Текст книги "Магия возмездия"

Автор книги: Екатерина Черкасова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

– Мам, – Сима оторвалась от торта и подняла на Марину глаза, – как ты считаешь, будет правильно, если я назначу Алене судебно-психиатрическую экспертизу? Я обязана ее допросить как свидетеля, но она несет такое, что нормальному человеку и в страшном сне не привидится. Короче, мне нужно заключение психиатра, чтобы знать, как относиться к ее показаниям.

– Ну что же, мысль весьма здравая. – Марина вытащила сигарету из пачки. – Одно дело – мое мнение, совсем другое – официальное заключение. Хотя у меня нет и тени сомнений в том, что она больна.

– Но там такие очереди, – огорченно сказала Сима, – а амбулаторным обследованием, как я понимаю, не обойтись.

Сима проходила курс судебной психиатрии на базе Института имени Сербского и очень хорошо помнила, в каких случаях назначается экспертиза и какая это волокита.

– Не думаю, что все обстоит именно так. Возможно, экспертам придется только подтвердить установленный нами диагноз, – возразила Марина. – В любом случае стоит попробовать провести экспертизу амбулаторно. Возможно, этого будет достаточно.

* * *

Утром Сима позвонила на работу Володьке Снегиреву и сказала, что целый день будет мотаться по важным делам и в прокуратуру не приедет. На сегодня была запланирована беседа с Винаровым, и она очень волновалась перед встречей с ним – возможно, из-за предупреждения подруги быть с ним настороже. Симка никогда не придавала особого значения одежде и более всего предпочитала джинсы, но сегодня ей почему-то хотелось выглядеть особенно. Она надела узкую короткую юбку, водолазку, подчеркивающую ее формы, и новенькие короткие сапожки на высоких каблуках, делавшие и без того длинные ноги еще длиннее. Вздохнув, она принялась за макияж и прическу. Сима терпеть не могла краситься, но макияж полностью преображал ее лицо. Немного бежевых и коричневых теней, чтобы подчеркнуть глубину глаз, темно-коричневые карандаш и тушь, светлый тон на лицо, чуть-чуть персиковых румян и помада орехового цвета. Напоследок Сима тщательно расчесала свои густые волосы с рыжеватым оттенком и тряхнула головой, чтобы они легли более естественно. Посмотревшись в зеркало, осталась довольна своим отражением: высокая стройная стильная девушка, в меру подкрашенная, одетая смело, но не вызывающе. Сима надела короткий кожаный плащ и потуже затянула на талии пояс.

"Хороша, чертовка", – удовлетворенно подумала она и вылетела из квартиры.

На лестничной клетке она попыталась, как обычно, вихрем скатиться вниз по ступенькам, но за что-то зацепилась каблуком и чуть не упала. Сима совершенно забыла, что она не в привычных кроссовках, а в модных сапожках на каблуках-стилетах, на которых не больно-то разбежишься, и стала осторожно спускаться, слегка покачивая бедрами.

На улице было пасмурно, моросил мелкий дождь. В этом году апрель более всего напоминал ноябрь. Зонтик Сима, естественно, не взяла. Возвращаться домой ей не хотелось, но и рисковать только что наложенным макияжем она не решалась. Пока она в раздумье стояла под козырьком подъезда, около нее остановилась большая серебристая иномарка. Дверца приоткрылась; из машины выглянуло толстощекое усатое лицо кавказской национальности и с ужасающим акцентом произнесло:

– Вах, какая красавыца под дождем одна мокнэт! Садыс, подвэзу, дэнэг нэ вазму!

Сима критически взглянула, но, вспомнив о макияже, вздохнула и залезла

в просторный и теплый салон. Кавказец радостно засучил короткими толстыми ножками, видимо, пытаясь достать до педали, и тронулся с места.

– Тэбэ куда, красавыца? – галантно спросил он, плотоядно

поглядывая на Симины длиннющие ноги.

– На Таганку, пожалуйста, – вежливо сказала Сима,

пытаясь одернуть короткую юбку.

Девушка уже поняла, что доехать до места ей будет достаточно сложно.

Переключая передачи, водитель попытался положить свою волосатую лапу

с пухлыми пальцами ей на бедро. Сима отодвинулась и достаточно спокойно произнесла:

– Ну-ка, без рук! Взялся везти – вези. А нет

я лучше выйду!

