Текст книги "Зло той же меры"
Автор книги: Екатерина Тевервоский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)
Глава 6
Пятница, 2 дня до…Ночь
Дима сидел, раскачиваясь, на кровати в своей спальне, забившись в самый её край, подтащив колени к груди и обхватив ноги. Сидел в темноте, обливаясь холодным потом и весь дрожа.
– Что же я наделал, зачем я пошёл… Чёрт, чёрт!..
Он шептал и шептал проклятия и ругательства себе под нос, несколько раз ударил себя по щекам, не высыхавшим от струившихся по ним слёз. А события, произошедшие днём, всё никак не хотели выходить у него из головы, даже наоборот – вновь и вновь представали перед глазами в такой яркости и свете, что казалось, они происходят с ним вновь и вновь. Раз за разом.
Телефон завибрировал. Новое сообщение от Андрея:
«Как прошло, бро? Сорян, что снова сбежал, нервишки не выдержали. Но у тебя всё ништяк, да? Ты теперь правда в банде?»
– Пошёл к чёрту! – едва не взревев, всё так же шёпотом, чтобы ни в коем случае не разбудить родителей, выдохнул Дима и, подбежав к окну, открыл створку и выбросил в неё свой телефон. Затем вновь вернулся на кровать, где продолжил как сумасшедший раскачиваться из стороны в сторону, обхватив колени. – Зачем я его послушал, ну зачем! Придурок ты, Дима, чёртов идиот!
Всё началось с ссоры за обедом с родителями. После неё Дима выбежал из дома и, бредя по обочине дороги, поймал первое попавшееся такси, на котором доехал до своего друга. Андрей жил в десяти минутах езды в довольно приятном, считавшемся даже элитном доме в жилом комплексе, примыкавшем к частным секторам. Квартира в таком доме стоила немало, хоть и много дешевле, чем дом семьи Вроневых. Отец Андрея был военным в отставке, некогда дослужившимся до звания генерал-лейтенанта, а кем в принципе была мама, Дима никогда и не знал, так как Андрей со школы жил лишь с отцом. Когда они собрались, Андрей в красках рассказывал развесившему уши Диме о том, как круто изменится их жизнь, если они получат татуировку дракона, то есть станут полноценными членами банды. Но тогда Диму уже и не нужно было уговаривать. После перепалки с отцом он был готов на всё. Потому они почти сразу же направились к Коле в заброшенный отель на Калининской улице.
Всего на ходку вместе с Димой и Андреем должны были пойти шесть человек. Дима не понимал, почему многие другие отказывались и не шли, ведь это был такой шанс! Сомнений в его голове не возникло даже тогда, когда собравшейся группе Коля, наливая по стакану водки, ещё раз объяснил план действий и самую главную цель – убить семью полицейского. Вспоминая это, Дима вновь хлестанул себя ладонью по щеке.
– Идиот, грёбаный придурок!
Это теперь он понимал, что они должны были сделать. Что сделали… А тогда ему всё это казалось каким-то нереальным, словно происходило в виртуальной игре и даже не с ним самим. Почему-то он не подумал, что он станет соучастником самого настоящего преступления… Как не думал и тогда, когда преследовал бежавшего с Калининской выжившего полицейского.
Они добрались до места назначения на машине. В ней Коля выдал подопечным маски и балаклавы, а также строго-настрого предупредил, что предательства не потерпит. Сказал, что если кто-то сольёт информацию полиции или ещё кому угодно, то он сделает всё, чтобы выпустить крысе кишки. В тот момент в машине Дима радостно и яростно прокричал со всеми: «Да!» Даже тогда до него так и не дошла суть готовящегося к совершению дела.
Нервы у Андрея не выдержали у подъезда. В какой-то момент он просто сорвался с места и побежал, несмотря на то что в машине тоже со всеми кричал и улюлюкал. Коля в ответ лишь плюнул на землю и сказал, что трусливая девка может убираться на хрен. И добавил, что вот если Андрей выдаст их, то тогда станет трупом. Но и в тот момент Дима не захотел сбежать. Ему это даже в голову и не пришло. Он всей душой считал Андрея самым настоящим предателем. И впервые был не согласен с Колей, хоть внешне и никак не проявил этого, – в глубине души Дима был уверен, что предатель должен поплатиться кровью.
