но Алексей не позволил, а умирая, взял с жены слово, что та никогда не бросит Кару. Женя, вероятно, считала, что сдержала данное мужу обещание, по крайней мере в том смысле, в котором ей представлялось. Но она так и не смогла полюбить, по сути, навязанную ей девочку. Стать настоящей, любящей матерью чужому ребенку – это большой подвиг, на который Женя оказалась не способна.

– Странно, что никто не знает об этом.

– Ничего странного, – пожала плечами Валентина Дмитриевна, – Когда мы переехали сюда, Карине только-только сравнялось два годика, а Ксения и вовсе была малышкой. Свою жизнь Красины никогда не афишировали, а я, знаете ли, не сторонница сплетен. Тем более, что все эти разговоры могла серьезно повредить Карине, а ей и так доставалось. Особенно после смерти Алексея. Не скажу, что Женя держала ее в черном теле, но ей по сути, никогда не было дела до старшей дочери. Как это ни парадоксально, но ситуация напоминала классические русские сказки. Кара росла, как бурьян при дороге, но тем не менее, очень любила и мать, и сестру, хотя и знала, о том, что они ей не родные. Женя, а потом и Ксения, не упускали случая напомнить ей об этом. Семья их, после смерти Алеши, перебивалась с копейки на копейку, а поэтому Карина после школы сразу на работу устроилась, чтобы матери и сестре помогать, хотя все учителя в школе в один голос заявляли, что у девчонки голова светлая, и ей непременно надо поступать в институт и учиться дальше. Но так или иначе, Карочка здесь осталась, работала в местной библиотеке. Такая отзывчивая, добрая девочка была. И очень красивая, в отличие от младшей сестры. У Ксении от рождения было такое большое уродливое родимое пятно на шее. Правда, лет в четырнадцать, ей сделали косметическую операцию, но все равно шрам-то остался. У меня, кажется, где-то даже фотография сохранилась. Подождите минут пять, я поищу! – она с готовностью метнулась в комнату.

Оставшись один, Володя достал телефон, и набрал номер Королева, а затем Березина. Оба были недоступны. Подавив в себе желание вновь услышать голос жены, он убрал аппарат подальше. Ульяна, не довольная тем, что ласки прекратились, спрыгнула на пол и, подняв вверх пушистый хвост, гордо удалилась прочь.

– Вот, нашла, – вернувшаяся на кухню хозяйка держала под мышкой пухлый альбом. – Глядите, это мы в девяносто девятом году у меня на дне рождения. Женя еще тогда не пила, зашла меня поздравить по-соседски, а потом и девочки ее заглянули.

Володя вгляделся в снимок. Валентина Дмитриевна почти не изменилась, только ее темные густые волосы стали совсем седыми. Женщина справа, с хмурым, неулыбчивым лицом и глубокими носогубными складками, была одета в широкий свитер из модной тогда ангорки и юбку до колена. Она обнимала за плечи откровенно некрасивую девочку-подростка. На той красовался коротенький топ с изображением Микки Мауса, джинсовые шорты и желтые лосины. На шее справой стороны из-под платка выглядывало безобразное темное пятно, покрытое густыми волосами. Четвертую девушку, стоящую чуть поодаль, Володя узнал сразу, – это была Карина. На тот момент ей, наверное, было около шестнадцати, хотя выглядела она младше своей сестры. У нее были классически-правильные тонкие черты лица, большие глубокие глаза и грустная улыбка. И даже пышно начесанная челка, – дань моде, – ничуть не портила ее внешности.

– Это Женя, – Валентина Дмитриевна указала на угрюмую даму, – А рядом с ней Ксюша. Видите, она до операции всегда закрывала шею платками. Я честно говоря, думала, что девочка рано или поздно превратится из гадкого утенка в лебедя, но чуда так и не произошло. И дело, как вы понимаете, не только в родимом пятне. Давайте, я вам еще чайку подолью?

Володя согласно кивнул, продолжая вглядываться в лица на старой фотографии.