– Да ты что, красавыца! Я вэдь нычего плохого, я только за колэночку подэржу! Я чэлавэк пожилой, сэмэйный, а от тэбя нэ убудэт. Я и заплатыт могу.

– Чего-чего?! – взбеленилась Симка, представив, что ее,

подающего надежды следователя прокуратуры, приняли за уличную девицу. – А ну быстро останавливай свою колымагу, а то я ее вместе с тобой разнесу в щепочки!!

В подтверждение своих слов она изо всех сил въехала каблуком по ноге обидчика. Он взвыл и резко затормозил, остановившись на середине проезжей части. Сима распахнула дверь и выбралась из машины. Она была в такой ярости, что не обращала внимания на объезжавшие ее автомобили.

Она думала о том, что день безнадежно испорчен, что, пока она доберется до места, ноги будут изрядно заляпаны грязью, а безупречный макияж окончательно растечется.

Примерно через полчаса Сима нашла в узких таганских переулочках нужный дом. Это было ничем не примечательное двухэтажное здание без номера. Однако у входа охранник спросил у нее документы. Сима поднялась на второй этаж, прошла по пустынному гулкому коридору. Было непривычно тихо; здание имело какой-то нежилой и оттого унылый вид. Не

было слышно стрекотания принтеров, телефонных звонков, голосов, отсутствовали запахи кофе и сигаретного дыма. Сима осторожно постучала в дубовую дверь, на которой не было таблички, и вошла. В небольшом кабинете за столом сидел мужчина лет тридцати – тридцати пяти непримечательной внешности.

– Георгий Валентинович? – нерешительно спросила Сима.

– Проходите. Серафима Григорьевна, если не ошибаюсь? – любезно, но несколько сухо пригласил ее хозяин кабинета.

Я вас слушаю.

Сима устроилась в кресле напротив и приготовилась закурить.

– Нет-нет, пожалуйста, воздержитесь от курения. Я не выношу сигаретного дыма, – непререкаемым тоном произнес он.

Сима вздохнула и спрятала сигареты обратно в сумку. Взяв со стола

ручку, она принялась теребить ее в руках. Она просто не могла сосредоточиться

без сигареты и сейчас чувствовала себя не в своей тарелке. Девушка

даже не подозревала, что Винаров намеренно запретил ей курить. Он

специально использовал ситуацию, чтобы сбить ее с толку. На сигаретный

дым ему было абсолютно наплевать: в верхнем ящике стола у него

лежала пачка "Ротманса". Георгий с интересом наблюдал за ее

движениями, за тем, как она автоматически открывает и закрывает ручку.

Затем он предложил ей рассказать о своей проблеме. Сима попыталась сосредоточиться, однако ей как будто что-то мешало. Она принялась сбивчиво объяснять, что ей нужна информация об Эвелине Гросс.

Георгий, сидя в кресле-вертушке, развернулся к компьютеру и невозмутимо защелкал мышью.

– Сейчас я вам дам краткую распечатку. Но должен вам сказать,

что Эвелина Гросс – не какая-нибудь шарлатанка. Она серьезно

занималась магическими ритуалами Ближнего Востока, Северной и Центральной Африки, Южной Америки. Можно сказать, мы с ней учились магии Вуду у одного и того же сантеро, просто в разное время. Она довольно влиятельна; ее салон посещают бизнесмены и политики и советуются, кстати, не только о любовных делах и бизнесе. Около нее вертятся несколько странных человечков. Например, ее помощник. У него психическое расстройство, которое Эвелина умело использует. А в целом она, по-моему, занята бизнесом, любовниками, путешествиями и вряд ли может быть замешана в чем-то криминальном. Кстати, запишите, как с вами связаться.

Георгий Валентинович протянул Симе плотный кусочек белого

картона, и она, не смея ослушаться, написала оба свои номера: служебный и домашний.

* * *

– Эвелина, телефон, – крикнул из коридора Станислав.

Эвелина подняла трубку и услышала голос Мохаммеда.

– Здравствуй, любовь моя, – поздоровался Мохаммед по-арабски, а затем перешел на французский: – Как твои дела? Ты все так же прекрасна?

