Текст книги "Шёпот колокольни (СИ)"

Автор книги: Екатерина Русакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Глава 7. Незваный гость

Париж встретил сумерками, густыми, как чернила. Улицы, узкие и извилистые, кишели шёпотами: торговцы прятали товары, нищие жались к стенам, а из окон доносился запах жареного лука и страха. На площади перед ратушей, где когда-то танцевала Эсмеральда, теперь висели прокламации с печатью судьи Марселя. Его имя повторялось в толпе, как заклинание чумы – Марсель де Лоррен, фанатик с лицом аскета и глазами хищной птицы.

Судья Марсель был высок и худ, словно тень, отбрасываемая виселицей. Его лицо, бледное от бесконечных постов, напоминало пергаментный свиток с глубокими морщинами-рунами, рассказывающими о годах фанатизма. Глаза, узкие и холодные, светились желтоватым блеском, как у совы, выслеживающей добычу, выискивая ересь. Одежда его была чёрной от ворота до сапог: камзол с серебряными застёжками в виде крестов, кожаные перчатки с шипами на костяшках, плащ, подбитый мехом лисы, пахнущий ладаном и кровью. Когда он говорил, его голос скрипел, словто ржавые цепи, волочащиеся по камням.

Квазимодо, закутанный в плащ с капюшоном, прижался к стене собора. Его пальцы впились в камень, ощущая шероховатость, которая напоминала кожу старого дракона. Внизу, у подножия Нотр-Дама, стоял человек в чёрном камзоле – судья. Его голос, резкий и металлический, резал воздух:

– Цыганская зараза вернулась! Кто выдаст ведьму, получит десять ливров!

Толпа загудела. Квазимодо почувствовал, как в груди закипает знакомая ярость – та самая, что заставляла звонить Жанну. Но сейчас он должен был молчать. Эсмеральда ждала его в таборе.

Квазимодо прижимался к стенам, его босые ноги скользили по мокрым камням, покрытым гнилыми листьями. В ушах звенело:

– Они найдут её. Они сожгут, как тогда.

Он вспомнил, как Эсмеральда касалась его шрамов, словно они были драгоценностями.

– Нет, – подумал он, сжимая кулаки. – Не смогу пережить это снова.

Где-то впереди залаяла собака, и он вжался в нишу, чувствуя, как сердце бьётся в горле, как пойманная птица.

Табор жил своей ночной жизнью: женщины в платьях с бубенцами мешали в котлах варево из баранины и чеснока, старики играли на цимбалах, их пальцы порхали по струнам, как летучие мыши. Дети, завернутые в лоскутные одеяла, спали в повозках, а воздух был густ от запаха тмина и дыма. Костер, вокруг которого танцевали молодые цыгане, пожирал сухие ветви, разбрасывая искры, как рубины. Над всем этим висел звон колокольчиков – будто сам ветер пытался станцевать. Где-то в темноте звенел бубен, его ритм переплетался с шепотом женщин, спорящих на языке, остром как лезвие. Тени от огня плясали на лицах, превращая улыбки в оскалы, а морщины – в реки чёрных чернил. Старик Рауль, куря трубку, выпускал кольца дыма, которые таяли в воздухе, как проклятия.

Эсмеральда, сидя на бревне у костра, чинила разорванный бубен. Её пальцы, ловкие и быстрые, вплетали в кожу новые бубенцы. Рядом старик Рауль курил трубку, дым которой пах полынью и тревогой.

– Он идёт, – пробормотал Рауль, глядя в темноту. – Чувствую запах его праведности. Сера и пепел.

– Пусть попробует. У нас есть защита посильнее его молитв. – сказала Эсмеральда, не поднимая глаз.

Внезапно из тьмы вынырнул Квазимодо. Его плащ был покрыт грязью, дыхание сбивчиво. Он рухнул на колени перед костром, срывая капюшон.

– Они… они знают о тебе, – выдохнул он. – Судья… он предлагает награду.

