Текст книги "Зло той же меры"

Автор книги: Екатерина Тевервоский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

Отовсюду пахло старостью, пылью и грязью, несмотря на то что по воскресеньям устраивался так называемый парко-хозяйственный день – как кратко любил его называть наш воспитатель, произнося резко, невнятно и на выдохе: «пхд». Тогда нас заставляли отмывать всё, убираться на улице, что-то красить и перетаскивать. А также вырывать ту самую траву на площадках. Но ни одна из этих манипуляций явно не придавала детскому дому какой-то чистоты или красоты. Складывалось ощущение, что эти потуги сравнимы с нанесением губной помады на давно разложившийся труп.

– Идёт… как же мне хочется обратно к маме… – заскулил Петя. Он попал сюда всего неделю назад и был младше всех в нашей группе – четырнадцатилетний среди семнадцатилетних. Понятное дело, что ему было совсем некомфортно, даже несмотря на то, что никто из наших его не трогал и не обижал. Все мы были здесь в одной проклятой лодке братьями по несчастью.

И действительно, в следующее же мгновение раздался рёв нашего пузатого Сержанта, брызжущего слюной и чувствовавшего себя, судя по всему, в этот момент властителем всего мира, не менее. Как сильно и как быстро развращает такой «венец творения», как человек, даже маленькая толика власти над кем-то…

– Стройсь! Засекаю пятнадцать секунд, иначе будете тут всё переубирать и пересобирать по новой! Время пошло, ублюдки!

День прошёл ужасно. Наш воспитатель и в самом деле решил в кратчайшие сроки вдолбить нам в голову все правовые законы и акты, при этом перво-наперво, с особым усердием, Федеральный закон «О полиции». Делалось всё это, конечно же, топорно, неумело и совершенно непедагогично. Наверное, он по-другому-то и не умел. Он зачитывал всё из справочников, бубня невнятно под нос и то и дело ошибаясь в сложных юридических конструкциях предложений, затем требовал кого-то выйти к доске и пересказать, желательно от буквы до буквы, впервые услышанный нами закон. В случае – а так было зачастую, – если ученик не справлялся, всей группе устраивалась спортивная разминка. Любимые десять отжиманий или десять приседаний нашего Сержанта. Которые, я уверен, он сам бы никогда сделать не смог, даже если бы делал всё это с перерывами, растягивая на весь день. А под конец учебного дня, когда поросячьи глазки уже напоминали налитые кровью глаза быка, наказание начало увеличиваться, довольно быстро дойдя до отметки в тридцать раз. Кстати говоря, самым забавным и ставшим моим любимейшим развлечением при изучении законов было подмечать нарушение наших прав. Жаль только, что некому было предоставить этот разраставшийся день ото дня список. А в один момент от воспитателя прозвучала та угроза, которой я боялся больше всего: отмена нашего свободного времени вечером…

Потому вместе с тем, как приближалось время нашей встречи с Лизой, я всё сильнее и сильнее нервничал, к шести часам вечера уже сидя на стуле за партой, как на разгорячённой сковороде, ёрзая и постоянно поглядывая на настенные часы кабинета. Не знаю, насколько точное время они показывали, но они были моим единственным ориентиром в этом пристанище бессмысленности и безумия.

Наконец наступило семь часов вечера, что по учебному расписанию означало конец занятий. А по субботам – начало краткосрочной свободы. Но Сержант всё никак не затыкался, продолжая читать нам вырезки из грёбаного справочника. В семь пятнадцать он соизволил произнести заветное:

– Конец учебных занятий, ублюдки! – но не успел я обрадоваться, как он добавил: – Вы сегодня были просто ужасны. Если раньше я думал, что из глины в ваших головах можно вылепить хоть что-то, то теперь я совершенно в этом не уверен. Да и не глина там, мать вашу, а навоз! Самый поганый навоз. Поэтому все сейчас идут в комнату для сна. Будем хотя бы просвещаться в том, как правильно родину любить!

