Текст книги "Зло той же меры"
Автор книги: Екатерина Тевервоский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)
Глава 2
Суббота, 1 день до…День
Ранним утром Дима на цыпочках выскользнул из дома и с того времени слонялся по улицам вблизи родительского дома, потерянный и забитый, кутаясь и ёжась в великоватой ему на пару размеров чёрной толстовке, плотно накинув на голову капюшон. Не только из-за того, что на улице по утрам было ещё холодновато – воздух за ночь остывал до десяти градусов тепла, – а ещё и потому, что чувствовал себя одновременно и самым мерзким, и всеми изгнанным, преданным, никому не нужным. Домой идти ему не хотелось и было даже несколько страшновато, так как у отца был выходной. Теперь Дима боялся не только его ледяного безразличного взгляда, но помнил ту невидимую силу и власть, которой обладал его отец. С самого детства Дима замечал, как не только подчинённые, но и близкое окружение отца смотрело на Георгия Абрамовича Вронева если не с подобострастным страхом, то как минимум заискивающим взглядом. На что же он был способен, даже пусть и в отношении своего единственного родного сына? Дима боялся представить, несмотря на то что замыслил убить себя. Получается, что он боялся отца больше своей смерти.
Дима не переставал корить себя за свою глупость, за свою бесхребетность и безвольную ведомость. Наконец, за содеянное. Иногда он пытался успокоить себя тем, что основные мерзости и ужасы преступления совершены не его руками, но всё же его сознание прекрасно понимало, что ответственность лежит на всех пятерых… пятерых грабителях, насильниках, убийцах. Хотел ли Дима себе такие слова описания? Нет… Всё, чего он хотел, – это чувствовать себя крутым, настоящим пацаном в клёвой банде. Чувствовать, что его уважают, что им дорожат. Видеть в глазах девушек не только презрение или омерзение, а заинтересованность, быть может, даже флирт…
Ещё и, как назло, на одном из телеэкранов, растянувшихся во всю высоту шестнадцатиэтажного дома на перекрёстке, крутился новостной репортаж, в котором как раз рассказывалось о произошедшем ночью преступлении, по итогу которого неназываемый полицейский потерял всю свою семью. За этими короткими тезисами, сопровождавшимися фотоизображениями тел и заляпанного кровью места преступления, которые и без того отпечатались у Димы в памяти, сразу же показали Леонтия Павловича Керчева, буквально обуреваемого огнём праведного гнева к допущенному, по его мнению, полицией. Он кричал, махал руками, объяснял, что к произошедшему привели ошибки действующего начальника полиции Новоградска Иванова, обещал, что если изберут его, то такого безобразия никогда больше не повторится. Давал слово отыскать и наказать по всей строгости закона виновных в этом страшном и гнусном преступлении.
– Я идиот, просто-напросто кретин… – прошептал Дима, выдыхая и стараясь сдержать стон отчаяния, рвущийся из груди вместе с потоком слёз, которые не просыхали на его лице и подушке всю ночь. Ноги стали ватными и такими слабыми. Что, если полиция расследует, что он причастен? Тогда все в городе, а быть может, и во всей стране узнают о том, что Дима совершил. Что скажут мама и отец?.. И Дима приходил к единственному, как он теперь считал, верному и правильному решению. – Нет, моё спасение лишь в смерти.
После полудня живот Димы громогласно заурчал, напоминая своему хозяину о том, что еда – немаловажная составляющая жизни. Ещё и начинала понемногу болеть голова, хоть и не сильной, но тупой и ноющей болью, которая, казалось, не прекратится уже никогда. Первой мыслью, от которой даже потекли слюнки, была идея пойти домой, где наверняка в выходной мама приготовила что-то очень и очень вкусное. Но, разумеется, Дима отмёл эту мысль. И теперь всматривался в вывески кафе, ресторанов и пабов, пытаясь вспомнить, в каком месте более-менее вкусно и не очень дорого, так как понимал, что если отец перестанет перечислять на его карточку средства к существованию, то те очень быстро исчезнут. Что же делать тогда? Потому Дима решил, что настало время экономить. Правда, тут же оборвал в себе и эту мысль, вспомнив о том, что завтра у него уже не будет. Дима дал себе слово, и он сдержит его – так он, по крайней мере, уговаривал себя.