– Ты спустился в город? Ради меня? – голос Эсмеральды дрожал, как струна, задетая ветром.

Он кивнул, глотая воздух. Его правая рука дрожала – на ладони виднелся свежий ожог от факела стражи.

Ее пальцы, пахнущие дымом и полынью, коснулись его ожога. Квазимодо почувствовал, как мазь, густая и липкая, словно смола, обволакивает рану. Холодок сменился жаром, будто внутри ладони разгорался крошечный костёр.

– Я… я слышал, как они шептались у фонтана, – прошептал он, глотая горький привкус страха. – Их сапоги стучали по булыжникам, как молотки по гробам. А запах… запах железа от их мечей… Я слышал, как они говорили о «цыганской целительнице». О тебе. Судья предлагает награду. – сказал мужчина.

– Десять ливров? За такую душу – дешево. – хрипло рассмеялся Рауль.

Эсмеральда опустилась рядом с Квазимодо, её пальцы коснулись ожога. Он вздрогнул, но не отдернул руку.

– Ты мог погибнуть, – прошептала она, доставая из корзины мазь с запахом мёда и окопника. – Зачем рисковал?

Он посмотрел на её лицо, освещённое пламенем. В глазах Эсмеральды горели не искры, а целые костры.

– Ты… ты сказала, что призраки не оставляют тепла, – пробормотал он. – Я… я хотел убедиться, что ты живая.

Она замерла, затем нежно прижала его ладонь к своей щеке. Её кожа была тёплой, как хлеб из печи.

– Твои колокола звонили за меня. Теперь моя очередь защищать тебя. – ответила Эсмеральда.

Внезапно снаружи раздался лязг железа.

– Они здесь! – крикнул кто-то.

Судья Марсель вошёл в табор, сопровождаемый шестью стражниками. Его чёрный плащ развевался, как крылья ворона. Лицо, измождённое постом, исказилось в гримасе праведного гнева.

– Люмина! – прогремел он, тыча пальцем в Эсмеральду. – Или тебя зовут Эсмеральда? Демон в облике женщины!

Цыгане вскочили, ножи и кочерги блеснули в огне. Квазимодо шагнул вперёд, закрывая её собой. Его горб, обычно пригнутый, выпрямился.

– Уходи, – прохрипел он. – Или твои кости станут украшением моих колоколов.

– Твои колокольчики звенели на казнях, уродец, – Марсель шагнул вперёд, и его сапоги скрипели, как двери склепа. – И теперь ты защищаешь ту, чья душа давно продана дьяволу?

Квазимодо выпрямился, его горб отбрасывал на землю тень, похожую на крыло.

– Она спасла больше душ, чем твои молитвы. – Голос его, хриплый от гнева, заставил стражников замереть. – Её руки лечат. Твои – только калечат.

Марсель усмехнулся, обнажив жёлтые зубы.

– Лечит? – Он выхватил из-за пояса флакон с мутной жидкостью. – Это её зелья? Пахнут гнилью и блудом!

Резким движением он швырнул флакон в костёр. Пламя взревело, выбросив зелёный язык. Марсель усмехнулся, доставая из-за пазухи цепь с серебряным крестом.

Эсмеральда встала, её браслеты зазвенели, будто вызванивали вызов.

– Ваши молитвы глухи, как ваше сердце, – бросила она, и в голосе её зазвучал металл. – Ищите ведьм в своих церквях, Марсель.

Судья замер, его пальцы сжали цепь так, что костяшки побелели.

– Возьмите её! – взревел он. – А этого урода – на кол! Пусть вороньё доест то, что останется!

Квазимодо, чувствуя, как ярость пульсирует в висках, загородил Эсмеральду. Его горб, обычно сгорбленный, выпрямился, как арка собора.

– Ваши кресты не спасут вас от моих колоколов, – прохрипел он. – Их звон разорвёт ваши уши.