После этого они поднялись на нужный этаж, который был записан у Коли в какой-то эсэмэске в телефоне, вскрыли дверь коридора и приблизились к нужной квартире… Волна ужаса и стыда вновь охватила Диму, он вскочил на ноги и принялся мерить свою комнату шагами, бросаясь из угла в угол, словно загнанный зверь.
– Чёрт возьми! За что мне всё это, почему всё это произошло со мной!..
Они взломали дверь квартиры. Незнакомая женщина вышла в прихожую, увидела их и стремглав бросилась вглубь квартиры, закрывшись в одной из комнат. Дима помнил то приятное чувство, которым наполнилось всё его тело: адреналин с чувством вседозволенности и власти. На этот раз не он был жертвой, не ему нужно было скулить и убегать. Впятером они вломились в комнату, в которой была та женщина и маленькая девочка… И тогда вся уверенность и ярость разом покинули Диму. Он стоял в дверном проёме, не в силах шелохнуться и не смея дышать. В тот момент он осознал, что будет происходить дальше на самом деле. Лишь тогда понял, что ошибся…
– Почему я не убежал с Андреем… За что, Господи! Боже мой, за что!
Дима упал лицом в подушку, пытаясь заглушить ею рвущийся из горла крик отчаяния. В какой-то момент воздух начал заканчиваться, он не мог вдохнуть – в его голове проскользнула мысль: а не убить ли себя? Не прекратить ли все эти мучения? Но он не смог… Дима отбросил подушку и принялся изо всех сил бить себя по лицу и шее, размазывая слёзы и сопли.
Перед своими глазами он вновь увидел испуганное лицо женщины, которую удерживали двое из банды. И как Коля приказал ему спустить штаны и стать мужчиной. Дима не хотел, но как он мог сопротивляться силе и влиянию Коли?
– Я не мог ничего сделать… не мог…
Затем в голове плотный туман и следующее отчётливое видение, словно фотография, как два мёртвых тела лежат посреди комнаты… Оглушённый и опустошённый, Дима последовал за Колей – тот разрешил им унести с собой всё ценное, что они смогут найти за пять минут. Пока остальные члены банды словно ураган носились по квартире, выискивая деньги и драгоценности, выставляя в коридор дорогую бытовую технику и электронику, Дима, недвижимый, стоял посреди всего этого, опустив руки и не чувствуя, не помня себя.
Дальше он не совсем помнил, как они вышли из дома, как проехали пару кварталов, после чего Коля сказал им всем расходиться и ещё раз напомнил, чтобы они держали язык за зубами. Видимо, не будучи до конца уверенным в Диме, он пошёл с ним. По пути им встретился какой-то бар, в котором они напились до чёртиков, а Коля всё хвалился, что теперь он будет главным решалой Новоградска, что за его спиной теперь такие люди, о которых Дима и помыслить не может. И очень часто повторял известную в городе фамилию: «Керчев».
Дима сполз с кровати и забился в угол комнаты, словно хотел спрятаться от кого-то. Он был весь в поту, ему было тяжело дышать. Пошарив руками по карманам, он нащупал пакетик с каким-то веществом, которое ему на прощание дал Коля, обнимаясь с ним, хваля за стойкость, но при этом продолжая называть его жирной свиньёй. Раньше Дима никогда не использовал наркотики, только пил алкоголь, скорее следуя примеру Андрея, а не в целях получить удовольствие или расслабиться. Но теперь, в надежде заглушить все чувства и боль, повторяя за главой банды, высыпал содержимое пакетика на заднюю поверхность руки и снюхал сначала левой ноздрёй, затем правой. Всё его тело словно наэлектризовалось, вернулись жизненные силы… Но боль в сердце и жгущее чувство стыда не покинули его.
– Смерть… Я должен умереть. Давно должен был. Только никак не решался, идиот…
Бубня под нос, Дима подошёл к окну и вновь настежь раскрыл его створку. Взобрался на подоконник, закрыл глаза… Но не смог заставить себя сделать шаг. Прыгнуть вниз… Медленно спустившись обратно на пол, Дима свернулся калачиком и, сотрясаясь от рыданий, так и уснул, искренне проклиная и ненавидя себя.