В зависимости от настроения они разговаривали по-арабски, по-английски или по-французски. Эвелина убеждала себя, что выучила арабский вовсе не ради него, а для того, чтобы читать книги арабских мудрецов и великих колдунов прошлого в оригинале. Раз Мохаммед перешел на французский, значит, предстоял романтический разговор.

Эвелина тоже поздоровалась по-арабски, но продолжила беседу уже на языке Мопассана:

– Дорогой, у меня столько разных событий, но я не хочу сейчас говорить об этом. А что касается моей красоты, то она ждет того, кто бы мог насладиться ею.

По одобрительному смеху собеседника она поняла, что витиеватый, в восточном стиле ответ полностью удовлетворил его.

– Я так часто думаю о тебе. Все время вспоминаю нашу последнюю встречу, ту восхитительную неделю на Персидском заливе. Надеюсь, ты еще не забыла меня, ведь мы были так счастливы вместе...

"Ну еще бы, разве ты дашь себя забыть", – подумала Эвелина, вспоминая бессонные ночи, несбывшиеся надежды и свою безрассудную любовь к этому человеку. Он всегда появлялся, когда чувствовал, что Эвелина ускользает и связь с ней ослабевает. Она знала, что Мохаммед никогда не будет ей принадлежать, но и никогда не оставит ее. В принципе, она даже привыкла к этой мысли.

– Иногда я забываю о тебе, – ответила Эвелина и, немного помолчав, добавила: – так же, как я забываю, что у меня бьется сердце..

– Спасибо, милая. – Мохаммед был явно растроган. – Я сейчас в Париже. Не хотела бы ты присоединиться ко мне? Я очень скучаю, и мы могли бы чудесно провести время. Правда, здесь многовато и твоих, и моих соотечественников, а это несколько портит впечатление. Ну, я думаю, мы это как-нибудь переживем.

– Да, – поддержала разговор Эвелина. – Наших в Париже уже называют северными шейхами. Все-таки по менталитету мы больше тяготеем к восточным людям, чем к западным.

– Скажи мне, Эвелина, ты иногда носишь мой подарок?

Эвелина сразу поняла, о каком подарке говорил Мохаммед. Речь шла о необыкновенной красоты бриллиантовом колье, которое он преподнес ей когда-то. На самом деле она никогда не надевала его, потому что считала, что такого рода подарки делают женщину психологически зависимой от мужчины. Вслух она сказала:

– Конечно, Мохаммед, я его обожаю и всегда вспоминаю

о тебе. Есть только одна проблема – когда я его надеваю, мне требуются телохранители.

Мохаммед рассмеялся и спросил:

– Ну так как, ты приедешь?

– Да. Я только узнаю насчет билета, а шенгенская виза у меня

есть. Куда я могу тебе перезвонить?

– Ничего не надо узнавать, я обо всем позаботился. Только получи свой билет, который я оплатил, в офисе "Эр Франс". Встретимся в аэропорту.

Эвелина положила трубку, несколько задетая тем, что Мохаммед, судя

по всему, был уверен, что она не откажется. И она поедет! Обязательно поедет, и всего через несколько дней они будет вместе.

ГЛАВА 14

Москва, 1999 год

Сима сидела за единственным на три кабинета компьютером и, пока никто на него не претендовал, самозабвенно "мочила" монстрообразных пришельцев из космоса. При каждом "выстреле" раздавался страшный грохот, но она не знала, как отключить звук, чтобы не привлекать к себе внимания. Сима с такой силой лупила по клавиатуре, что в любую минуту могла разнести ее вдребезги. Из-за шума она не заметила, как на пороге появился ее начальник, крупный мужчина с седыми волосами, который терпеть не мог компьютеры вообще, потому что ничего в них не понимал, и компьютерные игры в частности. Он неоднократно приказывал сотрудникам стереть все игры, но местные хакеры навставляли туда столько паролей и хитростей доступа, что его верный заместитель Ерохин, начальническая подлиза, с задачей не справился.

Когда Сима заметила своего начальника, было уже поздно. Он возвышался над ней и с негодованием смотрел на экран. Сима съежилась под этим взглядом и лихорадочно нажала клавишу "Эскейп", забыв, что выход в "игрушке" через меню, и вместо того, чтобы исчезнуть, монстр безжалостно добивал беззащитного и лишенного Симиной помощи космического рейнджера.