Стражники бросились вперёд, но Эсмеральда выхватила из складок платья горсть порошка – смесь перца и белены. Бросила в огонь. Взрыв жёлтого дыма окутал табор, едкий запах вырвал слёзы даже у стражников.

– Беги! – крикнула она Квазимодо, таща его за руку.

Они нырнули в темноту, оставив позади кашель и проклятия.

Катакомбы дышали сыростью. Капли воды, падающие с потолка, звенели, как слёзы каменных духов. Стены, покрытые плесенью, под пальцами Квазимодо казались шершавыми, словно кожа древнего ящера. Воздух был тяжёл, пропитан запахом тлена и старой крови. Эсмеральда, держа факел, освещала ниши с черепами – их глазницы следили за парой, словто спрашивая: «Вы следуюшие?». Квазимодо, шагая, чувствовал, как холодный камень впивается в босые ступни, а её рука в его ладони – единственное, что напоминало о тепле.

Квазимодо сидел на камне, его плащ был разорван, но раны были поверхностны.

– Ты… ты могла убежать одна, – сказал он, глядя на свои окровавленные ладони. – Зачем тянула меня?

Она повернулась, и в свете факела её лицо стало похоже на лик святой из витражей.

– Потому что ты мой голос, – ответила она. – А я твой танец. Разве можно разъединить песню и ритм?

Она наклонилась, её губы коснулись его лба. Прикосновение было лёгкое, словно падение лепестка.

Квазимодо почувствовал, как по спине пробежали мурашки, словно кто-то провёл по ней смычком. Её дыхание, сладкое от мёда и горькое от дыма, смешалось с запахом сырости.

– Ты... ты как утро после ливня, – выдохнул он, не решаясь поднять глаза. – Шумное, но... необходимое.

Она рассмеялась, и этот звук наполнил катакомбы светом.

– А ты – как колокол, который звонит даже в тишине. Спасибо, – прошептала она. – За то, что не спрятался.

Эсмеральда присела рядом, её плечо коснулось его.

– Ты дрожишь, – прошептала она, снимая шаль. – Здесь холодно, как в могиле.

– Не от холода, – он потупился, глядя на её пальцы, переплетённые с его рукой. – Я… я боюсь, что не смогу защитить тебя в следующий раз.

Она повернула его лицо к себе.

– Ты уже защитил. Не мечом, а тем, что вышел из тени. – Её губы коснулись его ладони, оставляя след тепла. – Ты стал моим колоколом, Квазимодо. И я услышала твой звон.

Он задрожал, затем медленно обнял её, как обнимают хрупкую реликвию. Её волосы пахли дымом и свободой.

– Я… я научусь быть смелым. Для тебя.

Глава 8. Разлом.

Ночь опустилась на Париж, словно чёрный бархатный платок, расшитый серебряными нитями звёзд. Цыганский табор, спрятанный в заброшенном дворе монастыря, дышал тревогой. Костер, разведённый в центре, пожирал сырые дрова, дым стелился по земле, цепляясь за подолы платьев и смешиваясь с запахом влажной шерсти. Эсмеральда стояла у повозки, её пальцы сжимали карту катакомб, нарисованную углём на пергаменте. Рядом, прислонившись к стене, Квазимодо вырезал из ольховой ветки фигурку совы – символ мудрости, который так и не смог победить его страх.

Его грубая рубаха из мешковины была перетянута кожаным поясом с медной пряжкой. На плечах – плащ из потрёпанной шерсти, пахнущий сыростью колокольни. Лицо, искажённое шрамом, скрывалось под капюшоном, но глаза, цвета грозового неба, выдавали страх и нежность.

– Сегодня ночью, – сказала Эсмеральда, не поднимая глаз. – Они ведут их через рынок. Десять человек, включая детей. Мы не можем ждать.

Квазимодо вздрогнул, нож соскользнул, оставив зарубку на фигурке.

– Это ловушка. Марсель знает, что ты придёшь. – сказал он.

В это время Марсель стоял в тени за повозкой и наблюдал за табором через узкое окно монастыря.

