Текст книги "История о краже. Схватка с судьбой"

Автор книги: Екатерина Гичко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

Глава 21. Радости и печали

Майяри не помнила ничего из того, что случилось после встречи с Ранхашем. Вот она судорожно обнимает его, боясь выпустить из объятий, рыдает от облегчения, а вот она уже просыпается в полумраке спальни под толстым одеялом. Меж неплотно задёрнутых занавесей в комнату проливаются лучи заходящего солнца, а в памяти смутно брезжат воспоминания лёгкого покачивания, тихих голосов, бесчисленной череды блестящих стёклами окон, опять тихих голосов и запахов лекарств.

Тело вновь болело. Болела спина, болели забинтованные руки, болела голова, болела освобождённая от ошейника шея… Не болели почему-то только ноги. Майяри осторожно высунула нос из-под одеяла, принюхалась. Пошарила по постели ладонями, но Ранхаша или – сердце сжалось – господина Шидая не нашла. Стоило ей пошевелиться, как из кресла у кровати поднялся высокий оборотень. Незнакомый.

– Госпожа, харен в соседней комнате, не пугайтесь.

Сердце немного отпустило. Но оборотень незнакомый, как можно просто так поверить?

С трудом выбравшись из-под тяжёлого одеяла, Майяри, как была в сорочке и босая, зашагала к двери. Мужчина её не останавливал, видимо, получил соответствующие указания. Только шёл след в след.

Соседней комнатой оказалась гостиная. Из неё доносились приглушённые мужские голоса, поэтому Майяри лишь слегка приоткрыла дверь и в щёлку полюбовалась на харена. Он тут же вскинул глаза и едва заметно улыбнулся ей.

Какое же это счастье – просто видеть его и знать, что он жив. Просто смотреть на него, просто смотреть. Майяри вдруг поняла, что могла бы прожить всю жизнь, просто зная, что он жив. И радоваться этому. Быть счастливой.

– Господин провёл с вами весь день, – прошептал незнакомец, – но дела вынуждают его иногда отрываться от вашего отдыха.

Какой предупредительный. Майяри всё больше убеждалась, что этого оборотня приставили к ней, чтобы он убеждал её, что всё хорошо. Он ещё ни разу ничего ей не запретил и не призвал лечь обратно в постель.

Но где Редий и Аший?

Вместо этого Майяри, обмирая внутренне от ужаса, тихо спросила:

– А господин Шидай?

Мужчина посторонился и молча указал на неприметную смежную дверь.

В душе робко затеплилась надежда, и Майяри торопливо подошла к ней.

– Только тихо, – успел прошептать незнакомец.

Господин Шидай лежал на кровати. Спальню заливало тусклое мягкое сияние желтого светляка, и Майяри прекрасно видела, что это именно лекарь. Лицо у него было сероватым, седые волосы имели несколько поникший вид, дышал мужчина тяжело и сипло. Могучую грудь охватывала тугая повязка с небольшим пятнышком крови по центру. Ноги ослабели от нежданно накатившего облегчения, и девушка вцепилась в косяк.

Сила облегчения была так велика, что Майяри всхлипнула и расплакалась. Она пыталась кусать забинтованные костяшки, чтобы хоть немного успокоиться, но рыдания становились только сильнее. Лекарь недовольно нахмурил брови и, с трудом разлепив губы, спросил:

– И кто тут смеет меня оплакивать?

Покачиваясь, Майяри добрела до его кровати и, опустившись на колени, прижалась щекой к горячей руке.

– Господин Шидай, я вас так люблю.

– А, поганка, – узнал её лекарь. – А я тебя ненавижу. Глаза открываю, в груди торчит болт, а воздухе плавает длинное лицо твоего дружка. Вот не в такой компании я умереть мечтал. Потом ещё раз, и Ранхашик всю магию вытянул. Думал, прям там и окочурюсь. Даже удивился, когда вновь очнулся.