Начальник приготовился было зачитать инструкцию о служебных обязанностях, но, взглянув на виноватую Симу, передумал.

– Ну, что нового по твоему делу? – спросил он подчиненную.

– Ой, все так запущено, – непосредственно ответила Сима, благополучно избежавшая начальнического гнева. – Одна из главных свидетельниц, на чьи показания можно было рассчитывать, скорее всего шизофреничка. Другая свидетельница, кстати, тетка этой шизофренички, преспокойненько умотала за границу.

– Ну, этого запретить невозможно. – По сожалению,

звучавшему в его голосе, было понятно, что, будь его воля, он бы запретил всем все на свете. – Ну ладно, Серафима, займись делом. Нечего в игрушки играть, не маленькая!

Но Серафима и так уже потеряла интерес к игре и выключила компьютер. Вытащив из письменного стола распечатку, которую ей дал Винаров, еще раз внимательно перечитала ее. Ничего особенного: биографические данные, родственники, круг общения, род занятий и доходы. Было очевидно, что Эвелина отнюдь не бедствовала (это пусть интересует налоговую полицию), при этом особенно не перетруждаясь, хотя ее "род занятий" Сима находила весьма своеобразным. Свободное время проводила в поездках и развлечениях. Часто встречалась с друзьями, среди которых немало иностранцев (это пусть интересует ФСБ). Но что-то в прочитанном насторожило ее. Сима еще раз пробежалась по тексту и остановилась на одном имени: Джон Гершович. Она определенно слышала его раньше. Но от кого?..

Вечером, когда они с матерью пили чай на маленькой кухоньке,

Сима, размешивая в чашке сахар, как бы невзначай спросила:

– Мам, тебе имя – Джон Гершович ничего не говорит?

– Конечно, говорит, – уверенно сказала Марина.

Это тот американец, которого взорвали в Тель-Авиве. К тому же, Марина сделала паузу, – он и есть американский муж Алениной матери.

Марина наслаждалась произведенным эффектом, наблюдая, как потрясенная Сима чуть не выплеснула на себя чай. Cима перевела дух и с нескрываемым торжеством произнесла:

– А что бы ты сказала, если б узнала, что его имя я нашла в списке "контактов" Эвелины, который я получила в ФСБ?

– Ты уверена, что это тот самый Джон Гершович?

– Ну, если ты знаешь десяток американцев с именем Джон Гершович, то, может быть, и не он, – не удержавшись, съязвила Сима.

Обе женщины сразу потеряли интерес к вечернему чаепитию и принялись бурно обсуждать новость. Больше всего Марину задевало то, что Эвелина умолчала о знакомстве с Гершовичем. Она подробно пересказала Симе их разговор в тот вечер, когда они увидели по телевизору репортаж о его гибели в Тель-Авиве.

– Ну надо же! – недоумевала Марина. – Мне казалось, она такая открытая, такая одинокая. Я думала, что она нуждается в моей поддержке, думала, ей надо выговориться, поделиться, ведь столько всего ужасного произошло за последние месяцы. И зачем ей нужно было скрывать свое знакомство с этим американцем?

– Ой, мам, ты такая наивная! – не удержалась Сима. – Не просто знакомый, а наверняка любовник!

– Тебе везде любовники мерещатся, – оскорбилась уличенная в наивности Марина Алексеевна и, взяв сигарету, раздраженно щелкнула зажигалкой.

– Ну знаешь, в этом семействе сам черт ногу сломит. Я уже не понимаю, чему верить, чему нет. По словам Алены, она спала с этим самым Джоном чуть ли не с пятнадцати лет! Тут волей-неволей любовники замерещатся! Кстати, как ты думаешь, это правда?

– Понимаешь, – уверенно заговорила Марина, оседлав

своего любимого конька, – здесь очень сложный комплекс: и чувство

вины по отношению к отцу, и стремление отомстить матери, и жажда самоутверждения, и кризис идентичности... Все по Фрейду: жуткая смесь комплексов Электры, Эдипа и еще черт знает кого. – Мать была не сильна в психоанализе. – Короче, думаю, она все врет. То есть не специально, конечно, а

из-за своих болезненных фантазий. – Марина продолжила монолог,

густо перемежая его профессиональной терминологией.