Эсмеральда резко повернулась, её платье цвета заката было сшито из алых и золотых лоскутов и расшитое бисером. Оно обвивало её стан, как языки пламени. На шее было ожерелье из волчьих клыков, а на босых ногах – кольца с бирюзой, звенящие при каждом шаге. Запах полыни и дыма, всегда окружавший её, теперь пах горечью, словно выжженная земля. Медные браслеты на запястьях зазвенели, как сердитые колокольчики.

– Ты слышал их крики вчера? – её голос дрожал, смешиваясь с треском огня. Запах гари въелся в её волосы, а медные браслеты на запястьях звенели, как сердитые колокольчики. Квазимодо, чувствуя горечь полыни на языке, отвел взгляд. Его пальцы, шершавые от цепей, сжали фигурку совы так, что треск дерева заглушил стук его сердца.

– Они молили о помощи. Как я когда-то.– прошептала Эсмеральда.

Её слова, словно угли, обожгли его кожу. Вспомнился запах её волос в тот день – смесь дикого мёда и дыма, – когда она протянула ему воду через решётку темницы.

Квазимодо отшатнулся, словно её слова были раскалённым железом. В памяти всплыли тесные стены колокольни, где он прятался, слушая, как толпа требовала её крови.

– Если ты пойдёшь, они убьют тебя, – прошептал он, сжимая сову так, что дерево затрещало. – А я… я не смогу…

Эсмеральда подошла к нему, её шаги были беззвучны, как у пантеры. Запах полыни и дыма, всегда окружавший её, теперь пах горечью.

– Ты думаешь, я не знаю страха? – она взяла его руку, прижала к своей груди. Сердце билось часто, как крылья пойманной птицы. – Но иногда страх – это роскошь. У нас её нет.

Квазимодо потянулся к её лицу, но остановился в сантиметре. Его пальцы, грубые от работы с цепями, дрожали.

Когда Эсмеральда взяла его руку, Квазимодо почувствовал, как её пальцы, горячие от ярости, дрожали.

– Ты стала моим воздухом, – прошептал он, и его дыхание, смешанное с запахом дождя на камнях, коснулось её щеки.

Она прижала его ладонь к груди, где под тонкой тканью билось сердце – быстро, как крылья колибри.

– Любишь ли ты меня или тень, что танцует в свете твоих колоколов? – её голос звучал как шелест листьев перед бурей.

Он хотел ответить, но слова застряли в горле, словно пепел от костра.

– Я не хочу потерять тебя, – голос сорвался на шёпот. – Ты… ты стала моим воздухом. Без тебя я снова стану тенью.

Она закрыла глаза, и в этот миг он увидел ту самую девочку из прошлого – ту, что улыбалась ему через решётку темницы.

– Если я не пойду, то потеряю себя, – она отстранилась, её пальцы скользнули по его ладони, оставляя след тепла.

Час спустя Эсмеральда уже завязывала кинжал к поясу, её пальцы ловко затягивали узлы. Квазимодо стоял в дверях, его силуэт сливался с тьмой.

– Я пойду с тобой, – сказал он, но в голосе не было уверенности, только вибрация страха.

– Нет. – Она не обернулась. – Твоё место здесь. Среди камней, которые ты понимаешь.

Он схватил её за плечо, повернул к себе. Его дыхание, прерывистое и горячее, смешалось с её запахом.

– Ты выбрала смерть вместо меня! – крикнул он, и эхо разнесло слова по двору, будто собор вздохнул.

– Любовь не цепь, Квазимодо. Если ты хочешь приковать меня – я сломаю замок. —Эсмеральда вырвалась, её глаза блестели, как лезвия.

Она бросила на стол свёрток – засушенный цветок, обвитый лентой. Тот самый, что он подарил ей в день их первой встречи.

– Когда научишься видеть не только мою тень – найди меня.

Квазимодо сидел на ступенях колокольни, сжимая цветок. Его лепестки, хрупкие и поблёкшие, пахли прошлым – пылью, надеждой и слезами. Где-то внизу звонил колокол Амариллис. Его грустный голос сливался с воем ветра.