Слова воспитателя вызвали шквал недовольного ропота, за что всех нас заставили сделать пресловутые теперь уже сорок отжиманий. После чего посадили вокруг грёбаного зомбоящика и запустили идиотскую программу, в которой пропагандисты наподобие ненавидимого мной со школьных занятий Дмитрия Войковича несли полнейшую ахинею с умными лицами. Забавное свойство пропаганды – ты можешь верить ей, даже обладая критическим мышлением, но когда они скажут полнейшую чушь, никак не вяжущуюся с реальностью, то разрушится разом всё. Словно у арочного валунного моста, выполненного в технике «архивольт», вырывается ключ-камень. И доверие уже не вернётся. К сожалению, не все способны отметить для себя и схватиться за такой «спасательный круг», чтобы оставаться мыслящим человеком, а не зомби с промытыми мозгами. Так в гитлеровской Германии верили, что евреи пьют кровь младенцев, заедая её их плотью… да и в Российской империи были прецеденты, например, так называемое «Дело Бейлиса», когда первого попавшегося еврея обвинили в ритуальном убийстве подростка Андрея Ющинского посредством нанесения сорока семи колотых ран. Через два года Бейлиса оправдали, хоть совершившего это ужасное преступление так и не нашли. Тем не менее распространяемая черносотенными организациями информация за эти два года привела к еврейским погромам во многих городах империи. Но так устроен человек, он склонен к доверию, особенно из «авторитетных» источников, чья авторитетность вбивается ему в голову с малого возраста.

Стрелки настенных часов уже переползли через отметку в восемь часов вечера. От напряжения меня всего била дрожь. Что, если Лиза сейчас уедет? Придёт ли тогда в следующую субботу? А если решит, что в это время нас больше не отпускают? И что, если на самом деле нас больше не будут оставлять самих по себе по вечерам субботы…

Лишь в восемь сорок этот грёбаный урод объявил о свободном времени до десяти часов вечера. Явно довольный собой, он удалился в свою отдельную спальную комнату, напевая какой-то весёлый мотивчик под нос. Как же мне хотелось придушить его! Я, не надевая уличной одежды, несмотря на то что за окном была поздняя осень, бросился из здания детского дома и, как только очутился на улице, стремглав понёсся к условленному месту у забора. Я молился о том, чтобы Лиза была там. Не зная кому, наверное, всему мирозданию в целом, но это было моё единственное желание, ради его исполнения я готов был бы пожертвовать чем угодно.

Приблизившись к забору, я схватился за его железные перекладины, вглядываясь в темноту, царящую за ним. Моё сердце неистово билось, всё ещё полное надежды, что Лиза каким-то чудом дождалась меня… Но я не видел её.

– Лиза… я здесь, Лиза… – тогда тихонько позвал я, решив, что это единственная возможность убедиться наверняка.

– Я здесь, Артём, – Лиза испуганно вышла из-за дерева, за которым, судя по всему, на всякий случай пряталась. – Я боялась, что нас раскрыли, потому тебя не выпускают… Ждала, что вот-вот нагрянут…

– Ты дождалась, – сумел лишь выговорить я. – Прости меня, зайчонок. Там новая реформа, они теперь хотят из нас полицейских делать, ну и этот идиот совсем в исступление ушёл, новую программу учебную выдумал…

– Ничего страшного, я всё понимаю.

Протянув руки, я взял её ладони в свои. Мне так хотелось перемахнуть через забор, чтобы обнять Лизу по-настоящему, прижать к себе крепко-крепко. Но это было слишком опасно. Мне было плевать на себя, но я не мог позволить себе подвергать опасности Лизу.

– Ты весь дрожишь, может быть, лучше сбегаешь за курткой? Я подожду.

– Всё нормально, правда. Всё нормально, – стараясь не отбивать чечётку зубами, поспешил заверить её я. Так как знал, что в девять двадцать отходил автобус, на который Лизе нужно железно успеть, чтобы не слишком поздно ночью вернуться домой.

– Я принесла тебе книгу Бена Элтона «Два брата»… Обложку на всякий случай оторвала, вашему психованному воспитателю она бы точно не понравилась, – произнесла Лиза, протягивая мне сквозь прутья объёмную книгу с плотными белыми страницами. В последние пару месяцев она передавала мне произведения современных, в том числе и зарубежных авторов, которых в библиотеке детского дома было просто-напросто не найти.