Симка окончательно запуталась и из всего сказанного поняла только, что Джон Гершович, возможно, и не был любовником своей падчерицы. Вздохнув с облегчением, она выхватила у матери сигарету и затянулась.

– Господи, и как ты куришь такую гадость? – Сима даже закашлялась.

– Не нравится – не кури! – вдруг разошлась Марина.

И вообще, всем тебе мать плоха!

– Мамочка, дорогая, – стала подлизываться Сима, обнимая

мать за шею. – Ты у меня самая умная, самая красивая, самая

замечательная. Давай я заварю свежего чайку.

Мир в семье был восстановлен.

* * *

Симка катастрофически опаздывала. Перепрыгивая через несколько ступеней на лестнице, расталкивая хмурых посетителей в обшарпанных коридорах прокуратуры, она влетела в кабинет, чуть не сбив с ног стоявшего у открытого сейфа Володьку Снегирева.

– Ой, прости! Привет! Как дела? – выпалила Сима на

одном дыхании, плюхаясь за свой стол.

– Дела в сейфе, – плоско сострил Володька. – А ты, гляжу, опять проспала!

– Проспала, ой, проспала! – покаялась Сима. – И,

если честно, до сих пор толком не проснулась. Володечка, солнышко

мое, сделай кофейку, будь другом. Едва глаза продрала – и бегом на работу. Даже позавтракать не успела. – Сима жалобно посмотрела на Снегирева.

Уже привыкший к такому обращению, Снегирев вздохнул и покорно

поплелся к своему столу, оттуда извлек жестяную банку "Нескафе" и, наливая воду из пластиковой бутылки в большую жестяную кружку, включил в розетку мощный кипятильник. Вода быстро закипела, и он принялся готовить кофе для Симы. Сима с удовлетворением следила за его хлопотами, изображая жертву бессонницы.

– Пей уж, страдалица! – подвинул к ней чашку Снегирев.

Симка с наслаждением сделала глоток:

– Спасибо, золотце! Век буду благодарна, что спас меня от смерти. Она не пожалела слов благодарности, а потом поинтересовалась: – Кстати, как там твои дела? Что-нибудь вырисовывается?

– На что это вы, дамочка, намекаете? – грозно вскинулся

Володька.

– Что ты! Никогда в жизни! Просто хотела поинтересоваться, как

там подруга? Не скучает? – Симка слащаво улыбнулась.

Помощь, как и полагается честному работнику прокуратуры, надеюсь, оказываете в полном объеме?

Володька нахмурился, и Симка решила, что лучше не пережимать. Она напустила на себя наивный вид и, пристально глядя Снегиреву в глаза, начала подлизываться:

– Ну, не злись, Володь. Расскажи лучше, что-нибудь новое появилось

по Инкиному делу?

– Да черт его знает! – Володька потер свои румяные гладко выбритые щеки. – Налицо два убийства: Инниной подруги и ее сутенерши.

Симка сразу же отметила про себя, что Снегирев не сказал, как обычно, "проститутка", а употребил очень обходительный и мягкий оборот "Иннина подруга". Довольно улыбаясь, она продолжала следить за ходом мыслей старшего товарища.

– В первом случае как будто все ясно: убийца – маньяк,

из бывших клиентов. Девочку ножиком пописали от души и при этом зачем-то перевернули квартиру вверх дном. Ее сутенерша Фатима, весьма немолодая дамочка, вряд ли представляла интерес для сексуального маньяка. От нее определенно что-то хотели, даже пытали. А может, все это видимость, и просто идут разборки крыш.

– Как же это разборки крыш? – возмутилась было Симка. – А Фрол? По-моему, Инка весьма определенно дала понять, что именно он угрожал ей, и, похоже, на маньяка он тянет так, что даже в ушах закладывает. Почему, ты думаешь, девушка решила воспользоваться твоей квартирой, а в свою носа не кажет? Из-за Фрола, конечно же. Мне кажется, что с появлением гражданки Соколовской с ее показаниями дело твое становится яснее ясного.

Прихлебывая крепкий кофе, Симка, уверенная в своей правоте, излагала собственную точку зрения.

– Думаешь, все так просто? – поинтересовался Володька.

– Ну не все, конечно, но общая линия вырисовывается, – произнесла Симка.