– Очень уж у Ксюши характер был нехорош, – продолжала она, покачав головой, – Росла она избалованной, капризной, матерью вертела, как хотела. Еле школу закончила, в аттестате одни тройки, а на уме только гулянки были. Помню, бывало, накрасится, юбку выше пупа нацепит, – и на дискотеку. Не хочу наговаривать, но ходили упорные слухи, что Ксюша была девочкой, мягко выражаясь, не самых высоких принципов.

– Что вы имеете в виду?

– Только то, что сказала. В отличии от своей сестры, она была девушкой легкодоступной. Вы же понимаете, Владимир Романович, что в таком возрасте нужно мальчикам, – она многозначительно взглянула на Володю, – Но получив свое, они, как правило, бросали Ксюшу: кому нужна девушка с такой репутацией? Ей бы понять, что таким способом мужчину к себе не привяжешь, но где там!..– Валентина Дмитриевна махнула рукой.

– Так вы говорите, что Карина была не такая?

– Абсолютно, хотя у нее кавалеров было хоть отбавляй. А самое обидное для Ксюши было то, что многие из тех, с кем она встречалась, впоследствии переключались на ее старшую сестру.

– А у Карины был молодой человек?

– Насколько мне известно, – нет. Цветы ей дарили, в кино приглашали, на танцы, но Карочке было не до этого. Она была девочкой не по годам серьезной, все свободное время проводила либо на работе, либо дома, читать очень любила. У Красиных все хозяйство держалось на ней, – и приготовить, и постирать, и в магазин сбегать, – все Кара.

– Да уж, и впрямь, – русские народные сказки, – усмехнулся Володя.

– Так вот, о Ксюше. Более или менее серьезные отношения у нее сложились только с одним парнем. Имени его я не помню, но высокий такой был, симпатичный, солидный, старше ее. Я несколько раз из окна видела, как он Ксению к дому на машине подвозил. На мой взгляд все это не имело к любви никакого отношения, но Женька наоборот, почему-то решила, что ее любимая доченька очень скоро за этого гоголя замуж выйдет. Ходила гордая, всем подряд хвасталась, что Ксюха скоро в богатстве жить будет. Но только не сложилось. Как-то все в одночасье развалилось. Что там и к чему, не знаю, да только Карина после этого ушла из дома, а жених Ксении пропал. Женька злющая была, как разбуженная гадюка, пить начала... Помню, пришла ко мне как-то раз и давай с пьяных глаз слезы лить, да на судьбу-злодейку жаловаться. Говорит, нет мне в жизни счастья, а все из-за Каринки! Еще в детстве надо было ее обратно в детдом сдать. Я ей в ответ, мол, Господь с тобой, Женя, грех такое на дочь наговаривать! Вон, Карочка вместо того, чтобы в институт учиться пойти, сразу на работу устроилась, чтобы вам помогать. Неблагодарная ты, Женя. А она мне, – не дочь она мне, и никогда ей не была. Пусть, говорит, катится на все четыре стороны, глаза бы мои ее не видели! Короче говоря, разругались мы в тот раз с ней вдрызг. Но что конкретно у них случилось, я так и не узнала. Да и не до того мне было, у меня как раз тогда свекровь, – царствие ей небесное, – преставилась, – Валентина Дмитриевна тяжело вздохнула.

– И где же Карина жила?

– Так у Клавдии Николаевны Арсеньевой. Это учительница ее школьная. Она у нее литературу преподавала.

– Вы не могли бы дать мне ее адрес?

– А смысл? Клавдия Николаевна еще при Карине умерла. Она к тому времени уже на пенсии была. Хорошая была женщина, красивая, умная, интеллигентная. Вот только очень одинокая. Клавдия Николаевна приютила Кару, заботилась о ней, как о собственной дочери, даже хотела на нее свою квартиру переписать, но не успела. Кара очень переживала, плакала сильно, а потом, как я слышала, в Москву подалась, в университет поступила.

– Вы хорошо знали Арсеньеву?

– Что вы, нет, конечно, можно сказать, – шапочное знакомство.

– А с тех пор Карина часто бывала в городе?