– Что бы я без тебя делал, – улыбнулся я, проведя рукой по теперь уже непривычно крупному и такому яркому шрифту текста. – Спасибо тебе огромное…

В итоге мы проговорили всего двадцать минут. Но это было лучшее время за всю очередную проведённую мной в этом детском доме неделю. И я с нетерпением ждал следующей субботы. Жил лишь одним этим ожиданием.

Часть 3
Смерть

 
На меня она взгляд быстрый бросит:
Остановится снов круговерть.
Чёрный плащ она издревле носит,
Знаешь имя её: она – Смерть.
 

Теверовская Е.Г.

Глава 1

Пятница, 2 дня до…Утро

Широкими размашистыми шагами Леонтий Керчев метался из угла в угол по своему кабинету, сцепив руки за спиной и грозно, сосредоточенно нахмурившись. Его глаза, казалось, вот-вот начнут метать во все стороны молнии. Шторы колыхались под резкими порывами ветра из настежь раскрытого окна. Со стены из-за массивного тёмного дубового стола на входную дверь строго взирал портрет нынешнего президента России – высотой минимум в полтора человеческих роста, как и было положено по уставу. В углу по правую сторону от стола размещался громоздкий шкаф со стеклянной дверью, его полки снизу доверху были забиты папками с документами и справочниками, покрытыми слоем пыли. Помимо этого, в кабинете находились два стула по разные стороны стола: разумеется, под самим портретом, высокий, офисный, обитый кожей, напротив же хоть и явно недешёвый, но довольно грубый деревянный стул с единственным декором – кожаной спинкой. А также небольшой диванчик, на котором Керчев, бывало, отдыхал, закинув ногу на ногу и пуская в потолок столпы выдыхаемого от сигареты дыма.

Над дверью висел включённый телевизор, по которому в этот момент показывался вчерашний вечерний новостной выпуск. Когда на экране возникло усатое лицо Иванова, Керчев с проклятиями кинулся к пульту, лежавшему на столе, и остервенело принялся нажимать на красную кнопку выключения. Затем отбросил его, чудом не разбив. При этом кандидата на должность начальника полиции Новоградска трясло от ярости.

Всё дело в том, что буквально как двадцать минут назад Керчев вернулся в свой кабинет после состоявшегося совета министров Новоградска, на котором он произнёс, как сам считал, прекрасную речь о загнивании и упадке правоохранительных органов, как и всегда, поливая грязью действующего начальника полиции Иванова. И в завершение наконец привёл своим словам железный аргумент: произошедшую днём смерть полицейского. Что, по его мнению, являлось недопустимым. Совет отреагировал на его речь аплодисментами, хоть и менее горячими, чем Леонтий Павлович рассчитывал. После него на сцену взобрался, пыхтя и отдуваясь, проклинаемый Керчевым Иванов. Он же говорил о том, что проведённые за его работу реформы полиции, наоборот, действенны. И использовал аргумент Керчева, но вывернул его по-своему: дескать, благодаря им второй полицейский смог действовать максимально правильно, что и спасло ему жизнь. А также гордо заявил, что благодаря системе распознавания лиц уже пойманы основные зачинщики, а в ближайшее время будут вычислены и остальные нападавшие.

Керчев вновь принялся мерить шагами кабинет. Не так он всё планировал, не так… для пущей убедительности ему было нужно, чтобы погибли оба полицейских, то есть весь патруль. Его план с вооружением отбитых членов банды Дракона и снабжением их нужной информацией не сработал, Керчев понимал это и злился ещё больше. Тем не менее в его голове уже зародилась новая идея. В поставляемых ему рапортах и отчётах спасшегося полицейского отсутствовала его личная информация. Хоть они и были так же полезны, ведь именно из них Керчев узнал о брошенной два дня назад бандой угрозе за арестованных убить патруль. И придумал, как её использовать, ведь сами эти недоумки никогда не выполнили бы своих слов. Зато в общей базе данных, полученной им от своих людей, среди которых был и заместитель Иванова, описывался и произошедший момент со снятием членами банды, теперь уже мёртвыми, с полицейского шлема. И на камерах видеонаблюдения было распознано его лицо. Потому у Леонтия Керчева теперь имелась полная информация о неком Артёме Левинском, своей живучестью разрушившем все планы. Личное дело, где он живёт, о его доходах и расходах. И о семье.