* * *
Я помнил этот день так, как будто он произошёл только вчера. Выпускной из детского дома, приуроченный к моему совершеннолетию. Разумеется, это не какой-то там праздник с концертами, фейерверками и громовым оркестром, нет. Всё намного проще и банальнее – тебе исполняется восемнадцать лет, ты берёшь свои небогатые пожитки в виде сумки или рюкзачка, набитого одеждой, и просто выходишь за в печёнках уже сидящий забор. Слова напутствия и пожелания удачи от педагогического состава? Сержант что-то попытался сказать, но я просто-напросто послал его в пешее эротическое и добавил ко всему этому иллюстрацию ему под самый нос в виде признанного во всём мире символа «фака». Такой был уговор у нас с ребятами в группе. Каждый, получая свободу, должен был подпортить настроение этому расфуфыренному петуху. Ох, никогда не забуду налитые кровью поросячьи глазки и трясущиеся от бессильной злобы третий подбородок и щёки, ведь такую картину он видел уже аж в третий раз, что, как он догадывался, не могло быть уже простым совпадением, а означало для него самую настоящую статистику, которая будет продолжаться и дальше. Конечно, после такого перформанса огребала вся группа, но эти секунды позора и унижения этого идиота того стоили, все это понимали, принимали и соглашались.
На улице стояла мягкая тёплая погода, вполне соответствовавшая середине лета в Подмосковье. По небу медленно ползли редкие перистые облака, изредка закрывая собой яркое солнце, которое, как мне казалось, даже улыбалось мне. Оказавшись на верхней ступеньке лестницы, ведущей прямо к воротам из этого проклятого ада, я всей грудью набрал свежий воздух, казавшийся в тот момент таким сладким и свободным. Мне даже было плевать на направление, свёрнутое и лежавшее в паспорте, по которому на следующий же день я должен был явиться в полицейский участок в Москве, находившийся ближе всего к родительскому дому, для вступления в ряды правоохранительных органов. Как интересно – квартира, в которой я провёл всё своё детство и юношество, больше нашей семье не принадлежала, но всё равно являлась местом моего прикрепления… Почему у нас всё всегда делается как будто через цирк и клоунаду? Ещё и приправленное несчастьями, горечью и отсутствием веры в возможность счастливого будущего.
Сразу же за КПП с серьёзными пузатыми дядьками-охранниками, по внешнему виду которых можно было нечаянно ошибиться и решить, что они имеют звания не меньше полковников, меня ждала Лиза. Она смотрелась ярким и по-настоящему живым пятном на фоне серого, проржавевшего и покосившегося забора, помятого и потёртого шлагбаума. А также этой охранной будочки, собранной из советского силикатного кирпича, уже потрескавшегося и кое-где осыпавшегося, сильно напоминавшей внешне общественные туалеты нулевых годов двадцать первого века, которые я ещё успел застать. Да и, скорее всего, некоторые из них всё ещё сохранялись в малодоступных уголках нашей родины. На Лизе было надето длинное жёлтое платьице, на шею повязан лёгкий платочек, а на ногах – маленькие бежевые кроссовочки. В руках она держала небольшую сумочку, теребя её пальцами, как она всегда делала, когда волновалась. Увидев меня, она улыбнулась такой яркой и счастливой улыбкой, что я вмиг окончательно лишился самообладания и стремглав побежал к ней, несмотря на начавших кудахтать охранников. Мне было плевать на них. Я приблизился к своей любимой и, обхватив её за талию, крепко и страстно поцеловал в такие сладкие алые губы. Мы снова были вместе. Рядом с ней я чувствовал, что безликость, серость и злоба окружавшего нас мира нам не страшна. Пусть вокруг хоть грозы, ураганы, кризисы, эпидемии – плевать. Мы с ними справимся, ища и обязательно находя опору друг в друге.