Возвращаясь к реальности и быстро-быстро осматриваясь по сторонам, Дима внезапно обнаружил, что стоит напротив своей самой любимой кофейни. За стеклом витрины он заприметил такую красивую и столь любимую им блондинку-бариста, которая в этот момент стояла за стойкой, пересчитывая кассу. Разумеется, противостоять одновременно и голоду, и желанию войти в кофейню, чтобы хотя бы промелькнуть у неё перед глазами, Дима не мог.
Теперь он сидел за одним из четырёх круглых столиков в самом углу. На том же месте, где обычно печатал на ноутбуке свой эротический роман. Но в этот раз без ноутбука. Его голова гудела, виски сдавливало так сильно, что даже темнело в глазах. И не помогали никакие таблетки, даже обезболивающие. Ведь ежесекундно воображение Димы вновь и вновь рисовало ему произошедшее вчера нападение банды Дракона на семью полицейского. Нападение, в котором он участвовал самолично. Он сидел, уткнувшись лбом в ладонь левой руки, смотря пустым взглядом сквозь столешницу и медленно потягивая из трубочки раф с клубничным сиропом и тремя ложками сахара, приготовленный ему той самой блондинкой, в которую Дима был тайно влюблён и на которую в этот день не взглянул ни разу. Все его мысли были заняты лишь одним вопросом – о своей смерти. Он уже смирился с тем, что должен будет убить себя. Не знал лишь того, как это сделать. И откуда набраться смелости в самый финальный момент, не отступиться, как тогда перед раскрытой створкой окна в своей комнате. Дима представлял себе, как будут горевать близкие и родственники, когда его не станет. Ему становилось жаль маму, но эта мысль перекрывалась другой: как наконец отец будет жалеть о тех взаимоотношениях, которые выстроил с Димой, как поймёт свои ошибки и будет корить себя, винить в смерти единственного сына! Не сможет же он с безразличием отнестись к его смерти, думал Дима. Смерти… И тогда новые мысли поглощали его, тёмные, печальные.
– Интересно, что там… после… – бормотал себе тихонько под нос Дима, делая очередной маленький глоток из трубочки. – На самом деле рай, как уверена мама? С Богом, ангелочками, арфами, водопадами… Н-е-ет, нет, нет и нет. Или да?..
Дима вдруг очнулся, заозирался, бегая глазами по помещению кофейни. Его тело одновременно наполнил жар и пробило холодным потом – слышал ли кто-то его бормотания? Зал почти пустой, кроме него лишь по диагонали за ещё одним столиком сидел какой-то мрачный мужчина, мешающий в вазочке десерт и потягивающий кофе, но вроде как на Диму ему было плевать, его глаза безвылазно устремились в экран смартфона. А бариста вроде как стояла далеко за стойкой… А-а, в ушах ещё и наушники, точно не слышала. Слава Богу, подумал Дима. Хотя… Какая теперь разница. Совсем скоро его не станет, зачем волноваться о том, что думает и как относится к тебе единственная твоя любовь, пусть и не знающая о том, как ты влюблён? И он вновь погрузился в мысли о смерти и о том, что же ждёт после, то раздумывая про себя, то что-то бормоча и иногда даже практически похныкивая от охватывающего его страха:
– А что, если после смерти нас ждёт сплошная чёрная пустота? И ничегошеньки в ней нету… И ты висишь в этой пустоте в одиночестве, сходя медленно с ума. Нет, такое невозможно тоже. Ведь должны быть где-то и остальные. Значит, в этой пустоте нас много? Слышим ли мы голоса друг друга или мысли? Если да… Быть может, можно вообразить, что ты находишься в некоем баре или… или кофейне, где тебя окружают другие люди? Миллионы, миллиарды, триллионы, быть может, и больше голосов – разве они не разорвут на части сознание? Боже, какой ужас, как же это всё страшно… Но… что, если есть возможность вообразить себе, что кто-то близко и ты его слышишь, а кто-то далеко? И вот ты в бесконечном помещении, где слышишь тех, кто в твоём воображении рядом, а с остальными можешь заговорить по мере необходимости? Да! Да, точно! Так и есть!