В темноте заскрипела дверь монастыря. Марсель, наблюдавший за ними, исчез, оставив после себя шлейф ладана.

Квазимодо поднял голову, глядя на звёзды. Луна, холодная и равнодушная, освещала город, где сейчас бродила она – его Эсмеральда, его призрак, его единственная правда.

– Прости, – прошептал он пустоте. – Я научусь… любить тебя свободной.

Где-то вдали, за стенами собора, зазвенел колокольчик – тонко, едва слышно. Будто ответ.

Глава 9. Клятва на камнях.

Ночь окутала цыганский табор бархатным мраком, разрываемым лишь трепещущим светом костра. Пламя, алчное и беспокойное, лизало сырые дрова, разбрасывая искры, похожие на падающие звёзды. Воздух был густ от запаха жареного мяса, тмина и дыма, смешанного с горьковатым ароматом полыни. Над повозками, расписанными узорами в виде спиралей и глаз, звенели медные колокольчики. Их тонкий перезвон сливался с хриплым напевом цимбал. Дети, завернутые в лоскутные одеяла, спали в тени колёс, а старухи, сидя у огня, шептались о чем-то своём .

Квазимодо стоял на краю табора, его плащ из грубой мешковины сливался с тенями. Лицо, скрытое под капюшоном, дышало холодом, но глаза – один прищуренный, другой широко открытый – горели, как угли в пепле. Он сжимал в руке свёрток, завёрнутый в тряпицу: внутри лежала резная фигурка – две переплетённые фигуры, чьи руки смыкались в вечном танце. Его пальцы дрожали, оставляя на дереве следы нервных царапин.

– Она здесь, – подумал он, услышав знакомый звон браслетов.

Эсмеральда сидела у костра, чиня разорванный бубен. Её платье, сшитое из синего бархата и расшитое серебряными нитями, переливалось в свете пламени, словно река под луной. На босых ногах позванивали кольца с бирюзой. Запах её волос был не только шалфей и жасмин, но и едва уловимый аромат ладана, будто она только что вышла из полуразрушенной часовни. Эсмеральда подняла голову, и их взгляды встретились через толпу.

– Иди сюда, – её голос прозвучал мягко, но в нём слышалась сталь. – Или ты пришёл лишь смотреть, как горит огонь?

Квазимодо почувствовал, как язык прилип к нёбу от страха. В горле стоял привкус пепла, будто он проглотил уголёк из костра. Её голос, словно шёлк, скользнул по его коже, оставляя мурашки. Он видел, как искры пламени отражаются в её глазах – два золотых кинжала, готовых пронзить его душу.

Квазимодо сделал шаг вперёд, и цыгане расступились, как вода перед камнем. Их шёпот – «горбун», «уродец» – резали воздух, но Квазимодо не опустил головы. Его каблуки вязли в песке, оставляя следы, похожие на раны.

– Зачем ты здесь? – спросила Эсмеральда, не отрываясь от работы. Её пальцы, ловкие и быстрые, вплетали в кожу бубна новые колокольчики. – Твоё место среди камней, помнишь?

Он сглотнул, чувствуя, как горечь её слов смешивается с привкусом пепла на языке.

– Я... я принёс план. Побег через катакомбы. – Его голос, хриплый от напряжения, заставил смолкнуть цимбалы. – Марсель перекрыл все дороги. Но под землёй... там есть путь.

Эсмеральда медленно поднялась. Её тень, удлинённая огнём, легла на него, как крыло.

– И ты думаешь, мы доверимся тебе? – спросила она, приближаясь. Запах её кожи – дым и горький миндаль – ударил ему в ноздри. – Ты, кто прятался годами?

Квазимодо отступил, наткнувшись на край повозки. Дерево впилось в спину, но боль была ничто по сравнению с жжением в груди.

– Я... я не прошу доверия. – Он развернул тряпицу, показав фигурку. – Прошу шанса.