Единственное, что в тот день омрачало моё настроение, – это отсутствие вместе с Лизой ждущих меня родителей. Я понимал, что глупостью было надеяться увидеть их там. Неделю назад, вечером субботы, нашего обыкновенного времени встречи, я, как и множество раз до этого, спросил, нет ли какой-нибудь информации о моих папе с мамой. Тогда Лиза лишь грустно покачала головой, опустив глаза и прижавшись ко мне. И всё равно где-то внутри меня сидела какая-то безумная, совершенно нереальная и невозможная, но надежда, что они будут ждать меня. Как же я по ним скучал… И знал, что никогда не прощу страну за то, что она сделала с нашей семьёй. Хоть и был бессилен что-либо сделать.
Позднее, уже вернувшись в Москву и поселившись вместе с Лизой в квартире на окраине, выданной мне государством как детдомовцу, я пытался разыскать хоть какую-то информацию о том, что же случилось с моими родителями после того, как меня у них отобрали. Верил в то, что они ещё живы, что мы ещё всё сможем пережить, вновь воссоединиться. Искал информацию и позже, когда мы переехали по очередному распределению из-за моей вынужденной работы полицейским в новый город под говорящим названием Новоградск и, как казалось, в стране началась очередная демократическая перестройка. Но всё было тщетно. Мои родители были словно стёрты из реальности вообще, в том числе и любое упоминание о них. И памятью о них, доказательством и верой в то, что они на самом деле существовали, являлся лишь факт моей жизни. У нас не любят так называемых «врагов народа», предателей. И так было всегда. Я уже и не представляю, что должно произойти, чтобы мы направились по цивилизованному пути развития, когда права и жизнь человека являются основополагающими и наиважнейшими в стране. Опять же, сегодня кажется, будто всё же встали на рельсы либерального развития, но в каждой детали, каждой мелочи чувствуется, что это не совсем так. Потому я одновременно страшусь и обожаю книги по истории. Сколько раз мы пытались? Сколько раз и сколькими способами менялись режимы в нашей истории? Даже взять последние сто с небольшим лет, ставшие особо знаковыми: сначала падение монархии с её бесконечными царями, государями, императорами и приход к власти Временного правительства во главе с Керенским в феврале 1917 года. Огромная надежда на то, что всё будет действительно по-другому, потонула с приходом Великой Октябрьской социалистической революции. Вся власть народу? Куда уж там… К власти пришли новые «монархи», оставлявшие пост главы государства лишь с последним вдохом. Тираны Ленин и Сталин, затем ни к чему не приведшая хрущёвская «оттепель» и следовавшая за ней эпоха застоя с Брежневым у руля. Затем геронтократия по два года на каждого следующего правителя… И всё это время закрытие от мира с главным девизом: вокруг враги. Идеологическая игра подсознаниями граждан, ведь так легко и просто все неудачи и проблемы в экономике сваливать на вмешательство извне. Да и управлять, разумеется, проще. И вот, казалось бы, новый шанс, новая попытка – «перестройка» при Горбачёве. В стране проводились радикальные реформы во всех областях, рушился советский строй, открывались границы… И происходит распад СССР. Во главе России Ельцин, чьё правление опять же внешне напоминало движение к демократии и либерализму. Капитализм, свобода слова, налаживание связей с другими странами… Только вот после отставки назначается преемник, что не совсем схоже с демократическими устоями, со всеми необходимыми указами о защите Ельцина от судебных преследований, позже обращёнными в Федеральный Закон. С тех пор было много разного: и хорошего, и плохого. А теперь вновь всё по той же спирали истории… Каждый раз, независимо от целей, причин и кровавости смены государственного строя, Россия возвращалась обратно к тому же. По какой-то заклеймённой традиции и во времена монархии, позже СССР и после его развала главы государств через одного или максимум двух то берут курс на демократию, то вновь валятся в тиранию, закручивая гайки и зажимая свободы граждан в ежовых рукавицах. Я уверен, что и теперь следующим президентом будет какой-нибудь военный или выходец из спецслужб, который устроит тоталитарный ужас, как было в моём детстве, из-за чего теперь полицию ненавидели настолько, что сотрудники боялись за свою жизнь и жизни близких, скрывали лица под шлемами и переодевались в «Офисе» – здании для всех госслужащих, чтобы невозможно было определить, кто и чем занимался и занимается.
Что же сможет разорвать эту кровавую бесконечную цепь, сковавшую нас и нашу страну? Когда это закончится?