Где-то в глубине души Керчев не хотел этого делать, но успокаивал себя тем фактом, что лишь это поможет ему окончательно дискредитировать треклятого Иванова, который явно теперь уже не собирался просто так сдаваться и отдавать пост начальника полиции Новоградска. Достав мобильный телефон из кармана, Леонтий Павлович набрал номер, принадлежавший Николаю, считавшему себя важной шишкой в банде Дракона. У Керчева он вызывал лишь омерзение, но как инструмент был слишком полезен, чтобы отказываться от него из-за личной неприязни.

Глава 2

Пятница, 2 дня до…Утро

– Э-эй. Мила! Коля! А ну-ка, быстро кто-нибудь… Подошёл ко мне, ублюдок!

Коля сидел за столом в небольшой кухоньке с гремящим старым холодильником и единственной газовой конфоркой, на которой разогревался уже поржавевший чайник с водой из-под крана. Он старался не слышать того, как из коридора кричал его отчим, требуя, чтобы ему помогли. Коля знал, какое малоприятное зрелище он увидит, если выйдет из кухни. Потому что такие сцены были нередки с тех пор, как отчим полгода назад вновь потерял работу слесаря. Парень думал о том, что наверняка тот вновь лежит пьяный вдрызг прямо посередине, на всей обуви их немаленькой семьи, в попытках найти опору и зацепиться за неё, «плавая» руками, ногами и телом, словно в воде. С большой вероятностью ещё и заблевав ковёр, который придётся чистить…

– Э-э-эй! Я кого кричу, а? Я сказал, быстро! Коля! Мила, мразь ты тупая!

Оскорбления в адрес матери резанули Колю по самому сердцу, он едва сдержался от того, чтобы не выбежать всё же в коридор и не броситься на ненавидимого отчима. Стиснул кулаки так, что костяшки побелели, а ногти до крови врезались в ладони.

Чайник вскипел, и Коля, налив воду в миску, чуть разбавил её холодной водой и после поставил в неё же разогреваться небольшую баночку со сцеженным грудным молоком. По стене за плитой побежал очередной таракан, Коля проворно схватил тапку и ударил точно по нему, размозжив насекомое. Затем вытер тряпочкой остатки на стене, которую после вымыл и положил в ожидании следующих тараканов. А их в доме в принципе было пруд пруди. Мама вместе с Колей, а раньше и с его старшей сестрой Викой старались поддерживать в квартире чистоту и порядок, несколько раз травили тараканов. Но всё без толку… Дом был набит практически нищими, мигрантами, зачастую по двадцать и больше человек в квартире, наркоманами и алкашами наподобие «главы» их семейства. Коля с Викой были вдвоём от прошлого брака матери, в отличие от шестилетнего Виктора, четырёхлетней Полины и пятимесячного Егора. И Вике удалось вырваться из этого ада с год назад. Она вышла замуж за какого-то вполне себе образованного парня, в глазах Коли обыкновенного ботана из в принципе неплохой семьи. Коля презирал мужа сестры, но завидовал Вике. И в глубине души на самом деле завидовал чёрной завистью и этому очкастому, ни на что не способному дрыщу, от одной мысли о котором на Колю нахлынивали ярость и омерзение.