Плачущая Майяри поцеловала его ладонь, и оборотень смилостивился:

– Я тебя тоже люблю, не реви. Сколько уж можно? Давай рядом ложись. Только не на грудь, вот на руку.

Всхлипывая, Майяри осторожно перебралась через его тело и прилегла рядом. Даже не на руку. Сжалась комочком под мышкой лекаря и, тихо дрожа от накатившего облегчения, уставилась на плотные полосы повязки.

– Наградили же боги детишками, – лился сверху успокаивающий голос господина Шидая. – Никакого покоя с ними. Лезут вечно в неприятности, спорят, не слушаются, болеют постоянно…

Он говорил что-то ещё, а может, и не говорил. Сон опять сморил Майяри, и она только почувствовала какое-то время спустя, как прогибается вниз постель, а макушки касаются чьи-то губы.

Где-то в гостиной мерно тикали настенные часы, разбавляя своим звуком плотную тишину. Узээриш, босой, в просторном белом халате на голое тело, стоял рядом с постелью и уже четверть часа смотрел на мертвенно-серое даже в полумраке лицо Лийриши. По тонкой линии носа, скулам, лбу, подбородку и щекам шли жирные чёрные линии, они же спускались по шее вниз и расходились по обнажённым плечам. Между линиями аккуратно, но в спешке, которая говорила, что у лекаря было совсем мало времени, были выведены округлые кляксы-тараканы лечебных символов. За четыре сотни лет Риш успел кое-что повидать, и эти чернильные «тараканы» о многом ему говорили.

Лийришу уже нельзя было назвать живой.

Её почернённые ноздри трепетали, грудь вздымалась, но это было не естественным усилием тела, а жалкой попыткой продлить подобие жизни.

Не было больше ярко-рыжих волос. Отрезанные локоны, завёрнутые в полотенце, лежали на тумбочке. Риш увидел их случайно, разворошив ткань. Он просто не знал, куда деть руки, и дёрнул за край, а там… они. Голову женщины теперь плотно облегала толстая повязка.

Подняв руку, Узээриш всё же подцепил край одеяла и приподнял его, чтобы увидеть то, на что боялся смотреть.

По обнажённой груди сетью расползались чёрные линии и символы, особенно сильно переплетаясь напротив сердца. Значит, само оно уже биться не может. Одеяло упало обратно, и Риш опять замер, не отрывая пристального немигающего взгляда от лица Лийриши.

Сегодня он одержал победу как правитель.

И сегодня же его собственная жизнь, его гнездо были разрушены.

Он словно стоял перед разворошённым гнездом и осматривал разбросанные тела. Тётя Изаэллая, Лийриша, умирающий отец и птенцы. Два птенчика, один из которых даже не мог кричать от страха и только поджимал перемазанные кровью крылышки.

Сова внутри уже не вопила от боли и ярости и лишь ошалело таращила глаза в пустоту, как и сам Риш. Ещё час назад он метался раненым зверем, требовал от лекарей совершить и возможное, и невозможное, лишь бы маленькая тоненькая сестричка непременно поправилась. Кто-то убеждал его, что самое страшное позади, что Иия непременно выздоровеет, только он, объятый безумием и страхом, не верил. Он совершенно не думал о Лийрише, сестра куда важнее.

А потом привезли отца.

Перед внутренним взором опять предстало окровавленное тело: переломанное, покусанное… Десяток лучших лекарей, которых только смог найти Шерех, в дом которого привезли бывшего хайнеса и который приютил раненую хайрени и её мать, роем мух кружили вокруг постели… умирающего?

Губы Риша дрогнули.

Со смертью отца перед ним словно распахивала свои объятия необозримая пустота. Отец был тем, кого он хотел сохранить в своей жизни на как можно больший срок. Риш не помнил матери. Болезненная хайнеси после родов начала болеть ещё чаще и умерла, когда он был совсем маленьким.