Часть 4
Месть
Всё закончилось: страхи и грёзы,
Ожидание новых чудес,
Только с ядом безумия слёзы
В ад рассудок сгоняют с небес.
Теверовская Е.Г.
Глава 1
Суббота, 1 день до…Утро
Не знаю, сколько времени меня допрашивала группа следователей, прибывшая после моего звонка. Я отвечал на какие-то вопросы, не до конца понимая их сути. Потому что мне было плевать. Я ничего не чувствовал, лишь знал, что должен отомстить лично. Тюремная камера, как мне казалось, не осуществляла бы в полной мере того наказания, что заслуживали подонки, отобравшие у меня моих девочек. Уничтожившие смысл моей жизни. По этой причине следственной группе карточку памяти с видео убийства моей семьи я не предоставил. Конечно, полиция могла бы попытаться закрыть это дело, обвинив меня в убийстве Лизы и Наташи, но я понимал, что, во-первых, место преступления явно говорило о том, что преступников было несколько; во-вторых, у меня было железное алиби на то время, в которое было совершено преступление; и, в-третьих, на крайний случай у меня была подушка безопасности – как раз в виде карточки памяти из видеоняни.
Примерно в четыре часа ночи, допросив меня, осмотрев место преступления и забрав тела, полицейская группа и врачи скорой помощи оставили меня одного в квартире наедине с пожиравшими меня мыслями и пронзающими сердце чувствами невыносимой тоски и боли. Каждая вещь, каждый миллиметр квартиры напоминали мне о той счастливой жизни, когда я мог обнять любимую жену, почитать сказку и поцеловать в лоб мою маленькую принцессу-дочь. Уснуть я также был не в силах, потому лишь сидел на кухне на стуле, придвинутом к окну, упёршись пустым невидящим взглядом в тёмную ночь, царившую за стеклом. Я ждал рассвета, чтобы тогда поехать, несмотря на выходной, на работу и узнать, как зовут того ублюдка, чьё лицо засветилось на видео. И который за содеянное умрёт первым.
В семь тридцать скорее по какой-то ещё сохранившейся привычке я, выходя из квартиры, закрыл дверь на ключ и, спустившись на лифте, побрёл к автобусной остановке. Вокруг меня всё было словно в тумане, такое нереальное, пульсирующее и плавающее… Мысли роились в голове, то сбиваясь в кучу, то распадаясь и оставляя желанную мной пустоту, которая несла успокоение, – но в следующий же миг какое-либо воспоминание или сожаление о том, что я не успел для них сделать, прорезало моё сознание, сжимало сердце и выворачивало душу. Не знаю, как я выглядел в то утро, но на улице люди сторонились меня, словно прокажённого. Быть может, на мне был отпечаток, какой-то запах смерти? Мне было противно даже смотреть на копошащихся вокруг в автобусе людей. Они напрягали лица, хмурили брови, чтобы казаться такими сосредоточенными, серьёзными и важными. Для всех это было совершенно обыкновенное субботнее утро, они занимались привычными для них делами. Я ненавидел и завидовал им одновременно. Понимал где-то в глубине, что они ни в чём не виноваты, но всё равно с лёгкостью переломил бы шею любому из этой серой безликой толпы. У всех продолжалась жизнь, все занимались привычными вещами, даже радовались жизни – а я был словно оторван от них, стоял рядом, но в ином, совершенно сером и безрадостном своём мирке, поглощённый сожалениями, болью и мыслями о смерти.
Запахи, вкусы, краски… Всё это исчезло. Действительность вокруг казалась такой бессмысленной, тёмно-серой, пустой. Какова вообще суть жизни человека? Существует ли она в принципе? Есть начало – рождение, есть её конец – смерть. Но ведь эти границы не являются чем-то таким основополагающим и важным для всего мира. После смерти о нас помнят и горюют близкие, но эта память исчезнет вместе с ними, и целая жизнь, полная событий, тревог, надежд, мечтаний и волнений будет лишь мгновенной, никем не замеченной вспышкой в бескрайнем чёрном космосе бытия. Какой тогда в жизни смысл? Все эти страдания, боль, отчаяние. Да и радость, счастье, достижения – всё равно они ведут лишь всё к той же холодной безызвестной могиле. Смерть всегда рядом, всегда ждёт нас… Пока мы бултыхаемся и тонем в вечной реке «жизни».