– Простите, вы что-то хотели бы заказать? – выхватил из охвативших Диму мыслей и идей голос блондинки-бариста. Она подошла к столику, видимо, привлечённая непроизвольными Димиными воскликами радости.
– Д-да… простите. Да. Я хотел бы заказать ещё кофе, – краснея, ответил Дима. – И десерт, например, брауни. С мороженым.
– Хорошо. Какой кофе желаете? Как и всегда, раф с клубникой?
«Боже, она знает и помнит, какой я люблю кофе!» – пронеслось в голове у Димы, а вслух он ответил:
– Можно, пожалуйста, раф с мятным сиропом?
– Да, конечно. Пара минут, я вам принесу.
Бариста приняла заказ и прогарцевала обратно за барную стойку. Дима не мог отвести глаз от движения её бёдер, от таких длинных стройных ног, локона, спадавшего на лоб… Лишь смутившись, он заёрзал на стуле и вновь уставился в столешницу, понемногу возвращаясь в свои мысли. Только теперь он уже думал о том, стоит ли кончать жизнь самоубийством? Или стоит жить, но жить не как раньше, как безвольный зомби, следуя за идиотами-друзьями и какими-то бандами, а как личность. Закончить роман, позвать на чашечку кофе эту прекрасную девушку, заняться спортом и собой в принципе?
И допив чуть позднее принесённый бариста кофе, Дима был полон энергии и мечтаний о том, как он станет совершенно другим человеком. Теперь у него была ощутимая цель, реальная и достижимая. Начать жизнь с чистого листа! Наконец тревога чуть отпустила Диму, он почувствовал, что может вновь дышать полной грудью. И всё благодаря этой чудесной девушке, на которой он просто-напросто мечтал жениться. Она помнит, какой кофе он любит! Это значит, что она обратила на него внимание, что он небезразличен ей!
С такими мыслями Дима покидал кофейню. Поглощённый ими, он не заметил, как мужчина, сидевший за соседним столом, тоже поднялся на ноги, не допив свой кофе, и последовал за ним, не сводя со спины Димы глаз, полных боли, ярости и решимости осуществить задуманное.
Глава 3
Суббота, 1 день до…День
Это был ошеломительный успех. Леонтий Керчев гордо восседал в кожаном кресле в своём кабинете, уже готовый почивать на лаврах, которые должны были вот-вот на него пасть, и празднуя победу. Прекрасный план был воплощён без единого изъяна. Иванов даже потерял голос перед журналистами, в последнем интервью проблеяв что-то невразумительное. И теперь те хаяли его из всех динамиков и со всех экранов. А как же было приятно на экстренном совещании министров Новоградска смешать этого старого идиота с грязью! И видеть его растерянное побледневшее лицо с поникшими этими идиотскими усами.
Ничего, всё правильно – никто не смеет бросать вызов ему, Леонтию Павловичу Керчеву! Не хватило ума вовремя уйти с дороги, теперь плати по счетам. Злопамятный и мстительный характер Керчева уже подкидывал ему идею с тем, чтобы после избрания начальником полиции Новоградска обвинить Иванова не просто на ораторском поприще, а по самой настоящей законной базе. Посадить старого идиота минимум на пару лет, чтобы урок лучше усвоился… Эта мысль так манила к себе Керчева, что он поднялся с кресла и подошёл к окну, в которое теперь наблюдал за прохожими мимо «Офиса», с такой высоты казавшимися мелкими муравьями. Ничего не знающими и не решающими, ни над чем не властными. Лишь хаотично ползающими, выполняя команды и распоряжения, спускаемые им сверху. Леонтий Керчев чувствовал себя богом, взирающим с небес на землю.