С ним всегда был отец.

Отец был всегда рядом.

Если не будет отца, то он останется… один?

Нет, не один. С ним остаются Зиш и Иия. Сестричка обязательно поправится. Она всегда была бойким птенчиком, напоминая своей живостью мать.

Мать…

Душу скрутил и вывернул другой страх, сердце затрепыхалось как в агонии.

Как ему объяснить брату и сестре, что их мамы и папы больше нет? Как ему рассказать об этом, если родителей всё же не станет?

Эта мысль окончательно выбросила Риша за пределы разума, и он выскочил из комнаты, где лекари суетились над отцом, и, пошатываясь, впервые за время пребывания в доме Шереха зашёл к мачехе.

Здесь было очень тихо. А там, где бывала Лийриша, тихо не бывало никогда. Даже во сне она сопела бойко и очень жизнерадостно, и этой жизнерадостностью часто раздражала Узээриша.

Они ведь не всегда хорошо ладили. Риш за века привык, что в сердце отца живёт лишь он один. Детское эгоистичное собственничество, которое он перенёс во взрослую жизнь. Лийриша злила его. Мелкая заносчивая девчонка, годившая в дочери и ему, Ришу, вознамерившаяся занять место хайнеси. Тогда Риш ничуть не сомневался, что именно титул привлекает нахалку. За их «детскими», как выражался отец, разборками наблюдал весь двор. Какие-то остолопы даже смели шутить, что во вспыхнувшем огне ненависти, который непременно станет огнём страсти, погибнет сам хайрен Узээриш. Но в их огне сгорели только волосы отца.

Риш не хотел принимать юную мачеху. Уже давно взрослый, он не пытался специально искать внимания отца, но тут начал чувствовать себя обделённым. Дворец содрогался от их с Лийришей скандалов. Отец не знал, как примирить их.

А потом родились Зиш и Иия, два очаровательных птенчика. И они примирили Узээриша с существованием Лийриши. Он даже начал с ней ладить, но признать это смог только сейчас.

Протянув руку, Узээриш дрожащими пальцами погладил холодное лицо женщины. Не мать, не сестра, не тётка, не… даже мачехой из-за её юности считать не мог. Но она стала важной, неотъемлемой частью его семьи.

Как он сможет сказать Зишу и Иие, что их мамы больше нет?

Переставшие дышать иногда под действием заклинания продления жизни приходили в себя. Их телу будто бы требовался небольшой отдых, а затем оно вновь начинало работать. Но никогда раненые не приходили в себя, если переставали дышать из-за проломленной головы. Риш не встречал исключений.

Пальцы его едва-едва коснулись плотной повязки. Пока никто не спрашивал, но скоро спросят: когда стирать чёрные линии жизни с тела Лийриши. И нужно будет решить, сказать… Риш зажмурился. Но не сейчас. Пусть отец сперва простится. Отец должен выжить!

Внутри не почувствовалась должная уверенность.

Тяжёлые тёмные эмоции вяло шевельнулись и замерли, скованные неверием.

Это не могло произойти с ним.

Риш уже не помнил, как вышел и оказался в коридоре. Не помнил, как ступал босыми ногами по истоптанным за ночь коврам. Голова кружилась, звуки смазывались, тени пугливо убирались с его дороги. Кто-то похлопал его по плечу, что-то сказал. Глаз зацепился за серебристую змею. Узор из переплетающихся полос. Проясняющееся сознание шепнуло, что это всего-то коса.

– Риш, ты как?

Узээриш не ответил и даже не обернулся, продолжая смотреть на хозяина косы. Холодные жёлтые глаза. Невысокий рост.

– Тяжёлое время, да. Давай я провожу тебя в спальню. Пошли к детям. Зиш может проснуться, испугаться. Натерпелся, бедолага…

Сухая, но сильная рука приобняла его за талию и потянула за собой, но Риш не сдвинулся с места. Сквозь пелену, застилающую реальность, он всё же смог рассмотреть и узнать харена. И в груди разгорелась жаркая, необъяснимая ничем ненависть.