Улицы Новоградска… Проклятого города, строившегося как город нового типа, задумывавшегося в роли некой иллюзии утопии. А превратившегося, как и всё, к чему прикоснётся человек, в пристанище бедности, страданий, тёмных ночей и страшных происшествий. Есть ли какой-то смысл человеку бежать от своей звериной натуры? Столько лет развития цивилизации, столько научных, психологических и философских трудов, а человека всё равно тянет властвовать над кем-то, грабить, убивать. Быть сильнее, ловчее, проворнее остальных. Животные инстинкты – мы бежим от них, но они внутри нашего мироздания, они всегда с нами. И всё же… почему? Почему то, что, казалось бы, совершенно противоестественно для психики, всё равно совершается человеком?
На рекламных щитах и экранах, сменяя друг друга, беспрерывно показывался новостной сюжет о нападении на мою семью. Диктор с идеальным гримом и залаченной причёской бойким голосом с той же самой интонацией, с которой зачитывал прогноз погоды или озвучивал курсы валют, рассказывал о том, как пятеро неизвестных вломились в мою квартиру и убили моих девочек… Затем раз за разом выводилось изображение Керчева, возмущённого произошедшим и, как всегда, винившего во всём Иванова. Чёртов популист… Я старался не смотреть на эти экраны, но они были повсюду – и я снова и снова видел замазанные «квадратиками» тела Лизы и Наташи… таких беззащитных, ни в чём не повинных. Я не спас их. И, скорее всего, именно я накликал на них эту страшную трагедию. Я бы всё отдал, чтобы исправить произошедшее, но моё сознание вонзало мне кинжал в сердце пониманием того, что это невозможно… Время не повернёшь вспять. Оно бежит и бежит вперёд, ему плевать на нас, наши горести, страдания и проблемы. Как и, стоит признать, людям вокруг.
Этого не могло произойти, так не должно быть… Не может такого быть…
Так как рабочая неделя была не регламентирована – у кого-то выходной, у кого-то обыкновенный будний день, – я вновь втекал в турникеты вместе с многочисленной серой массой госслужащих при входе в здании «Офиса». Как и всегда, охрана выборочно проводила досмотр. Я и не сомневался, что со своим внешним видом я попаду в плеяду тех, кому не повезло быть тщательно досмотренным. Но мне было плевать.
– Выйдите из очереди, – обратился ко мне охранник у самого турникета, когда я поравнялся с ним. Весивший, наверное, под полтора центнера, он, часто подтягивая штаны, выставил прямо передо мной свою палку-металлодетектор и теперь смотрел на меня исподлобья, нахмурившись и так серьёзно, словно герой какого-то дешёвого боевика на своего главного врага. Я беспрекословно выполнил команду, сделав к нему шаг. – Запрещённые вещи? Дайте сюда ваш пропуск.
Разумеется, слова «пожалуйста» здесь и не знали, о каком уважительном отношении к работникам могла идти речь. Ещё вчера я бы весь взбеленился и послал охранника к чёрту. Вчера, когда у меня ещё была моя жизнь… А сегодня мне было уже на всё плевать. Я молча передал ему пропуск.
– Артём Левинский? У вас разве сегодня не выходной? – поинтересовался охранник, пропикав в мобильном терминале мой пропуск.
– Выходной, – кивнул я и тут же добавил: – Мне необходимо доделать отчёт, не успел за вчера.
– Это понимаю, грустное дело. Документы можно? Паспорт или водительское?
Я похлопал себя по карманам и – каким-то чудом паспорт оказался во внутреннем кармане моей куртки – протянул документ, открыв его на главной странице с моей фотографией.
– Всё чисто, хорошего вам дня.
– И вам, – на автомате ответил я, возвращаясь в очередь и продолжая медленное движение к турникету. И вместе с этим мне в голову пришла мысль о том, что такого «хорошего» дня, как у меня, не пожелаешь и худшему врагу.