– Если бы ты чаще появлялась на работе и перезванивалась со своей подругой, то знала бы, что со вчерашнего дня Инна проживает на собственной квартире и по собственному желанию. – Володькин тон был ехидным и отвратительным.

Таким довольным Снегирев не выглядел давно. Сейчас он занимался своим любимым делом – поучал бестолковую Серафиму Бовину, получая от этого занятия огромное наслаждение. Симка, выглядевшая скорее растерянной, чем изумленной, попробовала защищаться.

– Подожди, а как же Фрол?

– Три дня назад я получил материалы по Фролу. Он вряд ли мог причинить твоей подружке столько беспокойства, поскольку в октябре прошлого года его убили в местах лишения свободы.

Симка только хлопала глазами, а Володька невесело улыбался.

– Так-то вот, Симочка!

– Ну и что же ты собираешься теперь делать? – немного придя

в себя, поинтересовалась Симка. – И как отреагировала на полученное

известие Инка?

– Обрадовалась, конечно. – Володька печально вздохнул.

Сказала, что ей давно пора воскреснуть, собрала вещички и уехала.

– Поблагодарила хоть на прощание?

– Да, сказала: "Спасибо", – на щеках Володьки вспыхнул

румянец, и было заметно, что он волнуется, – я пытался ее отговорить,

но она даже слушать не стала. Когда узнала, что Фрол мертв, заявила,

что больше ей бояться нечего...

– Узнаю Инночкин взбалмошный характер, – задумчиво произнесла

Симка, глядя на разом погрустневшего Снегирева, и, чтобы хоть немного его приободрить, добавила: – Не сомневаюсь, что она не оставит тебя в покое. В знак благодарности Инка наверняка приготовит тебе какой-нибудь грандиозный сюрприз за спасение своей жизни. Я уж это точно знаю.

Но все Симкины ухищрения были бесполезны: Снегирев вошел

в транс и только шумно вздыхал. Решив настроить товарища на рабочий лад и прекратить внезапно начавшийся приступ любовной тоски, попутно думая о том, что она скажет Инке по поводу ее поведения, Симка стала тормошить его вопросами:

– Володя, над какой же версией ты сейчас работаешь?

Просветил бы меня. Хоть какие-нибудь вещдоки по убийству Фатимы у тебя есть?

– Есть. Клочок черной ткани в руке у сутенерши. По

заключению экспертизы, он от шелковой мужской рубашки китайского производства, ими все рынки завалены, – вздохнул Снегирев. – Правда, пальчики есть. Не больно-то он скрывался, хватался за все, что мог. Пальчики по обоим убийствам идентичные. В компьютер их запустил – ничего. Значит, в поле зрения правоохранительных органов раньше не попадал. В общем, есть свои люди, – намекнул он на осведомителей, – надо поговорить.

– Понимаю, – многозначительно кивнула Сима,

и хотя ей не слишком хотелось возвращать коллегу к разговору о женщине, которая смущала его покой, она все-таки решилась: – Володь, скажи, пожалуйста, а что тебе рассказывала по этому делу Инка?

– Ну, я особенно ее не расспрашивал, – сказал Снегирев

с печальным выражением лица. – Она уж очень переживала из-за смерти подруги и той... старушки. По-моему, она ей прямо как мать родная была.

– А моя подружка не рассказала тебе, что именно Фатима подрядила ее следить за Голубевым, затем проникнуть к нему в квартиру и украсть оттуда некую кожаную папочку с документами, содержание которых, увы, никому не известно? – Симка была поражена наивностью своего коллеги. – Насколько я помню, этой информацией она должна была осчастливить тебя во время вашего экзотического ужина.

– Что?! – Володька побагровел.

– Не надо так волноваться. – Сима изо всех сил сдерживалась, чтобы не рассмеяться. – Эта информация, безусловно, очень ценная, но сейчас уже абсолютно бесполезная.

– Я ее убью. – Лицо Снегирева теперь стало

белым.

– За время нашего общения с Соколовской я хотела это сделать

по меньшей мере несколько раз, – с сочувствием в голосе сказала Серафима, – но потом я поняла, что все происходит с ней по причине природной наивности, которая, как учат мудрецы, напрямую связана с красотой, из-за доброго сердца и нежелания кого-нибудь обидеть.

– Мне нужно понять, почему она... – Володька забегал по

кабинету. – Давай рассказывай, что у тебя нового по делу?