– Это твоя вина! – Риш рванулся вперёд, но две пары крепких рук удержали его на месте. – Отец доверился тебе, а ты не смог защитить! Рылся, рылся, но так и не дорылся! Бесполезный кусок дерьма!

Харен продолжал стоять перед ним и выводить из себя спокойным взглядом.

– Риш, это наша вина, – уверял его кто-то, но хайнес не обернулся, продолжая ненавидяще смотреть на главу сыска.

– Отец поручил расследование тебе, – сквозь зубы прошипел Риш, – именно тебе. Он был уверен, что ты справишься. Но ты оказался ни на что не годен. Только со своей девкой и миловался!

Горькая и ядовитая боль потери выплёскивалась наружу.

– Вотый, – со злобной насмешкой выдохнул Узээриш и вырвал свои руки из чужой хватки. – Теряет всемогущее семейство схватку, плодит беззубых щенков.

– Риш…

– Не трогать! – хайнес отдёрнул локоть и подался вперёд, приближаясь к лицу Ранхаша. – Можешь попрощаться со своей Майяри. Ни один жрец в Салее не осмелится связать вас узами брака.

Отпрянув, Узээриш, покачиваясь, обогнул харена и, пройдя ещё пару шагов, скрылся за дверью.

Шерех проводил его обеспокоенным взглядом и утешающе похлопал Ранхаша по плечу.

– Не обижайся. Сердце болит у мальчишки. Позже отойдёт.

Обижаться Ранхаш точно не думал, но слова хайнеса запомнил, впрочем, не придав им особого значения: даже если боги не захотят назвать Майяри его женой, он сам назовёт её супругой.

– Здесь? – он кивнул на дверь, за которой располагалась госпожа Лийриша, и, дождавшись кивка, в одиночку зашёл внутрь.

– Эй, Шерех, – домоправитель Фоший пихнул патриарха рода Вотый в бок, – ты уверен, что отойдёт? Наследник-то упрямством своим ох как известен.

– И мы, Вотые, упрямы, – рассеяно отозвался Шерех.

Он, как и правнук, о горячих словах Узээриша и не размышлял. На мальчишку столько всего свалилось. Немудрено, что и нервы шалят, и виноватого найти хочется, а тут ещё и совиные инстинкты… Оборотень покачал головой, представляя, каково сейчас Ришу: и мачеха, и тётка, и отец. Сестричка раненая. Маленькая шестилетняя девочка! С ума сойти недолго.

– Занять его надо. Чтоб в себя пришёл. В городе-то мы сейчас и сами приберёмся, но это неделя, а дальше-то он уже сам должен, – Шерех задумчиво пошкрябал щетинистый подбородок. – Притащи с чердака гостевое гнездо.

– Зачем? – удивился Фоший. – Хайрени туда сейчас нельзя. Её вообще двигать нельзя. А…

– Гнездо. Принеси, – Шерех исподлобья уставился на друга, и тот, пожав плечами, похромал исполнять приказ.

Риш прошёл в спальню и медленно, малоосмысленно осмотрелся. Тусклый свет. Широкая постель, на которой под толстым одеялом спал напоенный успокаивающим зельем братишка. Небольшая кроватка с решетчатыми высокими бортиками, в которой лежала сестричка. И сиделка. Крепкий оборотень. Шерех, зная по Иерхариду, в какое беспамятство могут приходить совы от беспокойства за детей, женщину оставлять не рискнул. Иерхарид в таком состоянии не различал ни самцов, ни самок, ни комнатных растений и даже себя в зеркале не узнавал.