Наконец я оказался у двери своего кабинета с табличкой «0398». Внутри всё было так же, как и всегда. Только вот даже при включённом свете однотонные тёмно-коричневые стены казались серыми, а былого уюта, который я испытывал, особенно заходя в кабинет после тяжёлого патрулирования, как не бывало. Всё было какое-то чужое, даже будто враждебное. Как только я скрылся от глаз других людей за дверью кабинета, боль утраты вновь охватила меня всего целиком. Больнее всего резали мысли о том, что я ничего не могу сделать. Что ничего невозможно изменить. Никогда. Хотелось вновь открыть дверь и побежать куда угодно, просто плача, воя и крича от боли. Зачем жизнь так устроена… Какой смысл в этих бесконечных мучениях?
Собрав осколки своего сознания, я сел на протёртый тканевый стул и пододвинулся к столу. Включил компьютер, который с особенно громким шумом вентиляторов начал запускаться. Я знал, что делаю всё не по протоколу, делаю всё неправильно и даже противозаконно. Но иначе не мог. Единственное, меня волновала камера слежения под потолком за моей спиной… Мне оставалось надеяться, что из-за их многочисленного количества по всем кабинетам следившие за нами сотрудники «Офиса» не увидят ничего подозрительного и не помешают моим планам.
Потому, когда компьютер загрузился и я ввёл свой табельный номер сотрудника и пароль, я открыл вчерашний отчёт и первые минут десять вносил в него случайные правки, делая вид, что усердно вчитываюсь и по-настоящему работаю. После чего с помощью кабеля зарядки присоединил к компьютеру в роли флешки смартфон и перенёс видео с убийством моей семьи в папку на рабочем столе. Промотал до момента, когда один из нападавших снимает маску, сделал несколько скриншотов экрана и сохранил. Также на всякий случай сразу же вырезал этот момент в отдельный видеофайл – если поиск не получится по фото. И наконец запустил полицейскую программку, которая умела пробивать по базам данных по видео– и фотоматериалу лица и идентифицировать их. Этой программе было уже лет пять, примерно столько же времени назад меня учили ей пользоваться через видеосвязь и плохо сварганенную презентацию с кратким руководством. В открывшемся интерфейсе я понял, что ничего не помню…
– Чёрт возьми… – прошептал я, откидываясь на спинку кресла. Оставалось надеяться, что не удалил ту чёртову презентацию. Я даже не помнил расширение файла, в котором она была сохранена…
Спустя полчаса судорожных поисков через ввод названий и расширений в поисковике, копания в папках и файлах, которые могли иметь какое-то отношение к этой программке, всё же отыскал презентацию. Мне крупно повезло, что я никогда в своей жизни не удалял что-либо с рабочего компьютера, каждый раз волнуясь о том, что мало ли что-то может понадобиться. Тем же самым я грешил и на домашнем компьютере, на что часто злилась моя добрая нежная Лиза… Она всегда так мило злилась. Никогда не кричала, пыталась достучаться до твердолобого меня, объяснить… А я, чёртов дурак, ещё зачастую и спорил с ней, доказывал, что прав… Зачем… Быстрым движением руки я стёр слезу, стекавшую по щеке. Закрыл лицо ладонями, несколько секунд глубоко и медленно дышал, стараясь заглушить боль, разрывавшую сердце, прийти в себя. Сейчас я не имел права быть слабым.
Неужели я больше никогда не смогу сказать ей, как сильно её люблю, объяснить, что она для меня значит? Что она и Наташка – вся моя жизнь… Так не должно быть…
Я понимал, что мой сеанс в работе приложения будет наверняка проанализирован. Потому, запуская поиск по фото, я тем самым сокращал себе время на поиск ублюдков – но что я мог сделать, не зная ни одного имени и контакта? К счастью, после загрузки первого же фото система выдала столь нужный мне ответ: Дмитрий Георгиевич Вронев.
Настало время следовать дальше по найденной ниточке, способной привести меня ко всем виновным. Я ввёл шифр замка на шкафчике, подтвердил данные биометрией и собрал все свои полицейские вещи в сумку, оставив там висеть только свою форму: шлем и чёрный «скафандр». Нужно было отвезти их домой, а на допрос Вронева взять лишь самое необходимое. Остальное же мне могло понадобиться потом.