– Леонтий Павлович! Есть минутка? – его отвлёк голос помощника, перетаптывавшегося с ноги на ногу в дверном проёме и заискивающе смотревшего на спину своего начальника.
– А, Евгений Юрьевич. Проходи, проходи. Надеюсь, какие-нибудь хорошие новости, ещё лучше, чем утренние? – улыбаясь краешком рта, спросил Керчев, усаживаясь за свой стол, и сцепил кисти, теперь буравя взглядом своего помощника и не переставая думать о том, какой же он идиот и сколь идиотская эта заискивающая улыбочка на его глупом лице.
– Из хороших новостей всё те же – рейтинги Иванова ни к чёрту! Уверен, вы выиграете сто процентов…
– Не говори «гоп», пока не перепрыгнешь, – перебил его Керчев, хоть мысленно сам только об этом и думал с самого утра.
– Это да… Тут согласен с вами, конечно. Нужны ваши подписи под документами… вот тут и тут.
– Что за документы? – даже не надевая очков и мельком просматривая бумаги, испещрённые совершенно не интересными ему буквами и цифрами, задал вопрос будущий начальник полиции.
– Если обобщающе и кратко – это по нашим финансам на рекламу вашей кандидатуры за прошлый месяц. Нужно выплатить нашим рекламщикам и там всяким этим… Ну, у кого арендовали экраны за время показа, в интернете оплатить… Ну, вы понимаете…
– Это да, без рекламы никуда. Ни в торговле, ни в выборах. Проклятые капитализм и эта, видите ли, демократия. Только деньги лишние приходится тратить. Которые совсем не лишние, верно, Евгений Юрьевич? – недовольно бормотал Керчев, ставя подпись в указываемых помощником местах.
– Именно так, именно! Полностью согласен с вами, – хихикнув над шуткой начальника, подобострастничал помощник.
«Каков же идиот! – уже в какой раз подумал про себя Керчев. – Но верный, преданный. Этого у него не отнять, а это важно. Земляк всё же, мы своих не бросаем».
«Вот старый кретин. Ему и подобным мумиям место в мавзолее рядом с Лениным, а они всё мнят и свято верят в то, что держат руку на пульсе современности. Капитализм ему, видите ли, не нравится. Совковый пережиток, – так уже думал, разумеется, про себя, Евгений Юрьевич Сычёв, поглядывая на подписывающего документы Керчева. – Хорошо, что и на этот раз прокатило. Этот кретин подписывает всё без разбору, хотя там бюджет завышен если не на половину, то минимум на треть. Смотрит на меня, как на говно, а не знает, что на самом деле это не он меня имеет, а я его. Ну что за высокомерный идиот!»
Глава 4
Суббота, 1 день до…День
За столиком в довольно дорогом по меркам Новоградска ресторане сидели трое, казалось бы, совершенно разношёрстных людей. Никак не сочетавшихся друг с другом. Любой со стороны, увидев эту странную компанию, сразу же задался бы элементарным вопросом: «Что у них может быть общего?» А следовательно, что же может их в принципе объединять? Один был низкорослый, приземистый, с небритой двухдневной щетиной. Одет просто и броско, в прошлом веке его бы не пустили даже в самый малоуважаемый ресторан: поношенные кроссовки, спортивный костюм, на котором только не хватало популярных в девяностые годы трёх белых полосок. Второй был крайней противоположностью первого «спортсмена»: строгий деловой костюм, поглаженный красный галстук с зажимом, уложенная причёска. Уверенный, хоть и усталый взгляд, впалые глаза, очерченные синяками. И наконец третий член этой команды, являвшийся словно переходным звеном между описанными ранее: модный, хоть и не самой дорогой марки, свитер, коричневые брюки, не сочетавшиеся с образом громоздкие кроссовки. На переносице сидели очки в круглой оправе, волосы были взъерошены, несмотря на то что каждые минут пять он проводил по ним рукой, безуспешно пытаясь пригладить.