Опустившись рядом с постелькой сестры на корточки, Узээриш уткнулся носом между прутьями бортика и вдохнул сладкий детский аромат тонких волос, сейчас пропитанных горечью лекарств. Малышка спала. Личико её было спокойно, бровки не хмурились от боли, но Риш помнил, что под тёплой рубашечкой и одеялом нежное тело Иии опоясывает плотная повязка. Пару часов назад он в отчаянии мерил комнату шагами, укачивая на руках хнычущую от боли сестрёнку, пока бессердечный лекарь не счёл, что прошло достаточно времени, чтобы без вреда дать ребёнку очередную дозу обезболивающего.

Отстранившись от кроватки, Риш замер, уставившись на сиделку. Тот ответил спокойным ровным взглядом.

– Господину угодно, чтобы я ушёл?

Помолчав почти минуту, Узээриш с трудом ответил:

– Нет.

Присутствие незнакомца его злило, но он боялся, что не сможет защитить брата и сестру в одиночку.

Неприятное, сколькое чувство уязвимости и бессилия.

Осторожно опустившись на постель, Риш обернулся вокруг брата и замер, прислушиваясь к тихому внутреннему уханью совы. Истерзанный зверь радовался присутствию птенцов.

Дверь не скрипнула, но Риш мгновенно вскинулся и неподвижным взглядом уставился на вход. Там замер домоправитель семьи Вотый, господин Фоший.

– Простите, господин, мы ненадолго, просто…

– Вон, – жутковато прошипел хайнес.

– Сейчас, – оборотень покладисто улыбнулся и посторонился, пропуская внутрь парочку лакеев, тащивших большое, им по плечи, гнездо.

Риш было вскочил, но брат захныкал во сне, и, пока хайнес разрывался между желанием утешить Зиша и разорвать незваных гостей, «гости» торопливо установили гнездо и ретировались.

В комнате опять повисла тишина, нарушаемая лишь дыханием и треском поленьев в камине. Зиш больше не хныкал, сестричка спокойно спала, а сиделка-оборотень благоразумно притворялся спящим.

Риш смотрел и не мог оторвать глаз от принесённого гнезда.

– Остолоп! – Фоший от души, аж голова мотнулась, отвесил оплеуху подчинённому. – Хоть у кого-то из вас хоть какое-то соображение работает? Хотя бы иногда?!

– Да он страшенный такой, – лакей обиженно потёр затылок. – Вот я впопыхах и оставил, как привесил, на боку. Может, и боги с ним? Там масла-то на донышке…

– Гнездо из сухого дерева! А если займётся?

Тяжело дыша от негодования, Фоший перевёл взгляд на дверь и пожевал губами, решаясь. Нет, оставлять зажжённый фонарь висеть прямо на гнезде не дело. А вдруг боги на что-то разгневались на всю правящую семью и воспользуются этой крохотной возможностью, которую им по недогляду оставили?

Решившись, Фоший осторожно приоткрыл двери и заглянул внутрь.

– Прошу прощени… – растягиваемая улыбка так и замерла на губах.

На полу в луже растёкшегося масла валялся разбитый фонарь.

Но не он заставил домоправителя замолчать.

На краю гнезда сидела огромная снежная сова и сосредоточенно чистила пёрышки на груди. По крайней мере так казалось со спины. Птица медленно повернула голову – Фоший увидел в её клюве белые перья, – а затем с настораживающей неспешностью развернулась полностью, переступая лапами по сучковатому краю гнезда.

На груди розовело выщипанное пятно размером с мужскую ладонь.

– Простите, – Фоший торопливо закрыл дверь и озадаченно перевёл дыхание. – Ну ладно, пусть обживается.

Ранхаш вернулся к Майяри сразу после того, как побывал у госпожи Лийриши и постоял у двери в покои господина Иерхарида: туда никого не пускали. Но нашёл возлюбленную в постели отца, трогательно свернувшуюся калачиком у него под боком. И задавил все встревоженные мысли, все страхи, все горькие чувства. Если ему опять станет плохо и он вновь выкачает из отца магию, то вряд ли тому это поможет на пути выздоровления.