Эсмеральда замерла. В свете костра резные черты – её изгиб в танце, его рука, тянущаяся к ней – казались живыми.

– Это мы? – она коснулась дерева, ощущая шероховатости. – Почему ты не вырезал лиц?

– Потому что... – он сглотнул, – лица могут исчезнуть. А души – нет.

Она провела пальцем по изгибу деревянной фигуры, ощутив шершавость необработанного места – там, где его стамеска дрогнула. Запах сосновой смолы, въевшейся в резьбу, напомнил ей детство: мастерскую отца, где стружки клубились, как снег.

Тишина повисла между ними, прерванная лишь треском углей. Эсмеральда взяла фигурку, её пальцы скользнули по крыльям воображаемой птицы, вплетённой в композицию.

– Покажи мне путь, – наконец сказала она. – Но если это ловушка...

– Тогда я сам брошусь в Сену, – перебил он, и в голосе его зазвучала твёрдость, которой не было раньше.

Катакомбы под Парижем дышали сыростью. Капли воды, падающие со сводов, звенели, как слёзы каменных духов. Стены, покрытые мхом, под пальцами Квазимодо казались живыми – шершавыми, как кожа древнего дракона. Он шёл впереди, держа факел, чей свет дрожал, отбрасывая на стены танцующие тени. Эсмеральда следовала за ним, её босые ноги скользили по скользким камням.

– Здесь, – он остановился у арки, заросшей папоротниками. – Пройдём через подземную реку. Вода выведет к лесу.

Гул подземной реки был похож на ворчание спящего великана. Вода лизала их ступни, холодная и маслянистая, словно пот исполина. Квазимодо видел, как капли сверкают на её ресницах – крошечные алмазы, рождённые тьмой.

Эсмеральда прикоснулась к стене, где поблёскивали кристаллы соли.

– Ты часто приходил сюда? – спросила она, уловив запах его плаща – масло, медь и что-то ещё, знакомое... страх.

– Нет. – Он потупился. – Но камни... они шепчут дороги тем, кто умеет слушать.

Она рассмеялась, и эхо разнесло звук по тоннелям, будто собор вздохнул.

– Ты говоришь, как поэт. – Её пальцы коснулись его плеча. – Жаль, поэты редко доживают до седин.

Она коснулась его руки, и он почувствовал, как её ноготь – острый, как коготь хищной птицы – впивается в его ладонь. Её дыхание пахло гранатом и железом – словно она жевала листья, чтобы не уснуть.

Он вздрогнул, почувствовав холод её прикосновения сквозь ткань.

– Почему ты простила меня? – спросил он, не оборачиваясь.

– Потому что ты пришёл. – Она обошла его, встав лицом к лицу. В свете факела её глаза сверкали, как лезвия. – А ещё потому, что эта фигурка... – она достала её из складок платья, – ...пахнет надеждой. Дерево, смола, и... – она прижала её к носу, – ...слёзы.

Квазимодо замер. Её слова, тихие и острые, вонзились в сердце.

– Я не плакал, – пробормотал он.

– Лжешь. – Она взяла его руку, прижала к резной фигурке. – Каждая царапина здесь – это слово, которое ты не сказал.

Он потянулся к её лицу, но остановился, как тогда на колокольне.

– Я... я не умею... – голос его сорвался.

– Не надо уметь. – Она прижала его ладонь к своей щеке. – Просто будь.

Она прижала его ладонь к своей груди, где под кожей билось сердце – быстро, как крылья колибри. Он услышал, как звякают её браслеты, почувствовал солёный вкус её кожи на губах. Её волосы, пропахшие дождём и медью, обвили его шею, словно петля спасения.

Их губы встретились в темноте – нежно, как касание крыла мотылька. Квазимодо почувствовал вкус её дыхания – мёд и полынь, горечь и сладость. Его пальцы вцепились в её платье, шершавые от мозолей, но нежные в этом движении. Где-то вдалеке зазвенел колокольчик – может, ветер, а может, эхо их сердец.