– Так все запуталось. Эта Рогозина – пассия Голубева вроде

бы никому не мешала: тихая одинокая женщина, психиатром работала с

моей матерью. Никто о ней ничего толком не знал, очень скрытная была.

Ни близких родственников, ни друзей – никого. Ни денег, ни наследства – убивать не за что, в последнее время встречалась с профессором Голубевым. Ну, ты все это знаешь. У нее тоже дома все перевернули. Незадолго

до ее убийства умер сам Голубев, причем, как написали судебные медики,

смерть наступила от приступа астмы. Вообще мне здесь очень многое

не нравится.

– Что, например? – спросил Снегирев.

– Есть здесь какие-то нестыковки, но не могу сообразить, какие

именно. Алена, племянница Голубева, заявила, что за ней и за отцом

в последнее время следили какие-то люди, что как раз накануне событий объявилась эта ее тетка, Эвелина, а до этого о ней не было ни слуху ни духу. Эвелина, между прочим, являющаяся важным свидетелем, сейчас прогуливается где-то за границей, и найти ее никто не может. И еще одно любопытное совпадение. Случайно выяснилось, что отчим Алены, некий Джон Гершович, советник президента США, недавно убитый в Израиле, как минимум был знакомым Эвелины. К тому же, – Сима сделала паузу, – у убиенной Фатимы в ежедневнике был записан телефон салона Эвелины! Как это все собрать в кучку, ума не приложу! Аленины показания не действительны, поскольку она больна. Мать мне говорила, но я не верила, пока сама с ней не пообщалась. Она сбежала из психиатрической больницы и полуголая прибежала ко мне, умоляя спасти ее. Пришлось вызвать санитаров. Совсем у бедной девочки крыша съехала... Кстати, надо бы ей назначить судебно-психиатрическую экспертизу. Не поможешь?

Снегирев дал Симке ценные указания, а она быстро напечатала на видавшей виды пишущей машинке постановление.

– Слушай, – вдруг встрепенулась Симка, – я ведь

совсем забыла получить результаты по пальчикам из квартиры Рогозиной!

– Ты что, совсем без головы?! – взорвался Володька.

Ты что, не понимаешь, что это первое, что ты должна была сделать!

Не схемочки чертить, не картиночки рисовать, а землю носом рыть, чтобы узнать результаты экспертизы! Какая же ты все-таки дура!

– Но они же должны были сами прислать! – пыталась

оправдываться Симка.

– Не пришлют, пока ты сама не побеспокоишься! Ты что, не знаешь экспертов? Да из них надо каждую бумажку выбивать, и то не факт, что получишь вовремя! – Он подвинул к ней телефонный аппарат. – Ну-ка звони!

Сима послушно набрала номер и строгим голосом спросила о результатах дактилоскопической экспертизы. Повисла пауза. Спустя некоторое время ей ответили. Сима подняла изумленные глаза на Снегирева, тихо поблагодарила и повесила трубку.

– Володь, – тихо произнесла она, – по нашим с тобой делам проходят одни и те же пальчики. Просто твоя экспертиза производилась первой.

* * *

Поскольку Эвелина путешествовала за границей, Сима решила пока побеседовать с ее матерью.

Маргарита Ильинична была удивлена, когда вечером зазвонил телефон

и приятный женский голос спросил, где можно найти Эвелину. Она вежливо,

но с легким раздражением ответила:

– Ну откуда же мне знать, она ведь мне не докладывает. А кто

ее спрашивает?

– Следователь прокуратуры Серафима Бовина, – представилась Симка.

– Что-нибудь случилось? – встревожилась Маргарита Ильинична.

– Не беспокойтесь, я просто хотела поговорить с вашей дочерью.

Может, вы сможете приехать, чтобы ответить на несколько вопросов?

– Конечно, – с готовностью согласилась Маргарита Ильинична.

Она всегда была готова исполнить свой гражданский долг. Она тщательно записала адрес и положила трубку.

По Маргарите Ильиничне можно было сверять часы. Поздоровавшись

с Симой, с некоторым презрением оглядела высовывающиеся из-под стола длинные ноги в кроссовках не первозданной чистоты, отметив про себя, что следователь прокуратуры могла бы выглядеть и посолиднее. С достоинством сев на стул, выпрямила спину.