Для Ранхаша стало неожиданностью, что отец серьёзно ранен. Он узнал об этом, уже добравшись до дома прадеда. И облегчение от встречи с Майяри сменилось тревожным ожиданием.

Присев на постель, мужчина склонился и поцеловал девушку в голову. Ласково погладил её по волосам (растрёпанная такая, надо бы причесать), поправил слегка задравшийся край сорочки и, поднявшись, принёс второе одеяло и укрыл им девушку.

В гостиной раздались тихие голоса, и Ранхаш узнал прадеда и прабабку. Дверь осторожно отворилась.

Бабушка Жадала неслышно прошла внутрь и, склонившись над Шидаем, с материнским беспокойством потрогала его лицо.

– Жар вроде бы проходит, – с сомнением протянула она и, нервно улыбнувшись Ранхашу, с удивлением уставилась на девушку под боком лекарям. – Ранхаш, твоя невеста…

– Ей здесь спокойнее.

Бабушка в замешательстве выпрямилась и переплела пальцы между собой. За прошедшие сутки произошло столько событий, которые легли на душу беспокойством за близких, что мысли почтенной госпожи путались. В обычное время она бы порадовалась, что наконец познакомилась с возлюбленной Ранхаша. Но сейчас не утихшая тревога терзала её, и она запереживала по пустому, в сущности, поводу:

– Ох, а правильно, что мы разместили их до свадьбы в одних покоях…

– Жадала, – Шерех закатил глаза, но договорить не успел.

Шидай, не открывая глаз, с трудом разлепил губы и утешил женщину:

– Не переживайте, госпожа. Майяри сейчас больна и слаба и даже если нападёт на Ранхаша, он сможет отбиться.

Шерех фыркнул от смеха, и напряжённая атмосфера заметно разрядилась.

– Я смотрю, тебе уже совсем хорошо, – голос госпожи Жадалы посуровел.

– С моими детишками нужно вставать на ноги очень быстро, пока они не добили, – вяло отшутился лекарь.

Ранхаш почувствовал себя виноватым и легонько сжал руку отца.

– Как госпожа Лирка? – поинтересовался он у деда.

За всеми делами и хлопотами он совершенно забыл про медведицу.

– Прекрасно, – отозвался дед. – Она разломала кровать, обрушила балдахин и соорудила себе очаровательную берлогу. Чувствует себя как дома. Даже попыталась утащить одного из наших лакеев к себе, как мы подозреваем, в качестве провианта, но его удалось обменять на баранью ногу. Сейчас отдыхает. Тебе бы тоже не мешало поспать.

Ранхаш с нежностью погладил Майяри по волосам. Он бы с большим удовольствием вытянулся рядом с её тёплым телом, заключил в объятия и забылся сном. Но дела, многочисленные дела ждали его внимания. В городе всё ещё было опасно, а случившееся требовало объяснений. Может быть, разгневанный Узээриш и снимет его с должности главы сыска, но пока он этого не сделал. К тому же…

Ранхаш опять наклонился и поцеловал Майяри в затылок.

Ему есть ради кого стараться и наводить порядок в Жаанидые. Приносить в него мир и покой. Вернуть всё на круги своя.

Раздался звон разбиваемого стекла, и что-то грохнулось на пол в гостиной. Шерех тут же приоткрыл дверь и осторожно выглянул. До чуткого слуха оборотней донеслись приглушённые голоса из парка.

– Зачем долбить с такой силой, придурок?!

– Эй, у меня рука больная, она не слушается! – огрызнулись в ответ.

– Нас теперь вытурят отсюда!

– Да и Тёмные с ними! Майяри!!! – завопили снаружи.

Девушка вздрогнула, а Ранхаш с досадой подумал, что привычная жизнь уже возвращается на свои круги.