Некоторое время Коля метался из угла в угол кухни, размышляя, затем вновь сел в ожидании, пока проснётся мама, нервно поглядывая на часы. Время поджимало, а ему нужно было столько всего успеть сделать именно сегодня… Да и ему до безумия хотелось выйти из дома, вырваться из этих давящих на него стен, в особенности наполненных криками алкоголика-отчима, правда, понемногу затихавшего, видимо, засыпавшего на коврике в коридоре. Вновь очутиться в заброшенном отеле… Где вокруг все его уважают, чтят, даже зачастую пресмыкаются перед ним. Банда Дракона была как бы другой частью его жизни: наполненной настоящими событиями, адреналином, ощущением силы и власти. Счастьем. Не Коля её придумал и основал, в том числе и татуировки в виде дракона были ещё до вступления в банду самого Коли, но у него получилось каким-то образом выбиться в лидеры и теперь быть чуть ли не главой банды. Правда, таковыми себя считали многие «лидеры», вокруг которых кучковались разрозненные члены банды и желающие в неё вступить болваны.

– Мила! Ты где, тварь ты драная! – вновь очнулся отчим, теперь стуча от бессильной ярости кулаком то ли по шкафу в коридоре, то ли по тумбочке.

В соседней комнате послышался плач ребёнка, затем успокаивающий его голос матери, и наконец дверь комнаты открылась. Коля, понимая, что может быть дальше, вскочил на ноги и наконец также вышел в коридор, где увидел уставшую, с синяками под глазами и всю осунувшуюся маму, помогавшую мужу подняться и пытавшуюся успокоить его. Хрупкая, невысокого роста, она, казалось, вот-вот надломится, как тростинка, под весом мужа, давно перевалившим за центнер.

– Тише, Володенька, тише. Егорка волнуется…

– А где остальные?

– Виктор и Полина в школе, Коля тут…

– Меня не интересует этот ублюдок! Пусть вообще выметается на хрен. Это не мой сын, это грёбаный подкидыш! – рявкнул, несмотря на просьбы жены, Володя ей в лицо, затем с перекошенным лицом обратился к стоявшему в проёме кухни Коле: – Хрена ли ты не помог мне, когда я звал. А?

– Я не слышал, – пробубнил Коля.

– Не слышал он. Я его кормлю, пою. В принципе разрешил жить под моей крышей, и вот моя благодарность! Да где бы вы все были, если бы не я?! Я!

Коля промолчал, снедаемый разрывавшими его изнутри мыслями, которые так сильно хотелось произнести вслух. Ведь квартира эта осталась в наследство ему, Вике и маме после смерти их отца, перебивки на работу отчима также содержать семью не могли. По сути, их тянула на своём горбу мать, теперь вынужденная слушать, какая она и её дети от первого брака плохие и не благодарные ему, их «спасителю». Коля пытался устроиться на какую-нибудь работу, но с тех пор, как сделал татуировку дракона на лице, работодатели не принимали его. Потому вся его надежда была на обещанные во время их разговора по телефону деньги от Керчева… и те возможности, что открывала, по мнению и надеждам Коли, преступная деятельность банды Дракона в принципе.

– Хрен ли молчишь, а? А ты, жёнушка? – не унимался отчим, пока мама вела, поддерживая, к кровати в комнате. Когда они поравнялись с Колей, отчим попытался замахнуться на пасынка, но, покачнувшись и запутавшись в своём же теле, не сумел этого сделать.

Коля поклялся себе, что когда-нибудь прикончит отчима. Когда получит то влияние и власть в Новоградске, о которых столько грезил и к которым всячески стремился. Он представлял, как переломит отчиму шею или всадит в самое сердце нож, наслаждаясь теми мгновениями, как жизнь будет угасать в глазах этого подонка…

– Молочко подогрел? Ты моя умничка, – произнесла мама едва слышно, зайдя на кухню после того, как уложила мужа, и, обняв Колю, поцеловала его в макушку.

Годы в совокупности со множеством родов брали своё. А ей зимой стукнуло всего лишь сорок три года. Но несмотря на рано выползшие морщины, не уложенные, висевшие паклями длинные, некогда шелковистые волосы, словно посеревшую кожу и ещё полноватые после родов формы, маму Коли всё равно можно было назвать красивой женщиной. Высокие скулы, изящный ровный носик, бездонные печальные синие глаза. Даже мятая, в пятнах ночная сорочка шла ей к лицу. А когда-то она считалась чуть ли не королевой класса и первой девчонкой во дворе, за которой толпами бегали обезумевшие от её красоты сверстники, да и старшеклассники.