– Ты... ты как рассвет после бури, – прошептал он, касаясь лбом её волос.

– А ты – как колокол, который звонит даже в тишине, – она улыбнулась, и в уголках её глаз собрались морщинки.

Они сидели на камнях, слушая, как подземная река шепчет им древние секреты. Эсмеральда достала из кармана засушенный цветок – тот самый, что он подарил ей в день их первой встречи.

– Помнишь? – она вплела его в его волосы. – Ты бросил его мне через решётку. Тогда я подумала: «Он пахнет свободой».

Когда Эсмеральда вплела цветок в его волосы, он почувствовал, как шипы впиваются в кожу, но не дрогнул. Боль была сладкой, как вино, которое они пили в ту ночь, когда звёзды падали в Сену.

Квазимодо закрыл глаза, вдыхая аромат – пыль, надежду и что-то неуловимо знакомое.

– Я вырежу тебе кольцо, – сказал он внезапно. – С колокольчиком внутри. Чтобы ты всегда слышала мой голос.

Отдохнув, они пошли дальше. Эсмеральда прижала ладонь к сырой стене, ощущая вибрацию – где-то вблизи послышались шаги.

– Они близко, – прошептала она, поворачиваясь к Квазимодо. – Ты уверен, что этот тоннель выведет к клеткам?

Он кивнул, приглушая фонарь. Свет упал на его лицо, подчёркивая шрам, который теперь казался не изъяном, а знаком силы.

– Камни не лгут. Здесь... – он ткнул пальцем в трещину, – ...была дверь.

Внезапно из темноты донёсся детский плач. Эсмеральда рванулась вперёд, её браслеты звякнули, но Квазимодо схватил её за руку:

– Медленно. Если сорвёшь ржавый замок – звук разбудит всех крыс Марселя.

Она вздохнула, ощущая, как его пальцы, шершавые от мозолей, сжимают её запястье. Запах масла и меди от его одежды смешался с её ароматом – дым и шалфей.

Узкая дверь, покрытая ржавчиной, скрипнула. За ней стояли клетки с цыганами. Женщины в порванных платьях прижали к груди детей, их лица были бледны от голода.

– Люмина! – прошептал старик с перебинтованной ногой. – Мы знали, что ты придёшь.

Эсмеральда бросилась к замку, но Квазимодо опередил её. Его нож скользнул по металлу с тихим шипением, будто разрезая саму тьму.

– Не время для слёз, – сказал он, ломая засов. – Бегите к реке. Лодки ждут.

Толпа хлынула в тоннель, но в этот момент за спиной Квазимодо раздался скрип сапог.

– Ну что, уродец? – Марсель вышел из тени, его перстень с крестом блеснул в свете факела. – Думал, спрячешься под землёй, как крот?

– Твои цепи сломаны, Марсель. Уходи, пока можешь. – шагнула вперёд Эсмеральда, закрывая собой детей.

Судья усмехнулся, доставая кинжал с клинком, испачканным в чём-то тёмном.

– Твоя магия не работает под землёй, ведьма. Здесь правит страх.

Квазимодо, не говоря ни слова, рванулся вперёд. Его удар был неловким, но яростным – нож вонзился Марселю в плечо. Тот завыл, роняя оружие, а Эсмеральда бросила в лицо ему горсть перца.

– Бегите! – крикнула она цыганам, толкая их к выходу. – Он вернётся с подкреплением!

Когда последний ребёнок скрылся в тоннеле, Квазимодо схватил Эсмеральду за руку. Его дыхание, прерывистое и горячее, обожгло её щёку:

– Ты... ты ранена? – с тревогой спросил мужчина?

Она покачала головой, сжимая его ладонь.

– Нет. Но ты... – её взгляд упал на его окровавленный рукав.

– Пустяки, – он попытался улыбнуться, но гримаса боли исказила лицо. – Колокола научили меня терпеть большее.