– Редко. Приедет, на могилку к Клавдии Николаевне сходит, цветочки принесет, поплачет и обратно, в Москву. Женька ее знать не хотела, на порог не пускала. Особенно после того, как пить начала. Так Карина, когда приезжала, мне в конверте деньги оставляла для матери и сестры, не много, но все же. Ведь Ксюха-то так и не работала, все ждала принца на белом коне. Женька, как Кара уехала, устроилась в столовую посудомойкой, получала гроши. Вот и получалось, что обе они сидели на шее у Карины.

– Значит, Ксения тоже недолюбливала Карину...

– Недолюбливала? – Валентина Дмитриевна насмешливо приподняла брови, – Это вы еще мягко выразились, Владимир Романович. Да она ее просто ненавидела. Ксения была уверена, что во всех бедах виновата старшая сестра, – и в том, что отец так рано умер, и в том, что мать спивается, и в том, что в личной жизни у нее ничего не клеится. Знаете, мы все были просто ошарашены известием о том, что Ксения выходит замуж за иностранца. Где уж они познакомились, я понятия не имею, но роман был очень скоротечным. Женьку, когда она узнала, что ее любимая дочь собирается навсегда уехать из России и бросить ее, разбил паралич. О том, чтобы ухаживать за больной матерью, и речи не шло. Ксюха быстренько сдала Женьку в дом престарелых, продала квартиру и умотала за океан. Как вы понимаете, мнения Карины она не спрашивала. Да если бы и спросила, это вряд ли что-то поменяло.

– Да, уж, невесело, – усмехнулся Емельяненко. – И больше вы никого из них не видели?

– Нет, никого. Я изредка забегала в приют к Жене, передавала ей кое-что из продуктов, из одежды, жаль мне ее было, – глупая несчастная женщина... Нянечка как-то раз обмолвилась, что к ней иногда приезжает дочь, Карина. А сама Женя очень плоха в последнее время.

– Она умерла сегодня ночью, – сказал Володя.

– Господи! – всплеснула руками Валентина Дмитриевна, – Не зря говорят: пришла беда, – открывай ворота! Сначала Кариночка, теперь Женя... Вот ведь несчастье-то какое!

– И все же, дайте мне, пожалуйста, адрес этой учительницы, у которой жила Карина.

– Хорошо, сейчас черкну, – пожала плечами собеседница, – Только имейте в виду, там уже давно живут совершенно посторонние люди, которые Клавдию Николаевну и в глаза-то ни разу не видели. Хотя... Знаете, был у нее друг, тоже в возрасте. Такой симпатичный статный мужчина. Все ходил к ней на чай, цветы дарил. Злые языки поговаривали, что якобы седина в бороду, бес в ребро, не ровен час Клавдия Николаевна замуж выскочит. Но я в эти сплетни никогда не верила. А то, что у Клавдии Николаевны поклонник появился, – так что ж в этом плохого? Помню, очень он переживал, когда ее не стало, на похоронах прям черный был. Я подозреваю, что он по-настоящему любил ее. А вот после ее смерти он исчез, переехал, наверное.

– А как его звали?

– Вот чего не знаю, того не знаю, – развела руками Валентина Дмитриевна. – Карина знала, да ведь теперь и у нее не спросишь...

– Что ж, спасибо вам большое, Валентина Дмитриевна, что нашли время для меня, – Емельяненко встал и прошел в прихожую.

– Не за что. Обращайтесь, если что. И вот еще что. Ксения всегда была слишком спесивой, и Леня, мой сын, ее недолюбливал, а вот с Кариной, несмотря на разницу в возрасте, общался. Не могу сказать, что они дружили, все-таки, Кариночка была значительно старше, но отношения у них всегда были теплые. Я дам вам номер его телефона, вполне возможно, что какие-то детали он помнит лучше меня. Правда сейчас Леня в командировке, в Ярославле, но когда вернется, позвоните ему, он непременно поможет.

– Еще раз благодарю вас за откровенный разговор, Валентина Дмитриевна. Всего вам хорошего!

В приоткрытую дверь на секунду высунулась круглая усатая мордочка и громко мяукнула, – Ульяна сочла своим долгом тоже попрощаться с Володей.

***