– Я вас слушаю.

Симе Маргарита Ильинична сразу же не понравилась – слишком чопорна

и высокомерна. Но она решила быть дружелюбной и вежливой.

– Маргарита Ильинична, я веду одно дело, свидетелем по которому

является ваша дочь, – начала Сима. – Дело касается академика

Виктора Голубева. Это имя, смею надеяться, вам хорошо знакомо?

Женщина недоуменно подняла брови:

– Академик Голубев? Я должна его знать? Что-то не припоминаю.

При чем здесь Эвелина?

– Ну как же, Виктор Голубев, сын Сергея Александровича Голубева. Сима замолчала, не зная, как поделикатнее сказать. – Ведь Сергей Александрович Голубев был настоящим отцом Эвелины, а его сын Виктор – ее сводным братом.

– Да бог с вами, милая! – Маргарита Ильинична

надменно вскинула брови. – С чего вы это взяли? Отец Эвелины – Игорь Борисович Горелов – недавно умер. А я никогда и не слышала ни о каких Голубевых.

– Но разве вы не работали в шестидесятые годы в Челябинске лаборанткой? – предприняла последнюю попытку Сима, надеясь, что женщина просто не

склонна распространяться о семейных тайнах.

– Извините, Серафима Григорьевна, но я никогда в жизни не была

в Челябинске.

ГЛАВА 15

Москва, 1999 год

Станислав заперся в своей комнатке в шикарном особняке Эвелины, лег на узкую жесткую кушетку и, опустив руку, поднял с пола журнал. Долго разглядывал глянцевые порнографические картинки, но почему-то почти не испытывал знакомого возбуждения. Тогда он попытался представлять вместо искусственных синтетически-грудастых блондинок хрупкую нежную Алену, почти наяву увидел ее родинку под девичьей грудью и рывком расстегнул "молнию" черных джинсов.

С тех пор, как Алену увезли в больницу, он не находил себе места. Лишенный возможности тайком подсматривать, как девушка вся в каплях воды выходит из душа, как кутается в большое пушистое полотенце, как расчесывает мокрые волосы, как переодевается перед сном, он чувствовал нарастающее напряжение и тревогу. Казалось, он сойдет с ума, если опять не увидит ее. Первое время помогали порножурналы, но вскоре этого стало недостаточно. Мысленно он раздевал Алену, привязывал ее руки и ноги к спинке кровати черными шелковыми лентами, брал в руки плетку... Затем холодным лезвием остро заточенного ножа проводил по ее коже, чувствуя, как она извивается, пытаясь освободиться, и глядя в ее полные ужаса и страдания глаза... Конец отличался только в деталях. Больше всего ему нравилось мысленно душить ее. Станислав снова и снова переживал ощущение хрупкой нежной шейки в своих тонких, но очень сильных руках, когда, по мере того, как сжимаются его пальцы, шея напрягается, а затем обмякает, становясь безжизненно-податливой.

Станислав был страшно зол на Эвелину за то, что та увезла

Алену. Он ненавидел ее за то, что она пыталась командовать им, держала его в доме, как прислугу, давала дурацкие задания, а потом устраивала скандалы и угрожала психушкой, если он делал что-то не так, как ей хотелось. Конечно, он был благодарен ей за то, что она вытащила его из той неприятной истории, но Станислав считал, что вполне отработал ту услугу. Однако до поры до времени он не выказывал ей своего недовольства, демонстрируя послушание, подчинение и обожание. Впрочем, раньше все так и было. Но он не мог простить ей отъезда Алены и того, как по-хозяйски она вела себя с ним в присутствии девушки. Станислав был хитрым и осторожным и никогда не показывал Эвелине того, что чувствовал. Пусть думает, что он по-прежнему во всем от нее зависит. Если бы он мог, ушел бы из этого дома. Но куда? Отношения с родителями были давно разорваны. Впрочем, он и не считал их своими родителями. Друзей у него никогда не было. Был только один друг. Он жил внутри него самого. С этим другом можно было поговорить, этот друг показывал ему чудесные сцены насилия, транслируя их прямо в мозг и комментируя особенно жестокие сцены. Правда, иногда он начинал издеваться над Станиславом, называя его слюнтяем и хлюпиком, приказывал совершать страшные поступки, чтобы показать свою власть над ним. Однажды