Если не считать возраст – всем им было по двадцать пять лет, – общего у них больше и в самом деле не было. А объединяло лишь прошлое, ведь все они закончили в один год одну и ту же школу, во время учёбы в которой считались неразлучной тройкой, хоть и тогда уже не слишком гармонировали уровнем знаний, отношением к учёбе, внешним видом и статусом родителей. Чем и удивляли своих учителей.
– Слыхали сегодня в новостях? Про убийство семьи полицейского? – спросил у друзей «спортсмен».
– Конечно. С утра только и говорят об этом. Что в телике, что в инете, что на радио. Утром вот бегал, слушал музыку – так в рекламной вставке даже было а-ля «не пропустите, срочные новости на канале там каком-то». Задолбали, – ответил человек в строгом костюме.
– Эт да. Но семью жалко, конечно, – вмешался третий.
– Ты чего? Он же полицейский. Надо было думать, куда идти работать, – грохнув рукою о край столешницы и грозно нахмурившись, заявил первый.
– Да ладно тебе, Макс. Людей и правда жаль. Так ты ещё и вспомни, что у нас теперь бо́льшая часть тех, кто в полиции, работает по принуждению. Лишился родителей – получил полицейские погоны и этот грёбаный чёрный скафандр.
– А, ещё действует? – почесав затылок, уточнил «спортсмен».
– Ага.
– Ну ладно, хрен с ним. Раз так есть, значит, так надо. У нас там всё же умы сидят наверху, не то что мы. Выпьем за встречу лучше, давно не собирались так, да, парни?
– Согласен. Да и то, что погода устаканилась вроде более или менее, тоже предлагаю отметить, – предложил третий.
– Точно. Ну, будем, – «спортсмен» залпом осушил рюмку и, закусив маринованным огурчиком, обратился к другу в деловом костюме: – Морс как, вкусный? Не жалеешь, что трезвенником останешься?
– Я за рулём. Да и ты помнишь же, что и не пью почти.
Они помолчали, жуя заказанное, запивая и думая то ли каждый о своём, то ли ни о чём вообще.
– Но это наши новости, дыры нашей. В мире ещё всё хуже. Вон, наши с Западом снова борются, всё пытаются заставить этих хотя бы с уважением к нам относиться, – поднял новую тему «спортсмен». Не менее острую.
– Худой мир лучше доброй ссоры, – проговорил пословицу второй, изменившись в лице, словно окаменев.
– Да мы-то за мир. А вот эти… вечно свои ракеты к нашим границам тащат. Плацдарм готовят, я вам говорю. Им наши территории, а уж тем более газовые и нефтяные скважины уже и наяву снятся. Ублюдкам этим, – первый опустошил ещё одну рюмку. Спор между друзьями разгорался.
– Зачем они им, если они и так всё купить могут, что захотят. А мы продаём и радуемся, ничего своего не развивая. Зато кулаками налево и направо трясём, всё чего-то обещаем. На той неделе вообще про ядерное оружие сказанули, это ж надо… В СССР, несмотря на железный занавес, даже в самые острые периоды международных отношений никто не смел заикнуться о применении ядерного вооружения. Все знали, что это табу, потому что иначе миру каюк. И войну многие тогда ещё помнили, либо сами воевали, либо детьми застали. А теперь…
– Да ты чего, наши, наоборот, предупреждают, что могут применить, а не угрожают. Напоминают этим индюкам, что есть у нас… «подарочки». Чтобы те и не думали тут апокалипсис устраивать, так как аукнется им сразу, – не согласился «спортсмен».