– Ма, если нет чего срочного по дому, могу пойти?.. Там дело есть.

– Да, конечно, – мама никогда не расспрашивала его о делах, в том числе и о банде, и о татуировке. Лишь добавила: – Только береги себя и не делай глупостей, прошу тебя.

– Я стараюсь. Честно, ма.

Попрощавшись, Коля в мгновение обулся, накинул свою чёрную потрёпанную кожанку, доставшуюся ему в наследство от родного отца, и наконец выпорхнул из квартиры. Чем дальше он удалялся от дома, приближаясь к отелю, тем всё сильнее и увереннее себя чувствовал. Распрямлял плечи, взгляд становился более вызывающим и напористым. От мысли о том, что он идёт туда, где по-своему является царём и богом, Коля становился по-настоящему счастливым.

Глава 3

Пятница, 2 дня до…День

День проходил просто замечательно. Начал я его с небольшого проплыва в два километра в бассейне. Просто получал удовольствие, никуда не торопясь, меняя брасс на кроль и обратно. Тёплая вода, малое количество народа, так как многие бросились занимать теннисные столы, корты и площадки, – в общем, на те спортивные места, где обычно скапливались наибольшие очереди желающих. Плавание не омрачал даже бьющий в нос резкий запах хлорки.

После бассейна немного поработал с железом на тренажёрах. Здесь вышло чуть хуже – между подходами было много времени подумать, погрузиться в себя… Из-за чего в голову лезли мысли об убитом напарнике. Каким он был в жизни помимо работы? О чём думал, мечтал? Была ли у него семья? В конце концов, ведь это я мог оказаться на его месте… И что по итогу с его телом? Его забрали наши или бросили на растерзание сумасшедшим ублюдкам? Слишком много малоприятных и совершенно безрадостных вопросов. А также в эти моменты меня глодали воспоминания о том, как с меня предательски всё же соскользнул шлем…

Поэтому уже спустя полчаса я направился к футбольному полю. Здесь намечался небольшой турнир среди четырёх команд, что вполне позволяло отвлечься и как следует разгрузить голову. Да и время быстрее шло к обеденному перерыву, после которого намеревался заглянуть в компьютерный зал, побегать в каком-нибудь незаумном шутере перед тренировкой стрельбы в настоящем тире.

А самой лучшей была мысль о том, что вечером я вовремя вернусь домой, мы наконец без опоздания поужинаем, потом посмотрим какой-нибудь фильм, лёжа на диване в обнимку с Лизой, а Наташа будет, как всегда, переползать с одного места на другое, уж не знаю, откуда у неё возникла такая привычка при просмотре фильмов. И утром мне не надо будет спешить на работу. Поднимемся без будильника, соберёмся, позавтракаем, без спешки оденемся и пойдём все вместе в парк… Целый день никаких тревог и забот, лишь уютное времяпрепровождение с семьёй. Наверное, об этом я мечтал с самого детства, а тем более в шестнадцать лет, когда меня забрали от родителей и поместили в проклятый детский дом для детей «иноагентов»… Хорошо, что хотя бы сегодня такой термин вроде как забыт и больше не звучит с телеэкранов. Правда, кто знает, что будет завтра или послезавтра. Какой будет принят новый закон, к чему вернёмся или что придумают там, наверху, такое нечто новое, на самом деле являющееся искажением или даже наоборот – прямой копией чего-то старого. К сожалению, в нашей жизни никогда нельзя загадывать наперёд, чтобы не расстраиваться, когда все планы и мечты полетят к чёрту. На этот счёт мне всегда вспоминалась драматическая повесть Бориса Васильева «Завтра была война». Когда перед самым эпилогом одна из учениц произносит фразу, отвечая на замечание другого персонажа повести о том, что выдался тяжёлый год: «Знаете почему? Потому что високосный. Следующий будет счастливым, вот увидите!» После которой идёт леденящая кровь ремарка автора: «Следующим был тысяча девятьсот сорок первый».