– Возможно. Ладно, чего тут спорить, политика есть политика. Всё равно всей правды никогда не узнаем. Кто там и что на самом деле имел в виду, какие договорённости заковёрные. А они наверняка есть, – пошёл на мировую парень в деловом костюме. Но первого было уже не остановить.
– Нам просто надо, чтобы эти твари не лезли. Вон, оказалось, что у оппозиционера этого великого, – у «спортсмена» от негодования и омерзения даже передёрнулось лицо, – миллионные счета по всему миру разбросаны. Чьи деньги? Белого дома, никак иначе. А то откуда, а?
– Ты имеешь в виду того, которого посадили полгода назад?
– Ага. Жаль, смертной казни нет, а то эти иноагенты распоясались совсем…
– Да ну тебя, – внезапно влез в диалог третий, до этого, да и всегда молчавший при обсуждении острых тем. – Суд был куплен, невооружённым взглядом видно. Слушал ахинею стороны прокурора, а адвокатам судья слова не давал сказать.
– Эх ты, не понимаешь ничего…
– Это я не понимаю? – взбеленился с пол-оборота третий и вскочил со своего стула.
– Всё-всё, тише, парни. Вы сейчас поубиваете друг друга. Давайте что-нибудь другое обсудим, в конце концов… – вмешался второй, так же вставая со своего места, с опаской поглядывая на раскрасневшееся лицо «спортсмена» и готовясь в случае чего встать примирительной стеной между своими друзьями.
– Да, согласен, – железным голосом, присаживаясь обратно, ответил первый. Буравящего взгляда, однако, он с друга из прошлого не снимал.
– А как там у тебя с социальной выплатой после операции? Решилось всё или таскают ещё? – решив отвлечь «спортсмена» от третьего, спросил парень в деловом костюме.
– Не-а, ни фига. Всё так же в простое всё. Будь они неладны, уроды…
– Это нашему главному скажи спасибо, – явно будучи на взводе, подкинул ещё дровишек в тлеющий гнев первого сцепившийся с ним минуту назад.
– Почему?
– Ну а кто подписал законы, регулирующие в том числе и вот решение твоей проблемы? Кто всю эту бюрократическую машину собрал за три срока правления заместо двух по Конституции?
– Эх ты, как в школе был дурак, так дураком и остался. Главный наш – красавец-мужик. И делает он всё правильно. А проблема в чинушах, которые мешают ему. Думают лишь о том, как самим разбогатеть. Вот и получается, что на него и западные наши так называемые «друзья» давят, хотя с такими друзьями и врагов не нужно. И наши внутренние мерзавцы ничего нормально сделать не дают.
– Ну да, ну да…
– Что «ну да»? Я вот зуб ставлю, что узнай главный о бардаке, что вот в моём деле творится, он бы им кузькину мать всем так показал, что эти холуи забегали бы наконец, работой бы занялись.
– Всё как всегда – это не царь, это бояре плохие? А царь-батюшка добрый, просто его обманывают, вот и не знает, что на самом деле да как… – теперь уже не сдержался и вставил своё слово первый, с горькой ухмылкой смотря на школьного друга.
– Да ну вас. Не царь он, а президент. Царей у нас уже с семнадцатого года нет, спасибо Ленину.
– Боже, кого ж ты ещё похвалить сегодня успеешь, – закатил глаза третий.
Так трое друзей сидели за столом, пили и ели, обсуждая новости, обмениваясь какими-то своими историями, проблемами. Но каждый из них чувствовал, что та, былая дружба осталась далеко позади, в прошлом. У каждого из них была своя жизнь, свои интересы и взгляды на мир, во многом не сходившиеся. И всё же, расставаясь спустя пару часов, они пообещали друг другу, что непременно ещё разок соберутся втроём, через неделю, в крайнем случае через две. Даже несмотря на обиды, накопившиеся у двух друзей на первого, одетого в спортивный костюм.
И каждый побрёл своей дорогой, испытывая горькое чувство ностальгии по молодым годам и возвращаясь мысленно к житейским проблемам нынешним.
